это происходит который год — они все лгут,

когда приходят меня любить или, не приведи бог, жалеть;

это моя вина: обернувшись в подарочную фольгу,

стоило под неё напялить бронежилет.

— Мисс Эмбер.

Хлоя застывает, хватая ртом воздух. Тесс трясет ее за плечо, но Прайс не реагирует: у нее перед глазами рождаются и взрываются кровавые кометы.

Это просто ошибка, говорит она себе, шагая по узкому коридору в направлении тускло освещенного выставочного зала. Просто очень распространенная фамилия. Это просто ошибка. Глупо же — почти семь лет прошло, о чем это она вообще? Этого не может быть.

Так не бывает.

Хлоя поднимается по лесенке, толкает тяжелую железную дверь и широким шагом проносится мимо картин. Звук ее шагов эхом ударяется в панельные стены — и проглатывается.

Ей душно, пальцы болезненно покалывает, одежда вдруг становится тесной; Хлоя делает последний поворот.

Ее дрожащие колени предательски подгибаются, и Хлоя почти падает на пейзажи Роше.

— Осторожно. — Кто-то подхватывает ее под руку. — Без меня ты совсем стала неуклюжей.

Хлоя давится воздухом от звуков этого голоса.

— Я... — Миллиарды слов раскаленным железом прожигают легкие. — Я...

Рейчел отпускает ее локоть и делает шаг назад, позволяя Хлое рассмотреть ее детальнее.

Шестнадцатилетняя Хлоя внутри нее заливается громким криком и прижимает руки ко рту.

Хлоя из настоящего сгорает за одну секунду в пламени солнца Эмбер.

Рейчел стоит перед ней, живая и невредимая, в белоснежной меховой накидке, длинных перчатках по локоть и персиковом платье, в струящемся силуэте которого едва угадывается ее фигура; настолько худая, что, кажется, кости на плечах могут порезать бумагу.

Хлоя смотрит на ее длинные золотые волосы, небрежно откинутые назад, совершенно не тронутые краской — и не может отвести взгляда.

А потом Рейчел улыбается.

— Хлоя Прайс. Ты изменилась.

И вот за эту улыбку шестнадцатилетняя девочка внутри нее снова готова умереть. 

— Скажи уже что-нибудь! Не стой так, будто видишь демона!

Ее смех отскакивает от стен и солнечным зайчиком теряется среди картин.

— Откуда ты тут взялась? — выдыхает Хлоя.

— Я приехала к подруге, — удивленно отвечает Эмбер. — Макс Колфилд. Ее галерея по соседству. Я что-то вроде спонсора ее арт-центра. Благие дела у меня в крови! — Она разводит руками.

— Ты ее... что? — одними губами спрашивает Прайс. — Как я должна была это узнать?

— Вы разве не подруги? — хмурится Рейчел, но затем на ее лицо вновь возвращается улыбка. — Это все неважно! Мы так и будем стоять здесь?

Юная Хлоя прыгает и машет руками.

Настоящая Прайс берет себя в руки и жестом показывает на лестницу.

— Там мой кабинет.

— Ну, так пройдемте туда, мисс Хлоя Прайс. — Эмбер берет ее за руку и тянет наверх.

И совершенно неважно, что она не знает, куда идти; Хлоя на негнущихся ногах покорно идет следом.

Рейчел Эмбер приносит за собой солнце, вешает его в кабинете Прайс и усаживается на диван, сбросив накидку и сняв перчатки. Ее худые руки неожиданно оказываются покрытыми незажившими синяками и мелкими царапинами, но Эмбер так мастерски поворачивается к Хлое, что те скрываются от взгляда последней.

— Рейч, какого хера? — Хлоя приходит в себя медленно, метеоритным дождем обрушивая реальность на собственное сознание. — Как ты тут оказалась?

— Ты даже не обнимешь меня после столь долгой разлуки? — удивленно спрашивает Рейчел, в упор разглядывая Хлою.

— Сначала ты мне все объяснишь, — рявкает Прайс.

— А если не объясню? — игриво ведет плечом Эмбер. — Я не хочу ничего объяснять, Хло. Это так долго и утомительно, а у меня съемка через час.

— Съемка чего?

— Голливуд, все такое, — замявшись, коротко отвечает Рейчел.

Хлоя ударяет ладонями о стол — кажется, этот жест становится ее фишкой. Что-то идет не так — она это чувствует; Прайс будто ведет два диалога: один словесный, второй — мысленный, и вот там, в мысленном, она получает ответы на все свои вопросы.

Ах да, есть еще маленькая юная Хлоя внутри нее. Хлоя, прыгающая от счастья. Хлоя, тянущая руки к Рейчел. Хлоя, которая сейчас уже готова на все ради одного прикосновения.

— Нельзя пропасть на семь с половиной лет и вернуться, не сказав ни слова в свое оправдание! Это ненормально!

— С каких это пор Хлоя Прайс стала подчиняться нормальности? — Рейчел кривится. — А как же бунтарство?

— Какое, на хер, бунтарство? Ты себя слышишь?

— Прайс, если бы я знала, что ты так изменилась, я бы не пришла.

Рейчел сверкает глазами и встает, чтобы уйти.

Шестнадцатилетняя Хлоя на коленях умоляет остановить ее. 

И Прайс подчиняется.

— Ладно, ладно. — Она поднимает руки в примирительном жесте. — Я погорячилась, окей?

Рейчел кивает и распахивает руки.

Хлоя попадает в терпкие сладкие объятия, оставляющие после себя приторно-шоколадное послевкусие, и чувствует желание смыть этот запах с себя.

Что-то все еще идет не так. Хлоя внутри нее начинает паниковать, не узнавая свою Рейчел.

— Так кем же ты все-таки стала? — спрашивает Прайс, высвободившись из объятий и усаживаясь рядом с Эмбер на диван. — Как оказалась у Макс в спонсорах?

— Мне нужно делать имя. — Рейчел берет Хлою за руку. — Я помогаю каждому, кому могу.

Вранье, думает Хлоя.

— Я сейчас впервые приехала к ней сюда и увидела твое имя на здании рядом.

Еще одно вранье, с досадой понимает Прайс.

— Что, телека в Голливуде нет?

Рейчел улыбается белоснежной улыбкой:

— Я так скучала по тебе, Хлоя Прайс.

— И ни разу не позвонила? — уточняет Прайс.

— Слишком много дел было, — отмахивается Эмбер. — Я действительно виновата перед тобой.

— Виновата передо мной? — Хлоя начинает злиться. — Я печатала объявления о твоей пропаже тысячами! Я проверяла телефон каждую минуту, надеясь хотя бы на короткое сообщение от тебя! Ты хотя бы знаешь...

Хлоя не договаривает: Рейчел кладет ей руку на затылок и резко тянет к себе.

Раскаленная ртуть Прайс сражается с плавящим вены солнцем Рейчел — и позорно проигрывает.

Войска Хлои Прайс почти без боя сдаются в плен горячим губам Эмбер.

Шестнадцатилетний подросток внутри нее ликует. 

Рейчел кладет ей руки на плечи, обнажая ссадины на руках, но сейчас Хлое все равно: чувства прочно берут контроль над разумом.

Воздух в кабинете раскаляется до предела.

Рейчел держит ее губы своими, не дает сказать ни слова, но Прайс не сопротивляется; сейчас все, что остается от нее самой — это обломки боли, отчаяния и болезненного, неправильного желания.

Хлоя чувствует злые слезы, солеными каплями мешающие поцелую, и не может понять, кто плачет — она или та внутренняя девочка, которая так и не дождалась своего настоящего солнца?

Взрослая Хлоя на миг отрывается от поцелуя, чтобы сделать жалкую попытку дышать — и заодно прекратить это, но Рейчел хватает этой секунды, чтобы метнуться к двери и повернуть замок.

Хлоя-из-прошлого босыми ногами танцует самбу на тлеющих костях Хлои-из-настоящего.

И если бы отчаяние можно было изобразить на холсте, Прайс сожгла бы его, оставив один-единственный крошечный кусочек, на котором поставила бы синее пятно.

Но она не может.

Она сдалась.

Распалась на куски.

Что-то надрывается в ней — так, как надрывается краешек мирового шедевра: можно скрыть от посторонних глаз, но дефект уже не устранить, — и Хлоя перестает шевелиться.

Рейчел лепечет тысячи красивых и горячих слов: от «люблю» до «соскучилась по твоим родинкам», говорит что-то о жизни вместе, обещает не уходить; Хлоя не слышит ничего кроме ударов своего сердца.

Она больше не плачет: слезы пусты и бесполезны, она просто замерла, застыла, расплавилась, а после — заледенела. Фразы Эмбер, ее руки, скользящие по спине — пальцы шершавые и совсем не такие нежные, как раньше, шелест плиссированного платья и сладкий, жгучий аромат вокруг воспламеняют метеоритную реальность Хлои сильнее атмосферы.

Хлоя закрывает глаза.

Хуже уже быть не может?

Но она ошибается.

* * *

Хлоя полулежит на диване и курит, глядя в потолок.

Рейчел одевается, не говоря ни слова.

Мягкая обивка дивана все еще хранит влажное тепло их тел.

Хлоя больше не хранит ничего.

Она пуста; она высушенный временем спирт в дорогом хрустальном графине; она молодой невкусный виски; она выброшенный на улицу ребенок.

Рейчел поворачивается к ней и хочет что-то сказать, но Прайс жестом останавливает ее.

Им больше не о чем говорить; они уже все сказали друг другу полчаса назад, а после того, как слова наскучили, отпечатали их на телах друг друга.

Закрепили результат.

Хлое хочется выдрать себе вены зубами, но она лишь мнет сигарету между зубов.

— Я тебе позвоню, — обещает Рейчел, застегивая дорогостоящий мех у себя на плоской груди.

— Не стоит.

— Ты такая мерзкая.

Прайс показывает ей средний палец.

Рейчел открывает дверь, выходит и хлопает ею так, что в кабинете Хлои дрожат стекла.

Хлоя сворачивается на диване клубком и давит в себе рыдания; и никакие внутренние голоса, хором кричащие: «Ты взрослая девочка, ты справишься» — не останавливают поток слез вперемешку с дикими, наполненными болью хрипами.

Она знает, что кто-то стоит за дверью.

Она знает, что кто-то хочет войти.

Но она не в состоянии взять себя в руки сейчас.

Она просто больше так не может.

Рейчел забрала эту способность, как забрала все то, что было некогда ей дорого: веру, надежду, свет. Ее саму.

Шестнадцатилетняя Хлоя Прайс истерически смеется внутри нее и режет вены папиным любимым ножом. 

Хлоя из настоящего скребет саму себя ногтями, пытаясь избавиться от липкого запаха шоколада и острого перца; из крошечных ранок на плечах капельками стекает кровь и мгновенно впитывается в темную обивку дивана.

В этой комнате все пахнет Рейчел.

В том числе и она сама.

Лучше бы ее тогда забили до смерти.

Лучше бы она умерла от ломки, скукожившись в техническом помещении галереи, привязанная к батарее шарфом Стеллы и кричащая так, что потом неделю не могла нормально говорить.

Лучше бы ее сбила машина.

Или застрелил Нейтан в упор из пистолета.

Лучше бы ее не было на этом свете.

Хлоя прекращает терзать плечи и впивается ногтями в вены на запястье.

Она больше не может.

Она больше не хочет.

Она кричит в мягкую подушку так отчаянно, что у того, кто стоит за дверью, рвется лоскутное сердце.

Господи, пожалуйста, забери меня, думает Хлоя.

Кто-то заботливый и теплый накидывает на нее плед.

Хлоя больше ничего не чувствует.