Даже если на улице ясная и прекрасная погода, то это не означает, что день будет именно таким же. Только проснувшись, Чанёль нутром почувствовал, что сегодня ему предстоит довольно тяжёлое испытание, а именно — представить Бэкхёна отцу. Почему же это так трудно? Если бы отец Пака не был бы таким строгим человеком, которому абсолютно ничего не важно, кроме выгоды, то, возможно, альфа и не заморачивался бы с этим всем.

      Чанёль свешивает ноги и устало смотрит в стену напротив, понимая, что абсолютно не выспался. В последние месяцы он редко спит дольше четырёх часов, и то если удаётся поспать вообще. Отец хочет передать ему ещё одну дочернюю компанию в подчинение, а это куча бумаг, трудностей и прочей головной боли. Мужчина не скрывает своего явного напора, чтобы в конце концов передать своему сыну абсолютно всё и уйти отдыхать до конца своих лет.

      Когда Паку только досталась одна небольшая компания в семнадцать лет, то он сразу понял, что теперь вся его жизнь будет состоять из деловых встреч, папок высотой до потолка и вертящихся вокруг директоров других или дочерних компаний, который то и дело норовят подлизаться, а после за спиной шушукаются о нём как о последней сволочи на свете.

      Не то чтобы Чанёль мечтал о другом, он этого просто-напросто не имел права делать. Но иногда в детстве альфа мечтал уехать в другую страну и позабыть обо всём этом, нагрубить отцу, разругаться с ним в пух и прах, захлопнуть дверь и больше никогда не видеть его в своей жизни. Останавливали только большая нерешительность и излишнее переживание за маму. Ведь она никогда не была ни в чем виноватой. И оставлять её на растерзание — жестоко.

      Оказывается Пак на кухне совершенно внезапно, будто выпадает из реальности на время умывания. Альфа трёт лицо и нехотя берёт ложку, слыша странную тишину от Бёна, сидящего напротив. Тот угрюмо водит ею в тарелке с овсянкой. Его брови сведены к переносице, а губы поджаты — явное выражение недовольства всем своим видом. К чему сейчас это недовольство: к еде или к самому альфе, а может, к обоим — непонятно. Известно только то, что Бэкхёна не устраивает буквально каждая вещь в этом доме.

      — Вчера он хотел сбежать.

      Словно гром посреди такого, казалось бы, ясного неба. Пак тяжело вздыхает: почему-то он ожидал этого, но решает не обсуждать вопрос побега, замечая, как после слов Сехуна Бэкхён вскинул брови и точно начал заранее придумывать колкие и едкие фразочки. Он его остановил — это главное, а обсуждать всё это с Бёном, который вряд ли станет его слушать, — гиблое дело, что лишь впустую потратит время.

      — Сегодня, как я уже и упоминал, мы поедем к моим родителям, — начинает немного неуверенно Чанёль.

      Бёну его слова побоку, он даже не дёргается от внезапного баса, продолжая подцеплять кончиком ложки кашу и смотреть, как та медленно стекает обратно. Вязкая и густая. Хочется её запустить прямо в лицо этому наглому альфе, однако омега лишь сильнее сжимает столовый прибор. Пак измученно выдыхает.

      — Я тебя искренне прошу вести себя как адекватный человек, чтобы отец ни разу не усомнился в моём выборе.

      — То есть если я поведу себя не так, то ты меня отпустишь, чудище? — поднимает взгляд впервые за долгие полчаса их завтрака. Всё это время они молчали: альфа перебирал разные мысли в голове, как и омега. Даже к еде толком не притронулись.

      — Если ты поведёшь себя как-то не так, то ничем хорошим это не кончится, — решает сразу выдать всю правду Пак. Отец, и правда, не предсказуем в своём настроении и поведении. Его вряд ли позабавят разного рода обзывательства. Вспомнить всё его детство — сразу желание противиться отобьёт.

      Почему омега не может просто принять всё как должное? Его здесь кормят и одевают, а от него требуется всего ничего. При том, что до этого он нигде не работал и выживал на последние копейки, судя по кнопочному телефону и ободранным джинсам, в которых он был тем вечером. Чанёль даже ни разу не показал, что он ему как-то нужен в другом плане, только если говорил, однако всё это напускное и неконтролируемое мозгом.

      — Какая ты скотина, — вздыхает Бэкхён и кидает ложку. К сожалению, в этот раз его попытки встать и уйти пресекает Сехун, давя на плечи с огромной силой, что омега плюхается на стул обратно, ударяясь локтем о край стола.

      — Ешь, — чеканит вдобавок Чанёль и кивает на тарелку с перемазанной по краям кашей. — Не нужно мне объявлять голодовку. Тебя здесь никто не трогает, почему не можешь вести себя нормально?

      — Серьёзно? То есть ты против моей воли притащил меня сюда, сказал, что я должен подчиняться твоим требованиям, а я ещё и благодарно кланяться обязан? — вспыхивает Бэкхён, всё же беря несчастную ложку в руку, понимая, что его не выпустят из-за стола, пока тарелка не будет пуста. — Прямо заявил, что раз я омега, то у меня нет своей головы на плечах и собственного выбора?

      — А разве это не так?

      Вопрос ставит Бэкхёна в тупик.

      Он открывает рот, но тут же закрывает его, в возмущении втыкая ложку в эту густую кашу и зачерпывая, отправляя в рот. Есть не хочется совсем, от вкуса тошнит, а ещё пуще начинает воротить от этого витающего приторного аромата малины, смешанного с кислым запахом апельсина от стоящего позади О. Перечить этим взращённым в тупых стереотипах альфам — всё равно, что разговаривать с высокой стеной.

      — Доедай и иди к себе в комнату. Скоро должна подойти Минджи, и вы вместе поедете по салонам, чтобы привести тебя в надлежащий вид. Не упрямься и делай то, что тебе говорят, — заметив скривившееся лицо омеги, сурово добавляет Пак. Он отодвигает стул и выходит с кухни, оставляя Бэкхёна с Сехуном, которому приходится терпеть выходки этого паренька.

      — Свали, цитрусовое, — кидает Бён и отправляет вторую ложку безвкусной, на его взгляд, каши в рот, подпирая другой рукой щёку и прикрывая глаза. Возможно, всё не настолько плохо, но этот самоуверенный альфа злит его до побелевших костяшек на руках. Скорее всего выход из этой ситуации есть, только он его пока не видит. А вот поддаваться и выполнять требования этого самовлюбленного Пака ему уж точно не хочется.

      Пусть побесится.

☆☆☆

      Казалось бы, вот и свобода за тонированными окнами машины, в которой он сидит уже второй раз в своей жизни. Только она недосягаема и уже не выглядит привычной. Будто за эти пару дней всё перевернулось с ног на голову. Что уж, так и было. Люди, гуляющие с собаками, и парочки, смеющиеся над какой-нибудь шуткой, выглядят настолько чужими, будто это не он буквально сорок восемь часов назад тоже шёл с ними и вдыхал свежий воздух.

      Машина останавливается около огромного особняка через двадцать минут после того, как выезжает из города. Вокруг ни души: тёмный лес и странная угнетающая атмосфера. Хотелось, как только ему раскроют дверь, растолкать охранников и убежать даже в густую мрачную чащу, лишь бы не видеть этого холодного лица альфы, приехавшего раньше него и ожидающего своего будущего омегу.

      Фальшивого, конечно же.

      Сехун хлопает передней дверью и выходит на улицу, а водитель так и остаётся сидеть в машине, крепче сжимая руль и подпевая незатейливую мелодию под нос. Омега рвано выдыхает и смотрит на свои пальцы, мелко дрожащие от волнения и чрезмерного переживания. У него горит внутри нахально закинуть свои ноги в ботинках на огромный стол, но одно представление того, насколько суровым отец Пака может быть возвращает его обратно на землю.

      Пускай он до этого представлял свои будущие действия в самых ярких красках, суровая реальность и угнетающий вид особняка разрушили все планы вмиг.

      — Выходи.

      Дверь открывается, и О подаёт руку, стараясь выдавить из себя дружелюбную улыбку. Только получается плохо и грозно, так, будто он хочет всего лишь этой улыбкой раскромсать его на части. Чанёль отбрасывает сигарету, туша её мыском ботинка, и, в последний раз выдыхая едкий дым, быстро окидывает вылезшего из салона омегу взглядом. Внутри всё язвит от того, что тот дьявольски красивый и стал в разы краше после всех процедур.

      От мыслей его бросает в холодный пот, потому что даже думать в таком ключе о Бэкхёне — это полный провал. Тем более, что тот не блещет каким-то аристократизмом и хорошими манерами. Он противоположен этому. Словно маленькая неугомонная фурия ненависти к альфам, то и дело поддевающая несчастного Сехуна, который едва сдерживает себя от рукоприкладства. А значит, что отец вряд ли одобрит его в качестве настоящего партнёра.

      «Настоящего партнёра? Чанёль, ты сошёл с ума», — вертит головой альфа, пугаясь до намокших ладоней.

      — Воняет, — брезгливо морщит нос Бён, выпрямляясь и одёргивая пиджак, идеально сидящий по его фигуре. Он намекает на аромат табака, а может, и на природный запах альфы, от которого его до сих пор слегка мутит временами.

      — Так ты рот закрой и перестанет, — тот галантно подаёт локоть, явно замечая пристальный взгляд родителей из окна, ждущий, когда эти двое зайдут внутрь. — Держись и улыбайся, понял? — Бэкхён неуверенно смотрит на него пару раз сверху-вниз и всё же кладёт руку на его предплечье. Они медленно идут ко входу. — Не вставляй лишнего слова, не пытайся перечить и вести себя как последний идиот на свете. Отец не любит нахальства, и вместо свободы ты можешь увидеть пулю в своей голове, ясно?

      Бён сглатывает и недовольно поджимает губы, чуть закатывая глаза. Как же это откровенно достаёт. Делай то, а это не делай, веди себя так, а не иначе. «Ещё чего», — фыркает у себя в голове омега, не решаясь сказать это вслух. Отчего-то слова застревают в горле.

      Три стука молоточком по двери, и та со скрипом открывается, будто врата в самый настоящий ад.

      Милая девушка кланяется, как и паренек возле неё, приветствуя Чанёля, а после уже и Бэкхёна, с неприязнью смотрящего на них. Два шага внутрь, и ловушка захлопывается, отрезая Бёну пути назад. Окончательно и бесповоротно. Он идёт следом за альфой, не забывая мельком оглядывать высокие стены с висящими на них довольно ужасающими картинами. Судя во всему у отца Чанёля странные и отвратительные вкусы.

      Хотя кто бы сомневался.

      На одной на чёрном фоне нарисовано страшное лицо белой краской, размазанной в хаотичном порядке. Пустые глазницы и раскрытый в ужасе рот, а также руки из костей, словно тянущиеся к зрителю этой картины. Бэкхёна знатно передёргивает, и он семенит быстрее, стараясь больше не засматриваться на эти полотна, вызывающие ещё больший страх и ужас.

      Чего стоят вазы с сухими цветами на постаментах, обвитые колючей проволокой.

      — Улыбайся, — шипит Чанёль, замечая его скривившееся в панике лицо и сильную хватку на своём предплечье.

      — Как улыбаться, если твой отец — больной? Видимо, тебе передался его долбоебизм. Слава всему, что до картин не дошло, — шипит омега, в конце речи чуть повышая голос.

      Альфа дёргает рукой омегу на себя, показывая свою злость по отношению к таким словам не только о себе, но и о родном человеке. Бэкхён лишь громко цокает и толкает в ответ, подставляя подножку, о которую Пак запинается и чертыхается, чем веселит омегу, что у того на лице ужасно довольная собой ухмылка в виде приподнятого уголка губ. Однако стоит им войти в зал, как это выражение лица меркнет, вновь сменяя его волнением.

      Широкий длинный стол, накрытый белоснежной скатертью. Идеально в ряд выставленные ярко-красные тарелки с приборами рядом из чёрного серебра, а также высокими бокалами на тонких ножках, извитых словно змея. Пахнет запечённой курицей, но в горле омеги встаёт ком от белоснежного и едва живого лица взрослого альфы, восседающего во главе стола и устремившего свой взгляд на остолбеневшую на входе парочку.

      Он сканирует долго, что в комнате воцаряется абсолютная и давящая на уши тишина. Казалось, что даже Чанёль рядом не дышит: он затаил дыхание, его лицо бесстрастно, а спина ровная до невозможности, будто по стойке смирно. Бэкхён бы уже давно сбежал от такого отца, даже если он родной вроде как человек. С ним находиться целую минуту страшно до мурашек и сводящих пальцев, а тут всю жизнь.

      — Здравствуй.

      Чанёль кланяется, подгадав правильный момент, и Бэкхён удивлённо смотрит на него, не склоняясь ни на градус. Альфа тянет его за руку, пытаясь заставить двигаться в почтительном жесте, но тот стоит как вкопанный, разглядывая его отца снова, сталкиваясь с его недовольным взглядом.

      — Я не буду кланяться этому психопату, — выдаёт Бён и выдёргивает руку из цепкой хватки, краем глаза замечая, как Чанёль распрямляется, и слыша его тяжёлое дыхание. Злится. — А вот поесть не против, — проходит к своему стулу, громко цокая небольшими каблуками на ботинках, что звук отражается от стен огромной пустой комнаты. Здесь не так много всяких украшений, только стол, какие-то шкафы по бокам, да длинные плотные шторы.

      Отодвигает высокий стул, скрипя ножками о мрамор, чем заставляет всех присутствующих неприязненно нахмуриться. Садится в него, бесцеремонно откидываясь на спинку и разглядывая блюда перед собой. Альфа во главе стола внезапно ударяет ладонями по поверхности, пугая разве что жену и сына, но не Бёна, отделившего ножку курицы голыми руками и подносящего её ко рту.

      — Присаживайся, — снисходительно говорит он Чанёлю, и тот быстро проходит к своему месту, пробивая мысленно себе лоб за такое поведение Бёна. Делает он, а стыдно ему. — И я, пожалуй, присяду обратно, — проговаривает мужчина, растягивая слова и смотря на кусающего сочную ножку Бэкхёна, сок которой так беспардонно течёт по его пальцам.

      — Это Бэкхён, — решает разрушить напряжённое молчание Чанёль, указывая рукой на омегу, уже схватившего вилку и насадившего на неё кусок красной рыбы. Миссис Пак едва дышит, боясь, что могут повлечь такие действия этого незнакомого омеги от её мужа.

      — Ага, Бэкхён, — поддакивает парень, жуя. Сглатывает и продолжает: — А передо мной, я так понимаю, тупые животные, которые не считаются с чувствами других людей. Безмозглые альфы, а вы, — обращается лично к отцу Чанёля, — так ещё и головой поехали. Вам осталось только руки крестом сложить и надеть плащ, просыпаясь исключительно по ночам из своего гроба, — закидывает в рот рядом лежащую виноградинку, совсем не беспокоясь о последовательности солёной и сладкой еды.

      — Закрой рот, — тихо шепчет Чанёль, даже не двигая губами.

      — А то что? — громко отвечает Бэкхён, подхватывая ложкой салат. К слову, ещё ни один член семьи Пак не притронулся к блюдам. — Убьёт он меня? Прекрасно, хоть поем перед смертью, — вырывается прежде, чем здравый смысл бьёт воспоминаниями недавнего вечера и холодного дула у виска. Такое ощущение, что он уже от безысходности несёт всякую чушь, ведёт себя, совсем не обдумывая последствия своих действий.

      Чистая импровизация на фоне ужасающей паники.

      — У него часто происходит смена настроений, так что, — отмахивается Чанёль, грубо хватая омегу за запястье и дёргая на себя, пытаясь вразумить парня. — Прекращай этот цирк, — на дне его глаз пылает огонь, что заводит Бэкхёна пуще прежнего. Он так дерзко улыбается, что внутренности Чанёля стягивает узлом.

      Между ними искры мечутся, пока они смотрят друг другу в глаза эти мучительные сорок секунд. Ни больше, ни меньше. Ровно сорок. Бэкхён ухмыляется, его глаза сияют от понравившейся игры доводить Чанёля, а на того это действует как-то неправильно, не по тому пути и не в том месте. Обычно горит в груди, а тут разрывает низ живота.

      — Давайте начнём всё сначала? — хлопает добродушно в ладоши женщина, тепло улыбаясь. Бэкхён, услышав её тихий и милый голос, отвлекается от Чанёля и смотрит на мать Пака, тут же сникая. Она единственная выбивается из этой компании отбитых на голову, и не хочется, чтобы женщина тоже страдала, судя по гневному взгляду старшего альфы.

      — У вас красивое платье, — вырывает свою руку из лап Чанёля Бэкхён и нежно улыбается, беря салфетку со стола. Миссис Пак тут же краснеет и отмахивается, мол, обычное оно и ничем не примечательное. Взгляд Пака-старшего немного теплеет и перестаёт быть угрожающим жизни, он берёт вилку и просит передать жену горячее. Та вспархивает и накладывает ему с преданным блеском в глазах. — А у тебя совершенно нет вкуса, — кидает он уже Чанёлю, чтобы снова его задеть, и накручивает на вилку спагетти.

      — Я вижу, что мальчишка не отличается хорошими манерами и воспитанием? — громыхает отец Чанёля, скривив лицо. Альфа в ответ крепче сжимает столовый прибор и вздыхает, мысленно уже пропуская пару хороших слов в сторону Бёна. Однако он молчит, сам не знает почему. Наверное, чтобы не усугублять ситуацию. Бэкхён тоже не решается что-либо сказать, а просто чавкает в ответ специально громко. — Если ты видишь его поведение, то зачем притащил сюда, а не нашёл другого? — тут вся идиллия секундами ранее рушится за доли секунд. Его голос под конец предложения становится громче, мужчина будто выплёвывает слова, негодующе смотря на омегу.

      Чанёль начинает заметно нервничать, даже Бэкхён замечает это, хмурясь.

      — Уже послезавтра званый ужин, когда мне было бы искать? Я этого-то раздобыл за целый месяц, — кивает на Бёна, продолжающего копаться в разных тарелках и откладывать себе всего понемногу. — Он специально выпендривается, потому что ненависть гложет, — решает добавить, чтобы отец наконец-то перевёл взгляд обратно на Бёна, а не прожигал его насквозь.

      — А-а, — тянет Пак-старший, — омега, борющийся за права для своего же пола? Удивительно, — чеканит без единой эмоции. Мужчина подхватывает нож, и Бэкхён понимает, что ему становится страшно.

      — Ничего удивительного, — нервно сглатывает, собираясь с силами. Этот альфа будто высасывает его до дна. Чёртов энергетический вампир. — Мы куда развитее и умнее, чем вы, думающие только одним местом, — заявляет твёрдо Бён, кидая на мужчину холодный взгляд. — А раз вы меня насильно притащили сюда и заставляете что-то делать, то получайте все прелести моего характера. Я буду биться до последнего, — шепчет угрожающе под конец, чуть нагибаясь над столом.

      Паку-старшему он не нравится. Не нравится с первых секунд, как этот омега появился в дверях его дома. Нахальный, слишком много болтает и думает, что сможет хоть что-то поменять в этом треклятом мире. Это настолько смешно, что злость дерёт изнутри. Как он смеет в его доме идти против него? Высказывать своё никому не нужное мнение? Он не должен быть здесь, а уж тем более находиться рядом с его сыном, ведь может внушить тоже какую-нибудь дичь.

      Но уже ничего не поделать. Лучше ему было отказаться тогда от этого омеги, когда Чанёль принёс эти дурацкие фотографии и немного информации про него.

      Пай-мальчик, который сразу же будет радоваться от слова «деньги»? Нет, это Бён Бэкхён, тот, который будет действовать на нервы, вести себя так, будто имеет власть над всеми в этом мире. Бён Бэкхён, который не понимает, что своим поведением и словами делает только хуже самому себе.

      — Как мило и интересно, — кажется, что его глаза сверкают. И это больше выглядит угрожающе, чем, действительно, заинтересованно. — Налей нам вина, дорогая, — женщина с Чанёлем напряженно переглядываются, потому что мужчина редко называл её таким ласковым словом. Бэкхён фыркает, чуть закатывая глаза. Кажется, ужин пройдет в «прекрасной» обстановке.

☆☆☆

      Минут через пятнадцать, когда вино разлили по бокалам, а семейство Пак, с позволения, приступило к трапезе, Бён утих, исподлобья разглядывая комнату и примечая разные мелкие детали. Старший Пак деловито общался с сыном, выстраивая их дальнейшие действия, а женщина тихо клевала салаты, иногда заинтересованно посматривая на Бэкхёна.

      Омега особо этого не замечал и не вдавался в подробности их разговоров.

      Оцепивший его тело страх после осознания своих слов, отпустил только тогда, когда эта милая миссис Пак встала из-за стола и хлопнула в ладоши, приглашая слуг убрать всю грязную посуду. Она продолжала улыбаться на протяжении всего вечера, и Бэкхён поклясться может, что эта улыбка не была натянутой. Она была искренней.

      Как у такой светлой душой омеги могла сформироваться такая страшная семья?

      Это главный вопрос, который мучает Бэкхёна сейчас.

      Он облокачивается о раковину и смотрится в зеркало, подмечая уставший вид. Прошло уже больше пяти часов, как они пребывают в этом доме. И слава всему, что они приехали не к назначенным девяти часам утра. У Чанёля появились какие-то дела, и всё сдвинулось благополучно на вечернее время. Больше бы Бён точно не выдержал.

      Здесь ужасно гнетущая атмосфера. Она будто перекрывает кислород и всё желание жить. Будто пытается подчинить, поставить на колени. Омега впервые понимает, что истощён. Морально истощён. Оттолкнувшись от раковины, Бён подходит к двери и выходит из туалетной комнаты, замечая краем глаза Сехуна, что недовольно свёл брови. Конечно, Бэкхён там пробыл минут десять, если не больше. Всё это время он просто глупо пялился на своё отражение и размышлял.

      — Я думал, что ты помер там уже, — решает сказать О, ловя недовольный взгляд. Бэкхён на это лишь пожимает плечами и выходит в коридор.

      Чанёль накидывает пальто, что услужливо подаёт дворецкий, когда замечает наконец-то явившегося Бёна. Он кивает на мужчину в костюме, что держит пальто и для омеги. К ночи заметно похолодало, и альфа удачно предусмотрел это. Бэкхён кривится, но принимает верхнюю надежду, надевая на себя. Садится идеально по размеру, даже не придерёшься.

      — Приятный был вечер, да? — нежно спрашивает омега, подойдя к Бёну. Тот нервно усмехается, слегка испугавшись её внезапного появления. Приятный, конечно. — Я надеюсь, что мы встретимся ещё раз в ближайшее время, — а Бэкхён пропускает мысль, веря, что этого не случится. Она неловко топчется возле него, кидая косые взгляды на мужа, что-то указывающего Чанёлю. Будто боится, что он увидит их разговор или — о, ужас! — услышит. — Я чрезмерно виновата в случившемся, — шепчет практически неслышимо, поэтому Бён едва улавливает её слова.

      — Почему? — удивлённо вскидывает брови. — Вы здесь ведь вообще ни при чём, — застёгивает большие пуговицы, поправляя ужасно неудобное пальто в который раз.

      На этих словах она грустно улыбается.

      — Вот именно, что я никак не смогла повлиять на эту глупую мысль, тем самым заставив вас страдать, — она сцепляет руки в замок, перед этим неловко поправив выбившуюся прядку. — Единственное, чему я рада, — это тому, что доверяю своему сыну и знаю, что он не причинит вам вреда. Он просто оступился и принял неправильное решение, согласившись с моим мужем.

      — Не надо оправдывать его сейчас, — хмыкает Бён, замечая, что альфы прекратили разговор, и Пак-старший выглядит темнее тучи, смотря на них. Чанёль же заметно нервничает, когда видит, что его мать разговаривает с омегой.

      — Я не оправдываю, а говорю лишь правду, — омега настолько хрупко и невинно выглядит, смущённо улыбаясь, что Бэкхёну становится не по себе. Её держат в заложниках? Как говорится, моргните два раза, если да. Как она вообще смогла ужиться с этим тираном, у которого не все дома? В добавок и ребёнка родить. — Это прозвучит ужасно, но вам лучше смириться, и, мне кажется, что вы с Чанёлем так быстрее придёте к компромиссу.

      Бэкхёну хочется засмеяться в голос.

      — Ага, прямо сейчас и смирился, — он разворачивается спиной к ней, чуть сжимая кулаки. — Если вы приняли всё как должное, то я никогда не смогу этого сделать, — цедит сквозь зубы и подходит к Паку, что тут же открывает ему дверь и выпускает наружу. Женщина виновато заламывает брови и вздыхает, замечая вопросительный взгляд сына.

      — Всё в порядке, не волнуйся, — делает к нему два шага вперёд и поглаживает по плечу, тут же получая по рукам от старшего альфы.

      — Ни к чему такие нежности. Что ты ему там говорила? Тебе кто-то разрешал это делать?

      Омега неловко потупляет взгляд в пол, сжимая пальцами жёлтое платье.

      — Мы просто разговаривали о сегодняшнем вечере.

      — Не нужно передо мной оправдываться! — рявкает мужчина, что вздрагивают все, даже прислуга.

      — Отец, мама ничего такого ему не говорила, — вступается за неё Чанёль, тут же получая подзатыльник. И это выглядит так смешно и одновременно грустно. Ему уже двадцать пять, а всё получает по голове, как нашкодивший школьник.

      — Тебя сейчас не спрашивали. Опять начинаешь её защищать? Иди, — кивает ему на дверь. — Послезавтра очень важный вечер, не опозорь меня. Иначе мы всё это дерьмо не разгребём никогда.

      Пак, помедлив пару секунд, всё же разворачивается и выходит на улицу.

      Бэкхён, задумчиво поджав губы и уже сидя в машине, смотрит на эту картину. А после переводит взгляд в спинку кресла перед собой, пытаясь переварить слова женщины и сопоставить их с тем, что видел. Она уж точно ни в чём не виновата, как и, отчасти, альфа, усевшийся рядом и устало выдохнувший. Виноват здесь только один человек — тот, кто сейчас с непоколебимым выражением лица стоит в дверях и смотрит на их отъезжающую машину. Тот, чей дом пропитан грубостью и холодом.

      Отец Чанёля.