Ночь с тридцать первого мая на первое июня стала значимым событием для многих людей, но те имели абсолютно разные причины для того, чтобы ждать этот день с нетерпением и особым трепетом.

Могло показаться, что этот магический переход буквально можно ощущать сильнее, чем что-либо; будто каждый и каждая — сверхсущества, способные видеть, слышать, чувствовать лучше, чем все остальные. Даже запах менялся, солнечные лучи ласкали кожу сильнее, ложась все красивее и настойчивее, а в воздухе витала неуловимая атмосфера веселья, беззаботности и свободы.

Для одних эта дата, — начало лета — ассоциировалась с долгожданным отпуском и отдыхом на белоснежных пляжах, купании в лазурном океане с большим количеством ярких коктейлей и, конечно же, с самыми свежими и сочными фруктами, которые только одним своим видом заставляли улыбаться и ощущать сладость на языке.

Именно третий по счету сезон года являлся самым любимым среди многих жителей Америки. Да и всего мира, ведь именно он символизировал такое долгожданное чувство тепла, расслабления и возможности убежать от всевозможных проблем или срочных, чрезвычайно важных, дел.

Другие же, те, которые не большинство, просто не могли жить без такого бешеного темпа, появляющегося без задержек и заминок первого июня. Они пытались гнаться за какими-то занятиями, придумывая все больше и больше бессмысленных планов, которые будут забирать все больше их времени, лишь бы не поднимать голову вгору из-за занятости в жаркие дни.

А для некоторых темп лета приравнивался к жизненному, помогал выпустить внутреннего зверя и, наконец, увидеть в зеркале настоящего себя — яркого, безбашенного и такого, из которого жизнь бьёт ключом. Именно этому учили события, происходящие с бешеной скоростью — успевать вникать и погружаться в новое состояние за предельно короткие сроки.

Кому-то не удается покорить эту вершину и стать тем, чей образ навязчиво крутится в голове, а кто-то с легкостью погружается в новую жизнь, словно рыба в воду, будто отсекая предыдущие полгода жизни зимы и весны, абсолютно точно зная, что в следующее лето произойдет то же самое — сразу, как календарь оставит позади последнюю цифру головокружащего мая.

Так пять лет назад Фрэнк по воле случая оказывается на открытии летнего сезона, которое местные ребята по значимости приравнивали к Пасхе или Рождеству. Он совсем никого не знал, но старался вести себя уверенно, будто сила и мощь текут по его венам. Как только он появлялся в новом месте, на него сразу же обращалось крышесностное количество внимания и далеко не всегда одобрения, ведь, помимо мужественности и твердости, он излучал идею завоевателя, что точно не нравилось местным выскочкам и главарям.

Тогда он с плохо скрываемым восторгом оглядывался по сторонам, широко улыбаясь и будто не веря, что это реальность, а не волшебный сон, не замечая, как все вокруг с интересом его рассматрвают, цепляясь взглядами за татуированные руки, солнечную улыбку и красивое лицо.

Люди, окружавшие его, были абсолютно разными: с невероятно гладкой сверкающей, загорелой кожей и той, на которой уже появились морщины, яркие личности, заметны издалека и те, кто напоминал серых незаметных мышей, пришедших сюда с компанией или в одиночестве, в надежде, что их кто-нибудь заметит и позовет под свое тёплое крыло.

Их всех объединяло одно — любовь к гонкам, будь ты опытным водителем или зазевавшимся наблюдателем, вдруг захотевшим поставить сумму на любого из гонщиков. Там не судили по тому, кем ты являешься: игроком или участником, там ставили на первое место твои поступки, а именно, на что ты готов пойти ради «семьи», потому никто не любил, когда их называли бандой, словно это запретное слово, которое использовали противники таких мероприятий, проговаривая его с необъятной брезгливостью.

Тогда Айеро с восхищением заглядывался на группировки, стоящие поодаль от всех, но отводил взгляд, ведь излишнее любопытство могло вылиться в никому ненужные конфликты, и мечтал когда-то оказаться среди тех парней, которые носили яркую одежду и ездили на не менее ярких машинах. Мечтал о том, что когда-то подобные феерии станут обычным делом, что ключи от супер дорогих тачек будут храниться на его журнальном столе, а в телефонной книге появятся контакты людей, которые, в случае чего, спасут его задницу.

Разве пять лет назад Фрэнк мог знать, что станет собственной мечтой? Что летом двадцатого года будет с легкостью лавировать между пьяных людей и собственных фанатов? Что ценники его вещей будут намного выше, чем готов тратить среднестатистический человек? Что будет чувствовать горячие взгляды завистников у себя на затылке? Что будет самодовольно улыбаться тем, кто вдруг захочет сдвинуть его с пьедестала и показывать им средний палец в окне своей тачки, каждый раз вырываясь вперёд и пересекая линию финиша, ставшую <i>его</i> линией? Что он будет <b>номером один?</b> Что те парни, объединенные одной большой семьей, будут нервно посматривать на циферблат часов, из-за его опоздания, готовые отменять огромных масштабов гонку, потому что он не приехал? Что именно он встанет на верхушку иерархической пирамиды в этом незаконном, но до одури любимом, деле, и будет гордиться собой как никогда?

Определенно, нет.

Первое июня — день возможностей.

Для кого-то — это шанс расслабиться и получить не только удовольствие, но и незабываемые воспоминания. Для кого-то именно в эти секунды велика перспектива прославиться, поймать с неба звезду, никогда отпускать ее, завести нужные знакомства и наладить свою жизнь, прыгая выше своей головы в одно мгновение. А у кого-то уже все относительно наладилось, и открытие сезона — возможность подзаработать. Неважно, каким путем: честным, или не совсем, главное — не упустить этот шанс, хватая удачу за разноцветный хвост.

Именно по этой причине Джерард появился на открытии, с целью половить деньги. За его облик не цеплялся глаз: очки закрывали половину лица, а одежда хоть и не висела мешком, но и фигуру не подчеркивала. Он по привычке горбился, засовывая руки в карманы штанов, и не старался слиться с толпой, зная, что это произойдет само собой. Глаза с лисьей сноровкой осматривали все вокруг, преимущественно оценивали машины издалека, ведь Уэй стоял поодаль от центра событий ввиду ненадобности. Сейчас время для работы, а не развлечений.

С губ невольно срывается вздох, когда боль вдруг раздается в районе плеча, но мужчина, случайно задевший его, улыбается, извинившись, и продолжает свой путь. Незнакомец не заострил внимание на сжавшего челюсти парня, который, запрокинул голову и давал себе пару секунд на то, чтобы собраться с мыслями и скинуть всю напряженность, скопившуюся в нем за время проведенное за городом. Потому что балласт в виде лишних мыслей точно ему не поможет.

Каждое задание походило на испытание. Испытание, на которое он сам себя обрек, его собственная персональная пытка, бесконечный круг ада, с которого невозможно сойти. И как бы ни хотелось быть пьяным и не думать о том, что ему предстоит сделать в который раз, он снова переступал через свои принципы, давно втоптанные в грязь, дабы снова выйти сухим из воды и остаться без заслуженного наказания полиции, но с мыслями о том, что карма когда-нибудь настигнет его.

Так незаметно прошло около сорока минут, приближалось самое интересное — начало шоу. Оно напоминало показ мод в Милане: целый год подготовки ради несколько минутного захватывающего зрелища. Джерард с трудом, но, все-таки, протискивается во второй ряд, растолкав народ локтями. Некоторые из зрителей успели неплохо напиться, поэтому вели себя особо буйно, что сильно мешало усталому парню, со злостью внутри идти между вспотевших мужчин и хихикающих девушек в коротких топах, готовый сорваться с цепи, как злобный доберман.

Но парень глубоко дышит, впуская в организм горячий воздух, смешанный с тяжёлым запахом выхлопных газов, закрывает глаза под стеклами очков, дёргая ногой и сжимая кулаки. Ему хочется усмирить свой пыл и попытаться не разжигать то, что так и просится вырваться наружу.

И он справляется, ведь не зря пошли годы тренировок на это: черты лица меняются под натиском непрошеной истерической улыбки, душу греют недавние события, а пальцы приятно покалывают, как будто кожа все еще ощущает тепло металла с нагретой на солнце ручки чёрной Феррари, которая была так чертовски заметна, но мастерски украдена им самим неделю назад.

Разум кричит о том, что этот поступок выходил из ряда вон и мог поставить его анонимность под удар, но сердце трепетало с особой нежностью и любовью, ведь Уэй действительно обожал машины и знал о них столько, сколько смог знать обычный человек. А понимание того, что именно он сидит за рулём и движется, кажется, быстрее звука, вдавливая педаль газа в пол, так сильно тешит его самолюбие, что отказаться от этого дела — непосильная задача. Это стало его личным наркотиком особого вида: смотреть можно, трогать — нет.

И он нарушает это правило, оглаживая руль каждый раз, любовно смотря на значок в центре.

А сейчас парень с досадой закусывает губу, переводит взгляд на «подиум» и его восхищенный вздох растворяется в пыли, поднятой первой моделью.

Толпа взрывается восторженными криками, громким свистом и, конечно же, визгом, сходя с ума. Audi RS4 пафосно дрифтует, очерчивая круг и оставляя на асфальте черные полосы из-под шин, запутанных в сером дыме. Наверняка, резина пострадает и шансы на победу заметно упадут, но не зря же эта тачка открывает шоу. Её должны запомнить.

У Джерарда, кажется, перестает биться сердце, он задерживает дыхание и слегка открывает пересохшие губы, пожирая взглядом проехавшую мимо прелесть и рисуя в голове картинки, как он скрывается в огнях ночного города, оставаясь парнем без лица и без отпечатков пальцев, на миг присваивая её себе. Она была мечтой, которую Джерард с лёгкостью мог сделать своей сбывшейся, но медлил, потому что не хотел подставлять себя под удар.

Вдруг справа раздается «звериный» рык, привлекая к себе внимание, сбивая Уэя с толку, потому что тот был не готов так быстро переключаться, и как только задача становиться исполненной: зрители готовы к следующему номеру программы. Неоново желтый Subaru WRX STI 4 и серебристый Nissan GT-R буквально появляются из центра толпы. На первом автомобиле закреплен флаг Соединенных Штатов, на втором — собственный флаг «семьи», когда они срываются с места, куски ткани красиво струятся, рассекая воздух.

И парень понимает, что как бы эти красавицы не привлекали его внимание и не западали в душу, они никогда не примут его в свои объятия кожаного салона, ведь сумасшедшая притягательность и способность обращать внимание на себя своим видом этих машин, делает их чуточку хуже по меркам возможности уехать на них незамеченным, а потом — без проблем продать их.

Остаток показа сливается в одну большую феерию, и как бы Джерард не любил каждую появляющуюся машину, этот пафос ему порядком наскучил, ведь хотелось посмотреть, на что реально способны эти ребята, а не на их понты и желание выпендриться перед незнакомыми людьми, голодно смотрящих на это действо.

К сожалению, шоу продолжалось еще около двадцати минут, казавшихся без преувеличения невозможным испытанием. Пейзаж плыл перед глазами из-за огромной температуры, сжигающей все на своем пути. Некоторые гонщики добавляли запрещенные химикаты в топливо, дабы увеличить скорость, но те пахли просто отвратительно, что начинало не то что раздражать, а заставляло чувствовать себя физически настолько плохо, что желудок просился наружу.

Но и это, похоже, никто не ощущал, кроме парня, собиравшегося потерять сознание из-за неприятных ощущений и сильного головокружения, к удивлению, похожего на сильное алкогольное опьянение.

Возможно, он преувеличивал всю скорбь своего положения, но эта мысль размывалась среди тысячи других. Пьяных людей стало в разы больше, а дилеры к этому времени уже активно продавали товар, дважды подходили к Уэю, протягивая разноцветные таблетки и порошок, расфасованный по герметическим маленьким пакетикам, с предложением повеселиться, и даже не подозревали, как же у того чесались руки потянуться в правый карман за влажными и грязными банкнотами, чтоб забыть это все как страшный сон.

Чтобы не думать о том, что на самом деле он сейчас стоит на большом пустыре с асфальтированной дорогой, покрытой, кажется, сотней слоев пыли, и высматривает лучшую из гоночных машин, дабы поймать возможность и угнать ее так незаметно, насколько это возможно.

Чтобы утолить свою животную потребность почти выстанывать от удовольствия, когда педаль плавно поддается давлению его ноги, а он набирает скорость и летит вперёд, мастерски теряясь в узких улочках только ему известных путей.

Чтобы знать, что за эти махинации на его карту переведут круглую сумму, большую часть которой он отдаст той женщине, которая учила его читать по слогам, когда он был улыбчивым мальчишкой с искрящимися глазами, где пляшут солнечные зайчики и переливаются все оттенки оливкового, а самому жить в квартире-студии, заваленной старыми книгами любимых итальянских и французких поэтов доброй старушки. И делать это так, чтобы она и на миг не могла подумать, что это делает он. Чтобы она и дальше могла спокойно пить фруктовый чай на своей кухне с персиковыми стенами. Чтобы она могла выращивать на подоконниках его любые маленькие розочки, почему-то пахнущие цитрусовыми.

Неразбериху и поток мыслей у потерявшегося на пару мгновений парня — что было непозволительно в его положении — прервал голос ведущего, эхом раздающийся по всему периметру. Темнокожий парень махал руками, улыбался, собирая помятые купюры, которые ему протягивали, и предупреждал зрителей о том, что по договоренности гонщики разделятся на две площадки: одни устроят круговые заезды, другие — драги, то есть гонки по прямой дороге с финишем.

Все смеялись и хлопали, предвкушая ту атмосферу и адреналин, которым будет дышать это место. Толпа жаждала хлеба и зрелищ, все быстрее вливая в себя бутылки дешёвого пива, и никто даже думать не хотел, что для кого-то находиться здесь непосильная задача, а для кого-то — событие, пускающее табуны мурашек по разгоряченному телу.

Но так же послышались одинокие, но довольно громкие разговоры и недовольные возгласы, ведь такое разделение практиковалось впервые конкретно в этой тусовке, поэтому недовольство давних фанатов с легкостью оправдывалось — люди просто не знали, что выбрать.

Джерард знал.

Прежде чем ведущий успел договорить, шестеренки в голове парня уже работали в полную силу, вращаясь одна быстрее другой. Он облизывал соленые губы и терялся в чувствах, лишь отдаленно понимая, что его руки, покрытые сетью голубых вен из-за жары, сильно дрожат, что со стороны может показаться подозрительным.

Однако ему не составило труда принять решение о том, что нужно идти именно на трассу с белой полосой в конце, которую десятки так и мечтают преодолеть первыми; перекупщики всегда требовали качественные машины, способные держать стрелку спидометра на максимуме, проезжая Америку вдоль и поперек. На поиск подобного экземпляра Уэй убил уже два с половиной месяца, посещая все гонки штата Филадельфии; и каждый раз, приезжая на новое мероприятие, он проклинал заказчика и обещал себе, что больше никогда не свяжется с этим гнусным мужиком. Надежда на то, что именно здесь найдется этот чертов суперкар, грела душу, ведь срок данный ему, истекал через девятнадцать дней, а этого бы определенно не хватило на разработку качественной схемы угона.

И сейчас складывалось абсолютно парадоксальная ситуация: два парня, жившие в разных мирах, сейчас находились в ста метрах друг от друга, отделенные толпой, которой дышит жизнь, азарт свобода, и желали они лишь одноного — начала гонки.

Один видел в этом жизнь, другой — возможности. Казалось, это невозможно, чтобы два настолько несхожих человека оказались так близко друг к другу, среди кучи вспотевших тел — основной массой — теми, кто пришел сюда отдохнуть и разгрузить себя. Эти парни были словно из параллельных вселенных, напрочь отрицая существование кого-то ещё, кто их не поймёт.

Прямо сейчас они оба выплывают из глубин своего сознания, до краёв заполненного переживаниями, и один из них открывает дверь своей машины, глубоко дыша и сжимая челюсти, ощущая себя лишь наблюдателем, неспособным управлять ситуацией, которая так и норовит сойти с установленного плана. Это напоминает ему поход в поликлинику ради прививки — те времена, когда его единственным страхом была тетя врач в дурацком чепчике на голове и со шприцом в руке, которая фальшиво улыбалась и нагло врала о том, что это совсем не больно. Но, как известно, с человеком взрослеют и его страхи, находят слабые точки, с остервенением давят на них в самые неподходящие моменты. Когда эти страхи в голове у кого-то другого, ты повторяешь себе в голове то же самое, что говорила эта медсестра-толстушка с грубоватыми руками: это не больно. И свято веришь в это, напрочь отрицая любые другие возможные варианты.

Ты так думаешь ровно до того момента, пока именно тебя не накрывает волнами того же самого страшного и придуманного, что не должно было настичь тебя, а после — закрываешься в ванной комнате и пытаешься заглушить рыдания, включая воду посильнее. Будто тебя кто-то должен услышать в темной и пустой квартире, от стен который эхом отбиваются всхлипы и немые мольбы о хоть какой-то помощи.

В голове крутится одна мысль: «Главное — не облажаться». Это все о чем может думать Айеро, ведь он не может принять реальность за действительность, а не за остросюжетный и странный сон.

Вокруг шумиха. Тот гам, который Фрэнк обожает; та суета, которая заставляет сердце биться быстрее; тот хаос, который сносит крышу. Он оглаживает руль и нажимает на педаль, заставляя тачку «зарычать» на месте, и волоски на его руках вмиг встают дыбом, пока по спине ползет холод. Он ни о чем не думает, потому что ноющее чувство в груди заполняет все его тело, и ничего больше не кажется достойным его внимания. Ведь быть победителем — это и есть то, на что обращено его внимание каждый миг.

Айеро не позволяет волнению проявиться; абсолютно никто не должен знать, что в глубине души он все еще переживает о каждой предстоящей гонке, ни на каплю не веря в то, что отдастся полностью и первым пересечёт линию финиша, затем выходя из машины на ватных ногах и чувствуя горящие крылья за своей спиной. Он прямо сейчас до коликов в животе и до крутящейся головы боится, но этого не ощутит, что этот мираж просто рассеется, а не воплотится в жизнь как в старой сказке.  

Никто не будет иметь права или возможности задеть его за эти слабости ещё больше, чем он задевает себя сам, ведь это буквально все, что у него есть. Это как понимание собственной зависимости без возможности отказаться и выкарабкаться, потому что особого желания и нет, потому что этот наркотик это и есть жизнь. По-другому он не сможет существовать, ибо это то, что вынуждает все процессы внутри него работать. Без этого он будет лишь никому не нужной пустотой с чернотой внутри и бесконечным океаном страданий.

Наваждение разрывается словно старое полотно, и парень очень вовремя переводит взгляд со своих татуированных пальцев на то, как ведущий подает знак, а затем с нежностью, гладя большими пальцами руль, гонщик с удовольствием снова дразнит толпу громким рыком, затем плавно подъезжает к старту, где уже стоят три автомобиля.

Его ноги немеют под величием каждой машины и их хозяев: их уверенность, идеальность и красота просто сбивают его с толку и пускают гипнотизирующую дымку в глаза, заставляя нервничать ещё больше, чувствовать себя слишком маленьким, слабым и неопытным для такого мероприятия и того количество внимания, обращённого на его скромную персону, сидящую в далеко не скромной машине.

Заезд вот-вот начнется, но организаторы выжидают золотую паузу, дабы атмосфера как следует накалилась; чтобы каждый и каждая чувствовали покалывание в ногах и прыгали на месте, потому что уже просто нет сил ждать. А пока, можно наблюдать сквозь прозрачные стекла, как все участники проводят свой особый ритуал на удачу: кто-то перебирает четки, кто-то кричит своей девушке за ограждением, что любит её, а кто-то просто молча убеждает себя, что все пройдет как по маслу.

Айеро понемногу расслабляется, потому что начинает чувствовать машину как продолжение своего тела, понимая, что его мышцы становятся более податливыми, а движения почти вальяжными. Он разминает шею, взъерошивая волосы, и хитро закусывает губу, будто зная (скорее, очень надеясь), что победа достанется ему, ведь он всю жизнь был таким себе серым кардиналом, темной лошадкой — его никто не замечал и не воспринимал всерьез, а он всегда утирал нос каждому, после чего его имя было на слуху у всего города; и, даже когда переехал, все равно заработал себе такую же репутацию, какая у него была раньше – выскочка, по не понятным причинам, носящий статус «номера один».

Водитель соседней машины произносит какие-то слова, которые Фрэнку не удается расслышать, и он хочет думать, что тот не молится, а тот парень из дальней жёлтой тачки заплетает волосы и убийственным взглядом сверлит свое лобовое стекло. Айеро слышит, как воздух начинает потрескивать от скопившегося напряжения, и приобретённая уверенность в своей победе гадко мешается с вернувшимся страхом и пониманием, что ему явно не тягаться с этими парнями, которые могут раздавить его как букашку. Которые смотрят в его сторону так надменно и с насмешкой, что становится аж тошно.

Девушка в яркой одежде, с двумя длинными красными платками в руках становиться на старт и поочередно встречается взглядом с каждым гонщиком, проверяя их готовность. Она улыбается Фрэнку и весело подмигивает, без капли пошлости. Айеро будто погружается под воду, все звуки меркнут, когда ее загорелые руки взлетают вверх. Все буквально ощущается, как момент перед взрывом, а перед глазами скачут молнии, вырывая всех людей, которые непосредственно участвуют в этой вакханалии, из липкого оцепенения.

Все задерживают дыхание.

Все, кроме одного парня, ухмыляющегося слишком загадочно, но захмелевшие люди вокруг очень заняты своими переживаниями и совсем не замечают его выражения лица, которое свободно может показаться пугающим.

А сам Фрэнк идеально отыгрывает свою роль, оставаясь хладнокровным и уверенным. Когда никто на него не смотрит как на переживающего человека, готового провалить все за считанные секунды, он собирает всю свою волю в кулак и идёт напролом, совершенно не обращая внимания больше ни на что, и сам превращается в того, кто всегда смотрит свысока. Взгляд пуст и направлен вперед, руки расслаблены и готовые идеально вести машину, вписываться в каждый поворот и обгонять соперников, пока на лице не дрогнет ни один мускул.

Когда очаровательная брюнетка в последний раз улыбается и опускает два красных платка вниз, возможность видеть теряется из-за количества поднятой пыли, а четыре машины в мгновение ока срываются с мест. Айеро лишь мельком смотрит в зеркало заднего вида, пока тело по инерции действует за него: нога вжимает педаль газа в пол, а ладони крепко обхватывают обивку руля, когда большие пальцы нервно подрагивают, всегда готовые нажать на заветные кнопки и выпустить смесь газов, но рано.

А пока стрелка спидометра за секунды преодолевает всю шкалу скоростей, Фрэнк думает, что он справляется хорошо. Но не идеально, ведь соперники идут вровень, не отставая ни на дюйм, каждый раз делая рывки так, чтобы начало бампера каждой из машин было как под линейку. Их машины достаточно хороши для равной гонки, поэтому победа достанется тому, у кого за душой не только деньги, слава, количество лошадок под капотом, но и опыт.

Гонщик кидает взгляд влево, когда меньшая часть условного круга остается пройденной, а впереди виднеется крутой поворот. Ему все кажется слишком быстрым. Это было всегда настолько странным и очаровательным, ведь нельзя было привыкнуть к тому, что твоя машина движешься быстрее ветра, и ты преодолеваешь дистанцию незаметно для себя самого. По привычке прикусив внутреннюю сторону щеки, он переключает скорость, дернув рычаг, и выворачивает руль до упора в сторону — машину заносит с характерным скрежетом шин. Он дрифтует так чисто и уверенно, что оставшиеся позади парни, наверное, пооткрывали рты, забыли, где находятся, и что несутся на скорости больше двухсот.

Адреналин кипит в крови. Фрэнк переводит взгляд на зеркало заднего вида и для себя отмечает, что один соперник и вовсе сошел с дистанции, влетев в ограждение. Уголок губ поднимается, придавая ранее хмурому выражению лица нотки удовлетворения, что в любой другой ситуации показалось бы неуместным, потому что человек, скорее всего, получил повреждения, когда машина стала никому ненужной грудой металла, но когда ты весь — гонка, а любой, кто находится с тобой на одной трассе — соперник, такая реакция кажется вполне ожидаемой и естественной.

Затем сразу же замечает второго парня, просто слетевшего с дороги, ведь поворот для него оказался непосильным. Машина перевернулась дважды и осталась лежать на своей же крыше, пока ещё одна также мастерские вошла в поворот и выровнялась через секунду. Тот молодой парень, который завязывал свои отросшие кучерявые волосы золотистого цвета в пучок, когда они стояли на старте, выруливал в левую сторону от Айеро и прибавлял скорости, почти выравниваясь с ним снова. Фрэнк начинал нервничать, забывая о своей уверенности, потому что имел все шансы посмотреть, как все рассыпается перед его глазами, как задние фары на жёлтом багажнике мелькают в его лобовом стекле. Как рушится то, что он выстроил себе за эти минуты воображаемой славы.

Конечно, если он проиграет, то это не будет концом света, но ощущать вкус победы на кончике своего языка было слишком дорогим и слишком важным. Всегда. И он не собирался терять этого чувства сейчас, когда оно так близко.

Соперник все же встал с ним рядом и посмотрел на него через окно с такой злостью и ненавистью, что в жилах могла с легкостью застыть кровь. Было сложно не обратить на это внимание и не задрожать, ослабляя хватку на руле, но Фрэнк, огромной силой воли, не зациклившись на этом, перевел взгляд обратно на дорогу, ведь финиш уже виднелся на горизонте, а подобные ситуации не являлись редкостью на заезде.

Психологическое давление со стороны соперников. Именно это было самым мощным оружием в таком деле, как гонка. Никакие двигатели, химикаты, добавленные в топливо или же качество недавнего тюнинга так сильно не влияет на твою езду как обращение чужой энергии и настроя на тебя. И только ты можешь полностью заблокировать эти отвратительные сигналы и многозначительные взгляды, сбивающие с толку и так сильно давящие на стенки мозга. А Айеро был достаточно стойким для этого, потому что прекрасно знал, что никто не сможет напугать его сильнее, чем он сам.

Зрители задержали дыхание, скрестили указательные и средние пальцы между собой, когда из-за поворота выскочили две машины, идущие поразительно близко друг к другу. Могло показаться, что если хоть один автомобиль сдвинется немного навстречу к другому, то произойдет столкновение, которое приведет к аварии.

Джерард на секунду закусил губу с такой силой, что почувствовал кровь на языке, когда водитель серебристого спорткара неожиданно виляет, желая сбить соперника с пути. Закрыв ладонью глаза, он отчаянно вздохнул. Поврежденная машина не годится для сделки, никто не захочет брать побитую тачку — все пропало. Уэй разворачивается на пятках, не желая воочию застать поражение — свое в первую очередь. Да и перспектива смотреть на разбивающийся автомобиль мечты вкупе с умирающим водителем довольно сомнительная. Будущий скрежет уже пугает и нагоняет тоску, пуская противных мурашек по коже и дрожь внутри груди.

Парень, понурив голову, за доли секунды выскальзывает из толпы, в то же время, ощупывая карманы на наличие сигарет. Его пальцы дрожат и он ясно осознает всю степень своих переживаний и тревожности, что аж голова кружится. Он чувствует себя так, будто он под сильным наркотическим воздействием, хотя отказывал каждому из диллеров, кто подходил к нему. Сначала он не находит то, что искал и уже хочет закрывать лицо руками и надавливать на глазные яблоки дабы отвлечься, но все-же в одном из карманов находится спасительная пачка. Ловкими движениями брюнет выуживает одну сигарету и подносит ко рту, привычно обхватывая губами.

Настроение ужасное. Все вокруг меркнет в один момент. Хочется удавиться табачным дымом. К тому же газ в зажигалке закончился, что еще больше выводит Джерарда из себя. Прежде чем он успевает выкинуть опустошенный флакончик куда-то вправо, слышаться восторженные возгласы и краем глаза Уэй замечает машину, которая с диким ревом в один момент перелетает через нарисованную линию на раскаленном асфальте. Ёе разворачивает на сто восемьдесят градусов и можно только догадываться, какого там, внутри.

Айеро тяжело дышит, но широко улыбается, демонстрируя зубы. Упав на сложенные поверх руля руки, он чувствует, как капли пота стекают по вискам, а в голове невыносимо стучит. Его тело блаженно расслабляется, будто отправляясь на другую планету, туда где все спокойно, размеренно, безопасно и просчитано наперед.

Мгновение, когда он не только удачно выкрутил руль вправо, уворачиваясь от столкновения, но и чудом пришел к финишу целым и невредимым победителем, теперь кажется таким далеким и нереальным, теперь навсегда останется лишь счастливым воспоминанием. Фрэнк посмеивается, до сих пор не веря в преследовавшую его фортуну, будто сама планета его до безумия любит, и он обожаем всеми богами во всех существующих религиях.  

Победа кажется не то чтобы чем-то сложным, а скорее невозможным. Будто это слишком много для него и каждый раз он не понимает, как это делает. Это происходит так, что тело отделяется от сознания, в голове абсолютная пустота, и только по венам струится невозможная страсть к огромной скорости. Да такой, чтобы люди всего лишь на доли секунд могли увидеть, как он проносится мимо них. Как он не доставляет им удовольствия и возможности заметить свое сосредоточенное лицо за тонированными стеклами.

Сейчас Фрэнк не спешит даже в мыслях называть эту победу чем-то обычным и очевидным, ведь для него каждый заезд слишком особенный и интимный. Пусть кто-то назовет его самоуверенным, кто-то — зазнавшимся, но только близкие знают, каких усилий стоило его место под солнцем, которое он никому не отдаст так просто.

Только эта мысль проносится в его голове, как загадочный парень уходит с места действия незамеченным, будто призрак.