o . e

Официальные приглашения на вечеринку в честь предшествующего Рождества представители ночного клуба «NOTO» разослали за пару дней до праздника. Так же, как и остальные заведения в этом районе, который славится подобными учреждениями, они потратили немало сил, энергии и времени для того, чтобы именно их место выглядело презентабельно и привлекательно для посетителей. Они хотели, чтобы именно на их двèри прохожие кидали свои взгляды, а приглашённые оценивающе смотрели и одобряюще кивали головой. С наступлением темноты, на фасаде здания загорается тысяча огоньков и фонариков, освещая всё в округе. Всё кажется прекрасным — завораживает своей красотой. Цвета переливались словно по команде или взмаху волшебной палочки, дополняя друг друга и создавая праздничную атмосферу.

 

Посетители, которые вышли покурить и отдохнуть от громко звучащей музыки, или те, которые просто пока ещё не изъявили желания пройти внутрь, имели честь находиться рядом с самим Сантой; точнее его любезно улыбающейся фигурой около входа. Любителей подышать свежим воздухом было не так уж и много, ведь часы показывали пятьдесят семь минут после десяти, а это означало, что основная масса уже внутри и жаждет того, чтобы скрасить этот немного морозный зимний вечер. И только совсем редко тихую мелодию, раздающуюся по радио на улице, перебивал рёв мотора, проезжающего мимо дорогого автомобиля.

 

В тени, чуть поодаль от небольшой кофейни закрывшейся пару часов назад, прислонившись плечом к сырой от холода, серой стене, стоял молодой парень. Одежда совсем не подходила колющей свежести, окутавшей Филадельфию этим декабрём: спортивный костюм серого цвета, хоть и не выглядел поношенным, но ясно давал понять, что лишних денег у него не имелось. Чёрные волосы были спрятаны под тёмно-синей шапкой, которая в тени казалась чёрной, а на плечах свободно висел рюкзак, заметить который можно было, только приложив немало усилий. Парень, в общем, выглядел неплохо, но небольшая худощавость, выраженная заострившимися чертами лица, и ярко-зелёные глаза, так неистово сверкавшие в совсем не страшной темноте, которую разрывал мягкий свет уличного фонаря, показывали, что он достаточно вымотан. Или же он просто смотрит на свою цель и прокручивает в голове все картинки из тяжёлого детства, где и при каких обстоятельствах он научился делать то, что собирается совершить в свой далеко даже не сотый раз.

 

Мимо пронеслась заветная Митсубиси, разгоняя и без того холодный воздух, оставляя после себя облака дыма и горячего пара; на губах парня заиграла хитрая ухмылка. Молодой человек хмыкнул себе под нос, низко опустил голову, вздернул брови и хрустнул пальцами в карманах штанов. Он просто не мог поверить, что это то, что он променял взамен на хорошую и комфортную жизнь в вечном отцовском контроле. Сейчас он уже совершеннолетний и в глубине души рад, что никто из его родственников ни сном ни духом о его местонахождении и чем он занимается. Пусть он постоянно рискует собственной жизнью, но выходя на балкон захудалой квартирки и смотря на тлеющую сигарету меж тонких пальцев, встречая малиновый рассвет и дыша на полную грудь, он чувствует почти убивающее спокойствие и не замечает, как в голове выстраивается хлипкая, но правильная мысль о том, что он свободен, а на красных, от постоянных покусываний на морозе, губах появляется робкая, но красивая улыбка, которая теплее самого солнца. Он полон любви в своем ледяном коконе, она просто плещется из краев его сознания и борется со съедающим одиночеством и чувством ненужности.

 

Каждый день похож на предыдущий, но находить красивое в каждом однообразном моменте — его чертово хобби. Сейчас он свободен и волен заниматься этим бессмысленным делом столько сколько захочет, и видеть там свой смысл. Или же придумывать его, как велела Алиса из «Страны чудес». Даже в своём опасном занятии он видит азарт и что-то такое, что будоражит красную жидкость второй положительной в его венах, поэтому он изящно достает руки из карманов, одной сжимая «ключ» от машины, а другой закидывая мятную жвачку в рот, получая новую порцию убивающей свежести.

 

Кодграббер выглядел, как ключ, но не являлся им. Этот гаджет использовали для перехвата сигнала, поступающего в центральную систему блокировки дверей. И такие парни, как Джерард орудуют им как своими собственными руками.

 

Вдох-выдох. Взгляд метался от заветной кнопки к владельцу автомобиля. Счёт на секунды; если не подать вовремя сигнал, то считай дело провалено. Он ловил воздух приоткрытыми губами и прищуривал свои кошачьи глаза, прилепляя жвачку языком на нёбо и его челюсть от этого опасно двигалась, показывая острые скулы. В эту секунду парень был похож на леопарда, готового броситься на свою жертву, пока зрачки опасно расширились и поблёскивали в тусклых бликах. И это было оправдано, ведь дверь машины открылась, и все происходило словно в съемке замедленного видео, пока из салона, поправляя рубашку, скрытую под расстегнутой курткой, вылез серьезный мужчина, которого назвать «парнем» у Уэя попросту не поворачивался язык. Хлопок двери, и вот он, направляясь к входу в заведение, не глядя, закрыл машину, нажав на кнопку ключа.

 

И был совсем не в курсе, что сделал это одновременно с Джерардом.

 

Лицо второго на пару секунд украсила победная, но достаточно сдержанная ухмылка. И как только уже бывший владелец скрылся в дверях клуба, Уэй направился к машине, глянув на часы. Дверь Митсубиси без труда открылась, и невесомый рюкзак тут же оказался скинутым с плеч на пассажирское сиденье, а сам Джерард невесомо приземлился на ещё тёплое водительское. Рука ловко нашла рычаг под водительским сиденьем и мгновенно потянула за него, кресло отъехало назад, освобождая место для работы. Пальцы переместились на панель и нашли рулевой кожух. Одно резкое движение, и пластиковая панель больше не мешалась на пути невидимового магнита, отключающего штатную блокировку руля. Вскоре контактная группа оказалась сорванной с замка, а это значило, что половина пути уже пройдена. Джерард закусил жвачку передними зубами, когда переключил зажигание на включение отверткой. Работал слаженно, без нервов, чисто и быстро, смотря на свои же руки, облаченные в тонкие черные перчатки. Пальцами одной руки он нашел чип в кармане, пока другими прикреплял жевательную резинку к замку зажигания, находящемуся рядом с антенной считывателя, а затем приклеил его к ней же. Когда память была прописана, Уэй прокрутил стартер и, заведя машину, отъехал от клуба. Взгляд вновь метнулся к часам. Две минуты. Он справился за две минуты, а его сердце даже не ёкнуло.

 

И, сидя сейчас за рулём шикарной тачки, надавливая на педаль газа посильнее, пока стрелка на спидометре плавно идёт по кругу, он вновь чувствовал на своем лице улыбку. Потому что мчаться по ночному городу и чувствовать каждую вибрацию всем своим натянутым, словно струна, телом, было великолепным.

 

И Джерард ненавидел себя за это. За то, что любил и в то же время терпеть не мог то, <i>что</i> делает. Время от времени он просто угоняет очень дорогие машины и передает их другим людям, которые занимаются снятием номеров и хранением, чтобы потом продать каждую машину по-черному. Уэй получает за это неплохие деньги, но это ест его изнутри

каждый раз, и настолько сильно, что съедающее чувство вины просто жжётся под кожей.

 

                                                                               ***

                                                             84 часа спустя. 26.12.2019.

 

 

Рождественская эйфория начала потихоньку остывать: вот огни уже не кажутся такими яркими, запах ели не такой ощутимый, а упаковочная бумага, трепетно выбираемая для подарков близких и друзей, выброшена и больше не будет главной заботой людей, окунувшихся в эту атмосферу.

 

Этот светлый праздник принято проводить в кругу родных, поднимать бокалы с дорогим алкоголем, не прогонять улыбку со своего лица и сидеть за столом, поедая праздничную индейку, вспоминая радостные моменты из прошлого, целоваться под венком из омелы, улыбаться на том же месте и прятать лёгкий румянец, опуская голову и, конечно же, обмениваться так долго выбираемыми подарками.

 

Рождество — это семейный праздник, ассоциирующийся со счастьем, любовью и теплом; но для Фрэнка он был немного другим — уютным, но всегда веял холодок, пробирающий до костей, такой неприятный и совсем неуместный. Он грустно ухмыляется, вспоминая полный осуждения взгляд матери, тень разочарования на лице которой всегда омрачняла её и вмиг делала визуально на несколько лет старше, если вдруг где-то звучало его имя. Самый важный человек в его жизни до сих пор не мог принять его выбор.

 

Сейчас же Айеро сидит на полу, откинувшись головой назад на диван и вспоминает, как даже сквозь смех и шутки просачивалась неприязнь ни то к нему, ни то к гонкам и скорости, которая буквально бежала в его венах и была страстью всей его жизни. К счастью, это был единственный изъян выходных, но довольно ощутимый.

 

Он смотрел в потолок и вспоминал все, что случилось за прошедшие пару дней. Казалось, будто он до сих пор чувствует на своей коже тепло от кружек с какао, а от одежды — запах различных пирогов. Было сложным забыть яркий момент, как его сестра воспользовалась удачно сложившимися обстоятельствами и буквально увела Фрэнка из-под носа у родителей в свою комнату. Парень помнит, как она легко запрыгнула на кровать, перед этим прошмыгнув прямо перед его лицом, и как он успел уловить запах лавандового шампуня и её любимых духов. Молодая девушка тут же скрестила ноги на тёмно-синем покрывале со звёздами, и брюнет не мог не отметить, что Эшли выглядит взрослее, чем полтора месяца назад, когда они говорили по facetime в день Всех Святых. Казалось, будто она взрослеет буквально по минутам, и он не мог простить себе, что пропускает это — наверное самый интересный возраст в жизни каждого человека, ведь быть подростком тяжело, но очень увлекательно. Эта мысль с одной стороны согревала душу, а с другой — жутко пугала, потому что его малышка уже не была чудом с двумя хвостиками цвета лесного каштана, а белые платья в розовый цветочек уже давно были ей не по душе.

 

— Как ты? — спрашивает старший. Он всегда старался быть рядом и максимально близким к сестре. Настолько, что она свободно могла рассказывать ему свои секреты или же звонить и помогать выбирать себе же подарок на день рождения. Они были дружными настолько, что разница в возрасте в восемь лет казалась пылью, чем-то незаметным и совсем не значимым. Им было плевать какой между ними разрыв и насколько редко они видятся, потому что это совсем не мешало быть им одним целым, созваниваться почти каждый день и при встрече обниматься, пока не заболят руки. Они дышали в унисон всегда и понимали друг друга с полу слова; было невероятным каждый раз кататься на скейтах вместе и бежать в объятия закатных лучей наперегонки.

 

Невероятное сходство между ними было слишком явным: что в характере, что во внешности. Они оба были острыми на язык, дерзкими и до чёртиков красивыми: сложно было не заметить их одинаковые глаза, улыбки, а волосы в принципе отличались лишь длинной — Фрэнк в последнее время стриг свои коротко, а Эшли отращивала прекрасные, слегка вьющиеся, и сейчас они были уже ниже лопаток, всегда ниспадая на плечи идеальными, блестящими локонами.

 

Младшая мягко улыбается и отводит взгляд своих прекрасных глаз цвета разогретого меда, скрывая грусть, появившуюся в её глазах после заданного вопроса. Оттягивая время, она лишний раз заправляет волосы за правое ухо с множеством проколов в своей привычной манере и глубоко вздыхает:

 

— Не очень, — её голос звучит предательски тихо и иногда подрагивает в продолжении, — папа всё чаще пропадает на работе, а в редкие дни отдыха или пьёт или уезжает развлекаться. Я совсем его не вижу, — вот так просто. Рассказывает как на духу, что её волнует и как ей тяжело даётся видеть, как что-то дорогое ей рушится. Она спрятала печаль в своих бездонных глазах за завесой черных и длинных ресниц.

 

В ответ на это старший только садится рядом и притягивает сестру за плечи, одновременно взлохмачивая её волосы, и пропуская их меж пальцев словно шелк:

 

— Ничего страшного, Эш. Прорвемся. Ты ведь вся в меня.

 

Девушка расслабляется в его руках и улыбается одним уголком пухлых губ, ведь понимает, что Фрэнк как всегда прав — она такая же как он: пусть всегда боится чего-то, в чем-то не уверена, но всё равно пойдет за своим. Вокруг все давно уяснили, что она — его уменьшенная копия, только другого пола, но это совсем не мешает быть ей сильной. Она даже не знает, что сам Фрэнк часто думает, что она намного сильнее его, и смотрит с восхищением, потому что Эшли словно улучшенная версия и собрание всех самых невероятных качеств. Ей бы завидовал любой.

 

Далее девушка пускает на свое лицо слабые искорки радости и возвращается в состояние приподнятого расположения духа, переводя тему, начиная рассказывать о школе, о вечеринках, которые она только начинает посещать, и о том, как ей не хочется быть дома на зимних каникулах. Брюнет искренне смеётся, получив по щеке небольшой, по сравнению с его, ладонью, когда сестра слишком эмоционально жаловалась на нового учителя искусства и активно жестикулировала руками, выражая своё негодование. В случайную пощечину было вложено столько чувств и переживаний, что девчонка испугалась, услышав громкий хлопок и уже начала извиняться, как её прервал громкий смех брата. Он обнял её и начал щекотать, крича что-то вроде «а драться я тебя не учил».

 

Именно по таким моментам скучал Фрэнк, находясь вдали от семьи, которую, конечно, в последнее время заменяла Эшли. Их душевных разговоров, шутливых боёв так не хватало в далекой Филадельфии. Наверное в те минуты гонщик всерьез задумался забрать сестру на летние каникулы, но его прервал стук в дверь.

 

Отец опёрся на косяк двери, наградив их тяжёлым, усталым взглядом и, неопределённо махнув головой влево, спросил:

 

— Покурим?

 

Это служило предлогом, чтобы поговорить с Фрэнком наедине, без лишних глаз и ушей. Мужчина, безусловно, любил женскую составляющую семьи, но считал их излишне шумными и надоедливыми в подобных ситуациях — не слишком приятно было обсуждать дела Фрэнка при других, ведь старший знал, что матери это приносит негодование и грусть, а Эшли вообще лучше в это не втягивать; что Айеро и делал — он никогда бы не простил себе, если бы из-за его деятельности пострадал кто-то из семьи. Особенно сестра.

 

Курить, когда пасынок возвращался домой, стало некой нерушимой традицией. Мистер Кронн всегда спрашивал:

 

— Как идут дела? — подразумевая не только успехи в гонках, но и возможные проблемы с законом. А Фрэнк никогда не утаил правды от своего сводного родителя-копа, ведь всегда лучше, если тот сразу поможет.

 

— Всё хорошо.

 

Они чувствовали друг друга, общались без слов: короткими взглядами и жестами. Их отношения, наверное, могли служить тем идеальным примером для всех отчимов и приемных сыновей.

 

Парень всё ещё сидел в такой позе и не мог поверить, что то, в чем он живёт — правда. Что он действительно крутой гонщик, что он кость поперек горла у многих и что эти же «многие» ему завидуют. Что он несётся по ночному городу быстрее ветра слишком часто, уверенно держа руль в татуированной левой руке, кидая взгляд в бок, чтобы замечать, как остальные авто остаются позади и чувствать тот сладкий вкус победы и осознание того, что он снова на вершине. Он — первый.

 

Трель телефонного звонка заставила Фрэнка оторвать голову от мягкой обивки дивана и пошарить рукой по карманам домашних штанов. В своей красивой квартире в Филадельфии он это и мог себе позволить — сидеть и смотреть в потолок в мягкой и домашней одежде, слушая звенящую тишину и встречать рассветы в компании одиночества.

 

Свет, исходящий от ярко горящего дисплея, больно ударил по глазам, заставляя парня зажмуриться. Он поднял трубку, прикладывая смартфон к уху и сразу же принимаясь тереть свои уставшие и привыкшие к сумраку глаза.

 

— Да? — стараясь спрятать раздражение, ответил Айеро.

 

На том конце провода послышался знакомый для гонщика голос, только тот был непривычно взволнованным, хотя и звучал, как всегда уверенно:

 

— Фрэнк, нужна твоя помощь. Это не телефонный разговор.

 

Брюнет свёл к переносице свои точёные брови и нервно потёр затёкшую шею, явно не имея настроя разделять этот вечер с кем-то, кроме своих воспоминаний. Досадно вздыхая, он откинулся обратно и произнёс осипшим голосом:

 

— Окей. Я жду.

 

— Я буду у тебя скоро; правда, ситуация очень серьезная, — Фрэнк слышал, как голос его собеседника подрывается на некоторых гласных, а на фоне был различим шум оживлённой улицы, словно парень на другом конце буквально несётся, что значило, что он уже в дороге. Тот пребывал в состоянии подступающей истерики, и это было чертовски странным. Брайан никогда не позволял слышать его таким.

 

— Я понял, хорошо.

 

На той стороне послышались гудки, а в груди брюнета вмиг стало тесно не понятно отчего. Слова его друга слишком сильно его встревожили, и он не мог понять, почему его руки так стремительно похолодели, а по спине поползли мурашки.

 

Когда пугающие гудки затихли, он слышал только свое сбивчивое дыхание и учащенное сердцебиение. Комната была погружена в кромешную темноту, но Фрэнк, словно кот, мог различить каждый предмет по периметру, вновь слыша звенящую тишину и какие-то звуки за окном. Его настолько резко вырвали из раздумий, что сейчас он находился в состоянии какого-то полусознания — в точности не мог сказать, что ощущает, а разум словно опустел.

 

Он просто не мог сконцентрировать своё такое сейчас рассеянное внимание хоть на чём-то, на чём-то незначительном и лёгком для начала, но эта задача казалось непосильной — мысли убегали, как вода сквозь пальцы и не желали формировать картину в его голове, а сам Фрэнк искренне не понимал как он должен сейчас открывать дверь своему приятелю и пытаться выслушать и помочь, потому что в таком состоянии пытался поставить ментальные стены внутри своего черепа, чтобы не стало ещё хуже. Он не мог себе сейчас позволить думать обо всём, что его так сильно волнует.

 

На дрожащих, негнущихся ногах он еле-как доковылял до кухни, на стенах которой играли и менялись странные и слишком уж причудливые тени. Айеро налил себе воды и смотрел расфокусированным взглядом в окно, ловя яркие блики и огни ночного города, который манил и гипнотизировал таким мягким и успокаивающим светом. Он планировал застрять в таком состоянии и положении, с холодным стаканом в правой руке, облокотившись бедром о столешницу до тех пор, пока не услышит звонок, раздающийся на всю квартиру. Тот, который вырвет его хоть на секунду и навязчиво попросит собраться.