Как только за Кили закрылась дверь, в комнате повисла гнетущая тишина. Тауриэль не знала, с какой целью владыка самолично спустился к ней: если бы он гневался из-за ее пребывания в Сумеречье, он бы выгнал ее. В худшем же случае — просто убил. Нет, что-то иное нужно было эльфийскому королю, и это невольно читалось в спокойном взгляде ледяных глаз, в движениях, едва различимо утерявших свою надменность.

— Я пришел убедиться, что с тобой все в порядке.

— Прошу простить меня, владыка, что не могу приветствовать вас стоя, — растерянно ответила Тауриэль, пытаясь приподняться в постели.

— Глупости, — Трандуил небрежно склонил голову и медленно направился к резному окну. Белые прозрачные занавески слабо колыхались, запуская в комнату свежий морозный воздух. — Вижу, тебе уже лучше.

— Благодаря вам.

— Да, — мужчина на минуту задумался, а потом произнес: — Ты не уплыла в Валинор.

— Я не смогла. Я поняла, что еще не все нити, связывающие меня с родным краем, оборвались.

— И самая важная из них окрепла еще сильнее…

Тауриэль не нашлась с ответом и потому лишь опустила глаза: едва ли она смогла бы поделиться своими чувствами с тем, кто всеми силами отрицал их возможность. Вдруг память услужливо подкинула одно воспоминание, и девушка решила рискнуть.

— Владыка, расскажите мне о моем отце. Прошу вас. Почему я ничего не знала о нем и вы запрещали спрашивать?

— О твоем отце? — казалось, Трандуил искренне удивился этому вопросу, но потом отстраненно улыбнулся и заговорил: — Я знал, что рано или поздно ты спросишь, но не думал, что это будет именно сейчас.

Тауриэль замерла, трепеща всем сердцем. Она чувствовала, что вот-вот поймет, узнает наконец. Последняя часть отгадки встанет на свое место, явив собой простую, но важную истину.

— Я запрещал тебе говорить о нем, потому что был уверен, что это погубит тебя. Твой отец вообще невольно губил все, что любил. Так произошло с твоей матерью, так произойдет и с тобой.

— Я не понимаю…

— И он не понимал. В любом мире есть свои устои, рушить которые смертельно опасно. Наш мир жесток, несправедлив, но такой уж он есть. В нем правят сила и власть. Разные народы и расы испокон веков боролись за эту власть, и таков нормальный порядок вещей. Кто-то одерживает верх, побеждая слабого, а потом гибнет от чьей-то более сильной руки. Эльфы, гномы, люди — эти народы всегда будут по разные стороны и никогда не прекратят своей битвы за господство. Твой отец же считал, что это в корне неверно. Он верил, что мы все едины, если наши сердца бьются одинаково. Какая глупость.

Тауриэль почувствовала, как сжалось ее сердце: именно эти слова произнес тогда Груин, сидя у костра и держа в руках заколку.

— Я удивлялся ему: он так много путешествовал и все же не убедился в ложности своих верований. Как показало время, не я один считал его суждения ошибочными: кто-то решил, что они опасны.

— Кто? — Тауриэль старалась, чтобы ее голос не дрожал, но получалось чуть. — Кто его убил?

— Не знаю, — просто ответил Трандуил. — Возможно, это были черные нуменорцы, а возможно, кто-то из своих. Не так важно — кто, гораздо важнее — за что. Теперь же я вижу, что ты пошла по его стопам. Потому и хочу предупредить тебя.

— Но… кого мне опасаться?

— Себя. И своих чувств к этому гному. Они идут вразрез с законами этого мира и потому сами по себе несут опасность. Подумай хорошо, хватит ли у вас двоих сил противостоять всем.

Дочь леса, казалось, с трудом осознавала, о чем идет речь. Она никогда не задумывалась о том, что тем, что горит у нее в груди, ей когда-либо придется делиться и, тем более, отстаивать право. Ее любовь принадлежит только ей. И ему. Неужели кому-то это может помешать настолько, чтобы решиться на самый крайний шаг? Но даже так…

— Нельзя всю жизнь прожить в страхе. Нельзя не любить только лишь потому, что это противоречит чьему-то мнению. Лучше я приму это и когда-нибудь отдам свою жизнь, чем проживу эту самую жизнь без малейшего просвета счастья в ней. Я готова бороться.

— А он?

Комнату окутала тишина. Напряжение так и витало в воздухе. Сомнения, тревоги, недосказанность обнажали себя с новой силой, лишая хрупкого спокойствия. Мнилось, будто весь мир сейчас сжался до размеров комнаты, а вечность сократилось до минуты. Решающей и мучительной.

Нарушил молчание Трандуил:

— Я знаю, что сам изгнал тебя, но если на то будет твоя воля, Великая Пуща снова станет тебе домом.

— Благодарю, но… — Тауриэль с трудом верила своим острым ушам. Ее король изменился. Что-то необратимое произошло там, во время Битвы Пяти Воинств. Что-то, буквально задевшее его душу. Были ли это отголоски ее поступка или причина крылась в чем-то еще, да только это неизвестное теперь заставляло лесного владыку иначе смотреть на мир вокруг. Он лишился короны бессмертного, но приобрел сердце живого. — Я не могу. Я бы хотела и всей душой желала вернуться и служить вам, но слишком многое произошло. Тогда, на Воронье Высоте, я поняла, что мне больше нет места на этой земле. Но сейчас же я снова его обрела. И, к сожалению, оно далеко отсюда.

— Что ж… — протянул Трандуил, — ты можешь еще передумать.

Тауриэль опустила глаза, чтобы секундой позже вновь поднять их.

— Я сделала свой выбор.

Через несколько дней, когда Тауриэль окончательно окрепла, двое путников покинули чертоги лесного короля и устремились дальше на восток.

— Я должен вернуться домой, — бодро шагая по камням, решил поставить в известность свою спутницу Кили. — Они наверняка волнуются, ведь я даже не сообщил им, куда конкретно направляюсь и зачем. Они знают только, я что я поехал к Трандуилу, но ведь после того визита уже много времени прошло.

— Я понимаю. Они твой народ, — немного отстраненно откликнулась Тауриэль, но Кили заметил какую-то скрытую печаль в ее голосе.

— Что случилось? Что-то не так?

— Нет. Все правильно, — девушка мягко улыбнулась, тут же пряча взгляд.

— За дурака меня держишь? — юноша остановился, беря ее за руку и разворачивая к себе. — Я же вижу — что-то тебя печалит.

Тауриэль хотела было как-нибудь отговориться, уйти от ответа, но пристальный взгляд карих глаз не дал ей и возможности соврать. Там, в пещерах, события мелькали так быстро, чувства бушевали, как волны во время шторма на море Белегаер, вечность превратилась в драгоценные секунды. Да они, казалось, все еще тянулись — словно для того, чтобы до краев наполниться тем, что было потеряно для двоих влюбленных столько времени. Теперь же эмоции чуть улеглись, волнение стихло, и это мнимое спокойствие сменилось осознанием холодной реальности. А реальностью была разница в их расах, его дом, ее осознанное изгнание и малая, безумно малая вероятность того, что впереди может быть свет.

— Просто я понимаю, что скоро мы расстанемся.

— Расстанемся? — Кили почувствовал, как почва пошатнулась под ногами. Почему? Почему она это говорит? Что такого наплел ей король Лихолесья, что она решилась на крайние меры? — О чем ты говоришь? Почему?

— Потому что я не имею права забирать тебя у твоей семьи. Это… неправильно.

— Позволь мне самому судить, что правильно, а что нет, — уже спокойнее ответил гном. Первая вспышка отчаяния отступила, и он мог облегченно выдохнуть: значит, дело не в науськивании Трандуила, и это облегчало задачу. А с ее «Они твой народ» он уже сталкивался и знает, как с этим справиться. — Они — моя семья, но ты — моя жизнь. Тауриэль, я никогда не соглашусь провести жизнь, пусть самую благополучную, если в ней не будет тебя! Я ведь уже говорил тебе это.

— Говорил.

— И повторю столько раз, сколько будет нужно!

Удивительно, но чем больше дочь леса проводила время с этим жителем подземелий, тем больше она убеждалась, что он, не превосходящий ее ростом, тем не менее, гораздо сильнее и решительней ее самой. Пусть порой он недальновиден и импульсивен, упрям и задирист, но именно с ним она чувствовала себя слабой, зависимой и ранимой. Она становилась ведомой, когда всю жизнь стремилась не видеть чужие спины. Это было что-то новое, но Тауриэль не противилась. Да и как она могла противиться этим глазам, в которых утопала каждый раз, едва только посмотрев в них?

— Если ты захочешь, мы уйдем. Уйдем туда, где ты сможешь быть собой и ни о чем не жалеть, — Кили напряженно следил за ее менявшимся выражением лица, опасаясь того, на что повлиять будет не в силах.

— И ты готов на это ради меня? — похоже, что бы она уже ни предприняла, она никогда не сможет по-настоящему покинуть этого юношу. Даже разница в расах уже не способна развести их. Что ж, видимо, если идти навстречу судьбе, то только вместе.

— А ты все еще сомневаешься? — опять тот же обезоруживающий взгляд, что и в темнице владыки. Ну как можно противостоять ему?

— Уже нет, — Тауриэль лукаво улыбнулась и ненавязчиво потянула его за руку. Что ж, Эребор — пусть будет он.