Люсиль преодолела половину пути к собору, прежде чем обнаружила, что на этот раз она кое-что забыла. А именно: спрятать свои рыжие волосы под платок. Она тут же завернула в переулок и повязала голову косынкой, благо последнюю все-таки автоматически бросила в корзину поверх продуктов для Квазимодо. Тщательно запрятав под плотную материю свой последний локон, Люсиль продолжила путь, укоряя себя за забывчивость, и, одновременно, оправдываясь перед собой тем, что судья выбил ее из колеи, и поэтому она совсем упустила свой ежедневный необходимый ритуал при выходе из дома куда-либо.

«В этом мире ты слишком рыжая, чтобы быть человеком, — с иронией подумала Люсиль. — Да чего уж говорить, женщина тут вообще — не человек, а полезная животинка с даром речи, и то — нежелательным». Положение женщин вообще здесь было незавидным.

Допустим, муж не просто имел полное право бить жену, а ему предписывалось это, дабы научить уму-разуму. Ну, а если женщина имела несчастье быть рыжей, да еще и зеленоглазой, то малейшее подозрение в колдовстве — и ее запросто могли сжечь на костре, как ведьму. И Люсиль все чаще думала о том, как ей повезло, что она работает у судьи Фролло. Доносить ему, по крайней мере, на его собственных слуг, боялись. Он вполне мог послать на пытки самого доносчика, про это тоже все знали.

Тем не менее, она предпочитала не рисковать, и перед выходом из дома судьи на люди всегда покрывала свою голову, обвязывая ее так, чтобы ни одного волоска не было видно. Да, это было неудобно и сильно раздражало Люсиль, но жизнь была дороже. Это в доме Фролло она могла командовать, да и то — только на кухне. Вне же дома судьи надо было вести себя скромно, незаметно и добродетельно. А не то влезешь в неприятности по самые уши.

Люсиль, наконец-то, достигла собора, взошла по ступенькам и проскользнула через массивную дверь внутрь. Она подошла к чаше со святой водой, макнула в нее руку и перекрестилась. Для нее этот ритуал не имел ровно никакого значения, но ей приходилось так делать, чтобы не выделяться — сочли бы ее еретичкой, тоже долго бы не прожила.

Теперь надо было найти какого-нибудь монаха, чтобы он показал Люсиль, как ей подняться на башню Квазимодо. Взгляд Люсиль очень вовремя упал на архидьякона собора, который о чем-то беседовал с одним из прихожан. Хоть Люсиль и вынуждена была ходить в церковь по воскресеньям, но здесь у нее была возможность наблюдать за людьми, поэтому походы в храм не вызывали у нее особого отторжения. Собор же Парижской Богоматери Люсиль выбрала для своих церковных походов потому, что он казался ей невероятно красивым, для нее это было сплошное эстетическое удовольствие. И Люсиль за столько посещений собора уже знала, что архидьякон был добрейшей души человеком. Поэтому, когда прихожанин отошел, Люсиль приблизилась к священнику и тихо окликнула его:

— Добрый день, святой отец!

Тот увидел ее и радостно встрепенулся — он знал ее, эту кухарку, живущую в доме судьи Клода Фролло. Молоденькая девушка, а такая набожная, он часто ее тут видел и даже иногда слышал, когда ему случалось исповедовать ее. Никаких особых грехов за ней не водилось, разве что могла наорать на какого-нибудь поваренка, пережарившего для Фролло дичь, испортив ее. Но это были ее обязанности, и архидьякон даже не был уверен в том, что такое можно было считать грехом.

— Здравствуй, дочь моя! — ласково ответил священник. — Решила заходить сюда почаще, чтобы приобщиться к Господу?

— Я бы с радостью, святой отец, — Люсиль скромно опустила глаза долу, — но, увы, меня привели сюда дела. Понимаете, его милость сегодня никак не может навестить своего приемного сына. И его личный слуга тоже. Поэтому вызвалась я — мне было только в радость сделать такую работу.

— Да, я понимаю, — улыбнулся архидьякон. — Ты не знаешь, как попасть к Квазимодо, да, дитя мое?

— Не знаю, святой отец! — вздохнула она.

— Ну, идем со мной, — он поманил ее кивком.

Архидьякон подвел Люсиль ко входу в башню и жестом пригласил следовать за собой. По дороге он осторожно поинтересовался:

— Говорил ли тебе судья, как выглядит его пасынок, дочь моя?

— Он говорил про то, что Квазимодо ужасен на вид, но конкретно ничего не сказал, святой отец.

Священник вздохнул:

— Да, этому мальчику очень не повезло с лицом, к тому же он горбат… Но тебе не стоит его бояться, дитя мое, он — весьма добрый парнишка.

Они прошли еще несколько пролетов вверх, и священник остановился.

— Прости, дочь моя, дальше тебе придется одной, — сказал он. — У меня очень много дел в соборе. Но ты не заблудишься. Все, что тебе надо — это идти вверх.

— Спасибо, святой отец, — она присела в поклоне.

Священник ушел, и Люсиль продолжила восхождение. До чего же тут было много ступенек! Башня была очень высокой, и она слегка запыхалась, когда поднялась почти под самую крышу. Помещение было огромным, полным старых портьер и занавесей, осколков статуй, но было видно, что за ним все-таки тщательно следят. Люсиль сделала несколько шагов и подала голос:

— Эй! Тут есть кто-нибудь? Квазимодо? Меня послал судья Фролло, я принесла тебе еду!

В темном углу за одним из столпов, подпирающих свод потолка, зашевелилась какая-то смутная тень.

— Спасибо, — голос был тихий, с мягкими нотками, достаточно молодой. — Поставь на стол, пожалуйста, и можешь идти.

Люсиль приблизилась к большому столу, на котором стоял искусно вырезанный макет Собора Парижской Богоматери, несколько домиков и целая куча фигурок. Некоторые из них она даже узнала: знакомую торговку рыбой — голосистую, часто вопящую на вороватых ребятишек бабу, зеленщика, который частенько подсовывал Люсиль самые хорошие овощи и зелень, водоноса, который привозил в дом судьи воду. Люсиль хихикнула — тот, кто вырезал этих кукол, был большой умелец — схватывал характер людей, вычленял основную их черту. Около макета собора она увидела фигурку Фролло. Длинный изогнутый нос, черная сутана, шаперон, степенно сложенные руки. И весь вид фигурки был строгий, надменный — вылитый судья. Фролло не вырезал по дереву — это она знала совершенно точно. Его орудиями были книги, колбы, реторты и гусиное перо. Значит, это дело рук его пасынка.

— У тебя хорошо получается отражать чужие характеры, Квазимодо. Какая точность, — сказала она.

Из-за столба послышалось смущенное хихиканье.

— Спасибо. Я так часто гляжу на этих людей сверху, что они мне иногда снятся, — судя по тону, Квазимодо был очень доволен.

— Может, перестанешь прятаться за этим столбом и покажешься мне? — предложила она. — Меня, кстати, Люсиль зовут. Я — кухарка у его милости.

— Н-нет… — унылый вздох. — Ты напугаешься, кинешься прочь, а тут ступеньки. Ты можешь споткнуться и упасть. Еще сломаешь себе что-нибудь, а я этого не хочу…

— Думаю, что у меня нервы несколько крепче, чем ты полагаешь, — Люсиль ухмыльнулась. — Давай так: ты будешь показываться мне постепенно. Сначала рука, потом нога, а потом — все остальное. Как тебе такое предложение?

— Ты так хочешь меня увидеть?

— А ты так хочешь постоянно прятаться?

За столпом замолчали. Наконец, Квазимодо неуверенно вздохнул.

— Ну… я попробую… Надоело скрываться ото всех, — сказал он.

Сначала Люсиль увидела его руку. Она была огромной, очень мощной — в руках этого парня, совершенно очевидно, таилась неимоверная силища. Затем — нога, и постепенно звонарь выполз на свет целиком. Люсиль закусила губу. Этот парень был действительно, по-настоящему страшен. Огромный горб на спине, искривленные ноги, искаженное лицо, на одном глазу большая бородавка.

— Да, природа тебя не пощадила, — пробормотала она и тут же спохватилась, — прости, это было бестактно.

— Да ничего, — он махнул рукой. — Я уже привык. Я тебе благодарен за то, что ты не завизжала и не шарахнулась прочь, как это обычно делают все остальные. Я знаю, как я выгляжу. Тяжело быть таким уродом, как я.

Люсиль подумала.

— Ну, в какой-то степени, я тоже — урод, — заявила она.

Квазимодо поперхнулся. Он во все глаза смотрел на Люсиль, силясь найти в ней хотя бы малейший признак уродства, но не мог.

— Но мои глаза говорят мне совсем иное! — наконец сказал он. — Ты очень красива, клянусь!

— Ну, да, — горько усмехнулась Люсиль. — Давай-ка я тебе кое-что покажу.

Она сдернула со своей головы косынку, и ее рыжие косы упали ей на грудь. На лице Квазимодо отразилось полное непонимание.

— Я — рыжая, Квази, — вздохнула она. — Рыжая и зеленоглазая. Теперь дошло?

Квазимодо нахмурился. Память подсказывала ему что-то такое, связанное с колдовством.

— Люди считают тебя ведьмой? — уточнил он.

— Ну, если в Париже вдруг начнется охота на ведьм, угадай, кто первый попадет под удар, — сказала Люсиль. — Я стараюсь не светить своими волосами, все время их прячу, но слуги в доме судьи знают, как я выгляжу.

— О, не думаю, что до этого дойдет, — поспешно заявил звонарь. — В конце концов, ты в услужении у хозяина, не думаю, что он даст тебя в обиду.

— Не знаю… Может, и не даст. А может, лично подожжет костер, — она пожала плечами. — Кто его знает, что творится в мозгу у Фролло. По нему обычно не поймешь.

— Такой уж он есть, — согласился звонарь. — Но я все равно благодарен ему. Он добр ко мне. Воспитывал меня с самого младенчества. Он обеспечивает меня всем, что мне нужно: у меня есть еда, одежда, мои колокола. Он даже учит меня читать и писать. Заботится обо мне. Как умеет.

— Но все-таки он с тобой очень строг, да?

— Угу… Он не позволяет мне выходить из собора. Говорит, что мир жесток, и мне опасно там находиться, потому что я… отличаюсь от других людей.

Люсиль задумалась над словами звонаря. А ведь судья был прав. Такого, как Квазимодо, мгновенно зашвыряли бы с хохотом грязью, если не камнями, едва только завидев. Люди не любят тех, кто непохож на них. Пугаются этого. И стремятся уничтожить то, чего боятся. Сколько раз она такое видела…

— Пожалуй, тут судья прав, увы, — вздохнула она. — Мне очень жаль, правда. Ну, мне пора. Надо успеть к ужину — судья не будет в восторге, если я опоздаю и задержу его трапезу.

— Ага, — Квазимодо приуныл и робко спросил, — а ты могла бы появляться у меня почаще? Мне тут одному тоскливо… Люсиль.

— Это как судья решит, я — человек подневольный, — Люсиль улыбнулась, заправляя волосы обратно под косынку. — Но я постараюсь что-нибудь сделать.

Она попрощалась с Квазимодо, спустилась с колокольни и направилась к дому судьи.

Фролло с нетерпением ждал, когда ему подадут ужин. Ему не давал покоя вопрос, как эта девчонка отреагировала на его пасынка, и он уже предвкушал последствия ее прогулки к звонарю. Если она напугалась, вопреки всем ее уверениям, то наверняка это отразится на качестве еды. Но трапеза была выше всяких похвал. Суп с мидиями, жареное мясо, истекающее розовым соком, с гарниром из овощей в пряном соусе, груша в карамели на десерт, сочная и мягкая. «Такая же сочная, как и та, кто ее готовил», — мелькнуло у Фролло в мозгу, но он тут же отмахнулся от этой мысли, как от назойливого комара. Все-таки судья не выдержал. Ему было необходимо знать впечатления главной кухарки от его приемного сына. Фролло прищелкнул пальцами.

— Эй, пошлите кого-нибудь за этой кухаркой, — сказал он прислуживающим лакеям. — Люсиль, кажется так ее зовут?

— Да, ваша милость, — один из слуг склонился в поклоне и беззвучно испарился.

Вскоре в столовой зале появилась Люсиль. Она спокойно вошла, встала перед судьей и поклонилась.

— Ваша милость, вы меня звали? — тихо спросила она. Сама скромность.

— Да, — Фролло ухмыльнулся. — Ты была сегодня в соборе, у моего приемного сына?

— Да, ваша милость. Я передала ему все продукты, — почтительно сказала она.

Судья внимательно смотрел на нее. Никаких признаков страха Люсиль не выказывала. Как странно… Обычно девицы визжат, а то и падают в глубокий обморок, едва только завидев Квазимодо, и потом их очень долго бьет нервная дрожь. А эта — спокойна, как статуя.

— И ты не испугалась моего приемыша? — судья глотнул вина из серебряного бокала.

— Бояться вашего приемного сына — это иррационально и контрпродуктивно, ваша милость, — выдала она. — Ваш пасынок — хороший мальчик, очень добрый. Было бы глупо его бояться.

Фролло подавился вином, и оно вырвалось из его рта яркими красными брызгами. Люсиль с долей удовлетворения наблюдала, как судья изображает из себя фонтан. Фролло прокашлялся, вытер губы салфеткой и рявкнул:

— Оставьте нас!

Слуги, стоявшие в зале, тут же выбежали вон.

— Ты хоть знаешь, что означают эти слова? — на лице судьи был явный шок, его глаза расширились, скулы вспыхнули, брови недоуменно вздернулись.

— Ну… иррационально — это неразумно, — пустилась в разъяснения Люсиль. — А контрпродуктивно — это безрезультатно, то есть вообще отрицательный результат.

Фролло, приоткрыв рот, смотрел на нее во все глаза. Эта девчонка была чернью, а черни недоступно образование. Откуда она узнала значение подобных слов?! Откуда она вообще их узнала?!

— И где же, позволь спросить, ты научилась так разговаривать? — наконец спросил судья.

Из разговоров слуг Люсиль знала, что прошлую хозяйку ее тела периодически посылали в библиотеку — вытирать пыль со столов. Поэтому она даже глазом не моргнула, придумывая объяснение.

— Вы, ваша милость, имеете привычку оставлять книги в библиотеке на столе открытыми. Когда я вытирала там пыль, то кое-что смогла прочитать, — сказала она.

— Ты умеешь читать? — Фролло был поражен.

— Люди любят посмеяться над невзрачными толстухами, какой была я, ваша милость. Из чистого развлечения кое-кто из них показывал мне, как это делается. Наверное, им было интересно, поймет ли эта грязная дурочка их науку. Я веселила их, делая вид, что мне это не дается. Но запоминала все, чему они меня учили, — Люсиль мягко улыбнулась. — Так и научилась. Познания никогда не бывают лишними, ваша милость, это мне еще дедушка говорил.

Фролло припомнил — да, водилось такое за его покойным поваром. Тот еще очень огорчался, что внучка у него тупоумненькая. А вот оно что — она просто притворялась от греха подальше. Ну, что ж, ее можно понять. Женщинам образование не полагалось, их дело — рожать и молчать, за лишние разговоры женщину и побить могли. Фролло усмехнулся. Отчего-то эта девица его забавляла. Он даже опять почувствовал к ней нечто теплое — люди, которые стремились к познаниям, всегда вызывали у Фролло чувство, похожее на уважение. Правда, доселе он думал, что это относится только к мужчинам. И сам от себя не ожидал, что девушка с такой тягой возбудит в нем интерес. Теперь ему было любопытно, какие еще мысли роятся в этой прехорошенькой головке. Но выказывать свое любопытство так явно не стоило, ибо могли пойти досужие сплетни — люди обожают чесать языками, особенно, когда дело касается чужого грязного белья. Напридумывали бы они тогда такого, что вся его репутация отправилась бы в ад. Пожалуй, на этот раз ему стоит остановиться. Он будет вытягивать из нее сведения постепенно. Фролло милостиво махнул кухарке рукой.

— Ну, хорошо, — сказал он. — Иди на свое место.

Люсиль почтительно отвесила поклон и вышла за дверь, и уж там, пока никто не видит, зажала себе рот руками, чтобы не расхохотаться вслух. Ей удалось выбить судью из колеи, и это было так забавно! Но ей следовало быть осторожнее — мало ли что. Сейчас у него такое настроение, а завтра может быть другое, когда ему не понравится то, что она говорит. И тогда он на ней оторвется так, что она пожалеет о своем попадании в это тело, а Люсиль подобного не хотелось. Все-таки спокойная жизнь в этом мире дорогого стоит.