Туман оставлял на острых вершинах шпилей свои размытые поцелуи.      

Туман пришёл с озера, опутал низкие берега и дамбу, липкими плетьми взобрался по стенам, достиг красной черепицы башен и обосновался там — ребёнок, с радостью плюющий на головы нерасторопных прохожих. Туман полупрозрачной змеёй вползал в ворота, растекался по безлюдным улицам, мелкой моросью оседал на каменных стенах и деревянных балках. Туман умиротворял. Туман навевал тихие сновидения, полные нездешнего покоя.       

Роше снилась Вызима. Он точно знал, что это всего лишь сон: у него просто не могло быть настолько тёплого ощущения дома. Впрочем, дома как такового тоже. Он остался где-то в детских мечтах — до обидного ярких и затолканных в дальний уголок чего-то, что язык не поворачивался назвать душой. Роше сомневался, что в свои годы мог похвастаться наличием чего-то подобного.      

Душа при его работе была непозволительной роскошью.       

Как и дом в темерской столице. Роше отказался тогда от дарственной. Он защищал столицу и короля, но всегда — короля, а только потом — столицу. Она была там, где Фольтест. Не стало Фольтеста — не стало столицы. Город — остался. Остались Канатчиковые ворота; Башня Палача не первое десятилетие нависала над площадью; в Мануфактуре всё пылали печи и стучали молоты, неся металлический лязг над Купеческим кварталом вместе с запахами кожевенных мастерских и тяжёлым духом большого людного поселения.       

Будто Вызима не заметила, как однажды над нею взошло злое солнце на чёрных знамёнах.       

Солнце разорвалось у него в груди подобно набухшей по весне почке, и он дёрнулся всем телом, садясь на плаще. Мерцающий свет костра сбивал с толку, не давал разглядеть звёзды над головой, но небо было непроглядно чёрным. До утра ещё далеко — сейчас не его стража. Он поморщился, сплюнул в холодную траву и заледенел.       

Привыкшие к полутьме глаза различили фигуру сидящего у костра.       

Белка. Не Трисс.      

Они с чародейкой договорились не оставлять Иорвета без присмотра. Он даже отдал ей первую стражу. Под утро сохранять ясность сознания было сложнее, поэтому Роше и вызвался на вторую половину ночи. Сна ему требовалось всего ничего, а вот Трисс бы не выдержала без полноценного отдыха.       

Да она и не выдержала. Свернулась клубком возле бедра таращащегося в огонь эльфа, словно так и надо. Словно у него на поясе — с другой стороны — не висит заточенный кусок стали. Словно он не может, положив две сильные ладони на доверчиво откинувшуюся голову женщины, свернуть её тонкую шейку.       

Эти магички когда-нибудь доведут Роше до того, что он достанет розги. Ей-богу. Никакой дисциплины.       

— Люди, — негромко раздалось в ночи. — Ваша память короче ваших жизней. Я поклялся не причинять вреда.       

— Клятвы эльфов для меня пустой звук. Всегда были. Кто ж знает, что у вас считается вредом. Ну и давно следишь, как я сплю?..      

 — С полуночи. Beanna уснула сразу после.       

— Ёбаный хер!.. Договорились же, мать твою.       

— Только клятва сдерживает меня от того, чтобы смешать ночную росу с твоей кровью, Роше. Только клятва. Помни об этом, когда касаешься своим смертным языком памяти моей матери.       

Отчего-то Роше был уверен, что Иорвет не сдвинулся с места, чтобы не потревожить спящую. Та, будто чувствуя нарастающее вокруг костра напряжение, скованно пошевелилась во сне и потянулась к эльфу в попытке выцедить из него ещё крупицу тепла. Ночи становились всё холоднее.       

— Твоя мать мертва?       

— Я недостаточно ясно объяснил свои причины пройти с вами часть своего пути?       

— Дай-ка припомнить, — протянул Роше, поправляя голенище сапога. — Тебе нужна помощь мага, чтобы исцелить дракона-оборотня от какого-то магического яда, также тебе не помешает весёлая компания в небезопасном пути до Оксенфурта. И потому ты пригасил жажду моей крови настолько, что ходишь по лезвию, но всё ещё не сорвался. Резоны последнего мне до сих пор не ясны.       

— Какими бы ни были, они не касаются моего народа. За свои решения я отвечу, однако не тебе.       

— Я спрашивал о... Ладно, забудь. Действительно, не стоит будить Меригольд. Если она не отдохнёт как следует, до следующего тракта будем добираться дольше, чем хотелось бы. Наткнуться на рыщущих повсюду нильфов...       

— Если бы я доподлинно не знал, что её vatt’ghern бесплоден, заподозрил, что она носит его дитя.       

— Блядь, белка, мне ещё сплетен на сон грядущий не хватало! Тебе какое дело? И откуда можно доподлинно... Так, я не хочу этого знать. Яйца Геральта — последнее, о чём мне хочется думать, слышишь, Иорвет? — Роше аж передёрнуло. — Даже если Трисс с утреца вывернет прямо на тебя — и слышать ничего не желаю. И вообще, все выпускницы Аретузы тоже, того, не способны зачать. Какой вообще приплод от ведьмака и чародейки?..       

— Для невозможного просто требуется чуть больше времени, чем для всего остального, — равнодушно ответил Иорвет, рассматривая закутавшуюся почти с головой Трисс. — И цена у невозможного может оказаться... непосильной. А тебе, Роше, стоило бы брать пример с женщины Геральта.       

— У этого Геральта женщин, как у...      

— Любого из его цеха?.. Многих ведьмаков я знал за свою жизнь. И все они одинаковы только в одном.       

— Ночь. Мы в самом начале очередной долгой и кровопролитной войны, которая снова перекроит северные королевства, как неумелый подмастерье портного. Нильфы тремя кулаками наступают по всему фронту. Мой король и мои люди мертвы, одна из дочерей Фольтеста, считай, заложница поехавшего кукушкой Радовида. Хенсельта я выпотрошил собственными руками. Каэдвен, Аэдирн, Темерия обезглавлены, и кто знает, что изменилось, пока я бегаю по понтарским лесам в компании белки и магички, блюющей дальше, чем видит. Твоя аэдирнская дева оказалась чешуйчатой крылатой тварью и траванулась каким-то мифическим цветочком. Фанатики Священного огня окропляют себя и улицы кровью чародеев — таких, как Трисс, — ленивый взмах руки, — в то время как её дружок, мутант-убийца, стремительно ускакал в закат в поисках старой, случайно забытой любви. Сейчас напротив меня сидит враг, за которым я охотился последние... много лет. И мы обсуждаем, каковы ведьмаки в постели. Правильно описать всю эту херь мог бы лишь один мой знакомый башмачник.       

Иорвет усмехнулся, не показывая наверняка острых зубов.       

— Такова любая история человеческого племени. Ничего примечательного. Не более того.