Метель однообразно выла и резкими порывами гнала снег в черном небе. Ветер крепчал. Храпели и фыркали, выдыхая клубы белого пара, взмыленные лошади. Копыта их проламывали прочный наст, и снег волнами разбрызгивался из-под подков, искристым серебром разбавляя позднюю ночь. Кавалькада мчалась галопом; эльфы пригнулись к лошадиным холкам, но то и дело привставали на стременах, вглядывались вперед, перебрасываясь друг с другом обрывистыми фразами. Командир всадников с красными, будто кровь, перьями на шлеме, пришпорил белую в черных пятнах кобылу, и та легко перемахнула через вынырнувший из тьмы присыпанный снегом исполинский валун. Держащиеся за ним всадники разделились на два рукава, подобно ручью обтекая преграду с разных сторон и вновь выстраиваясь за ним.

Одна лошадь не выдержала долгой скачки: колени ее неожиданно подогнулись, и она с хрипом свалилась в колючий снег, сбросив наездника и едва не придавив его собой. Отряд не заметил ни потери бойца, ни тяжкого дыхания изможденного животного.

— Вперед! Окружай!

Командир дважды взмахнул коротко свистнувшим бичом, понуждая свою кобылу пуститься еще быстрее. У нее тоже недобро свистело в горле, и часто ходили бока, а грациозная иноходь сбилась с привычного шага, но она послушно перемахнула еще одно препятствие и, не сбавляя скорости, круто повернула за преследуемым. Всадники окружили свою пешую жертву, торопливо смыкая кольцо и хватаясь за оружие. Но, окружив, остановились, и несколько мгновений в морозном воздухе раздавалось лишь тяжкое дыхание загнанных коней.

В центре круга в снегу лежал, раскинув руки, тонкий силуэт. Черт лица и деталей одежды видно не было сквозь ночную тьму, но и без того жертва травли ничтожно мало походила на опасное чудовище. Пока рыцари замерли в замешательстве, капитан отряда спешился и, бросив поводья стоящему рядом, шагнул в круг. Большие карие глаза лежащего на земле сверкнули во мраке отблеском занимающейся зари, но тот не проронил ни слова, лишь молча смотрел, как глава его преследователей медленно подходит к нему по глубокому снегу и опускается на одно колено, пытаясь рассмотреть.

Это оказалась девушка. Босая, в длинном платье с истрепанным подолом, с совершенно отвратительно спутанными коротко остриженными волосами. Ее смуглая загорелая кожа синела обмороженьями и ушибами, под левым глазом наливался синяк. В кулачке она сжимала оберег со священным символом на порванной серебряной цепочке.

— Милосердия, — прошептала жертва. — Я прошу только милосердия, сэр рыцарь.

Капитан выпрямился.

— Слишком много ты просишь, — прозвучал ответ. — Ты недостойна даже быстрой смерти. По коням. Ее свяжите. Она все расскажет.

— Нет! Я не причастна! Я не знала… — возражения захлебнулись, когда кто-то захлопнул ей рот тяжелой ладонью.

В полном молчании отряд повернул обратно, пустив коней легкой рысью и то и дело оглядываясь на умолкшую пленницу. Девушка, которую перекинул через седло один из замыкающих, не двигалась и почти не дышала, по-видимому, лишившись чувств от холода и долгой погони. Кавалькада пересекла занесенное снегом поле и двинулась по широкой дороге к столице.

Вставало солнце. Посветлело небо за спинами всадников, поползли по снегу длинные тени. Стали видны гербы на щитах: два перекрещенных меча, под которыми свернулась черная змея с сияющими глазами-щелочками — знаки Заступника Элиремала Безликого. Метель поутихла, но за спешащей кавалькадой все одно оставался издалека видный шлейф белых снежных клубов.

Нэртельвей был безрадостен и сер. Пустые флагштоки на главной башне и одиноко вздымающиеся вверх шпили трех храмов упирались в небо, давящее на них всей своей твердью. Не было движения ни в облаках, ни под ними, и если еще несколько дней назад они еще шли низко и медленно, предвещая похолодание, то теперь и вовсе остановились.

Отряд скорым шагом въехал на площадь перед храмом Безликого, и часть воинов, почтительно склонив голову напротив дверей, повернула обратно. Двое солдат увели пришедшую в себя и вновь попытавшуюся протестовать пленницу. Капитан отряда передал взмыленную лошадь оруженосцу и, бросив быстрый взгляд на шпиль, поднялся по ступеням, где в тени колонны ждал его серый силуэт.

— Жрица Кайра, — поклонился командир.

— Рыцарь Сильвер, — кивнула в ответ она и указала в ту сторону, куда увели пленницу. — Возможно ли, что сия леди…

— Несомненно. Ее потрепало, но… Приглядитесь. Узнаете?

— Узнаю. Мне горько видеть это. Заблудшая душа, потянувшаяся к свету светлячка, потому что он был белее, чем чадящее пламя факела. Теперь светлячок потух, а она… Неужели вам ее не жаль?

— Я не стану жалеть еретичку, — отрезал тот. — Кто будет судить ее? Что говорят Верховные?

Жрица спрятала в широкие рукава платья покрасневшие от холода руки и прямо поглядела на рыцаря веры.

— Боюсь, у Верховных есть покуда иные дела, требующие внимания куда настойчивей.

— Мы схватили сообщницу и первую помощницу того, у кого хватило наглости назваться Заступником! — повысил голос командир. — Что может требовать внимания настойчивей?

— Только сам Заступник, — эльфийка осталась спокойна, хоть и в пору было одернуть Сильвера и напомнить ему, с кем он разговаривает. — Алтарь погас. Мы пытались зажечь священное пламя вновь, но оно сразу гаснет. Это последний знак, ибо остальных мы не увидели. Едва ли в очах Безликого мы достойней, чем эта леди.

— Оно не могло!

— Довольно! — жрица взмахнула рукой, прерывая собеседника. — Покуда Верховные не скажут своего слова, сию леди… жрицу Черли, как она назвалась нам… Черли стоит держать под надзором, но произвола с вашей стороны я не потерплю. Отправьте к ней целителя. Ждать суда надлежит в приемлемых условиях. Посмейте только бросить ее в темницу, и, именем Безликого, я… — Кайра помолчала, и продолжила уже с прохладным спокойствием. — Помните, что сэр Мартериар также предлагал свою помощь. Если вдруг мы с вами разойдемся во мнениях, касательно сей леди, ваше участие в этом деле закончится немедленно — есть другие, к кому я могу обратиться за поддержкой. Надеюсь на понимание.

— О, разумеется, — процедил тот. — Я сам прослежу за… Черли.

И, запахнув плащ, скорым шагом заспешил прочь. Кайра тоже поторопилась вернуться в храм — снаружи стремительно холодало, а жреческое одеяние никак не помогало согреться.

С тех пор, как обман со скандалом раскрылся, ей становилось все тревожнее с каждым днем, и не только потому, что она, как и остальные, поверила самозванцу. Мучили дурные предчувствия. Настойчиво преследовали страшные сны-видения. И сколь ни думала она о них, требовательно вглядываясь в потолок кельи, к пониманию не приближалась ни на шаг.

К тому же жрица еще не до конца оправилась от ужаса, обуявшего ее при взгляде на потухшее пламя. Она видела, как оно гаснет. Видела, как алый язычок мигал, то разгораясь, то вновь превращаясь в искорку на фитиле — и как он в конце концов погас, а вместо него взвилась вверх тоненькая струйка дыма. Кайра не собиралась обращаться к рыцарю Мартериару, но теперь ее перестали волновать пересуды остального жречества — какие бы слухи не распускали о них, он действительно был готов по первой просьбе помочь словом и делом. Отправленная к нему с письмом птица достигнет поместья к полудню — а значит, уже на следующий день можно ждать верного соратника, если он, разумеется, не в отъезде. О том, что придется предпринимать тогда, Кайра предпочитала не думать.

Осень в этом году выдалась скупая, мрачная; совершенно незаметно она перетекла в такую же мрачную зиму. Сильвер вздрогнул, когда пришлось снять перчатки с озябших ладоней, чтобы зажечь свечи в подсвечнике. В городе было немало мест, куда можно упрятать с глаз подальше преступницу, но из уважения к просьбе жрицы он выбрал именно это подземелье — здесь были выше потолки, а решетки в окнах утопали в землю только до половины. Да и до храма было недалеко. Пленницу его воины доставили сюда уже некоторое время назад, и вполне вероятно, что она могла успеть освоиться и даже заскучать.

Обитая железом дверь подалась почти бесшумно, рыцарь даже встревожился, что ее забыли запереть — но пленница была на месте, здесь же был слуга, принесший ей бинты и какие-то алхимические снадобья. «Стало быть, сострадание проснулось не только у Кайры», — отметил Сильвер. Слуга поприветствовал вошедшего лорда молчаливым кивком и, передав тому ключ, поторопился выскользнуть в темный коридор.

Комната была обставлена достаточно скудно, но на тюремную камеру в прямом смысле этого слова не походила — сложно было сказать, какую роль выполняло это помещение прежде. Возможно, здесь была караулка стражи. Или, может, еще до Смуты здесь жили слуги, а потом она невесть сколько лет так и простояла без дела…

— Милорд? — окликнула его Черли из дальнего угла, в который поспешила забиться, как только он вошел. — Сэр… Не имею чести знать вас…

— Сильвер, — насмешливо подсказал он, с глухим стуком опуская тяжелый подсвечник на стол. — Держи руки так, чтоб я мог их видеть.

Девушка с покорностью продемонстрировала обе открытые ладони. Красноватый свет трех свечей заплясал на худых запястьях.

— Где он?

— Я не знаю, о ком вы говорите, — прошептала пленница, глядя, как рыцарь годами отточенным движением извлекает меч из ножен. Бегущие по его лезвию руны вспыхнули и тут же погасли. Девушка прижалась к стене.

— Где он? — повторил Сильвер, сверху вниз глядя на темноволосую эльфийку. — Где лжезаступник?

Черли только зажмурилась, когда сильная рука схватила за ворот истрепанного платья и вздернула на ноги. Послышался треск — тонкая ткань не была рассчитана на такое обращение.

— Говори, ведьма.

— Я не знаю! — всхлипнула та. — Я не знаю, милорд!

Хватка у горла исчезла, а в следующий момент скулу и висок обжег удар, от которого подкосились ноги. Девушка упала на колени. В грудь уперлось острие меча.

— Говори, или, именем Безликого…

— Я не причастна! Это не я! Это…

Загнанная в угол комнаты эльфийка разрыдалась, пряча лицо в ладонях и еще пытаясь говорить сквозь рыдания, очевидно, надеясь, что количество слов компенсирует отсутствие оправдания.

— Милорд Сильвер, — раздалось от двери.

Рыцарь оглянулся. На пороге стоял отрок в форме регулярной армии, но без каких-либо отличительных знаков. Гонец.

— Жрица Кайра прислала меня узнать, как устроилась наша гостья, — жизнерадостно пропел тот. Конечно, выдал то, что ему велели, и теперь готовится дословно запомнить ответ, чтобы быстрее передать его обратно, да и идти себе дальше. Ему, разумеется, нет никакого дела, что никакая это не гостья, а опасная еретичка и отступница, которую вздернуть бы — не ему же разбираться.

Сжав в кулак свободную левую руку, рыцарь медленно отступил назад. Сейчас мальчишка растреплет все жрице, та поднимет панику, потребует объяснений, а потом все же вызовет выскочку Мартериара. Из простолюдинов в рыцари — уже много чести, но считаться надежнее потомственных дворян — верх наглости. А тому было все ничего. Тот удивленно приподнимал бровь и в ответ на откровенный вызов предлагал поговорить. Поговорить, во имя всех Заступников, когда истинному воину пристало браться за оружие.

— У гостьи все отлично, — кивнул Сильвер гонцу, и парень по глазам понял, что лучше бы убраться, и поскорее. Когда рыцарь вновь взглянул на девушку, та догадалась, что стоит ей возразить, и он не побоится свидетелей, а сверх того ему еще и будет глубоко наплевать, что она скажет перед смертью — и скажет ли вообще что-нибудь.

Пока только присутствие любопытного гонца и покорность самой пленницы заставили Сильвера остановиться. Он вернул оружие в ножны и решительно направился прочь, в дверях задев плечом зазевавшегося посыльного.

Когда дверь камеры закрылась, в замке трижды повернулся ключ, а шаги в коридоре стихли, Черли без сил упала на жесткую кровать, безуспешно пытаясь унять рыдания. Голова гудела, скулу саднило, волосы на виске слиплись от проступившей крови — должно быть, стальные вставки на перчатке глубоко порезали кожу. Болели полученные раньше синяк и разбитая губа, немилосердно ныли сбитые в кровь ноги. Спасаясь из Нэртельвея несколькими днями ранее, она действовала по наитию, и очень многого не предусмотрела. Ума хватило только на одно — выбираться с такой же напуганной толпой народа. Почему, во имя Заступников, схватили именно ее? Там были, несомненно, десятки похожих эльфиек — загорелых, темноволосых, кареглазых, до смерти напуганных суматохой… И все же рыцарь был уверен, что не ошибся.

Среди принесенных настоек оказалось несколько полезных — по крайней мере, исчезло предположение, что ее собираются попросту отравить. Черли обработала синяки и ссадины, как могла привела себя в подобающий вид, хотя потрепанное и местами порванное платье портило впечатление. Кто там должен будет говорить с ней? Верховные? Пусть приходят. Она встретит их достойно.