Люсиль понятия не имела, куда ей идти, но ночлег надо было найти по возможности быстро. Париж окутала ночная мгла, на улицы повылезали те редкие разбойники, сумевшие избежать эшафота, куда их с таким старанием посылал судья Фролло. При мысли о нем в Люсиль вспыхнуло раздражение вперемешку с тоской. Он просто идиот! Гонит от себя всех, кто к нему привязан, за исключением, пожалуй, Снежка… Вот и Квазимодо досталось просто за то, что парень одинок и хотел с кем-нибудь подружиться вне собора. Квазимодо! Люсиль оживилась. Вот куда она пойдет! Уж Квазимодо-то не прогонит ее прочь. Люсиль кинулась к собору так быстро, как могла. Ушибленное бедро болело, и она не сомневалась, что в этом месте сейчас расплылся нехилый кровоподтек. Когда она остановилась, чтобы хотя бы ощупать его, то обнаружила там небольшую шишку. Долго будет заживать — месяц, а то и полтора.

Сильно хромая, Люсиль добралась до собора, окруженного стражей. Те попытались ее остановить, но она возмутилась:

— Разве я похожа на цыганку, судари мои? К тому же, у вас приказ не выпускать из собора. Про то, чтобы кого-то туда впустить, речи не было!

Солдаты посовещались между собой и все-таки пустили Люсиль внутрь. Она проскользнула в башню, ведущую на колокольню Квазимодо. Подниматься по ступенькам на этот раз было тяжело — болела нога, и под конец Люсиль закусила губу, едва сдерживая слезы. Все-таки она забралась наверх и позвала:

— Квазимодо? Где ты?

Тот тут же вынырнул откуда-то из тени.

— Люсиль! — он явно не ожидал ее здесь увидеть, но был ей рад. — Что ты тут делаешь?

— Судья меня прогнал, — вздохнула она. — Слушай, у тебя есть, где присесть? Нога болит жутко — я ударилась бедром.

— Да, конечно! — он помог ей дойти до стола, где стояли табуреты, и усадил на один из них.

— И за что он тебя выгнал? — спросил звонарь, возясь с ужином. — Ты же так хорошо готовишь.

— Я ему надерзила за то, что он не вытащил тебя из переделки. Испортила ему всю трапезу, вот он и взбеленился, — Люсиль пожала плечами. — И знаешь, я бы сделала это снова! Он — просто скотина!

— Ну, ведь это я его не послушал…

— И что с того? Ты за это получил свое, он мог бы и проявить милосердие! — в Люсиль опять поднялась волна возмущения. — Еще и цыганку эту запер, хотя она была единственным человеком, который за тебя заступился.

— Ну, ей я уже помог, — хихикнул горбун. — Спустил ее с собора и отправил подальше отсюда.

Люсиль с уважением воззрилась на него.

— И как у тебя духу хватило? — засмеялась она. — Если судья узнает…

— Ох, надеюсь, что не узнает… — вздохнул Квазимодо. — Иначе он меня пришибет.

— Да уж… Приютишь меня, а? Пока не найду себе работу? — Люсиль жалобно посмотрела на него.

— Да оставайся сколько хочешь, места много, а вдвоем веселее как-то, — горбун улыбнулся.

***

Прошла уже неделя с того момента, как Фролло прогнал от себя Люсиль. Все это время он искал ее, но она словно испарилась на улицах Парижа. И вот уже неделю он питался скудно. Блюда, которые ему подавали, были обычными, ничего особенного, а он за полтора года, что Люсиль готовила ему, привык именно к ее стряпне. В ее блюдах была изюминка, была страсть. Теперь все это исчезло, и трапезы были унылы. Судья, слегка морщась, отодвигал от себя тарелку с недоеденной пищей и с тоской думал о том, какую он сделал глупость. Надо было просто наорать на эту девчонку, но тогда его обуяла гордыня и нахлынул гнев от ее упрямства. Они попросту столкнулись лбами, и ни один из них не пожелал пойти на попятную.

Теперь судья пребывал в тоске и гневе. И в первый раз в его жизни этот гнев был направлен на самого себя — за то, что он все-таки оказался слаб и подвержен обычным человеческим суетливым чувствам. Он испытывал гнев от того, что постоянно чувствовал пожар в душе, охватывающий все его существо, когда думал об Эсмеральде, про которую он вспоминал временами, и о Люсиль, о которой грезил теперь все остальное время. «Где же она может быть?» — судья мучительно искал ответ на этот вопрос. Выезжая на улицы Парижа, он окидывал взглядом толпу, пытаясь найти в ней ярко-рыжую шевелюру этой девчонки, но безуспешно. Фролло был близок к отчаянию.

В воскресенье он отправился в Собор Парижской Богоматери — помолиться. Судья в последнее время молился чаще, чем обычно, молился неистово, упрашивая Господа, чтобы тот ему помог в поисках. Но, судя по всему, Господь его не слышал, и Фролло направился в церковь — может, хоть так удастся достучаться до Всевышнего…

Судья вошел в собор, и только собрался преклонить колени для молитвы, как его острый слух выделил этот голос. Звонкий, но нежный… Весьма и весьма знакомый… Судья тихо пошел туда, откуда он доносился. Перед статуей Девы Марии на коленях стояла девушка. Телосложение у нее было схоже с фигурой Люсиль, но судья все-таки не был уверен, что это она. Голова была плотно обвязана косынкой так, что не было видно ни волоска на ее голове, а лицо Фролло разглядеть не мог. Поэтому он решил подождать, пока девушка закончит молитву, и укрылся за ближайшей колонной.

Ждать пришлось недолго. Она произнесла последние слова и встала с колен, оправляя платье. Когда девица обернулась, судья чуть не ахнул вслух от радости — это действительно была Люсиль! «Слава тебе, Господи!» — он не сомневался, что это Всевышний направил его сюда — значит, Бог не оставил его. Люсиль осторожно оглянулась и направилась ко входу в башню, где жил Квазимодо. Так вот где она была все это время! А найти ее судья никак не мог потому, что она тщательно повязывала голову платком, когда выходила на улицу!

Судья тихо крался за ней по ступенькам. Надо застать ее врасплох, но так, чтобы она и убежать не смогла, и Квазимодо рядом не было — Фролло совершенно не был нужен лишний свидетель их с Люсиль разговора. Темных углов на колокольне у Квазимодо было много, в одном из них судья и затаился, напрягая при этом слух.

— Что, хозяин все еще ищет Эсмеральду? — это был голос Квазимодо, в котором звучало беспокойство.

— Ищет, да, — вздох Люсиль был горьким. — Весь город вверх дном перевернул — люди на рынке только об этом и судачат. Фролло словно с цепи сорвался. Цыганских циркачей гоняет, как вошь по подушке. Видно, та цыганка его очень сильно задела… — голос Люсиль дрогнул.

— Надеюсь, что обойдется все, и ему надоест это, — звук отодвигающегося табурета — судя по всему, Квазимодо встал с него. — Мне надо убрать придворье. Скоро вернусь, и мы с тобой поужинаем.

— Ага, я соображу что-нибудь, — хмыкнула Люсиль.

Когда начался этот разговор между Люсиль и Квазимодо, судья сперва вскипел от ревности: они живут вдвоем, и кто знает, чем они еще тут занимаются?! Но, по мере его продолжения, Фролло остыл. Общение между этими двумя было явно дружеское, ничего больше. Судья увидел, как мимо него прошел Квазимодо, направляясь по делам. Фролло выждал еще немного времени и тихо взобрался по ступенькам на чердак, который служил Квазимодо домом. Он увидел, как Люсиль развязывает на голове платок, как ее волосы пышной волной падают ей на плечи, и подумал, как было бы хорошо прижать ее к себе, зарыться в них носом, чтобы ощутить ее запах…

Люсиль обернулась на его тихий восторженный вздох, вздрогнула, увидев судью, и метнулась на каменный балкон. Фролло устремился за ней. Она бы сбежала от него, если бы не ее бедро. Судья догнал и схватил ее, прижав к каменной стене собора — так, чтобы она не вырвалась.

— Отпустите меня немедленно! Если не отпустите, я вам врежу! — Люсиль задергалась, а в судье снова остро вспыхнуло желание, которое он старательно гасил всю эту неделю, чтобы не наделать глупостей.

— Ты собираешься бить своего хозяина? — он прижал ее к стене сильнее, навалившись своим телом.

— Вы мне не хозяин! Я у вас больше не работаю — вы прогнали меня, помните? — Люсиль еще раз яростно дернулась, впрочем, безуспешно. Судья постарался успокоить свое сбившееся от возбуждения дыхание. Не время сейчас было с ней спорить, надо было уговорить ее вернуться назад, к нему, а для этого придется признать кое-какие свои ошибки… Он наклонился к ее уху и прошептал:

— Я был неправ, и это было поспешным решением. Ты вернешься ко мне, дитя мое, — он сказал это так, словно дело было уже совершенно решенным.

Возле его уха лязгнули челюсти, и судья еле успел отдернуть голову — Люсиль попыталась укусить его. Вот маленькая чертовка! Судья слегка задрожал от вновь нахлынувшего вожделения.

— Нет, не вернусь! Я лучше буду жить впроголодь, чем подчиняться вам и терпеть ваши выходки! — рявкнула Люсиль.

— Но ведь я готов сносить твои выкрутасы*, — выдохнул Фролло. — Ты вернешься ко мне, мой ангел. Я голоден!

В доказательство слов судьи его желудок мучительно громко взревел. Люсиль застыла.

— Когда вы в последний раз нормально ели? — тихо спросила она, в первый раз за все это время глядя ему в глаза.

— Неделю назад. Помнишь, ты подала мне приличный завтрак, а ужин испортила? Вот тогда это и было, — лицо у судьи было сумрачным, но душа пела — девушка перестала вырываться, и в ее чудных глазах уже не было этой ненависти, с которой она смотрела на него только что.

— Но мне казалось, что я научила Жослена многому? Вам не должны были подавать отбросы! — возмутилась Люсиль — в ней заговорил профессиональный шеф-повар.

— Я ведь не сказал, что еда была несъедобной. Просто я привык к твоей стряпне. И сейчас я хочу тебя… — судья осекся, осознав, как откровенно прозвучали его сокровенные мысли, и поправился, — Я имел в виду, я хочу твои шедевры. Нет в Париже, а то и во всей Франции повара лучше, чем ты, и я был глупцом, когда выгнал тебя. Возвращайся ко мне, дитя мое.

— Мне надо подумать! — объявила Люсиль, нахмурившись.

— Двойная оплата, ванная комната, когда захочешь, а не два раза в неделю, пять новых платьев в год и чистая постель! — объявил судья свои условия. — И любые ингредиенты для твоих блюд, какие захочешь!

Люсиль поперхнулась. Условия были шикарными! Судья не собирался экономить на ней, даже наоборот, это была щедрость, близкая к транжирству, хотя доселе судья отличался бережливостью.

— Так что скажешь на это, мой ангел? — его дыхание обожгло ее ухо, и Люсиль осознала, что она сейчас стоит, прижавшись к нему, и его губы так близко, почти касаются ее уха. Люсиль подавила острое желание вцепиться в судью, прижаться к нему и не отпускать. Она — деловой человек, ей не пристало вести себя, как восторженная девчонка. Люсиль изобразила на лице глубокую мыслительную работу, неуверенность, видя, как судья начинает томиться от ожидания, и, наконец, протянула:

— Ладно. Я согласна. Но вы больше не будете меня толкать!

— Обещаю, — судья кивнул. — Более того, как вернемся в мой дом, я дам тебе мазь от ушибов. Я сам ее сделал и доподлинно знаю, что она быстро вылечит твое бедро.

Он отстранился от Люсиль и жестом велел ей следовать за собой.

— Идем же! — сказал судья. — Скоро ужин, а я голоден!

Люсиль собирала в узелок свои вещи, когда вернулся Квазимодо. Увидев судью, он, как и всегда, съежился.

— Добрый день, Квазимодо! — спокойно кивнул тот горбуну.

— Здравствуйте, хозяин!

— Я хотел сказать тебе спасибо за то, что ты приютил мою кухарку, — снисходительно поблагодарил его Фролло. — У нас с ней случилось недоразумение, которое мы уладили. Люсиль возвращается в мой дом.

Квазимодо слегка сник. Опять он будет один… Люсиль увидела это и сказала:

— Я буду навещать тебя так часто, как смогу! Ведь правда буду? — она, сощурившись, посмотрела на судью. «Проклятье, эта паршивка начинает вить из меня веревки!» — возмутился про себя судья, но при этом ощутил иррациональный восторг.

— В свободное от работы время! — строго сказал он.

— Иначе и быть не может, ваша милость, — почтительно произнесла Люсиль, но в ее глазах заплясали озорные искорки.

На кухне Люсиль встретили радостными воплями — судья был всю эту неделю мрачен и раздражителен, и все знали, по каким причинам — цыганка и голод. А когда у судьи такое настроение, то лучше ему вообще на глаза не попадаться. Сейчас у слуг была большая надежда, что Фролло успокоится хотя бы частично, и у них снова наступит спокойная жизнь, насколько это было возможно в доме судьи.

Ожидания судьи насчет трапезы были полностью оправданы. Люсиль, соскучившаяся по настоящей готовке, расстаралась вовсю, и Фролло испытывал эйфорию за ужином. Он наслаждался вкусом блюд, чуть ли не урчал от удовольствия. Они были так же великолепны, как и сама кухарка, и теперь судье надо было подумать, как сделать так, чтобы Люсиль благоволила к нему так же, как он — к ней. Фролло с сожалением подумал, что за всю свою жизнь совершенно не научился ухаживать за женщинами и понятия не имел, что они любят, что им нравится. И обаянием он тоже не блистал. Точнее, у него этого вообще не было. Раньше он только радовался этому, но теперь, на пятом десятке лет… О, проклятье!

После ужина судья прошел в свои покои, снял сутану, и, оставшись в тунике и шоссах, опустился в кресло перед камином. Рядом с креслом был столик, на который вышколенные слуги уже поставили по приказу судьи кувшин с вином и бокал. Вообще, судья редко пил вино в таком количестве, ограничиваясь одним бокалом, а по воскресеньям вообще не пил, предпочитая хорошо прокипевшую и остывшую после этого воду, но сегодня у него был праздник. К тому же, надо было подумать, что ему делать с Люсиль, чтобы привлечь ее. Он потягивал вино, и постепенно им овладевало беспокойство. А вдруг она все еще обижена на него?! А вдруг она передумает и сбежит?! Беспокойство нарастало, и судья уже не мог сидеть спокойно и ерзал на своем месте. Наконец, он поставил бокал на столик и вышел из комнаты, направившись на кухню. Он знал, что Люсиль спала там. Он не собирался домогаться до нее сейчас или делать что-то в этом духе, ему просто надо было проверить, здесь ли она еще, не сбежала ли? Судья дошел до кухонной двери, решительно толкнул ее, заходя внутрь, и затем застыл на месте от того, что увидел.

***

Люсиль была счастлива. Фролло сам упрашивал ее вернуться, где бы это записать! У нее опять есть любимая работа, да еще и вполне достойная для этого мира оплата. Единственное, что омрачало Люсиль существование — это воспоминания о той сцене в церкви, когда Фролло блаженствовал, держа в своих руках эту цыганку. Люсиль очень хотела, чтобы он испытывал нечто подобное к ней, но, судя по всему, у Фролло был всего лишь эпикурейский интерес. Во всяком случае, ничего другого она за ним не заметила.

Люсиль приняла ванну, наскоро вытерлась полотенцем, набросила на себя ночную рубашку — любимую, с глубоким вырезом, и спешно переместилась на кухню, где было тепло, почти жарко — плита еще не успела остыть. Люсиль вооружилась гребнем и начала потихоньку расчесывать свои влажные волосы. Если этого не сделать сейчас, то собьются они потом в колтун — не распутаешь.

Со стороны двери раздался шорох, и Люсиль обернулась, чтобы посмотреть, кто это. И приоткрыла от удивления рот — это был Фролло. Мало того, что он появился здесь в такое позднее время, так еще и был без своей обычной сутаны, и она теперь могла разглядеть, что под ней скрывалось. Люсиль подавила восторженный вздох — судья был широкоплечим, длинноногим, с узкими бедрами и некрупными, но рельефными комками мышц, которые так и ходили ходуном под тонкой материей туники и шосс. Люсиль прикусила себе язык, чтобы не воскликнуть нечто вроде: «И почему же ты, засранец, прячешь такую красоту?!» К счастью, она вовремя вспомнила, насколько благочестив и чопорен был судья. Хотя в этот момент в его глазах, да и на его лице было написано выражение, совершенно далекое и от того, и от другого. Весь облик судьи сейчас выражал страсть — вспыхнувшие скулы, легкая испарина на лбу, потемневшие глаза, ходящая ходуном грудь от сбившегося дыхания, пряди волос, выбившиеся из обычно аккуратной прически и падающие ему на лоб.

— Боже! — выдохнул судья и направился к ней.

Когда Фролло увидел Люсиль в таком виде, то понял, что поспешил со своим решением не домогаться ее. Ночная рубашка Люсиль кое-где была влажной и прилипла к ее телу, плотно облегая ее пышные груди. Сквозь тонкую материю явственно просвечивали напрягшиеся соски девушки — нежно-розовые, и больше всего судье сейчас хотелось прильнуть к ним губами, поласкать их, сводя с ума и себя, и ее. Он приблизился к Люсиль словно во сне.

— Ваша милость? Вы опять голодны? — она в недоумении вздернула брови, и звук ее голоса переполнил чашу его терпения.

— Да, голоден! — пробормотал он. — До исступления голоден!

Судья наклонился и жадно завладел ее ртом. Вкус ее губ был чудесным, сладостным, и в висках у Фролло застучало от подступившего невыносимого желания. Он прижал ее к себе, и у Люсиль закружилась голова от его поцелуя. Она вцепилась в судью, приоткрыла рот, в ответном поцелуе, коснувшись своим языком его, и Фролло хрипло застонал от удовольствия. Но затем Люсиль кое-что вспомнила. Чертовы волосы! Если она не закончит их расчесывать, завтра на голове у нее будет спутавшееся воронье гнездо! Она отстранилась и выдохнула:

— Ваша милость, мне надо закончить с волосами, иначе завтра я буду похожа на чучело!

Глаза Фролло блеснули, он выпустил ее из объятий и, аккуратно выдернув гребешок из ее пальцев, развернул Люсиль к себе спиной.

— Никогда не делал в своей жизни ничего подобного, — промурлыкал он. — Полагаю, это будет занятно.

Фролло расчесывал ее волосы осторожно, стараясь не дергать узелки, а распутывать их с помощью гребешка. Он с удовольствием зарывался руками в эту чащу, ощущая в своих пальцах густой тяжелый шелк, пропуская его между ними. Наконец, судья закончил и положил гребешок на стол. Люсиль замерла в предвкушении. Судья сдвинул тяжелые, почти высохшие пряди с ее плеча и прильнул к молочно-белой плоти губами, нежно касаясь ее языком.

Люсиль вздохнула и прислонилась к нему спиной. Руки Фролло скользнули к ее груди, пытаясь проникнуть в вырез, но ночная рубашка все еще липла к ее телу, и судья ощутил жгучее нетерпение. Он не стал возиться дальше, просто схватил рубашку за края выреза и дернул в разные стороны, легко разорвав тонкую материю. Люсиль тихонько застонала. По ее телу прошел жар, сосредоточившись внизу, между увлажнившихся бедер. Судья, покрывая поцелуями ее плечи, ласкал ее грудь — Боже, как ему это нравилось! Он чувствовал ее набухшие соски под пальцами, дотрагивался до них с упоением, нежно теребя их, и Люсиль отвечала ему стонами. Ее рука дернулась вверх, зарываясь в его волосы, она извернулась и впилась в его рот, настойчиво требуя поцелуя, терлась об него бедрами, ощущая, как сильно напрягся его орган от возбуждения.

Судья развернул Люсиль к себе лицом и усадил на стол. Она оперлась о столешницу руками, раздвигая свои роскошные бедра, раскрываясь перед ним, глядя на него из-под полуприкрытых век. Жест этот был бесстыдным, чувственным, и Фролло затрясся от острого желания. Впервые он видел перед собой женщину без слоев одежды, обнаженную, жаждущую. Его взгляд уперся в ее лоно, и судья протянул руку и коснулся ее там, в самом интимном месте. Люсиль закусила губу, а он продолжал поглаживать ее, его пальцы были влажные от ее соков. Фролло коснулся ее там, где виднелось кое-что, похожее на маленькую красную ягоду, и Люсиль, содрогнувшись от счастья, со стоном запрокинула голову, открывая его взору свою белую шейку.

Не переставая ласкать Люсиль пальцами, судья наклонился и с наслаждением накрыл ртом бархатистую нежную кожу, целуя ее, утопая во всем этом. И почувствовал, как ее маленькая ручка коснулась его между ног, поглаживая вздувшийся внушительный бугор, нетерпеливо дергая за шнуровку. Орган судьи, каменный от вожделения, буквально выпрыгнул наружу, и тогда Люсиль сжала его в ладони, водя ею вверх и вниз, даря судье чудесные ощущения. Бывало, что он грешил со своей рукой, но никогда доселе подобные прикосновения не приносили ему такого удовольствия. Фролло задыхался и с трудом сдерживал собственные стоны, когда она подвела его ко входу в свое лоно.

— Ну же, давай! — шепнула Люсиль ему на ухо, и судья двинул бедрами, погружаясь в нее.

Он застыл, потрясенный мощью нахлынувшего блаженства, сходя с ума от того, что с ним сейчас происходит. Господи, какая же это божественная сладость! Ну почему ты объявил это грехом, Господи?! Разве может такое быть грехом?! Быть в женщине — это все равно что вознестись к райским вратам, так почему же ты запрещаешь это?!

— Боже! — хрипло вскрикнул Фролло. — О, Боже! Господи… Боже мой!

И тут она двинулась ему навстречу, ухватив его за ягодицы, подталкивая к себе. Судья со стонами заработал бедрами, проникая все глубже, до самого основания, теряя всего себя в этой женщине.

Люсиль пришла в неистовство, когда Фролло начал толкаться в нее. Его орган, огромный, налитый силой, раздвигал ее изнутри, ласкал, доводя ее до безумия, и она вцепилась в плечи судьи, заходясь криком от нахлынувшего экстаза. Полтора года она мечтала об этом — быть с этим мужчиной, и когда он, наконец, оказался в ней, она дошла до пика почти мгновенно.

Фролло почувствовал, как она сокращается вокруг него, кричит и бьется в его объятиях, и это довело его самого до сумасшествия. Он толкался в нее бесконтрольно, его движения были рваными, резкими, хаотичными, и судья разрядился в нее с криками, бурно излившись, содрогаясь всем телом. После этого он прижался к ней, не желая покидать ее до последнего, чувствуя, как дрожат его ноги.

Они пробыли так еще какое-то время, сжимая друг друга в объятиях, пока судья, наконец, не выскользнул из Люсиль. Она уткнулась лбом в его грудь и думала, что же он сейчас сделает. Упадет к ее ногам? Или просто скажет: «Спасибо, моя дорогая, за прекрасно проведенное время»? Когда судья слегка отстранился от нее, Люсиль застыла в ожидании, но он не сказал ничего. Вместо этого судья молча коснулся пальцем ее скулы и прильнул к ее губам, целуя Люсиль. Этот поцелуй был медленный, очень нежный, осторожный, словно она была тончайшим китайским фарфором. Судья прервал поцелуй, заглянул в ее глаза, и Люсиль опять напряглась.

— У тебя есть теплая вода, дитя мое? — спросил он. В его голосе еще оставалась хрипотца, а глаза были подернуты дымкой удовольствия.

— Да, ваша милость, — тихо ответила она.

— Хорошо. Нам надо вымыться, — заявил он с улыбкой.

Ну вот и все. Сейчас он приведет себя в порядок, благодарно помашет ей ручкой и уйдет. А чего она ожидала? Любви до гроба? Смехота, да и только. Он — знатный господин, она — простая служанка, и этим все сказано. Но, когда они умылись, судья задал следующий вопрос:

— Где твоя постель, дитя?

Люсиль, не понимая, что еще ему надо, указала на свой тюфяк в углу кухни. Обычный тюфяк, все слуги в доме судьи спали на таких. Фролло поморщился.

— Больше ты тут спать не будешь, — твердо сказал он. — Набрось на себя что-нибудь, возьми свое платье, и идем со мной.

Люсиль сделала, как он ей велел, и пошла за ним, недоумевая, что все это значит. Судья привел ее к своим покоям и открыл дверь, впуская Люсиль внутрь. Она зашла и нерешительно остановилась.

— Но, ваша милость, это же ваша ком…

— Никаких «но, ваша милость»! — оборвал ее судья. — Ты будешь спать здесь, со мной, я так решил!