Когда его пальцы прикасаются к нежному бархату её кожи, она выгибается навстречу каждому касанию, желая продлить его как можно дольше. Она тянется к нему, словно объятый жаждой путник в пустыне, увидевший прохладный родник. Порой ему самому кажется, что всё происходящее — это лишь мираж.

Себастьян не может понять, как такая, как она может тянуться к нему. Они слишком разные. Свет не должно влечь ко тьме. Так и Молли должна была бы отшатнуться прочь от него. Прочь от его рук, которые запачканы кровью по самые локти. Её уже не отмыть, да он и не хочет. Не для того устроена его жизнь.

И он может лишь с удивлением и восхищением смотреть на то, как она берёт его ладони в свои, такие маленькие, такие хрупкие, похожие на крылья пташки, а затем оставляет поцелуи на каждой костяшке его грубых пальцев.

В каждом жесте столько нежности. В каждом взгляде столько любви. И он знает, что не заслужил ни одного из проявлений этих чувств. Что всё это неправильно.

Ласточки не должны влюбляться в тигров, что способны раздавить их одним нечаянным движением лапы. Так и Морану кажется порой, что сожми он ладонь чуть сильнее, и он сломает её, словно стебель нежного цветка.

Он умеет только разрушать, а не созидать. Он понимает, что ей бы было лучше без него, но ничего не может поделать. Он грёбанный эгоист. И слишком к ней привязан.

Ведь тьма всегда тянется за светом.