Полтора года прошло с тех пор, как Люсиль сюда попала. Она уже совершенно освоилась в этом мире, чувствовала себя здесь, как рыба в воде. Ее жизнь была бы, в сущности, безоблачной, если бы не судья Фролло. Люсиль все чаще замечала, что ее к нему ужасно тянет. Когда она его видела, ее сердце начинало биться втрое быстрее, а дух захватывало. «Да что это со мной?! — нервно думала она. — Он ведь просто высокомерный, чопорный сухарь! К тому же, он знатен и богат, а ты кто для него? Мелкая сошка! Ничтожество, о котором и вспоминать-то лень!»

Фролло выглядел абсолютно равнодушным в те редкие разы, когда вызывал ее к себе с каким-либо поручением, и от этого Люсиль периодически впадала в тоску. И в какой-то момент она сдалась, и начала просто мечтать о нем, чего себе не позволяла долгое время. Она думала о том, что с удовольствием лежала бы под судьей, чтобы он давил на нее своим телом, вторгался бы в нее яростно, она хотела ощутить его тонкие губы на своей коже, и чтобы его руки, с такими красивыми пальцами, приласкали ее пышную грудь, и самой зарыться в его густые волосы… Из-за этого Люсиль даже не помышляла о других мужчинах. Они ее совершенно не интересовали. Зато она интересовала некоторых из них.

Люсиль частенько наведывалась в конюшню — пыталась улестить злобного черного жеребца Фролло по кличке Снежок — ей было бы радостно думать, что ей удалось добиться хотя бы расположения коня судьи. В конце концов, ей удалось подружиться с этой зверюгой, и она частенько таскала ему морковку — оказалось, что Снежок готов был за нее продать все, что угодно. И вот, когда она стояла возле входа в стойло и скармливала Снежку очередное угощение, ее заприметил один из конюхов.

Этого молодого, здорового парня все здесь называли Анри, конюх из него был так себе, но зато по части женщин он считал себя неотразимым. Он не обошел своим вниманием многих девушек, и все они были к нему благосклонны. Но эта девица с кухни его словно не замечала, и это задевало его мужскую гордость. Он пытался и так к ней подобраться, и сяк, но безуспешно — он словно был для нее пустым местом. Наконец, Анри прямо заявил ей, чего от нее хочет, на что ему было сказано жесткое «Нет!». И сейчас он стоял и смотрел на нее, как она, хихикая, разговаривает с конем судьи. «Высокомерная сучка! — думал Анри. — Ломаешься, словно знатная девица, а сама-то… » Его возмущение достигло своего апогея. Он подошел к этой девке и схватил ее за локоть.

— Эй, пусти меня! — завопила она. — Я же сказала — нет!

— Все знают, что женское «нет» значит «да»! Хватит строить из себя недотрогу, я ведь к тебе со всей душой, Люсиль! — он потянул ее на сеновал.

— В последний раз говорю — пусти меня! — девчонка уже рычала.

Люсиль трясло от гнева. Что о себе воображает этот мужлан?! Похоже, он вознамерился взять ее силой! Она уже обреченно прикинула, как бы получше его завалить, чтобы не поднялся еще минут десять (ох, не миновать ей обвинений в колдовстве — слабая девушка одолела такого здоровяка, куда как подозрительно!), как по конюшне разнесся низкий, полный холодной ярости голос:

— Как смеете вы блудить в моем доме?!

В дверном проеме стоял судья Клод Фролло.

Фролло имел обыкновение навещать своего жеребца в те дни, когда на нем не ездил. Сегодня был как раз такой день — судья поехал в карете, и поэтому Снежка надо было обязательно проведать — этот конь был единственным существом, к которому Фролло испытывал подлинную привязанность. Но, не дойдя до конюшни каких-то нескольких шагов, судья услышал доносившуюся оттуда возню и недовольные голоса. Фролло тихо приблизился и заглянул в дверной проем. Какой-то конюх домогался Люсиль, его главной кухарки! Фролло вдруг затрясло от гнева. Да как он смеет дотрагиваться до нее?! Единственным, что удержало судью на грани и не позволило впасть в ужасающую ярость, было то, что Люсиль довольно злобно сопротивлялась. Она не хотела этого мужика, смотрела на него с такой ненавистью, что, если бы взглядом можно было убивать, конюх был бы давно мертв! Фролло слегка успокоился — достаточно для того, чтобы не натворить глупостей. Но и скрывать свой гнев он тоже не собирался.

Судья обрушился на них, как цунами. Конюх Анри вдруг сразу сдулся и стал жалким.

— Ваша милость, я не виноват! — залебезил он. — Эта девчонка — настоящая чертовка, так и вертела передо мной своим задом!

— Не смей врать мне! — судья окатил его презрительным взглядом. — Я прекрасно видел, что тут произошло, и девушка не выказывала никакого желания быть с тобой. Она скромна и благочестива, в отличие от тебя! Уж о тебе я наслышан! Пшел вон! — Фролло брезгливым жестом указал конюху на выход, и тот сбежал, не веря, что обошелся малой кровью.

Судья повернулся к Люсиль и приблизился к ней. Она, красная как свекла, стояла, устремив взор в пол. Фролло протянул руку и подцепил пальцем ее подбородок, заставляя смотреть в свои глаза, и Люсиль повиновалась. Ее взгляд был пронзительным, в нем была какая-то тоска, и еще что-то, что Фролло не мог определить, но отчего у него защемило душу. Люсиль закусила нижнюю губу, и судье вдруг до одури захотелось прильнуть к этим губам своими, коснуться их кончиком языка, ласкать их своим ртом нежно и трепетно… Он провел большим пальцем по ее скуле и хрипло сказал:

— Ты стала слишком красивой, Люсиль. У тебя из-за этого проблемы.

— Ну не могу же я опять стать уродкой, ваша милость! — ее голос дрогнул. — Это ужасно!

Судья увидел, что она близка к тому, чтобы разрыдаться. В уголках ее глаз скопилась влага, нежный подбородок слегка дрожал, губы кривились. И как же он желал сейчас успокоить ее!.. Такие вещи всегда ему давались с трудом, поэтому Фролло просто сказал:

— Я распоряжусь, чтобы эту каналью прогнали. Ты можешь больше не беспокоиться за свою честь.

Ее глаза яростно сверкнули. «Я бы с удовольствием послала свою честь к чертовой матери, будь это ты, бесчувственный чурбан!» — с раздражением подумала Люсиль, но тут же приняла смиренный вид.

— Спасибо, ваша милость, — тихо сказала она.

Судья вдруг наклонился и коснулся своими губами ее лба. Люсиль пробрала дрожь, и она прижалась к его крепкому телу. Но тут же отшатнулась, бормоча:

— Простите ваша милость, это все слабость в ногах от переживаний…

Судья вздохнул:

— Ну иди на свое место.

Люсиль тут же метнулась на кухню, а судья провел языком по губам. Кожа на ее лбу была такой нежной, гладкой и чистой. А когда она к нему прижалась… Он затрепетал. Ни одной женщине он еще не позволял к себе прижиматься, ни одну из них не целовал даже так целомудренно… Не будет позволять и впредь. Фролло не собирался потакать своим слабостям. Грешат пускай другие. Но не он. Только не он.

***

Пир Дураков день ото дня становился все ближе, добавляя судье забот. Он даже к своему приемышу за последние две недели наведывался меньше, чем обычно. Вместо себя судья посылал Люсиль — Констану удалось убедить Фролло, что ей это будет только в радость, а ему, мажордому, освободит время для других дел. Люсиль старалась развлечь Квазимодо разговором, но тот продолжал тоскливо смотреть из собора вниз, на площадь. Ему очень хотелось пойти вниз и погулять на этом празднике!

— Ты хочешь погулять там, да, Квази? — Люсиль была полна сочувствия.

— Да. Но мне туда нельзя. Хозяин запрещает… — уныло ответил звонарь.

— Его милость прав, Квазимодо. Бог знает, что с тобой может случиться там, внизу. А здесь ты в безопасности, — она коснулась его мощного предплечья.

— Здесь я как в тюрьме, — горбун перевел тоскливый взгляд с улицы на Люсиль. — Я бы хотел просто немного побродить хотя бы перед собором! Кому от этого плохо, Люсиль? Неужели я кого-то обворую, если подышу тем же воздухом, каким дышат эти люди?

— Как по мне — гулял бы ты, сколько влезет. Но и я думаю не так, как эти люди, пойми — мои мысли и их сильно отличаются. Я просто очень беспокоюсь за тебя, Квази, — на лбу Люсиль, между бровей, залегла складка. — Постарайся не делать глупостей, пожалуйста. Иначе и себе плохо сделаешь, и судью разозлишь — тоже приятного мало.

— Да уж… — горбун закусил губу.

И все-таки он бы с удовольствием прошелся по брусчатой мостовой вместо плит собора…

Праздник был в самом разгаре. Перед Собором Парижской Богоматери, казалось, собрались все парижане. И, конечно же, судья тоже был там. Люсиль исподтишка наблюдала за ним, за тем, как он сидит с надменной миной на своем почетном месте. Шутка, которую проделала та цыганка — кажется, ее звали Эсмеральда, — поцеловав Фролло в нос, не добавила ему хорошего настроения, это было видно по его мрачному лицу.

В толпе раздались радостные вопли — близились выборы Короля Дураков. На сцену полезли люди, которые хотели принять в этом участие, и Эсмеральда затащила наверх какого-то паренька в плаще. Кандидаты в Короли отвергались один за другим, пока очередь не дошла до этого скромняги. Цыганка сдернула с него плащ, ухватила за уши, хорошенько потянув, и… с тонким вскриком отшатнулась. А Люсиль с ужасом увидела, что это был Квазимодо, напуганный, смущенный, пытающийся прикрыть свое уродливое лицо ладонями. Она тихо ахнула и сжала руками край своего платья. Боже, что сейчас начнется!.. Но ничего особого не началось, потому что главный заводила провозгласил звонаря Королем Дураков. Люсиль уже успела расслабиться и вернуть себе хорошее настроение, как грянула настоящая катастрофа — какой-то идиот запустил в Квазимодо овощем. И вот здесь толпа загалдела, захохотала и продолжила «веселье», привязав Квазимодо к колесу и швыряя в него всем, что под руку попадется.

Люсиль пыталась до них докричаться, но это было бесполезно — ее голос тонул в шуме, который издавали все эти люди, а саму ее зажали в толпе. Она с надеждой посмотрела на судью. Но тот с кривой ухмылкой что-то втолковывал своему блондину-капитану, на лице у которого было так и написано, что ему это все не нравилось. Люсиль пронзило понимание того, что сейчас происходит: судья не будет помогать Квазимодо. Звонарь ослушался его, поэтому Фролло решил дать ему урок послушания, а орудием наказания были все эти людишки, глумящиеся над несчастным приемышем судьи. Люсиль почувствовала, как в уголках ее глаз вскипают слезы. Бедный, бедный звонарь! А вы-то, ваша милость! Старая вы обледенелая задница, вот вы кто!

Люсиль понятия не имела, чем это закончится, если бы не та цыганка. Она освободила Квазимодо и наговорила судье дерзостей, отчего тот взбеленился, а на площади начался переполох, потому что Фролло напустил на Эсмеральду стражников. Конечно, она от них сбежала — слишком была ловка, быстра и умела скрываться.

Квазимодо был похож на побитую собаку. Он сполз с колеса и под гневным взглядом судьи медленно пошел в собор. Люсиль с трудом выбралась из толпы — это заняло у нее время, слишком много было народу, слишком плотно они все стояли. Девушка проникла в собор — очень хотелось хотя бы как-нибудь утешить горбуна, когда она увидела эту картину. Судья завернул руки цыганке и прижимал ее к себе. Его длинный нос зарывался в ее волосы, а когда она задергалась с отвращением на лице, рука Фролло нежно коснулась ее шейки. Голос звучал очень ласково, хоть слов Люсиль и не слышала.

Ревность и злость вспыхнула в ней тут же, так сильно, что Люсиль стало жарко. Она чувствовала, как горят даже ее уши. Ах ты двуличный, лицемерный ханжа! Увиваешься вокруг этой цыганки, и желание отыметь ее у тебя прет за версту! «Я вне суеты, выше этого!» — какая чушь! Ну погоди, я тебе устрою! Люсиль, полыхая от злости, выскользнула из собора и кинулась в дом судьи.

Фролло все еще ощущал в носу сладостный аромат этой цыганской ведьмы. Боже, как она хороша. И до чего дерзкая! Никто и никогда еще не позволял себе так с ним разговаривать, как это сделала Эсмеральда. Никто и никогда! И, Господи, это вызывало в нем неслыханное доселе возбуждение! Фролло вернулся домой — пора было ужинать, но он боялся, что не сможет съесть ни крошки, так будоражили его мысли о цыганской девчонке. Поужинать он действительно не смог. Но абсолютно по другой причине.

Еда была совершенно отвратительной. Мерзкой. Либо недожаренной, либо переваренной. Десерт — сухой кусок теста, больше похожий на камень. Фролло взбеленился. Мало ему этой цыганки, так еще и кухарка сегодня готовит черт знает что! Он вскочил из-за стола и устремился на кухню. Сейчас он покажет этой девице, где раки зимуют! Судья ворвался в кухонное помещение с воплем:

— Пошли все вон, кроме главной кухарки!

Слуги испарились тотчас. Осталась только Люсиль, которая сумрачно смотрела на него.

— Ты белены объелась, чертова девчонка?! — прошипел судья. — Что ты мне сегодня подала?!

— То, что вы заслужили, ваша милость! — ее подбородок слегка выдвинулся вперед. — Вы позволили мучить своего приемного сына толпе зевак! Как вы могли?!

— Он меня ослушался! — рявкнул судья прежде, чем понял, что оправдывается перед какой-то служанкой.

— И получил за это сполна! — ее ответный вопль был звонким. — Могли бы и заступиться за него!

Они молча ели друг друга глазами, и Люсиль вдруг тихо прорычала:

— Вы — чудовище! Чудовище! — с нажимом сказала она, и ее зеленые глаза так и горели яростью.

Фролло задохнулся. Они были такими же, как и у той цыганки! Цвет, выражение ярости! Боже, эта девчонка ни в чем не уступала Эсмеральде, устроив почти откровенный и весьма доходчивый бунт, хоть и на кухне, а не на площади. Да и внешностью они чем-то похожи — обе прекрасны, обе яркие… Вот проклятые ведьмы! С ума решили его свести, бестии! Да будь он проклят, если позволит и этой девке себе дерзить!

Судья стальной рукой схватил Люсиль за локоть и притянул к себе.

— Ты забыла свое место, девчонка! — хрипло сказал он. — И я полагаю, что тебе пора на него указать. Ты хорошо работала здесь, угождая мне, и только поэтому я не прикажу тебя высечь. Но и держать у себя сварливую служанку я не намерен. Убирайся вон, пока я не передумал сотворить с тобой еще что-нибудь!

Он с отвращением на лице отшвырнул ее от себя, и Люсиль ударилась бедром об угол стола. Боль пронзила бедро яркой вспышкой, и Люсиль закусила губу изо всех сил, чтобы не разрыдаться. Не следовало показывать ему свою слабость. Облезете, ваша милость, гребаный ты осел! Люсиль криво улыбнулась, согнулась в поклоне и нарочито смиренно произнесла:

— Как прикажете, ваша милость!

Она развернулась, подхватила приготовленные с момента своего возвращения вещи — ни минуты лишней она не собиралась оставаться в этом доме с того мгновения, как увидела судью, держащего в своих руках Эсмеральду, — и, стараясь не хромать, покинула дом судьи.

Фролло все-таки заметил, как она прихрамывает, и от этого в нем вдруг проснулась тоска, хотелось остановить эту непокорную девицу, посмотреть, сильно ли она ударилась, дать ей какую-нибудь мазь от ушибов, но… Но тогда он проявит слабость. Она сама виновата, надерзив ему, и должна ответить за это. Да, он поступил абсолютно правильно, и пускай она скажет спасибо, что легко отделалась. Но отчего же ему так паршиво сейчас?..

Судья просто не мог дольше находиться дома. Несмотря на поздний час, он вернулся во Дворец Правосудия, чтобы поработать. Но и там его преследовали думы, совершенно далекие от работы. Судья прошел в зал, где горел огромный камин, над которым висел крест. Фролло все смотрел на бушующее в камине пламя, и в его огненных языках ему виделась то эта цыганка, то Люсиль. Господи, не так уж и отличались эти две девчонки! Да, одна была смуглой, другая — сливочно-белой. У одной были смоляные волосы, другая была огненно-рыжей. Но, проклятье, обе пышногрудые, с тонкой талией, ростом ему по подбородок, прекрасные, притягательные… Но даже и не это главное. Важно было то, что они были дерзкими, языкастыми. Что одна, что вторая — обе они не остановились ни перед его властью, ни перед его положением и могуществом, а сказали ему все, что о нем думают!

Ну, Эсмеральда — понятно, она дикая язычница, привыкшая говорить все, что на душу пришло, но Люсиль! От Люсиль он такого вообще не ожидал… Уж Люсиль-то точно знала, чем ей может грозить такая дерзость, и все равно сделала то, что сделала, не испугалась, не расплакалась, хотя он видел, что ударилась она сильно! Судья дрожал от возбуждения, сильного, неудержимого. Он поднял свой взгляд на крест.

— О, Дева Мария, Пречистая Божья Матерь, что же мне теперь делать? — прошептал он. — Я совсем запутался… Я никогда не позволял себе опускаться до жалкой похоти, но сейчас она горит во мне адским огнем! Я желаю страстно, и не одну женщину, а двух! И я не могу этому противиться, они словно околдовали меня… Я хочу, чтобы они были мои, и только мои! Хотя бы одна из них, молю тебя!

В дверь постучали, и судья вздрогнул и обернулся, задыхаясь.

— Судья Фролло, цыганка сбежала… — это был один из его солдат, оставленных в соборе, чтобы Эсмеральде некуда было деться.

— Что?! — Фролло не поверил своим ушам.

— Ее нет в Соборе, она улизнула.

Чертова девчонка!

— Но как?! — прорычал он, и рявкнул на солдата, — неважно! Прочь, тупица!

Сознание начало заволакивать красной пеленой ярости, смешанной с желанием. Плевать, что скажет король! Плевать, что скажет церковь! Он сожжет все, что ему попадется под руку, но найдет хотя бы одну из этих девчонок! Фролло упал на колени, обняв себя за плечи, пытаясь унять похотливую неистовую дрожь, бьющую его тело. Он смотрел на огонь, и его пламя было так похоже на яркие рыжие волосы одной из тех двух, которых он так желал… Люсиль. «Я ведь не сажал ее под замок, и она не убегала от меня… — судья почувствовал, как в его голову заползает самая разумная на сегодняшний день мысль. — Я сам прогнал ее! Я прогнал ее, и у нее нет нужды от меня прятаться!»

Фролло решил направить свое внимание на то, чтобы найти на улицах Парижа Люсиль. Цыганку тоже будут искать, но пока что это будет просто способом приструнить цыган, показать им, что они могут получить в ответ за свою дерзость. И, поскольку за двумя зайцами погонишься — ни одного не поймаешь, то по-настоящему тщательно он будет на данный момент охотиться только за одной Люсиль — отыскать ее было проще, как ему казалось. Он найдет эту девчонку, и тогда… Что конкретно Фролло с ней сделает, он пока не загадывал. Но по всему его телу раскатывалось сладкое предвкушение вперемешку с надеждой на что-то светлое, коего было так мало в его жизни…