Я с ужасом представлял себе дорогу обратно, однако все прошло быстро и безболезненно: меня транспортировали в бессознательном состоянии и привели в чувство в собственной спальне. Когда я очнулся, Джуффина в комнате уже не было. Шурф, бросив на меня сочувственный взгляд, мягко сказал: «Скоро вернусь» и ушел — просто через дверь, как ни странно.

Я забился в угол и обнял обеих кошек разом. Состояние было премерзкое — я пытался внушить себе, что все это просто морок, что мне скоро помогут и все станет как было, но страх и чувство беспомощности одновременно и давили на тело, и ядом растекались по крови и мускулам. Я попытался было использовать Безмолвную речь, но голову тут же сдавило острой болью.

Я боялся, что ко мне заглянет Базилио — подозреваю, если уж меня теперь пугало все, связанное с магией, присутствие волшебного существа принесло бы грандиозный раздрай. Но, видимо, Шурф раздал инструкции домочадцам, так что ко мне пришел только слуга, который, почтительно стоя на пороге, рассказал главные новости: Безмолвная речь вернулась, Темная сторона ожила, в городе, конечно, все утихнет не скоро, но службы над этим работают. После этого доклада меня милосердно оставили одного с кошками и камрой. Так я провел, наверное, больше часа — только дышал и пытался выбросить мучительные мысли из головы.

...В какой-то момент этой тоскливой вечности я снова почувствовал приближение Шурфа — он поднимался ко мне по лестнице. Что ж, было милосердным с его стороны не появляться в комнате без предупреждения.

Он даже постучал.

— Да, — отозвался я, изо всех сил замедляя дыхание и пытаясь вызвать воспоминания о том, как хорошо мне всегда было в его присутствии. Это давалось с трудом — страх уже разрастался по телу колючими лозами, затруднял дыхание, заставлял болезненно скучиваться что-то в животе.

Проскользнув в дверь, Шурф обошел меня по широкой дуге и сел напротив.

— Ты как?

— Держусь. Хотя и очень боюсь тебя.

В последнее время я только и мечтал остаться с ним наедине, но сейчас даже говорить о тех чувствах было немыслимо. Я отчаянно пытался вспомнить то время, когда изнывал от желания увидеть его — но сейчас мог думать только о том, сколько людей видело его лицо перед смертью разной степени мучительности.

Шурф мягко проговорил:

— Я поясню, что с тобой случилось. Мы это обсудили без тебя — надеюсь, ты не в обиде. Так вот, это что-то вроде покрытия шипами внутрь, которое не дает проявиться собственной магии и делает болезненным и пугающим ее внешнее влияние. Его не разорвать ни изнутри, ни снаружи, если использовать отдельные заклинания — но его можно уничтожить, если усилия будут одновременными, — чуть помедлив, он мягко добавил, — я думаю, что совместная работа с Щелью подойдет. Нам повезло, что у нас уже был этот опыт. Полагаю, с ним будет проще. Попробуем?

Я хотел буркнуть что-то насчет того, что выбора нет, но сдержался и вздохнул:

— Что будем таскать?

— Да что угодно. Тут само соприкосновение должно помочь. И вот что еще — боль от прикосновения пополам.

— Нет!

— Да. Это не обсуждается. Или ты хочешь узнать, насколько я на самом деле бываю опасным?

Через мгновение по коже как будто провели наждаком — видимо, он применил соответствующее заклинание. Потом Шурф осторожно подошел ко мне. Инстинкты вопили, что это все, конец, сейчас меня будут убивать и только огромное волевое усилие помогло не удрать в ту же секунду.

— Тут нет ящиков. Используем подушку.

Он протянул руку — и, продираясь сквозь «все, сейчас распотрошит, бежать немедленно!» я закрыл глаза и взял его за ладонь.

Прикосновение на этот раз оказалось болезненным, но не смертельно: как минимум, мне хватило сил, чтобы не начать вырываться. В Щели вот только все оказалось закономерно хуже — руку как будто сунули в настоящее пламя, так что я с трудом удержался от вопля и невольно рванулся назад, но Шурф удержал мня силой — хотя, судя по лицу, и ему было несладко.

Ладонь натурально горела огнем, и я невольно прижался лбом к плечу Шурфа, но от этого закономерно стало хуже — теперь как будто вспыхнуло вообще все тело. По счастью, все кончилось почти сразу: через пару мгновений моя рука оказалась на свободе и я шарахнулся назад. Впрочем, этим рывком мы все же вытащили добычу: перед нами оказалась книга «100 видов поломок зонтов и способы их устранения».

Я невольно полуистерически засмеялся, зажимая пострадавшую ладонь под мышкой. Впрочем, даже такой смех оказался неплохим лекарством: во всяком случае, происходящее стало чуть меньшим кошмаром. 

— Ну что, дальше?

Второй добычей из подподушечного ада стала книга «За что тебе это: 15 тезисов для чайников». 

— Да, — пробормотал я, — мне определенно нужно ознакомиться с темой.

Я все еще боялся его, и уже заранее сжимался при мысли от боли — но в то же время мне уже было интересно, с чем повезет в следующий раз, и от любопытства было легче.

В третий раз огненная пытка (впрочем, слегка ослабевшая) принесла томик «75 лучших видов ментальных ласк». Я подумал, что когда-нибудь такое попробуем — и, несмотря на нынешнее отвратительное состояние эта мысль как будто стала новой брешью в гнусном пузыре.

Следующее прикосновение было уже гораздо легче: приятного мало, как в крапиву руку сунул, но и не прежней силы боль, так что потерпеть можно было запросто. Страх тоже как будто видоизменился — по правде сказать, в нем начало проявляться что-то пикантное. Добычей на сей раз стал глянцевый журнал «Модная орчиха: 40 лучших моделей брони».

Когда мы отсмеялись, я наконец нашел силы прямо посмотреть Шурфу в глаза:

— Ну что, дальше?

Теперь боль была сродни легкому покалыванию током, уже вполне терпимому; да и магия явно возвращалась, понемногу втекала в тело, наполняла предчувствием радости — и прикосновения хоть не доставляли прежнего удовольствия, уже приятно волновали. 

То, что мы сидим наедине, больше не казалось жутким: страх превратился в размышления о том, как умилостивить этого монстра, чтобы он меня не ел. Идей появилось несколько, до разной степени горящих щек. Я невольно глянул на так и оставшуюся недалеко от подушки книгу про 400 видов поцелуев: номера 7, 10, 23 из нее, по-моему, были бы особенно к месту. А еще лучше — все четыреста по два раза. 

Мы вновь отважно сунули руки в темноту и скоро достали брошуру «95 способов сделать апокалипсис незабываемым».

Сквозь остаток боли уже пробивалось прежнее удовольствие, так что теперь этот самый остаток казался скорей приятным и пикантным. Мы ничего друг другу не говорили — зачем? Хватало общих полуулыбок и полузглядов — и в них было очень много обещаний.

Рассматривая изгиб его губ, я снова прикоснулся к твердой теплой руке. Щель теперь дала довольно пикантную смесь болезненного покалывания и удовольствия, так что тело уже начало реагировать на него очень характерным способом; так или иначе, скоро мы достали книгу «33 способа соблазнения с помощью квантовых интегралов».

— Передышка? — Шурф внимательно смотрел на меня, и сейчас от его взгляда в животе разливалось тепло. 

— Давай добьем. Уже немного осталось.

Мне показалось, что Шурф на мгновение улыбнулся, но уже через мгновение принял абсолютно невозмутимый вид — причем эта сдержанность казалась шутливо-наигранной, как будто ему хотелось поиграть в прежнего себя. Это здорово возбуждало.

Теперь мне было уже совсем не больно, теперь я испытывал от его касания в Щели почти такое же сильное удовольствие, как в самом начале, теперь я снова начал чувствовать его дыхание, от которого по телу разливалось сладкое тепло. Однако сполна насладиться ощущениями я вновь не успел: через минуту нам досталась книга «Реструктуризация супружеского долга: 350 главных нормативно-правовых аспектов». 

Посмеиваясь, я перелистнул пару страниц и неожиданно для себя выпалил:

— Надеюсь, нам не пригодится.

Проговорив это, я тут же замер. Ну вот. Свершилось. Несмотря на все те касания, до этих слов ситуация все еще казалось неопределенной, но теперь — свершилось. Пока я думал, что сказать еще, и нужно ли вообще продолжать этот разговор, Шурф мягко отозвался:

— Да, хочется верить.

Он чуть сжал мою руку. Это было прекрасно — я буквально чувствовал, как остатки чертова пузыря облезают клочьями, так что наконец можно было наконец вдохнуть полной грудью. Шурф пристально смотрел мне в глаза.

— Сейчас больно?

— Нет.

Рука сжалась крепче. Несколько секунд мы только смотрели друг на друга — а потом Шурф осторожно взял меня другой рукой за рукав, потянул к себе и я наконец оказался в его объятиях. Это было так тепло и нежно, но в то же время так возбуждающе-сладко, что мне хотелось раствориться в моменте. Шурф провел пальцем вдоль позвоночника, так что я невольно чуть выгнулся, и шепнул:

— Полагаю, нужно проверить другие типы касаний.

Он еще никогда не говорил со мной таким голосом. Знаете, голоса бывают, от которых стекло разбивается вдребезги — а это был голос, от которого член сам собой каменеет, зато все остальное пытается растечься. Я только кивнул и закрыл глаза. 

От осторожного прикосновения его губ к губам по всему телу прошел разряд, а в паху все превратилось в раскаленный пульсирующий камень.

— Нужно проверить другие места, — мягко сказал Шурф мне на ухо, крепче сжимая объятия. Его дыхание щекотало кожу. — Очень тщательно проверить все остальные места. Вдруг будет больно.

— Проверяйте, господин Великий Магистр. Надеюсь на вашу тщательность и компетентность.

— Если будет больно, сразу говори.

— Обязательно, — выдохнул я.

Он опрокинул меня на спину, прикоснулся губами к мочке уха, к шее, чуть-чуть прикусил кожу, так что по позвоночнику продрал сладкий мороз, затем чуть отстранился, расстегивая пряжку и стаскивая с меня одежду. Кожу обдало прохладным воздухом, но в то же время я чувствовал исходящий от его тела жар. Я прикоснулся босой ногой к его ноге, улыбаясь: щекочуще-мягкая кожа под ступней оказалось неожиданно приятной. Шурф шепнул:

— Проверим еще Щель?

Я перевернулся на живот, так что Шурф навалился на меня сверху, после чего мы вновь сплели пальцы и сунули руки под подушку — и наконец сполна пришло то сладкое чувство единения. Теперь, когда мы касались друга всем телом, было невыносимо сладко: обнаженная кожа как будто превратилась в сплошной нерв, а тяжесть и близость его тела добавляли к этому удовольствию дополнительное опьяняющее возбуждение. 

Через минуту мы вытащили коробку «12 пробников масел». Это определенно было что-то новенькое. Шурф промурлыкал, чуть не касаясь губами моего уха:

— Ну что, не больно было?

— Нет.

Снова перевернув меня на спину, Шурф провел рукой по груди.

— Проверим, насколько больно будет прикасаться вот так. Не больно, нет? — рука опустилась до живота, — а так?

Я заерзал, пытаясь подставить под его руку место, которое уже прямо изнывало в ожидании такой проверки, но Шурф, явно дразнясь провел рукой по талии.

— А так больно?

— Нет, но продолжай, продолжай.

Зажмурившись, я касался губами его шеи, прикусывал чуть влажную солоноватую кожу; каждое его прикосновение к моим груди и бокам было таким приятным, как будто я сейчас разом получал удовольствие за десятки несбывшихся касаний прежде — а когда его рука наконец опустилась вниз, удовольствие стало почти невыносимо сильным.

Впрочем, кончить Шурф мне не дал. Лишь немного приласкав член, он ненадолго убрал руку — а затем его пальцы скользнули внутрь, и от избытка ощущений и эмоций я с шипением выгнулся, хватаясь за простыни. Он явно успел разогреть масло магией: ему не хватало одного градуса, чтобы быть обжигающим. От движение внутри мышцы сводило сладкой судорогой; казалось, я ощущал почти то же самое, что и раньше с Щелью: не только движения его пальцев, не только прикосновение его губ, но и само его дыхание ощущалось одуряющим удовольствием, которое накатывало и уходило приливами.

Потом Шурф замер, глядя в мне глаза, и я почти рефлекторно обхватил его поясницу ногами. Несколько секунд он только нажимал, не входя, и мы всматривались друг другу в глаза: в том, чтобы дойти до последней грани, не переступая ее, было особенное удовольствие. Наконец он наконец резко толкнул — и я выгнулся, тихо заскулив и вцепившись в его плечи. По шее стекал пот. 

— Больно?

Я выдохнул:

— Думаю, эту боль тоже нужно лечить взаимодействием.

— Да.

...Лечение оказалось самым фантастическим, что было в моей жизни. Как будто влага, пропитывающая ткань, каждое движение заставляло удовольствие распространяться по телу: волны острого наслаждения захватывали уже и живот, поднимались к груди, затем к горлу, как будто я сам превращался в бесплотное чистое удовольствие; я хватался за его плечи, чувствуя, что даже ладони становятся такими же невыносимо сладко-чувствительными, как в Щели; а когда эти волны захватили меня уже целиком, тело сотряс настолько мощный оргазм, как будто сейчас наконец пришла разрядка сразу за все предыдущие эксперименты. Пожалуй, если бы я сам был «миром-с-транслятором», от моих воплей жителям всех окрестных миров было бы гарантированно возбуждение не хуже, чем от ливня из грема. 

Некоторое время мы молча лежали, обнявшись, потом сплели пальцы — и я подумал, что для нас такое касание всегда будет много значить. Я даже не пребывал в сладкой нирване: в нее как будто превратилось само мое тело.

...Это была долгая ночь. В ней было много торопливых, почти бессвязных разговоров и признаний, много лихорадочных объятий и ласк. Впрочем, постепенно мы немного успокоилось, так что даже нашли силы выпить немного вина. А потом даже достали пгнума. Как же это было весело!