— Дурацкая железяка, — пыхтит Бэкхён, пытаясь расковырять задвинутый проём для ключа. Он ведь открывается только по секретному коду, который ввёл этот противный до боли Чанёль. Прошла глупая и скучная неделя, за которую Бён то и делал, что бил этот браслет обо все предметы вокруг, засовывал невидимки, украденные у служанок, спички, чуть ли не ватные палочки, что хоть как-то подцепить эту задвижку. Но всё тщетно, а дни всё летят и летят.

      В тот вечер оправиться от потрясения омега так и не смог. Словно в каком-то тумане происходили все дальнейшие действия. Он даже не помнит, как дошёл до постели и рухнул прямо в одежде на неё, желая заснуть и проснуться опять в своей скромной комнатушке. Либо вновь тем утром перед званым вечером, думая, что это лишь очередной кошмар.

      Пак всю неделю постоянно на работе и приходит под вечер, насильно заставляя Бёна ужинать с ним, и так мило интересуется, как у него прошел день и как он себя чувствует. Омеге только и остаётся гнусно молчать и испепелять его взглядом, желая проткнуть его шею вилкой, желательно даже десятком вилок. Эта его идиотская улыбка и такой тёплый бархатистый голос — такое двуличие, которое показывается он только тогда, когда Бэкхён не выводит его из себя и делает так, как желает альфа.

      Хоть он тогда и пытался оправдаться, пытался загладить вину, однако на следующий же день вёл себя как обычно, будто ничего не произошло. И Бэкхён понял, что в нём ни капли сожаления, ни капли искренности, а какая-то идиотская показуха. Только смысла этого всего он так и не может найти: всё равно омега не взглянет на него под другим углом, как бы тот ни старался.

      — Господин приехал, сказал, чтобы вы подготовились к ужину, — стучит горничная в дверь и говорит это уже привычным тоненьким голосом. Бён кривится, ведь пугается до холодного пота. Он тут тайными делами занимается, и внезапное появление Чанёля совсем не к месту.

      — Скажи этому господину, что мне абсолютно плевать, — отвечает ей громко Бэкхён и слышит удаляющиеся быстрые шаги. Конечно, после такого послания от девушки альфа точно придёт сюда и за шкирку вытащит его к столу, ведь знает, что Бён объявил сразу же после того вечера голодную забастовку. А терять презентабельность своего живого партнёра Паку точно не хочется. — Ну же, — закусывает губу и задерживает дыхание, когда тонкое лезвие от бритвы уже подцепляет краешек и отодвигает на считанные миллиметры задвижку. Только радостную небольшую победу обрывают громкие шаги и едва слышимый запах Чанёля.

      Бэкхён закидывает лезвие в карман и выдыхает, когда заслонка падает обратно на свое место до того, как дверь широко открывается и за ней показывается сам Пак. Он выглядит довольно уставшим, и его лицо совсем не скрывает желания, чтобы Бён сейчас с ним не спорил и пошёл мирно ужинать. Он оглядывает комнату и останавливается взглядом на аккуратных руках, пальцами которых нервно перебирал омега.

      — Всё хорошо?

      — И для чего ты интересуешься? — щурит глаза Бэкхён и поднимается, сам не зная почему. Отряхивает демонстративно пижамные штаны, специально чтобы потянуть время, и обходит альфу, удивляя своим спокойствием.

      — Видимо, сегодня луна не в той фазе, что из тебя не лезут едкие словечки, — решает зацепить его Чанёль, садясь напротив и задвигая свой стул, чуть слышно скрипя ножками о паркет. Бэкхён усмехается и хватает ложку, ведь на ужин какой-то уж очень ароматный суп. Он не может сопротивляться ноющему желудку, который видел еду только рано утром. Истинную причину, а именно то, что у него есть возможность сбежать, он конечно говорить не будет, поэтому лишь пожимает плечами на слова Пака.

      — Если ты перестанешь издавать звуки, то я и не произнесу их совсем, а то ты нарываешься, — отвечает размеренно он и отхлёбывает суп, замечая вскинувшего брови Чанёля, тоже приступившего к еде.

      — Через три дня презентация на открытом воздухе планов на будущее нашей компании. Там будут практически только главы отделов и наших дочерних компаний, а также мои родители, которые продолжают следить за твоим поведением. Точнее, отец, матери на тебя всё равно, — решает уточнить, отправляя ещё одну ложку в рот. — Так вот, к чему я клоню. Ты будешь там присутствовать. План такой: сначала выступаю я, ты будешь стоять чуть позади со всей охраной и прочее, а потом мы сядем в первый ряд, чтобы послушать доклады остальных. Желательно свое «я» не показывать, потому что я буду занят записыванием важных проблем и каких-то идей, так что побудь паинькой, как сегодня, хорошо?

      И опять его слащавая улыбка, в которой так и скользит сплошная фальшь.

      — Ну ты и скотина, всё же, — шепчет Бэкхён, но до Чанёля долетают его слова, и он смеётся. — Придурок.

      — Все вокруг только и пишут про тебя статьи, пытаясь выискать информацию про такого красивого омегу. Как жаль, что они не слышат, как ты на самом деле ведёшь себя.

      — Завтра услышат, — идеально опуская для себя слова про свою внешность, отвечает Бён.

      — Только посмей.

      Бён неопределённо ведёт плечами, продолжая есть. Для Чанёля такие вещи очень щепетильны: Бэкхён может всё и ничего одновременно. Сегодня у него есть настроение собачиться, а завтра он может за целый день ни слова не сказать, занимаясь какими-то однообразными делами.

      От такого ответа он замирает на несколько минут, глупо смотря на то, как быстро закидывает в себя еду омега. Тот замечает на себе его взгляд только тогда, когда кидает громко ложку в тарелку и откидывается на стуле, выдыхая.

      — Что?

      — Ничего.

      Бэкхён непонимающе сводит брови, а Пак возвращается к трапезе. У этого альфы точно какой-то сдвиг по фазе, иначе его поведение не объяснишь. Чанёль же не понимает, почему ему за этот короткий промежуток времени начало приносить удовольствие возвращение домой.

      Наверное, потому что появился Бён, который каждый день разный. У которого припрятана куча фраз, идеально обзывающих альфу в определённой теме разговора. Здесь он придурок, потому что ведёт себя как-то глупо, а здесь конченая мразота, когда в очередной раз говорит то, что не нравится Бэкхёну. Заставляет его что-то делать.

      Бён, который сейчас сидит напротив, сложив руки на груди, и выглядит слишком уж по-домашнему: в широкой пижаме и с растрёпанными волосами. Только вот выражение его лица не сильно дружелюбное. Если бы они познакомились не в таких обстоятельствах, то вполне могли бы дружить, но сейчас хотя бы просто адекватно общаться с омегой — это что-то из невозможного.

      «Дружить? Чанёль, ты опять забываешься», — останавливает он себя, неосознанно ударяя себя ладонью по лбу.

      — Правильно-правильно, я бы ещё сильнее ударил. Всё равно мозгов ноль, — и надо же ему обязательно что-либо вставить на любое действие альфы. Это сразу же разрушает какую-то повисшую странную атмосферу, странные мысли. Всё возвращается на круги своя.

      — Слушай, иди уже, если закончил.

      — Ничего себе, — всплёскивает руками Бэкхён, тут же дёргаясь вперёд и облокачиваясь о стол. — Отпускаешь меня? За что такое снисхождение? Обычно заставляешь сидеть тут до самого конца.

      — Ты можешь просто молча поднять свою задницу и уйти, а не начинать паясничать?

      — Простите, мой повелитель, что позволил себе хоть слово вставить, — он встаёт, продолжая опираться о стол. Чанёль следует за ним, резко приближаясь к его лицу. Бэкхёну приходится поднять взгляд.

      — Ты меня специально выводишь, просто так начиная нести всякую ересь.

      — Интересно, когда твоё терпение лопнет, вот и всё, — выдыхает Бён, перевирая эмоции альфы. Уж слишком его лицо отражает все мысли.

      — Оно уже на пределе. Но ты этим ничего не изменишь, если думаешь иначе. Ты всё равно будешь жить здесь и делать то, что я скажу, — хватает его за подбородок, притягивая чуть ближе. — И не заставляй меня повторять то, что я говорил тем вечером. Я сделаю все, даже если придётся переступить через себя.

      — Чёртов папенькин сынок, — шипит Бён и хватает его за запястье, сжимая. — Убери свои руки.

      И Чанёль тут же отпускает, присаживаясь обратно. Бэкхён шумно дышит, отталкиваясь от стола и выходя из-за него. Он со всей силы задвигает стул, громыхая им на всю кухню, и выходит в коридор, до ванны, запирая дверь. Чтоб его черти побрали. Как же этот Пак бесит!

      Сейчас хочется успокоиться, возможно, утопиться, точнее, утопить Пака. Но лучше успокоиться. И почему-то ванная в этом всегда помогает лучше всех. Тёплая вода с какой-нибудь ароматной пеной, а после сразу спать. Больше в этом доме заниматься и нечем. Он нервно стаскивает с себя штаны, включая попутно чуть горячую воду. Откидывает пижаму в сторону и слышит тихое лязганье.

      Лезвие.

      — Точно. Я могу попробовать ещё раз, — шепчет он себе под нос, проверяя закрыта ли дверь и подползая на коленях к металлической пластине, подбирая её аккуратно пальцами. Забывает про открытый кран, фокусируя всё своё внимание на маленькой железяке, которая может стать ключом к свободной жизни. — Давай же, — острый край опять подцепляет задвижку, отодвигает её на практически пять миллиметров, но та так резко захлопывается, что Бэкхён от испуга царапает себе пальцы и едва дышит, смотря на кровь на подушечках пальцев. — Чёрт.

      Всё это так напоминает ему те времена, когда умерла бабушка. Когда её квартиру забрали из-за долгов, а парень слушал эти громкие стуки в дверь, выламывающие её с корнями, и сидел в ванной, схватившись за волосы. Когда он так же держал в дрожащих пальцах тонкое лезвие и много раз замахивался над своим предплечьем, после опуская его и сдаваясь, так и не решаясь резануть.

      Один раз получилось. Острый край прошёлся по нежной коже, и кровь быстро и аккуратно текла по руке, капая на холодный кафель. Только она также быстро останавливалась из-за того, что порез был небольшой и совсем неглубокий, словно поцарапала кошка. И от своей слабости, Бён выл и плакал, содрогался в рыданиях и откидывал это лезвие куда подальше, слыша этот слабый звон.

      Махнув головой, Бэкхён только с третьей попытки Чанёля услышал его стуки в дверь, словно дежавю, а после прозвучала тихая и непонятная фраза. Через мгновение дверь щелкнула, и альфа, поджав от злости губы, зашёл. Он явно хочет что-то сказать по поводу браслета, задвижку которого он сам захлопнул, получив уведомление. Но взгляд падает на кровь на пальцах омеги, и альфа остывает, подходя ближе.

      — Блять, что ты здесь делаешь?

      — Тебе какое дело? — кидает Бэкхён и продолжает размазывать кровь по подушечкам пальцев.

      Чанёль переводит дыхание.

      — Я повторю, может ты не понял, — присаживается и вынимает пульт, на маленьком дисплее которого стоит восклицательный знак и указано место, откуда поступил сигнал. — Что ты здесь делаешь?

      — Может это ты настолько тупой, что не понял?

      — Я видел твои кучи попыток открыть задвижку у скважины для ключа, но не думал, что ты такой целеустремленный. Я тебя по-человечески попросил угомониться и не трогать этот ёбаный браслет. Но нет, ты продолжаешь свои коварные провальные планы, раздражая меня всё больше.

      — Хочу тебя удивить, но мне глубоко похуй, — всплёскивает руками Бэкхён и поднимается, а следом за ним и Чанёль. — Я не соглашался, чтобы ты меня как собаку на цепь садил. Долбанулся в край.

      — Откуда кровь? — серьёзно спрашивает Пак, резко переводя тему. Его уже просто достало всё это. И так день был до ужаса тяжёлый перед долгожданными выходными, так его ещё надо было добить Бёну. Неугомонный омега, чтоб его.

      — Из-за того, что лезвие отлетело.

      Чанёль переводит взгляд вниз и видит лезвие от бритвы, вздыхая.

      — Зато не будешь делать то, что нельзя. Везде есть свои плюсы, — Бэкхён молчит и вытирает руку о пижамную футболку, но Пак прерывает эти действия, поднося его ладонь под струю горячей воды и смывая уже чуть засохшую кровь с пальцев, хоть вещь спасти от этой злой участи и не удалось. Бён протяжно мычит, хмурясь. Больно. — Думай головой, когда что-то делаешь.

      — Нашёлся советчик, — нервно отвечает он, вытирая руки о полотенце, ещё раз осматривая небольшой порез. Кровь противно снова появляется на коже, и омега хмурится, слизывая её.

      — Дай сюда, — кивает на его руку, доставая из небольшого шкафчика аптечку. Бэкхён упрямо стоит на месте, глядя как альфа раскрывает чемоданчик, доставая оттуда бинты. Смотрит на рулон как-то долго и откладывает его, отдавая предпочтение пластырю и маленьким ножницам. Подходит к Бёну и гипнотизирует его ладонь, намекая, чтобы тот вытащил ту из-за своей спины.

      — Иди лесом.

      — Бэкхён.

      — Чего сразу добреньким сделался? Я сказал тебе свалить.

      Чанёль со всем напускным спокойствием решает положить ножницы на край раковины. От греха подальше. Свободной рукой пытается вытащить спрятанную руку, но Бэкхён, чёрт возьми, не в меру какой-то сильный. Упорствует и не дает обработать свой дурацкий палец, рана на котором из-за воды опять начала кровоточить. Пак не понимает, что плохого просто принять его искреннюю, чуть-чуть, доброту? Он всё же разгибает чужую руку и подносит ближе к себе, зубами откручивая крышку у перекиси водорода. Лишний раз обработать не помешает.

      Выливает с добрую половину небольшого флакончика, слыша, как капли, стекая по пальцам, падают на кафель, а Бэкхён шумно дышит, недовольный всем этим. Прислоняет ватный диск и вытирает шипящую кровь, а после тут же налепливает пластырь, оставляя один липкий край. Разрезает его на три части и идеально оборачивает вокруг пальца, прикрепляя пластырь, кажется, на целую вечность.

      — Постарайся не мочить.

      — И без твоих наставлений справлюсь.

      — А это я забираю, как и все режущие предметы из ванной, — наклоняется, подбирая тонкое лезвие и осматривая его с двух сторон, видя, как на краях металл погнулся, когда Бэкхён пытался им вскрыть свой браслет.

      — Ага, исчезни вместе с ними.

      — Слушай, — останавливается около двери, только схватившись за ее ручку. Его брови нахмурены, а губы поджаты.

      — Это ты послушай, — кидает в ответ Бэкхён, подбирая пижамные штаны и сжимая их на груди. — Я буду продолжать говорить то, что хочу. Делать то, что хочу, потому что ты свихнутый на всю голову. Психопат и идиот, каких только поискать стоит, — тычет в него пальцем, слыша, как неровно звучит его голос. — Тупое отродье, ебнутый альфа, который перед собой не видит никаких преград и чужих чувств. Плюёшь на чьи-то жизни ради своей выгоды. И я не сдамся, понял? Хоть руку сломай этой железякой, — трясёт браслетом, — хоть им же током бей. Ты подлая скотина для меня, ясно? И я не устану это повторять. Не надо прикидываться таким хорошим и светлым.

      Под конец голос совсем хрипит, и Бэкхён понимает, что плачет, ощущая влагу на своих щеках. Проводит ладонью по лицу, утирая слёзы, и всхлипывает несколько раз подряд, содрогаясь. Он старается сдерживать себя и не поддаваться эмоциям, но почему именно сейчас позволил себе второй раз расплакаться, да ещё и на глазах у Чанёля. Позорище. Тот же совсем не смотрит на него, уставившись взглядом в тумбочку под раковиной и что-то быстро обдумывая.

      Пак понимает, что поступает ужасно, когда видит его слёзы. Прямо как неделю назад. До этого Бэкхён щетинился и вот так кидался обидными фразами, от которых альфа просто бесился и не мог заметить самого очевидного, казалось бы, для всех. Лучшая защита — это нападение. Чанёль тяжко вздыхает и закрывает лицо руками, тут же убирая их и хлопая себя по щекам. Он согласен, что своими действиями настраивает против себя омегу ещё больше, а это чревато в дальнейшем большими последствиями. Как снежный ком.

      Однако он трясёт головой и выходит из ванной, громко хлопая дверью. Нельзя поддаваться каким-то странным эмоциям, которые в последнее время часто начали преследовать его, когда от этого зависит практически всё в его жизни.

      Бэкхён обессиленно падает обратно на холодный кафель. Хочется избить себя за такую очередную слабость. Аж ненависть к самому себе гложет.

☆☆☆

      Весь оставшийся вечер, а в последствии и полдня следующих они метались друг от друга по дому, стараясь не сталкиваться. Ещё и, как назло, эти два дня Пак выходной, поэтому не уйдёт и не облегчит хоть немного страдания омеги, которого вдобавок напрягает Сехун, продолжающий ходить за ним по пятам. Его ярко выраженный аромат апельсина уже пропитал всё вокруг и так давит на виски, что Бён не успевает глотать обезболивающее пачками, как голова снова начинает трещать.

      Он присаживается на широкий диван в гостиной и щёлкает пультом, включая плазменный телевизор. Хоть как-то отвлечься от всего этого дерьма. Пожалуй, это единственный способ. Засорить голову тупыми телешоу или драматичными сериалами с постоянно одним и тем же предсказуемым сюжетом. Девушка на экране плачет, утирая слёзы бежевым платком, когда как за её дверью кричит истеричка-свекровь про то, какая она ничтожная и не имеет право быть с её сыном.

      Хуже этого сценария может быть только сценарий жизни Бэкхёна. Он усмехается совсем невесело, мысленно говоря, что если бы она только посмотрела, в какой заднице он сейчас, то перестала бы плакать вмиг, смеясь над ним и унижающе тыча пальцем. Омега закидывает ногу на ногу и скучающе облокачивается локтем о подлокотник, стараясь погрузиться в эту слезливую сцену, а не впускать в голову мысли о побеге.

      Взломать браслет у него не получится никогда. Он просто останется в один момент без пальцев или без руки, если Пак решит пережать его запястье в отместку. Выбраться из дома — невозможно. Везде этот О, который при малейшем движении не так толкает его грубо в плечо и предупредительно сводит к переносице брови.

      Не жизнь, а сплошное тюремное заключение.

      Но даже в такой безвыходной ситуации он продолжает твердить Паку, что сможет от него улизнуть. Не имея ни малейшего понятия как. Наверное, это уже становится просто словами в воздух, а не угрозой. Бэкхён кривится и мотает головой. Хватит думать об этом. Он пришёл сюда расслабиться, а не заниматься самобичеванием.

      Спустя час монотонных и неинтересных диалогов, а также фальшивых, якобы разбивающих сердце сцен, Бэкхён улавливает усилившийся аромат малины, волнуясь, что Чанёль идёт сюда. Даже дыхание учащается, а ладони потеют. Чутье не обманывает, когда альфа входит в гостиную, присаживаясь на другой конец дивана, и перехватывает пульт, тут же выключая телевизор.

      — На самом интересном, — возмущается театрально Бэкхён, дабы показать, что он был действительно увлечён просмотром. А не смотрел бездумно в телевизор, замечая только мекающие эмоции актёров, но не улавливая ни единой сказанной фразы. — Включи обратно, — подаётся вперёд, чтобы выхватить пульт, но Пак отклоняется, ловя его за запястье, и омега в испуге останавливается слишком близко к его лицу, удивлённо хлопая глазами.

      — У меня к тебе серьёзный разговор, так что твои сопливые сериалы могут подождать.

      Он и сам тушуется, отпуская тонкое запястье и давая Бёну отскочить обратно в свой угол дивана и сложить руки на груди, закрываясь от Чанёля во всех смыслах.

      — Послезавтра презентация, я говорил вчера ещё. И тут такое дело… — альфа глядит немного виновато, протягивая несколько бумажек, которые Бэкхён даже не заметил. — Тебе придётся сказать несколько слов. Это будет заключительной неофициальной речью, где ты пригласишь всех на ежегодный благотворительный вечер от своего, подчеркну, лица.

      Бён смотрит то на бумаги, то на альфу, переваривая информацию.

      — Надеюсь, что это благотворительный вечер не в честь поддержки таких животных, как ты, — выхватывает у него текст и быстро пробегается глазами. Написано здесь добрых две с половиной страницы с кучей воды, которой позавидовал бы Толстой, и какими-то глупыми шутками. Вечер, слава всему, создан для поддержки малоимущих, а не каких-нибудь бизнесов этих придурков. Только вот в графе полов получателей не указаны омеги. Конечно, с какого хера они там значиться будут? — С чего ты взял, что я буду учить эту херню?

      — Наверное с того, что ты должен, — подчёркивает голосом, — учить эту херню.

      В полном шоке подняв брови от такой уверенности альфы в себе, Бэкхён выдыхает и вновь пробегается по тексту. Чанёль хочет его подцепить фразой аля: «Читать-то в школе, надеюсь, научили?». Но одёргивает себя, дабы не распылять омегу. Тому только дай повод, как говорится. Молчание затягивается на добрых пять минут. Либо у Бёна закончился словарный запас для такого события, либо он, наоборот, тщательно продумывает свою наполненную недовольствами и матами речь, которая вот-вот обрушится на Пака.

      — Не буду тебя ущемлять в просмотре своего любимого сериала, — включает на телевизоре звук альфа спустя ещё минут десять тишины. — Ты всё понял, так что нет смысла тут сидеть и ждать, пока ты вспомнишь, как говорить, — Бён резко сжимает края бумаги, сминая их. Его руки мелко подрагивают, что не укрывается от взгляда Чанёля. Неужели настолько злится?

      На деле Бэкхён сейчас с ума сойдёт из-за удушающего запаха Чанёля, который он инстинктивно жадно вдыхает, сам не зная почему. Он внезапно стал более ярким и выраженным. Этот приторный аромат сводит горло, но он не может перестать его вдыхать, судорожно кидая взгляд на стоящий на столе календарь. Через две недели у него течка. Просто прекрасно. Словно ещё одно дерьмовое дополнение к этому всему. И что самое ужасное — апельсиновый аромат Сехуна ему по боку, а от Пака голова кругом, и это удручает куда больше.

      — Бэкхён, — имя из уст альфы заставляет его вынырнуть из странного состояния и вопросительно поднять взгляд. Такой растерянный. — Приём. Что с тобой? Мозг отключился? Правда там поди только весь словарь матов, больше ничего полезного.

      — Очень смешно, — щетинится омега, опуская бумаги себе на колени и недовольно кривясь.

      — Будь добр выучить это всё к завтрашнему утру. Я поручу Сехуну проследить за всем этим, так что…

      — Я понял, — откидывает свои три листочка на стеклянный прозрачный стол впереди и облокачивается о спинку, складывая руки на груди. — Можешь валить, если больше сказать нечего.

      Чанёль удивлённо вскидывает брови, застывая. Уж слишком быстро тот согласился, но всё неважно, если Бэкхён и правда сделает то, что ему поручили. Альфа поднимается с дивана, повторно кидая взгляд на не шевелящегося, даже не моргающего омегу. Бэкхён застыл в одной позе, сидит как-то чересчур напряжённо. Он подходит к коридору, вновь смотря на него и не замечая и малейшего изменения.

      Странно. Очень странно.