Впрочем, Райк не любит ждать — плечи её сразу напрягаются, левая рука нервно разминает расслоившийся кончик старого и широкого ремня, а глаза от скуки изучают грязный носок красного кеда, испачканный каким-то чрезмерно активным подростком, не умеющим смотреть по сторонам; Райк до сих пор злится — но огромная нога, смачно впечатавшаяся в её пальцы, вызывает больше раздражение, нежели физический дискомфорт.

Дверь долго не открывают — наверное, размышляют, стоит ли впускать того, кто приходит регулярно и без приглашения. И это настолько привычный процесс, что, кажется, Райк способна посекундно расписать каждое действие, происходящее в квартире и скрытое от её глаз: вот её подруга несколько минут выжидает, не двигаясь и надеясь, что девушка всё же уйдёт и забудет о своей привычной настойчивости; вот она же закрывает лицо руками, поднимается не в силах бороться со своей совестью; вот прислоняется ухом к двери и тихо и почти не дыша скребётся по ней. В итоге громко бьётся головой и резко открывает.

— Нет-нет-нет, только не снова. — Райк без слов протягивает пакет. — Я же просила тебя больше не приходить.

Девушка (несильно старше самой Райк и выше — примерно на сантиметров пять) хмурится, стараясь сделать раздражение похожим на настоящее, но сразу же сдаётся, медленно отступая назад и тем самым позволяя своей подруге войти. Голубая рубашка, не застёгнутая в самом низу, выглядит мятой; привычно тонкие, короткие и светло-каштановые волосы ещё сильнее прилегают друг к другу, из непослушных и волнистых превратившись в прямые — замечание по поводу грязной головы Мэгги Райк не делает лишь из уважения. Снимает кеды, одной ногой подцепляя задник и стаскивая его, и оставляет в углу.

Просторная кухня встречает своей приятной атмосферой: долго разыскиваемый кухонный гарнитур под красное дерево, с детальным рисунком на стёклах, барная стойка и на противоположной стене — множество маленьких светильников-пылесборников в форме мелких цветочков, свет от которых исходит мягкий и раслабляющий — идеальный для глаз поздним вечером. Стены цвета «кофе с молоком», скинали — переливами от самого тёмного оттенка коричневого к самому светлому; всё лежит на своём месте, всё расставлено с некой педантичностью, что, кажется, если сдвинуть что-то на один миллиметр, вся гармония разрушится.

Планируя кухню в новой квартире, Мэг обращала внимание на мелочи: меняла ручки на ящиках, долго выбирала плитку на пол, а потом так же долго — паркет во всех его видах и проявлениях, сравнивала оттенки и то, как они сочетаются… Но кое-что она невзлюбила сразу же…

Райк идёт не спеша, но широким шагом, позади неё недовольная Мэгги, с осторожностью размахивающая руками: пластиковый пакет полон продуктов, отчего ручки сильно врезаются в её пальцы.

— Выметайся, — недовольно бурчит Мэг и доносит пакет до кухни, а после разминает руку. — Ты могла бы принести всё это в бумажном пакете. Где ты вообще находишь эти? Я думала, их давно уже в продаже нет: экология и всё такое, — она вновь кидает взгляд на свою покрасневшую руку и прячет её за спиной. Райк светит своими перчатками без пальцев и присаживается за столик: белый, с голубоватым оттенком; чересчур геометричный в кухне, полной плавных линий; с квадратной столешницей и широкими и ровными ножками. Глянцевая поверхность притягивает — Райк медленно проводит по ней кончиком своего пальца, желая услышать скрипящий звук — его по итогу не следует; на столешнице остаётся раздражающая полоса. Девушка пытается её подтереть, но размазывает отпечаток лишь сильнее и тяжело вздыхает, обращая внимание на свою подругу. Та с каменным лицом достаёт из пакета яблоки. Одно из них аккуратно кидает Райк.

— Приготовь мне что-нибудь, Мэгги. Я тебе моцареллу купила, — красное крупное яблоко взлетает вверх и приземляется, и снова взлетает. После катается по столу, но вовремя перехватывается у самых краёв. Райк кажется увлечённой, а Мэг изучает содержимое пакета: вытаскивает сначала яблоки, а после находит муку и масло. Сыр и бекон откладывает в сторону за ненадобностью, салат обнаруживает помятым — отправляет туда же. Ананас достаёт с лицом озадаченным, оглаживает и ставит рядом, любуясь издалека. Мясо кладёт в холодильник.

— Почему я должна тебе готовить, Райк? — упаковка моцареллы разрывается, и Мэг с интересом заглядывает внутрь. Перед этим тщательно моет руки.

Райк продолжает крутить яблоко в руках, скребёт по нему ногтем:

— Наверное, потому что я купила тебе продукты, а ты не знаешь, чем себя занять?.. — вопрос скорее риторический, но Мэг хочет грубо ответить — не найдя аргументов, она отступает.

— И даже не помоешь? — интересуется она, заметив нож в руках Райк, торопливо и неаккуратно срезающий кожуру с немытого яблока.

— Всё вредное в шкурке. Если её не будет, то зачем мыть? Лучше держи свои профессиональные привычки при себе, Мэгги.

— Ты любое моё проявление заботы сводишь к одному: «Ты же не работаешь!» — женщина пожимает плечами и закатывает глаза. Яблоко моментально темнеет, и эта часть тут же срезается и съедается.

— Ты не работаешь. Ты всё время сидишь дома, имеешь деньги и кучу свободного времени, — Райк намеренно выдерживает паузу, словно даёт минуту на размышления, и продолжает, подводя итог: — Так, почему бы тебе не приготовить мне что-нибудь?.. Я купила тебе все продукты, избавив тебя от выхода на улицу, — голос её снова затихает, а через полминуты начинает звенеть с новой силой: — Теперь можешь неделю готовить и мастурбировать, готовить и снова мастурбировать… — идеальная жизнь, я считаю, — кусочек яблока вновь отправляется в рот.

Мэг присаживается рядом. Её светло-карие глаза в солнечном свете, проходящем через окно, отливают золотом; руки сцеплены в замок, а длинные пальцы с короткими и аккуратными ногтями лишь немного согнуты. При наклоне головы ворот рубашки давит на шею — женщина торопится его расстегнуть; надоедливая прядь волос убирается за ухо. Платиновое кольцо со сверкающим камнем привлекает внимание — Райк не в первый раз засматривается и про себя отмечает, что раньше видела его на руке своей подруги не так часто. Хочет съязвить, что это кольцо в этой кухне так же неуместно, как и мерзкий и грубый белый стол, но продолжает молчать: задумчивое лицо Мэг выглядит как нельзя привлекательно, да и она сама прекрасно вписывается в эту мягкую атмосферу и, более того, является неотъемлимой её частью.

— Как дела на работе? — Мэг придерживает свой подбородок большим пальцем, а голову наклоняет вбок, искренне интересуясь.

Сердцевина яблока выбрасывается в мусор, липкий сок смывается водой, а Райк обтирает руки о свои чуть приспущенные джинсы.

— Прислали сюда троих: официально объясняют тем, что в нашем городе в последнее время слишком много хреновин появляется и полиция с ними не может справиться.

— Но?..

— Но все мы думаем, что это просто проверка сверху, не более.

Мэг приподнимает уголки рта и сильнее склоняется, придвигаясь:

— Но зато ты наконец познакомишься с тем, кто похож на тебя.

— Не похож. Я иной тип, — она довольно закидывает ногу на ногу, усмехаясь: — Позавчера видела двоих, и они решили, что имеют право меня учить, а сами не знают простых истин.

— Это странно, их же должны… — Райк перебивает, высказывая свои размышления:

— Они, наверное, парочка: она на каблуках, он в костюме, а недалеко ресторан. Вдвоём не смогли справиться с тем, с чем справляюсь одна я и за несколько мгновений.

Самодовольный смех раздаётся на всю кухню. Мэгги встаёт из-за стола и вновь окидывает взглядом продукты, думая, что приготовить.

***

 Оуэн сердито шепчет что-то себе под нос, а ко лбу прикладывает бутылку холодной воды, упираясь спиной в пыльную стену здания; Райк стоит рядом, в тени, и придерживает козырёк полицейской фуражки, скрывая за ним свой усталый взгляд.

— Шерсть, бля-я-я… — Оуэн стонет, хнычет, намеренно ссутулившись, и перемещает бутылку по всему лицу: прикрывает ею глаза, щёки, прикладывает к вискам, чтобы немного притупить головную боль; под конец, когда вода начинает нагреваться, прижимает к груди. Райк тихо кряхит, не показывая своих раскрасневшихся от жары щёк, и с трудом закатывает, насколько это возможно, длинные рукава формы. — Там же должны быть кондёры?..

— Должны, успокойся, — хотя таким образом она успокаивает, скорее всего, саму себя: форма непривычно прикрывает всё тело, притягивает цветом все солнечные лучи, и ощущения точно как в парилке.

Оуэн снимает фуражку и обмахивается ею, разделяя спасительный ветерок с подругой.

— Райк! Скавински! — высокий, но мягкий голос заставляет поднять голову: девушка, с короткими волосами чуть выше плеч, курносая, приветственно машет рукой, обращая на себя внимание чуть ли не каждого там находящегося. Её волосы, хорошо уложенные ранее, но сейчас — потерявшие свою идеальную форму от жары и пота, отдают в свете солнца заметной рыжевизной; руки — ухоженные, со светло-зелёными ногтями и маленькими и аккуратными ромашками на них, а губы растянуты в милой улыбке. Девушка идёт медленно, почти на прямых ногах, немного ковыляет, часто останавливаясь и здороваясь со всеми. Оуэн обмякает от её вида, но вяло поднимает руку в ответ:

— Лиза!

Райк делает так же — Лиза мгновенно разворачивается, на секунду застывая в таком положении, и улыбается ещё шире, чем до этого. После исчезает из поля зрения.

— Какая же она красотка!.. — Оуэн качает головой, сглатывая накопившуюся слюну, а нагревшуюся бутылку ставит у своих ног.

 Райк бьёт его локтем в рёбра, усмехаясь:

— Она горячая, — взгляд её всё ещё направлен туда, где только что стояла Лиза, — я сама бы к ней подкатила, но…

— Она слишком хорошая для такой суки, как ты.

— В точку! — девушка разводит руками, немного оживившись, и опирается спиной на стену. Фуражку снимает.

Чёлка у Оуэна тёмная и кучерявая, её он зачёсывает назад — пальцами, чтобы волосы не липли ко лбу и несильно пачкались, но при малейшем наклоне головы те снова спадают на лицо, и приходится зачёсывать их опять.

Девушка, стоящая в пятнадцати метрах, внимательно изучает содержимое листка в своих руках — Райк прожигает её взглядом, осклабившись, и ждёт момента, когда та наконец заметит.

— Слушай, я тут подумал: а с хера тебя все по имени зовут? У тебя лёгкая фамилия: не «Реннеркампф», не «Ратценбергер», не «Зейдлиц». В чём же дело, а, Винкельхок? — Оуэн подвигается, ехидно спрашивая низким голосом, и легонько пихает в плечо. Девушка вдалеке замечает уже знакомый красно-рыжий цвет волос, всматривается в часы на руке и продолжает изучать бумажку.

— Дело в том, Скавински, что кое-кто не понимает, что есть фамилии, кроме английских и что читаются они иначе, — ухмылка пропадает с её лица; друг шепчет тихое «Уинкелхок» и заливается хохотом, скоро получая подзатыльник. — Да и Лизу никто по фамилии не зовёт.

— Лизу нельзя называть по фамилии: это звучит слишком грубо*. Она Лиза, Лиза-Лиза — никак иначе, — Оуэн намеренно тянет слова, чтобы намекнуть подруге, какую глупость та говорит, и осторожно потирает затылок в месте удара.

Райк вздыхает и вновь кидает взгляд на свою знакомую: девушка подходит к своему, предположительно, парню и что-то спрашивает, указывая пальцем в написанное на листке. Райк думает, что там имена всех сотрудников: понимает по движению тонких губ, медленно и точно, по нескольку раз. С ухмылкой отмечает свою фамилию, вновь произнесённую неправильно, и сообщает об этому Оуэну. Полицейская форма, тёмно-тёмно-синяя, девушке не идёт: с её детским ростом смотрится несерьёзно, полнит. Светлые длинные волосы выглядывают из-под чёрной бейсболки, а солнцезащитные очки скрывают глаза. Мужчина (или парень?) рядом с ней склоняется, чуть ли не сгибаясь пополам — он явно не великан, но таковым выглядит на фоне своей коллеги. Солнце постепенно прячется за тучами, позволяя ненадолго вздохнуть с облегчением: моментально делается, кажется, на несколько градусов прохладнее, а глаза быстро привыкают к нормальному цвету окружающих объектов.

 Райк вскидывает подбородок и не перестаёт довольно скалиться:

— Чё думаешь насчёт её роста?

 Оуэн легко прослеживает по взгляду причину такого интереса подруги и, улыбаясь, произносит:

— Она полторашка?..

— Нет, это ты загнул. Ставлю на метр шестьдесят.

— Может, — Оуэн потирает подбородок. — Но на фоне твоей подружки на каблах она будет выглядеть девятилеткой.

— Ты, кстати, тоже.

В ответ Скавински выпячивает нижную губу, пытаясь изобразить обиду наиболее нелепым образом. Похоже, у него получается — Райк хочет закатить глаза: «На правду не обижаются».

 Светловолосая девушка снимает очки, смотрит на потемневшее небо и перечитывает написанное на бумажке, проговаривая имена и указывая пальцем на их владельцев. Издалека видны её густо накрашенные глаза. Хвост доходит до талии.

— Думаешь, крашеная?

— Дай мне взглянуть на её корни, и я скажу, — Райк замолкает, но всего на пару секунд: — Когда-то я тоже была блондинкой, а потом мои волосы потемнели.

— Но если и крашеная, то всё равно симпатичная.

— Но Лиза лучше.

— Точно.

 Когда наступает время отправляться, все наконец начинают шевелиться; Оуэн играюче подкидывает бутылку, стоявшую в ногах, и умело её ловит, но резко замирает, оборачиваясь к подруге:

 — О, кстати, эту девку зовут вроде бы Софией.

 Райк только изгибает бровь:

— Как принцессу?

В ответ Скавински лишь хохочет.

***

В филармонии, правда, прохладно. Райк и Оуэн стоят у самой стены, почти вплотную, и внимательно наблюдают за тем, что происходит впереди: богачи заполнили весь зал, следя за сценой. Дрожащие звуки скрипки оседают в голове, перекликаются, касаясь, кажется, самых потайных участков души; Райк слушает молча. Издалека ей видится дребезжание струн, и она не может понять, в самом деле это происходит или же это лишь потрясающе реалистичная иллюзия. Лицо Оуэна не выражает ничего: взгляд безэмоционально врезается в сцену или что-то перед ней; руки его скрещены на груди так, что пальцы врезаются в предплечье. В другом конце стоят двое: София и парень, имя которого почему-то никто не запомнил. Они переговариваются, и не похоже, что увлечены музыкой. Также не похоже, что они увлечены какой-либо романтикой — обсуждают, скорее всего, что-то по работе. Райк наблюдает украдкой: она знает, что они пара, но те почему-то не стремятся это хоть как-то показывать.

— Зато на халяву, — шёпотом начинает Скавински, спуская взгляд со скрипачей на зрителей, — а эти жиртресы будут потом кичиться, будто вот-вот приобщились к искусству. Выблядки.

Улыбка у него выходит нервная. Скрипачи ускоряются, желая в этот самый момент продемонстрировать всё своё мастерство. Музыка пронизывает весь воздух — её вибрации ощущаются даже лёгкими при самом незначительном вдохе.

— Братья Бенедетти, итальянцы. Настоящие виртуозы. Говорят, короче, они родились со скрипками. А эти, внизу, чуть ли не спят, — шёпот постепенно превращается в рычание. — Жрут деньги, срут деньгами и подтираются тоже.

— Они выкупили все места, чтобы никто кроме них не смог послушать — боятся «грязи». Здесь около полторы тысячи мест, а их количество не достигает и пятидесяти, — Райк разминает своё плечо, но цепляется за жетон на своей груди. С трудом снимает нитку ничего не порвав. Бросает быстрый взгляд на Софию, над чем-то смеющуюся. Третьего они отчего-то не взяли с собой. — Ей дали значок сержанта полиции, видел? Хотя она даже фуражку надеть побрезговала. — В ответ Оуэн кривится. — Почему ей сразу не дали звание лейтенанта?

— Не завидуй. Ты вообще впервые форму напялила за столько лет. Принцесса тебя заставила — пусть походит со званием денёк. Я уж думал, подохну скорее, чем увижу тебя в этом.

Райк сводит ноги вместе, жалея о выпитой бутылке колы, и сильно цепляется за свой широкий ремень, туже его затягивая. Смотрит куда-то вверх, про себя матерясь, но всё же начинает медленно двигаться вдоль стены — тихо и внимательно смотрит по сторонам. На вопросительный взгляд Оуэна быстро выдаёт:

— Я ссать хочу.

Парень начинает дрожать от еле сдерживаемого смеха, но вовремя успокаивается, громко выдыхая:

— Тогда беги ссать. Но быстрее: туалет хрен знает где.

Слова Оуэна Райк воспринимает, скорее, как шутку, нежели серьёзное предупреждение, но всё равно старается быстрее шевелить ногами.

Туалет действительно находится «хрен знает где»: на втором этаже, в самом дальнем уголке, в который ни один нормальный человек не додумается поместить туалет. В кабинке, самой обычной, а не украшенной золотом, как вся остальная часть зала, она проводит минут пять максимум, но долго пытается разобраться со своим ремнём, застегнуть который оказывается задачей почти невыполнимой: ремень не старый и не ветхий — Райк тянет его боязливо, поддавшись какому-то непонятному ощущению паники. В нём она обвиняет вездесущую скрипку, звук которой каждый раз вызывает неприятные эмоции. С ремнём девушка справляется «на отвали» и спешит вымыть руки, чтобы поскорее вернуться на своё место.

Стойкий запах гнили бьёт в нос — Райк на всякий случай подносит мыльные руки к носу, проверяя, не от них ли исходит эта вонь. Обнаружив там лишь что-то цветочное, она застывает. В этот момент, самый волнительный, выступление скрипачей достигает своего апогея, в то время как Райк боится пошевелиться или даже просто посмотреть в зеркало, чтобы убедиться в правильном ходу мыслей. За спиной что-то движется, что-то знакомое, разлагающееся и такое ненавистное. Оружие не поможет — нужно бежать и чем быстрее, тем лучше.

Девушка уверенно поднимает голову, встречаясь бесстрашным взглядом с помутневшим глазом в отражении.