Отель как и сотни других. Номер, в который заселился Зелмерлёв, самый обычный и простой, ничем особенным не выделялся: светлые стены и сто́ящая своих денег мебель бежевых оттенков; очень частое клише.

Мужчина подхватывает подростка, когда тот входит в комнату и неуклюже спотыкается. «Парнишка правда перепил», — думает про себя Монс, с ноткой интереса и иронии наблюдая как смеётся Костов в его руках. Беспорядок волос, смятая тёмная футболка и затуманенный взгляд… где-то швед это уже видел. Крис обнимает Зелмерлёва, пьяно утыкаясь в его шею лицом. Он продолжает смеяться в странной манере, а мужчина отчаянно пытается понять из-за чего.

— Я так устал… — на ухо шепчет ему представитель Болгарии.

Подростка окружает едкий туман, и тело его изнеможённо опирается на Монса до тех пор, пока тот не пытается самостоятельно отстраниться. Юноша успевает уловить взгляд шведа и, прикусив губу, ухмыляется случайной, абсолютно сумасшедшей мысли в своей голове. Кристиану сейчас слишком плевать на всё, что может произойти. Тому самому Кристиану, которому осточертело внешнее давление; тому самому, который слишком пьян и юн.

— Прошу, — он непозволительно плотно прижимается к Зелмерлёву, наблюдая за растерянной радужкой его карих глаз.

Швед быстро понимает намёк и ему хочется сразу же оттолкнуть юношу, объяснить, что это плохо закончится, что отношения с Монсом ни к чему хорошему не приводят, — и это он мог уверенно подтвердить конкретным примером — однако его взгляд натыкается на неподдельную, искрению мольбу в глазах Кристиана.

Жалость порой может приводить к ужасным вещам, поэтому…

Мужчина вжимает юношу в пружинистый матрас, влажными губами оставляя пылающие багровые следы на бледной, будто фарфоровой шее. Узкие запястья Костова прижаты к кровати, находясь чуть выше головы, а глаза закрыты в предвкушении успокаивающей ласки — слишком нужной и желанной. Когда Кристиан ощущает на своём паху ладонь Зелмерлёва, из уст его вырывается будоражащий разум стон и бесстыдно разрывает тишину номера. Рука мужчины начинает мучительно медленные движения, расстёгивая молнию джинс, и Костов развратно изгибается от удовольствия, хриплым шёпотом моля о продолжении. Монс опускает взгляд и покорно выполняет просьбу.

Шведу смотреть в глаза юноши слишком больно. В те самые не так давно заплаканные глаза, молящие позволить мальчишке отдохнуть, поймать момент расслабления после всех внутренних терзаний и нервотрёпки, свалившейся на хрупкие с виду плечи. В те самые глаза, что так развратно блестели сейчас.

Почему?

Почему Монс чувствует себя виноватым? Это не его инициатива! Не он висел у себя самого же на шее; не он был тем испорченным подростком, который отчаянно пытался забыться. Знойное покалывание в сером, безликом прахе, что ранее именовался сердцем, заставляет мужчину одёрнуть себя на мысли, что ни черта он не изменился за эти два года. Швед продолжает быть тем же мудаком-Зелмерлёвым, коим его обозвал срывающийся в крике бельгиец на их самой первой встрече. В ту ночь тоже всему виной были усталость и алкоголь.

Кристиан Костов не был Лоиком Нотте.

«Они вовсе не похожи», — упрямо твердит сам себе Монс, а воспоминания о таком же юном и таившем в душе собственных демонов Лоике Нотте накрывают сознание мужчины проклятой, отвратной пеленой сожаления. Именно сожаления, потому что отвечать на провокацию забывшегося, потерявшегося Костова было нельзя.

Подросток цепляется дрожащими кистями рук о смятую простынь, в грязном удовольствии разводя колени перед Монсом и тяжело дыша. Мужчина проводит влажным языком по разгорячённой плоти юноши. Разрядка эмоций для одного и мучительная кара за всё содеянное для другого — вот чем являлось это раннее утро.

Сквозь неплотные шторы пробивались лучи солнца — непозволительно светлые для двух спрятавшихся не в том месте и не в то время идиотов. Через едкий туман подросток смотрит на неопределённую точку в потолке над собой. Голова Кристиана запрокинута назад, а грудь шумно вздымается из-за несходящей волны грязного возбуждения. Душевная благодарность отражается во взгляде Костова, опущенном на аккуратно обращающегося с его членом шведа. Жаркие губы юноши отчаянно хватают новую порцию воздуха, а бёдра ритмично поддаются вперёд.

***

Дневной Киев — усталый от прошедшей ночи, сонный город. Такой же сонный, как и парнишка, задремавший на заднем сиденье такси. Веки его устало сомкнуты, а голова чуть наклонена влево, облокачиваясь об оконное стекло. Зелмерлёв, который сидит на переднем сиденье рядом с водителем, почти всю дорогу оборачивается на подростка и просит таксиста ехать как можно аккуратнее. К сожалению Монса, не все горожане имеют даже базовых знаний английского языка. Ещё повезло, что представитель Болгарии знает русский, а то мужчине бы пришлось буквально на пальцах объяснять водителю, что им срочно нужно в аэропорт.

В голове бессвязная каша, во рту до ужаса непонятный после привкус от пережитой ночи. И нет, это касается не только похмелья, но и эмоций, что швед испытывает сейчас. Его слабость и безрассудство никогда не угомонятся, по крайней мере, не в этой жизни точно. Видел бы его сейчас со стороны Ло — дал бы очередную жаркую пощёчину, в которой, нужно признаться, Зелмерлёв нуждается как никогда ранее.

Швед снова оборачивается назад, когда слышит, как Кристиан бубнит что-то неразборчивое сквозь сон. Заметив косой взгляд со стороны таксиста, он поспешно отвлекается на вид, открывающийся сквозь лобовое стекло. Лазурное небо — такое же чистое, юное и прекрасное, как… Вот только без сравнений, пожалуйста.

Из постели их вытащил звонок по телефону отеля, исходящий от надоедливого менеджера Монса. Некто сообщил начавшей панику и обыскавшей почти весь Киев за одну ночь делегации из Болгарии, что Костов был замечен этой ночью в компании шведа в баре. Те, разумеется, сразу же связались с представителями Зелмерлёва. Сонный Монс был отчитан своим менеджером за выключенный телефон и игнорирование всех дозволенных норм.

Волнение команды Болгарии можно понять; несовершеннолетний певец, имеющий определённую популярность, потерялся в незнакомом городе. Любой пришёл бы в ужас. Подростка швед насильно вытащил из кровати. Тот долго сопротивлялся и жаловался на головную боль, но оковы тёплой постели в конечном счёте всё же покинул. Далее последовали попытки вернуть Кристиану человеческий внешний вид — а заодно и Зелмерлёву тоже — однако от усталости в глазах и цветущих фиолетовым оттенком засосов на шее было невозможно избавиться.

Такси подъезжает к людному аэропорту. Монс трясёт юношу за плечи и, убедившись, что сиреневые отметины скрыты подаренным мужчиной плащом, — что был заметно велик Костову — помогает подростку выйти из машины. Разговора между ними как такового не состоялось; один был слишком сонным, чтобы соображать, а второй просто боялся сказать что-то не то.

Яркий солнечный свет и суета горожан вокруг — эти факторы заставляют похмелье Кристиана напомнить о себе. Голова его начинает предательски гудеть, и желудок сводит болезненной судорогой — про еду, разумеется, оба забыли. Заприметив издалека свою мать и остальных членов делегации, Костов изо всех сил пытается натянуть как можно приятную улыбку, не отдающую ни каплей фальши — он старается, честно. У Зелмерлёва от косых взглядов со стороны разволновавшихся людей возникает неприятный ком вины в горле, но он также старается выглядеть как можно приветливее.

— Вот вы где, — невинно подходит к сопровождающим Крис, разводя в стороны руки. Монс ещё раз мысленно отмечает, что юноша смотрится совершенно нелепо в его плаще.

Взволнованная мать тут же обнимает блудного сына и качает головой, что-то чувственно произнося на болгарском языке. Зелмерлёв встречается с её взглядом — как и ожидалось, в нём отражалось лишь жгучее презрение и негодование по отношению к нему. Это заставляет мерзкий холод пройтись по спине шведа, и он неохотно замечает, что глаза Костова и этой женщины внешне во многом схожи. Не в плане эмоций.

Спустя некоторое время, всё ещё сонный Кристиан разворачивается лицом к Монсу и кивает в знак прощания. Его взгляд наполнен пониманием и сердечной, искренней благодарности. Юноша в последний раз всматривается в такие же усталые — как и у него самого — глаза и горько улыбается, лишь одними губами произнося:

— Спасибо.

А затем исчезает, уходит вместе со своей командой на посадку самолёта, что вот-вот должен взлететь, оставляя Зелмерлёва наедине с самим собой. Будто и не было никакого мальчишки, вызвавшего ассоциации с человеком, которого швед решил начиная с этого момента забыть, стереть из своей памяти навсегда и начать новую жизнь с чистого, не запачканного изумрудными глазами бельгийца листа.

Ещё этой ночью Монс желал иметь возможность купить операцию по вырезанию из сердца гноящейся проблемы. И ведь мужчина даже представить не мог, что всё может быть куда проще. Кто ж знал, что выражение: «Клин клином вышибает», может действительно помочь куда более эффективно, чем какие-то там выдуманные им самим же врачи. Кто ж знал, что этот самый второй клин окажется случайно встретившимся шведу юношей в баре, ради уединения с которым понадобилось всего лишь получить конечный отказ от бывшего и на почве чего разбить свой телефон.

Монс вдыхает тёплый весенний воздух — прах в грудной клетке мужчины рассеивается, наконец-то позволяя ему почувствовать долгожданную свободу.