— А я тебе говорю: «Молчать»! — рявкает отец, и Чанёль сильнее сжимает одеяло маленькими пальчиками, будто оно в случае чего сможет его защитить. Внезапно в доме становится до ужаса тихо. Звенящая тишина бьёт по ушам, и мальчик с трудом выгоняет из головы глупые мысли. Сегодня отец опять не в духе, потому что мама под конец званого вечера решила вставить слово против задумок про будущее своего сына. А такое ей не позволялось.

      Дверь тихо скрипит, и Чанёль в страхе переводит взгляд на тонкую щёлочку света. Он боится, что пришёл отец. Боится, что сейчас он будет и ему вставлять за непрошеные слёзы перед важными людьми. Но знакомый цветочный аромат успокаивает его вмиг. Это мама. Мальчик едва разбирает её силуэт в темноте, замечая только, что она устало трёт лицо ладонями. Женщина подходит к нему, присаживаясь на край.

      Кровать прогибается под её весом, и маленький Пак тут же вскакивает, подбирая одеяло ближе к подбородку.

      — Не спишь, да? — невесело произносит омега, переводя взгляд на сына. Тот продолжает на неё печально смотреть, будто ожидая вердиктов отца. Опять каких-то ограничений, наказаний и прочего за их поведение. — Не переживай, тебя он не трогал. А мне придётся неделю посидеть на перловой каше, — пытается улыбнуться, показать, что это не так плохо, но выходит ужасно натянуто. Неискренне. Больно.

      И Чанёль не сдерживает слёз, начиная тихо плакать, утирая лицо уголком одеяла. Внутри режет так, что женщина пропускает вдох и притягивает сына к себе, нежно перебирая его волосы. Он не может не переживать за маму, не сочувствовать ей. Маленький альфа любит её в миллиарды раз сильнее своего отца, знает, какая она ранимая и нежная, удивительно любящая. И ни за что не хочет, чтобы его самый любимый человек так страдал.

      — Тихо-тихо, ты чего? Ничего плохого не произошло, родной.

      Миссис Пак и сама держится из последних сил, чтобы не заплакать вместе со своим чудом. Это так странно. Она любит своего мужа и всегда прощает ему такое поведение по отношению к своей семье, хотя любой бы человек уже давно ушёл далеко и подальше от такого тирана.

      «Я такая слабая».

      — Опять ты его утешаешь? — приглушённо грозно доносится из коридора, и женщина сильнее зажмуривает глаза. Крепче обнимает альфу, напоследок чмокая его в макушку.

      — Ложись спать, хорошо? — слегка давит ему на плечи и укрывает одеялом. Дверь распахивается так резко, что они вдвоём делают глубокий вдох, в ужасе переводя взгляд.

      — Сколько можно повторять, чтобы ты не сюсюкалась с ним! Он должен вырасти настоящим альфой! — рявкает отец, широкими шагами подходя к кровати, и дёргает за руку жену на себя, призывая встать.

      — Он и так вырастет хорошим альфой, — щебечет она, но тут же смолкает под пристальным уничтожающим взглядом.

      — Я же сказал прислуге и близко тебя к нему не подпускать. Ты его портишь своей тупой добротой и нежностью. Вырастет нюней, а ему ещё директором нашей компании быть! — толкает её к двери. Омега едва уклоняется от косяка, чтобы не удариться плечом. Она не хочет, чтобы это всё видел Чанёль. Вести себя так на глазах ребёнка — это самое ужасное, что может быть. — А ты подбери сопли, — шипит он на альфу, замечая блестящие глаза. — Лёг и заснул живо, иначе лишишься нормальной пищи и тоже будешь одну кашу жрать!

      Он разворачивается на пятках и выталкивает женщину прочь из комнаты, громко хлопая дверью. Только после этого мальчик позволяет себе выплакаться в подушку, душа ею же надрывающийся голос.

      — Господин Пак, — твёрже говорит водитель, и Чанёль резко возвращается в реальность.

      Он часто-часто моргает и смотрит на него в зеркало заднего вида уж слишком непонимающе. Кажется, мужчина звал его довольно много раз, так как Сехун взволнованно наблюдает за альфой. Атмосфера в салоне в принципе угнетающая, некомфортная, особенно из-за пристальных взглядов.

      — Что такое? — выходит неровно, и альфа прокашливается.

      — Мы можем ехать?

      — Да, — справа звучит недовольная речь, и Чанёль только сейчас замечает пристёгнутого Бэкхёна, что угрюмо смотрит в окно. — Ты что-то сказал?

      — Говорю тебе уши почистить, а то не слышишь ни хера.

      Пак вздыхает, прикрывая глаза на доли секунд. Отвечать не хочется. И надо ж было вспомнить эту ситуацию именно перед таким же званым вечером. Как дурацкое предостережение, ведь он очень боится сделать что-то не так. Что-то, что не понравится отцу. Неведомое желание заставляет его вновь перевести взгляд на Бёна. Тот, облокотившись о дверь и подперев щеку, смотрит в окно, хмурясь.

      То ли не выспался, то ли и сам не хочет, однако омега сегодня уж слишком тихий. Это, конечно, хорошо, но Чанёлю, как бы глупо не звучало, не хватает их препираний. Уж слишком Бэкхён в этом плане хорош, что альфе даже завистно. Ему плевать на мнение других, плевать на то, что с ним случится в будущем, он говорит в лицо всё, что думает, не боясь.

      Не то что Пак.

      Машина плавно останавливается напротив широких дверей, и они выходят. Воздух уже стал намного свежее, чем днём. Однако влажность после дождя продолжает душить, и в костюме дико некомфортно, чёрт бы побрал этот дурацкий этикет. Чанёль поправляет пиджак и подходит к Бэкхёну, что гневно осматривает его с головы до пят. Сехун незаметно передает ему нужную вещь, утаивая от зоркого взгляда Бёна.

      — Вот бы ты до самого конца был таким хорошим, — мечтательно произносит Пак, замечая кривую усмешку на чужих губах.

      — Обойдёшься, — он, не церемонясь, идёт первым на это пиршество больших карманов. Распахивает двери, совсем не замечая охранника, что удивлённо косится на такого смелого парня. Однако после жеста Чанёля всё же остаётся на месте. Сегодня Бэкхён не в духе, совсем не в духе. Как-то пусто внутри, и нет никакого настроения находиться здесь. Ещё и Пак, от которого несёт за три километра этой идиотской малиной.

      Он абсолютно не понимает, что с ним. Просто луна не в том доме, давление упало и серое небо подбили его самочувствие с самого утра. Бён любит пасмурную погоду, но сегодня она совсем не нравится. А ещё что-то гложет внутри, напрягает.

      Вокруг шум и гам, все болтают и смеются даже, приветствуют друг друга. Куча запахов, смешанных, ужасно давящих на голову. Бэкхён замирает в холле перед распахнутыми дверями в большой зал. Не то чтобы он боялся огромной кучи людей, просто такое столпотворение ему всегда напоминает школу или какие-то вылазки-вечеринки, на которых он раньше часто бывал.

      И они всегда не слишком радостно заканчивались.

      — Чего застыл?

      Омега весь вздрагивает и поворачивает голову, натыкаясь на слегка удивлённого Чанёля. Сглатывает и делает глубокий вдох.

      — Держись ближе ко мне сегодня, — слащаво улыбается, подхватывая его ладошку. Бэкхёна всего коробит, лицо искривляется в гримасе ужаса и отвращения. — Не делай так, ты становишься страшненьким.

      — Кто бы говорил, урод.

      — Полегче с выражениями, тут вокруг куча ушей.

      — Плевать.

      — Бэкхён, — одёргивает он его, крепче сжимая его руку. — Перестань. Хотя бы сегодня.

      Что может быть хуже того, когда на тебя все пялятся и шепчутся за спиной о твоей внешности, о том, как ты здесь оказался и через чью постель пролез, и, конечно же, об абсолютной несовместимости с великим Пак Чанёлем, что сверкает своей улыбкой? Наверное, только то, в какой заднице сейчас Бэкхён.

      Все здесь так дорого одеты, смотрят на каждого снизу-вверх, улыбаются в лицо, а после тут же сменяют улыбку закатанными глазами. Какой же чёрствый мир богатых людей. Богатых альф.

      — Добрый вечер, господин Пак, — Бэкхён готов поклясться, что сейчас его уши попрощаются с ним. Уж слишком их голоса высокие и писклявые. Всё та же омега сцепляет руки в замок и продолжает: — Вы сегодня так прекрасны!

      — Да-да, — кивает второй омега.

      — Ужасно красивы, — третья завершает их дружную речь, и они втроём хлопают глазами. Бён с трудом сдерживается, чтобы не показать выражением лица их ущербность таким поведением. Как же низко это всё. Они же омеги. Он бы никогда не стал так расстилаться перед каким-то Чанёлем. Перед неважно кем.

      — Добрый. Спасибо, — усмехается Пак, оглядывая их с ног до головы. Ему не льстят такие вот комплименты, в принципе чьё-то внимание. Лучше бы он сейчас сидел в своём кабинете и занимался скучными для себя делами, чем находился здесь. Но приходится выдавливать улыбку, делать заинтересованное лицо и отвечать хоть что-нибудь, дабы поддержать диалог.

      Омеги втроём резко переводят взгляды на молчащего Бёна.

      — А это кто?

      — Впервые его вижу.

      — Уродец, — двое в подтверждение ей кивают.

      — И слишком надменно смотрит, — хмыкает парень. — Опусти взгляд, — складывает руки на груди, и за ним следуют остальные две девушки. Бэкхён делает вдох-выдох, ощущая, как напрягается вмиг Пак. Альфа прокашливается и довольно серьёзно начинает:

      — Не думаю, что вам стоит так выражаться про…

      — Твоё платье слишком короткое, весь целлюлит виден, — тычет в одну из омег пальцем. — А ты, кажется, целый тюбик вылил, чтобы замазать свою ублюдскую рожу, — облизывает подушечку большого пальца и проводит по щеке парня, стирая немного толстого слоя тонального крема. Вся троица удивлённо раскрывает рты и глаза. — А тебе лучше сбрить солому с головы, а то спутают с веником.

      — Да как ты смеешь? — вспыхивает девушка с высоким длинным хвостом, которую сейчас сравнили практически с половой тряпкой. — Кто ты вообще такой? — переводит взгляд на Чанёля, спускается к их рукам. К слову, Пак так и не отпустил его ладонь с тех пор, как они вошли. Быстрый мыслительный процесс достигает конца, и она поражённо выдыхает: — Это ваш омега?

      Такое ощущение, что Бэкхёну прописывают под дых. Он аж закашливается и недовольно выдаёт:

      — С хрена ли?

      Чанёлю хочется только одного — стереть всем память об этом инциденте и пойти дальше по залу. Сейчас рядом стоящие люди с интересом смотрят на них и каждое следующее слово Бэкхёна может стать конечной. Приехали, выходите.

      — Когда он злится, то достаётся всем, — отпускает его руку и приобнимает за плечи. — Да и вам следовало бы думать, кому и что вы говорите.

      — Убери свои лапы, иначе я тебе въебу, — шипит Бён, и Пак едва успевает прикрыть ему рот.

      — Успокойся, мой хороший, — улыбается рядом стоящим альфам, что кивают ему в знак приветствия.

      — Как ты меня назвал?

      Вопрос остаётся без ответа. Альфа уводит его от «прекрасного» места встречи с тремя омегами, только потом убирая руки. Здесь вроде как не особо приметный угол, что означает хорошо проведённый вечер. Бэкхён неприязненно передёргивает плечами, даже проходится ладонями по ним, отряхивая уже и руки потом. Мерзко. Мерзко. Мерзко. Запах альфы слабо оседает на одежде, что омеге совсем не нравится.

      — Какого хера ты вообще меня касаешься? В харю получить хочешь?

      — Я же тебя просто приобнял. Поверь, мне тоже не хочется тебя трогать. Не доставляет удовольствия, — перевирает его тон недовольства, кривя лицо.

      Бэкхён смеряет его долгим взглядом. Слова вертятся на языке, только опять скудное настроение берёт своё, и он не решает что-либо ему отвечать. Всё равно таким же дебилом останется.

      — Да и ты не был особо против, когда я взял тебя за руку перед входом в зал, — добавляет альфа, заставляя Бёна глубоко вздохнуть, успокаивая себя. Что уж, омега не знает, что на такое ответить, ведь не имеет не малейшего понятия, почему не возмутился тогда. Лишь сжимает-разжимает ладонь, эфемерно ощущая чужую горячую руку. Всё равно противно.

      А гости всё идут и идут, заполоняя полупустой зал.

      Не сказать, что здесь было неуютно, холодно и безвкусно обставлено. Наоборот, такое ощущение, что владелец дома — очень приятный человек, которому хочется, в первую очередь, спокойствия и тепла от нахождения в этом месте. Мягкий свет, не слишком броские тона и отсутствие пустого белого цвета. Бэкхён не понимает, в какой момент увлекается рассматриванием странной коллекции бокалов только потому, что там уж слишком красивая подсветка и красное бархатное покрытие, на котором они стоят.

      К слову, он никогда не увлекался историей. В школе она была ему неинтересна. Но сейчас он бы не прочь послушать увлекательные рассказы о прошлом каждого предмета под толстым стеклом.

      — Добрый вечер, — пугает своим неожиданным появлением Бэкхёна неизвестный высокий альфа. Пак здоровается в ответ, появляясь сзади, и пихает Бёна, сконфуженно бормочущего скудное и не блестящее радостью приветствие. — Я вижу, что сегодня нас ждёт какое-то важное заявление? Вы не одни в этот раз, — подмечает незнакомец, указывая бокалом в своей руке на омегу, что выпрямляется, отвлекаясь от рассматривания коллекции.

      — Да, сегодня я хочу приоткрыть занавесу своей личной жизни. Всё-таки настолько долго скрывать это от вас — неуважительно.

      — Согласен-согласен, — кивает альфа, вновь окидывая взглядом Бэкхёна.

      Тот поклясться может, что этот взгляд незнакомца очень странный, задерживается на обтянутых брюками бёдрах, идёт выше, к губам, которыми омега так и хочет послать его куда подальше. Без единого звука, чтобы это видел только получатель, но Чанёль, предчувствуя это, сжимает крепче руку на его пояснице.

      Когда он только успел его обнять? Опять своими лапищами трогает без капли совести.

      — Думаю, вам нужно успеть поздороваться с остальными, а то сегодня довольно многолюдно, — решает прервать их зрительный контакт альфа, обращая внимание на себя и слащаво улыбаясь. Старается сделать это настолько искренне, что омегу даже воротит от его довольной физиономии. Хозяин дома кивает и отходит от них, оставляя наедине.

      Бэкхён тут же выворачивается из его рук, фыркая.

      — Наглый альфа. Заебал уже меня трогать. Ты точно нарываешься, — злящийся и недовольный Бэкхён выглядит в некой степени мило, что Чанёль улыбается одним уголком губ.

      — Так что же ты мне не прописал при том альфе, м? — склоняется чуть ближе к нему, чтобы ещё больше поддеть парня.

      Омега теряется, сам не зная ответа на этот вопрос. Наверное, потому что… Почему?

      — Отъебись.

      Единственное, что он может выдать на это, резко отворачиваясь и уже без всякого интереса смотря под стекло. Делает вид, что снова увлечён рассматриванием хрустальных сосудов, дабы альфа действительно отстал от него. Отвёл свой увлечённый взгляд, от которого становится слегка не по себе. Бэкхён устало прикрывает веки, чуть опираясь на витрину.

      Поскорее бы всё закончилось.

☆☆☆

      Бэкхён пренебрежительно смотрит на громко хохочущую троицу, которая уже успела поговорить, наверное, с каждым бетой и альфой в этом зале. От такой сцены сводит скулы: неужели только ему не всё равно на свой пол и свои права? Неужели им нравится вот так стелиться перед каждым и улыбаться от уха до уха, хлопая ресницами? Возможно, их заставляет тот мужчина, что очень часто подходит к ним и что-то говорит, но их лица не говорят о неприязни.

      Их всё устраивает.

      — Дыру просверлишь сейчас в них, — возникает из ниоткуда Чанёль, только Бэкхён даже не пугается его появления. Он лишь ведёт плечами и отводит взгляд, складывая руки на груди. — Отец сказал, что через минут пять нужно будет объявить им всё это, — обводит рукой их обоих, замечая наморщившийся нос Бёна. — Так что будь готов улыбаться и делать вид, что всё прекрасно и замечательно, хорошо? Не слышу ответа.

      Омега всё равно не отвечает, лишь вздыхает и поджимает губы.

      — Вот и договорились.

      Не сказать, что Чанёль не волнуется. Он переживает так сильно, что сжимает кулаки, лишь бы не показывать мелко подрагивающих пальцев. И он боится не глупого мини-выступления на публике под кучей направленных камер, а того, что лежит у него во внутреннем кармане пиджака. Того, что передал ему Сехун, когда они вышли из машины. И это точно не входило в его планы. Абсолютно нет.

      Всё это предложил отец, говоря, что так правильно. Что так нужно. Что его словам нельзя перечить.

      Конечно, Пак представляет, что может произойти, ибо эта вещь своего рода дикое унижение омег. Такие продаются на каждом углу и считаются идеальной заменой чуть ли не свадебным кольцам. Ведь от него не убежишь, не скроешься. Он позволяет управлять чуть ли не каждым вдохом и выдохом своего партнера.

      В высшем обществе, как сказал отец, такое почитается очень сильно. Показывает истинность намерений и всю серьёзность события. Хотя Чанёль не нашёл подтверждения в интернете, как бы не старался искать. Он нервно переводит дыхание и утирает пот со лба.

      — Ну у тебя и рожа, — выдает Бэкхён, замечая состояние альфы.

      — На свою посмотри, — Чанёль переводит дыхание и замечает знак ладонью от Сехуна. Он одёргивает пиджак и подаёт руку. — Пошли.

      — Бегу и падаю, — продолжает стоять как ни в чём не бывало Бён, всё также сложив руки на груди.

      — Минуту постоишь перед людьми и поулыбаешься, сложно что ли? Я же не на каторгу тебя веду, — возмущается альфа и сам хватает его ладонь, встречая несильное сопротивление. Он первый делает широкий шаг, и омеге приходится следовать за ним, недовольно пыхтя.

      Смутное чувство того, что Пак чего-то не договаривает, преследует его уже половину вечера. От нервов слегка тошнит, а эта вся смесь запахов его точно доведёт до туалетной комнаты. Даже подняться на две ступеньки вверх оказывается сложной задачей — будто это некая граница между его прошлой жизнью и неизвестной.

      Чанёль подходит к микрофону, кивая до этого Бэкхёну, что недовольно двигает уголком рта, но выдавливает из себя улыбку. Столько надменных лиц, как же это раздражает.

      — Доброго вечера ещё раз, — начинает он, и все заинтересованно навостряют уши, а многие печально вздыхают, ибо надеялись на то, что смогут добиться внимания альфы. — Сегодня я хочу сделать важное заявление, — первые щелчки камер папарацци, и он делает быстрый вдох-выдох, понимая, что назад пути нет. — Я долго и тщательно скрывал свою личную жизнь, но сейчас полностью уверен в том, что могу приоткрыть вам небольшую тайну. Хочу представить вам моего омегу, Бэкхёна, — указывает рукой на парня, что криво улыбается и подходит к нему, ощущая на себе колкие взгляды людей и чуть не ослепнув от внезапных вспышек. — Мы с ним уже два года встречаемся, поэтому я решился на этот ответственный шаг, полностью уверенный в наших прекрасных отношениях.

      Бэкхён едва сдерживается, чтобы не скривить лицо от отвращения к этим словам. Он особо не вслушивается в речь Чанёля, только ловит какие-то фразы, что будто всё больше и больше пригвождают его, уменьшают и уничтожают. Втаптывают в этот дорогущий паркет.

      — И так как мои намерения серьёзны, то я бы хотел закрепить перед вами наши отношения, — подходит к растерянному омеге. Бэкхён заметно нервничает, фокусируя свой взгляд на нём и уже вслушиваясь в каждое слово. Нет, он точно ему вмажет, если этот придурок хоть на миллиметр приблизится к его лицу. Даже кулаки сжимает, что не укрывается от взгляда Чанёля.

      Горячее прикосновение к запястью и громкий щелчок отрезвляют. Пак широко улыбается публике, совсем не замечая в край шокированного Бэкхёна, что пытается хоть как-то уложить у себя в голове произошедшее. Тысячи щелчков вспышек оглушают, ослепляют, вгоняют в дикий ужас.

      Снимки сделаны, слова записаны на диктофон и сняты на камеру, всё услышано людьми, и теперь их нельзя взять обратно, отшутиться и притвориться, что всем послышалось и привиделось. Всё произошло в действительности, и Бён теперь официально партнёр Чанёля. От этой мысли ему становится плохо так, что немного кружится голова. Его публично присвоил себе незнакомый человек. Похитил с улицы, насильно заставил вести себя прилично и играть в любовь. Если бы кто узнал об этом, только вряд ли кому есть до этого дело.

      — Вы прекрасно смотритесь вместе.

      Бэкхён отходит от своих мыслей, когда слышит эту фразу. Он двигает рукой и ощущает на ней непривычную тяжесть. Сердце бешено колотится внутри, омега пересиливает себя и опускает взгляд, пошатываясь от увиденного. Второй ладонью обхватывает металлический чёрный браслет, до конца не веря, что он надет на нём.

      — Нет, — шепчет, мотая головой. — Нет-нет-нет.

      — Так вот почему сегодня тут ходила пресса, — говорит на фоне чей-то грубый голос. — Такого красавца скрывал от нас.

      Шум и гам, стоящий после громких речей, отходит на задний план. Бэкхён уже даже не слышит Сехуна, что толкает его в плечо, дабы тот спустился к Паку. Омега дышит через раз, продолжая сжимать эту чёртову побрякушку, ощущая, как внутри вмиг опустело. Понимая, что он дышит через раз. Задыхается. Едва О успевает вновь дотронуться до него, как Бён убегает.

      Бежит подальше от этих зажравшихся альф, которым такое нравится. Которые нахально улыбаются и довольно пожимают руку Чанёлю за такой шаг, ведь Бэкхён — омега, и альфа так удивительно смог застегнуть ему ошейник и прицепить на поводок, заставив полюбить себя и ходить рядом, влюблённо глядя.

      Застегнуть ошейник — затолкать силой в машину и связать руки, поместить у себя в доме и приставить охранника, чтобы не сбежал. Прицепить на поводок — грубо заставлять с помощью Сехуна идти в салоны и приводить себя в порядок перед очередной встречей, волочь за запястье, сжимая до синяков и грозить пальцем выполнять свои требования. Всего практически четыре дня прошло, а Бэкхён чувствует себя отчего-то таким сломленным и не ждущим уже ничего.

      Он пытается и делает жалкие попытки, барахтаясь на самом дне без капли воздуха. Понимая, что задыхается, но упёрто веря в какое-то маленькое и светлое лучшее, угасающее с каждой секундой его дальнейшего падения в пропасть. Чуть ли не в ту известную Марианскую впадину. Или даже глубже. А Чанёль словно самое страшное чудовище, ужаснее акулы, плавает около него и выжидает, пока его добыча окончательно опустит руки и примет поражение.

      Он попал в ловушку.

      В ловушку, из которой выбраться ему поможет только сам охотник.

      Ледяная вода отрезвляет разум, и Бэкхён более осознанно смотрит на свои покрасневшие пальцы. Набирает в ладони воду и умывается, тут же опираясь о раковину и смотря в свое отражение. Хуже не увидишь: размазанная подводка, мокрые передние пряди волос, взгляд полный страха и ужаса, неестественно скривившиеся губы. Он на грани истерики.

      Бьёт браслетом о кафельную раковину, но позорно всхлипывает. Ударяет так сильно, что отдаёт в руку, проходится острой болью по всему телу. Ему хочется заплакать, но единственное на что хватает сил — сползти вниз на кафельный пол и прикрыть глаза рукой. Словно ударили под дых, в живот, в голову, будто избили так, что всё тело покрылось синяками.

      Убили.

      Так унизительно.

      Чанёль застаёт его таким, распахивая дверь. Он выглядит довольно взволнованно, даже дышит чаще. Испугался, что Бён сбежал? Или он так переживает за его состояние сейчас, зная, что это значит для омег? Пак мотает головой, отбрасывая оба вопроса и оставляя их без ответа. Бэкхён впервые предстает перед ним таким разбитым. Таким слабым.

      Это дикий контраст с тем Бёном, которого он видел буквально несколько минут назад.

      Он приседает рядом, пытаясь отодвинуть его руку от лица. Но Бён упирается, стискивая зубы.

      — Какой же ты мерзкий, — выдаёт омега трясущимся голосом. Чанёль сглатывает, тяжело вздыхая. Он вновь пробует убрать ладонь от лица Бэкхёна, и в этот раз не чувствует сопротивления. Бён сидит, облокотившись о раковину, его взгляд такой усталый, надломленный, что сердце Пака ёкает. — Нравится тебе, да? Доставляет удовольствие всех на колени перед собой ставить? — только в Бёне почему-то даже в таком состоянии остаются силы сказать что-то колкое.

      И почему-то больше всего униженным себя чувствует Чанёль.

      Он переступил через своё воспитание, через свои чувства, чтобы совершить такой поступок. И ради чего? Ради того, чтобы отец был доволен. Такой жалкий. Он по наитию берёт его руки, сжимая всё ещё холодные от воды пальцы.

      Что сказать? Кто бы знал. Но и просто закрыть на это глаза совесть не позволяет.

      — Я не хочу и не буду злоупотреблять этим, — начинает Пак, кивая на браслет. — Да я вообще не буду к нему прикасаться, только не пытайся его снять, хорошо? — Бэкхён безразлично хмыкает. — Ты нужен мне, — сердце омеги пропускает удар, — чтобы моя компания стала лучше, — а окончание разочарованием царапает душу. — Давай сотрудничать, и всё будет нормально.

      — Гнида.

      — Бэкхён, — сильнее сжимает его ладошки альфа. — Ты понимаешь, что я говорю? Войди и в моё положение, блин. Я понимаю, что творю какую-то дичь, но стараюсь относиться к тебе благосклонно. Мне и самому не хочется это всё играть перед публикой, но иного выхода просто нет.

      Он пытается придумать себе какую-то отговорку, увидеть в своём поступке что-то адекватное, но спотыкается об осознание, что альфа — непросветный идиот. И ему нет никакого оправдания. Бэкхён отворачивается, ощущая, что Пак большими пальцами утешающе водит по тыльной стороне его ладоней. Скорее на нервной почве, судя по его обеспокоенному взгляду.

      — Бэк…

      — Заткнись.

      Сказал, как отрезал, и Чанёль принимает своё поражение.