После того, как поплачешь перед сном, голова на утро раскалывается до ужаса сильно. Бэкхён просыпается, ощущая, как ломит внутри головы, давит, пульсирует. Он недовольно мычит и переворачивается на другой бок, еле как размыкая глаза — хочется поспать ещё немного, но перед этим лучше выпить таблетку, чтобы потом встать не как в воду опущенный. Омега протягивает руку, перекатываясь к противоположному краю и только сейчас замечает на себе чужую толстовку.

Боль как рукой снимает. На смену ей приходит шок.

Он резко садится в кровати, оттягивает рукава толстовки, подносит ткань к носу, вдыхая до сих пор стойко держащийся аромат малины. Чёрт, он и забыл даже, что вчера было-то. Точнее, он помнит, как смог себя пересилить и рассказать то, что тревожит уже давно, а дальше всё как в тумане. Внезапно переводит взгляд на ноги: всё те же родные пижамные штаны, которые он надевал вчера. Приподнимает кофту: футболка на месте.

Как он вообще оказался в свой комнате?

Бэкхён понимает лишь то, что уснул ещё там, на улице. Кто его сюда-то доставил? Чанёль?

Мотает головой в разные стороны, пытаясь стряхнуть небольшое стеснение от осознания того, что он так просто отключился и позволил себя куда-то отнести. Уму непостижимо! Бэкхён, ты совсем расслабился и потерял бдительность. Взгляд перемещается на часы на тумбочке: уже половина двенадцатого, а ощущение будто сейчас только шесть утра. Странно, что его не разбудил Сехун.

Встав на прохладный пол, Бён тут же вспоминает о голове: острая боль пронзает шею и уходит в затылочную часть. Тяжко вздохнув и немного размявшись, он открывает верхнюю тумбочку, выуживая пакет с таблетками. Опять эти кучи стандартов со странными названиями, но два из них он уже запомнил: одни от течки, вторые от боли. Даже немного смешно, что вся его жизнь умещается в потребность только этих двух лекарств.

Заглотив таблетку и запив её водой, омега тихонько подкрадывается к двери и несмело берётся за ручку. Аккуратно приоткрывает её, выглядывая в пустующий коридор, где стоит абсолютная тишина. Как-то неудобно сейчас встречаться с Паком, неудобно смотреть ему в глаза и вообще неуютно вспоминать вчерашний разговор. Всё вывалилось само собой, не успел даже осознать, как одно слово потянуло за собой остальные, с каждым разом сбрасывая будто по мешку с цементом с хрупких плеч.

— Доброе утро, — голос альфы пугает так, что Бён подпрыгивает на ступеньке лестницы, сильнее хватаясь за перила. Чанёль, стоя внизу, сверкает своей шикарной улыбкой и кивает в сторону кухни. — Только хотел идти тебя будить. Уже почти полдень.

Бэкхён хмурится и сомневается в том, что нужно идти завтракать. Может, лучше уйти обратно и запереться в комнате? Только вот приятный аромат еды заставляет живот заурчать, и парень, стыдливо опустив голову, сдаётся природному зову. Совсем незаметно прокравшись в кухню, чтобы не привлекать лишнего внимания, омега быстро садится на своё место и уныло теребит толстовку, тут же заливаясь краской. О ней-то он и забыл.

— Уже у Чанёля вещи крадёшь? — входит в комнату Сехун, отпивая своё утреннее кофе. Он вскидывает одну бровь и обходит стол, проходя к излюбленному холодильнику, откуда идеально открывается вид сразу на двух людей перед ним.

— Засунь свой язык себе в задницу, заебал, — всё же отвечает ему Бён, хотя решил сначала молчать, складывая руки на груди и откидываясь на спинку.

— Это я ему дал её, потому что на улице вчера было прохладно, — спокойно объясняет Чанёль, разливая вкусный крепкий чай. Он уже и забыл, когда последний раз готовил себе еду. Немного непривычно. Всё стало непривычно с появлением Бэкхёна.

— На улице? — щурит глаза О, не припоминая, чтобы ему говорили сегодня подчинённые о том, что альфа уходил с территории дома вместе с омегой. — Что-то ты мне не говорил, что вы куда-то пойдете. Отправил меня спать, а сам дальше жизнью активной живешь? — даже обижается, дуя губы.

— Вообще, я и не думал, что Бэкхён придёт, — омега ведёт плечами, стыдливо признавая, что отчасти обидел Пака этим. — Я был один во дворе, — спокойно произносит, насыпая сахар в свою чашку. — Да и ничего такого бы не случилось, если честно. За столько времени пришла пора доверять Бэку в этом деле, — омега резко поднимает взгляд от приземлившейся перед ним кружки с горячим напитком. Доверять? Такие громкие слова. Неужели это так просто сделать?

Сехуну и самому не нравится эта фраза, отчего он хмыкает и даже фыркает, отпивая остатки своего кофе. Однако препираться он не хочет, всё воля Чанёля. Нет так нет, он не станет тут из-за какого-то Бэкхёна разбираться в адекватности слов Пака. Альфа вообще странно выглядит, светится весь, в отличие от смущённого омеги. У него складывается ощущение, что он что-то упустил из виду в какой-то момент.

— Ладно, я пойду, там нужно одну камеру проверить, — больше для себя, чем для них, произносит О и выходит скорее в коридор, оставляя в кухне и все свои возникшие за доли секунд мысли. Бэкхён вздыхает и отпивает чай, хватая горячий бутерброд. Правда, не рассчитывает того, что он действительно очень горячий, поэтому быстро кладёт его на стол и дует на подушечки, шикая. Чанёль всё это время не сводит с него взгляда.

— Забыл предупредить, что они только из духовки, — спохватывается он, понимая, что смотрит на омегу довольно долго и пристально. Бён кивает и вновь берёт бутерброд уже аккуратнее. — Можешь толстовку не возвращать, — так, невзначай, произносит, хотя в голове гудит мольба о том, чтобы омега оставил эту кофту себе в самом деле и носил её как можно чаще. Ему так идут вещи на пару размеров больше, он становится миниатюрным и милым.

— Я забыл снять, — бубнит себе под нос Бэкхён, откусывая немного и вновь шипя себе под нос: горячие помидоры — самое ужасное испытание в жизни. — Как я вообще добрался до комнаты? Ничего не помню после того, как… — прокашливается, давая понять, что он имеет в виду. — У меня такое ощущение, будто я отключился.

— Так и было. Ты уснул. Я тебя отнёс в комнату. Не переживай, я ничего не делал, правда. Просто положил и вышел, всё, — отмахивается руками и смотрит так честно и искренне, что у Бэкхёна нет желания говорить что-либо плохое и неуместное в его адрес. Чанёль и правда хороший человек. И тёплый, и вкусно пахнет, а ещё у него такие сильные руки. Бён в самом деле бьёт себя по голове, отгоняя эти тупые мысли. Боже, о чём он только думает!? — Что-то не так?

— Всё в порядке, — кидает сухо в ответ и вновь закрывается от альфы, как тому кажется. Поза, сгорбленная спина, выражение лица с поджатыми губами и нахмуренными бровями — всё в нем сейчас говорит о том, что Бэкхён не хочет продолжать диалог и желает забыть произошедшее вчера, как страшный сон.

— Прекрати замыкаться, Бэк.

— Я не замыкаюсь.

— Ты замыкаешься. Ты снова сейчас что-то подумал, надумал и закрылся от меня.

— С чего ты решил вообще? — пытается искусно врать и сделать невозмутимое выражение лица, хотя внутри всё пылает от волнения, от страха, что, правда, он опять избегает всего на свете. — Я… Не лезь ко мне в душу.

— Опять, — вздыхает Пак. — А я хочу. И буду.

— А я сказал, что не хочу, — продолжает препираться словно ребёнок Бэкхён, дуя губы и хмурясь.

— То, что ты говоришь, совсем не сходится с тем, чего ты действительно хочешь, — говорит Чанёль, внутренне стараясь сохранить спокойствие.

— Откуда тебе знать вообще? Ты что, меня насквозь видишь? — и Пак смотрит так, что Бэкхён вдруг сомневается в отрицательном ответе на свой вопрос. — Всё, что ты хотел узнать, ты узнал. Чего тебе ещё надо?

— Тебя надо. Настоящего. А не вот такого Бэкхёна, который постоянно живёт в своём мире и не хочет идти на контакт.

— Я не хочу с тобой общаться, чего непонятного? — вдруг выдаёт Бён, а в голове проскальзывает мысль: хочу, на самом деле. И от неё становится вмиг дурно.

— Опять ты начинаешь, — сдаётся всё-таки Чанёль, продолжая есть и не желая развивать разговор дальше. Что об стенку горох. Бён такой упёртый, что аж горит в груди от негодования. Он совсем другой, Пак знает это, он видел это уже столько раз. И альфа искренне не понимает, почему от него Бэкхён закрывается. Разве он хоть раз заставил его усомниться в себе? Ладно, заставил в первые недели знакомства, но он исправился и показал себя настоящего. — Дай руку.

— Чего? — омега уже закидывает в себя третий бутерброд, принимаясь за четвёртый. От нервов хочется съесть как можно больше.

— Руку давай, говорю.

Бён хмурится, но протягивает тонкую ладошку.

— Не эту, другую, — омега вконец теряется, давая руку, на которой уже почти привычной ношей висит браслет. Пара ловких движений, короткий писк и тот открывается, повергая Бэкхёна в окончательный шок. — Давно пора было снять эту херь, — вздыхает, откладывая браслет на край стола. Парень напротив же изумлённо потирает запястье, которое больше не сковывает железное широкое кольцо. Непривычно легко, свободно и так хорошо на душе.

— Ты опять пытаешься быть хорошим? — портя вдруг возникшую идиллию, спрашивает в лоб Бён.

— Любое моё действие воспринимается тобой как нечто плохое. Меня это уже конкретно раздражает, Бэкхён.

— Вдруг ты решил мне сейчас дать отдохнуть, а потом на другую руку наденешь. Кто тебя знает.

— Опять ты...! — досадливо восклицает, вставая из-за стола. — Скажи мне, почему ты видишь меня каким-то монстром? Я что, похож на него? Я тебе хоть раз что-то плохое сделал? В плане того, что я альфа, — в ответ лишь молчание. — Тогда ответь: почему? Как мне добиться, чтобы ты относился ко мне как к обычному человеку? Зачем тебе какие-то объяснения, почему я этого хочу? Разве, когда хочешь быть ближе с человеком, надо объясняться?

— Спасибо.

Голос омеги тихий, а голова вновь опущена. Чувствуя себя виноватым, Чанёль присаживается обратно на стул и грустно выдыхает. Он понимает теперь поведение Бэкхёна всецело, но сдерживать себя всё равно трудно.

— За что?

— За то, что браслет снял.

— Ты точно такой же человек, как и я. А эта херня, — подцепляет пальцами и кидает обратно на стол, — мне просто пришлось. Я побоялся, что ты правда в один момент сбежишь. Не знал, как ещё тебя остановить. И разговорами с тобой точно ничего не решишь. Даже сейчас всё в таком же подвешенном положении, если ты заметил, — тут же добавляет, внося ясность для омеги и разгоняя какую-то двойственность смысла, который он может надумать. — И те слова мои при нашей встрече. Я тогда раздражён был, немного напуган из-за этого поганого Ли. Всё смешалось, наговорил всякого. Но я так не думаю. Я серьёзно не такой человек, каким ты меня мог представить с первого взгляда. Я вообще особо-то и оружие в руках никогда не держал.

Аромат персика стал немного мягче, приятнее. Пак даже удивлённо вдохнул поглубже. Бэкхён улыбался. Так мило и невинно, смущённо прикусив губу.

Когда он улыбается, то сердце Чанёля останавливается на это мгновение, а взгляд бегает по его лицу, пытаясь запомнить каждую чёрточку. В какой момент Бэкхён стал так привлекать его внимание? В какой момент он открыл дверь в сердце альфы с ноги и начал раскладывать в нём вещи, как в своём доме? Такое ощущение, будто Бён всегда здесь был, всегда сидел напротив и волновал всё внутри Пака. Каждую клеточку заставлял трепетать. Неужели можно действительно так быстро влюбиться?

Поддавшись неведомому чувству, альфа протягивает руку, едва касаясь чужих холодных пальцев, практически спрятанных в рукаве толстовки. Бэкхён поднимает взгляд, который становится вмиг растерянным, непонимающим, что этим действием Чанёль хочет сказать. Пак же аккуратно сжимает чужую ладошку и сглатывает вставший в горле ком, собираясь с мыслями.

— Не хочешь снова вечером посидеть во дворе? Только не так поздно, конечно.

Бэкхён по-доброму усмехается, видя волнение в глазах напротив и даже некое подобие мольбы о согласии.

— В этот раз я не усну, поэтому еда точно должна быть, — Пак часто-часто кивает. — Из напитков я бы хотел что-нибудь сладкое… — Чанёль мысленно составляет список, продолжая кивать. — И это тогда я конфискую, — свободной рукой показывает на толстовку.

— Я же сказал сразу тебе не отдавать её обратно, так что она твоя.

Повисает опять молчание, но оно приятное, не гнетущее. Бэкхён почему-то думает о том, что не хочет, чтобы Чанёль убирал свою руку. Она такая тёплая и большая, согревающая его вечно холодные пальцы. Альфа неосознанно нежно водит большим пальцем, поглаживая, заставляя омегу чуть ли не приятно урчать. Это так необычно, незнакомо, так страшно. Он впервые позволяет кому-то до себя так дотрагиваться. Со своего разрешения. Обычно Бён увиливал от касаний, остерегался их, а после той ночи совсем закрылся ото всех. Пак же настырный, упрямый, как он сам, не лезет в душу, а врывается, прорывается сквозь все преграды, чтобы узнать, что у Бэкхёна внутри. Пытается открыть его, узнать получше, так нагло и без капли стеснения.

— Ты точно сдурел! — опять возникает вездесущий Сехун, ошеломлённо стоя у широкой арки, схватившись за сердце. Бэкхён тут же пытается выдернуть руку, но Чанёль упрямо отказывается отпускать, не давая и шанса О помешать. Тот трясёт небольшим пультом. — Ты зачем браслет с него снял? Я чуть не умер от страха, думал, что он тебя тут прикончил чем-нибудь, — переводит взгляд на их руки. — А, будешь его теперь за ручку водить? — улыбается криво, нервно усмехаясь.

— У тебя шило в заднице вечно всё портить? — тяжко произносит Пак, замечая, как чужое лицо тут же меняется в эмоциях. Сехун открывает и закрывает рот пару раз, возмущенно пыхтя. Значит, он тут переживает за любую упавшую волосинку с головы этого альфы, а тот так говорит про него.

— Значит, я всё порчу? Ну воркуйте дальше тут, Сехун-то больше не нужен в этом доме, — и скрывается вновь в коридоре, оставляя после себя шлейф недовольства и апельсинового аромата.

— Он всегда такой был, — усмехается Чанёль. — Его очень легко обидеть, — Бён смотрит на него, не понимая, почему Пак так спокойно говорит об этом. Или это он не понимает их взаимоотношений. — Однако твои слова на него действуют прямо противоположно. Ты говорил, и он злился, а не куксил лицо. Это удивительно, ведь Сехун довольно неконфликтный человек, — Бэкхён позволяет себе улыбнуться с описания совсем другого О, которого он ни разу не видел и, возможно, не увидит больше кроме этого случая. — Так всё в силе, да? — напоминает о своём вопросе про вечер, чтобы услышать ответ ещё раз, и не может не улыбнуться во все тридцать два, когда видит застенчивый кивок.

☆☆☆

Тёплый вечерний ветер нежно треплет волосы омеги, донося его прекрасный аромат до идущего позади Чанёля. Тот невольно делает вдох и расплывается в улыбке, следя за макушкой впереди. Да, он тащит всё сейчас в своих руках, загруженный по голову, но это стоит того, что Бэкхён согласился посидеть вновь с ним летним вечером во дворе и рассказать какие-то ещё подробности своей жизни, приоткрыть завесу тайн. Поудобнее перехватив сползающий плед, альфа не может налюбоваться какой же Бён красивый. В падающем свете алых лучей заходящего солнца он неотразим, буквально ангел сошёл с небес.

Разве такое вообще возможно? Чтобы кто-то настолько необычайный существовал, ходил по одной земле вместе с ним и имел столько ошибок и травм в прошлом. Иногда кажется, что Бэкхён — всего лишь его больное воображение. И Пак готов быть вечно сумасшедшим лишь бы видеть этого омегу каждый день, заставлять его улыбаться и смущаться.

Они заворачивают за угол дома, и Бэкхён позволяет себе остановиться, хоть до этого и шёл бодрой походкой к знакомому месту. Сейчас его греют оставшиеся чувства после утреннего освобождения из своих оков. Приятное тепло внутри разносится по всему телу, заставляя омегу даже вздрогнуть, что не укрывается от взгляда альфы, который только начал стелить плед на ровный газон.

— Замёрз?

Отрицательное мотание головой. Бэкхён покачивается с носка на пятку. Сегодня у него необычайно игривое настроение, которого до этого практически никогда не было. Это несомненно радует и самого Чанёля, потому что Бён уже и так долгое время ходил с непроницаемой маской безразличия и скептицизма ко всему на свете. А от этого устаёт каждый, в особенности такой хрупкий в душе парень.

— Ладно, — приземляется Бэкхён на мягкий плед, тут же не оставляя никаких шансов Паку задать уже ранее подготовленные вопросы. Список-то он составил довольно большой, а тут все планы были внезапно разрушены. — Пришёл черёд и мне узнать о чём-нибудь. Почему твой отец такой уёбок?

Чанёль кривится.

— Не говори так о нём, — садится рядышком альфа, сгибая ноги.

— А разве это не правда? Ты так не считаешь?

— Он всегда был таким, с самого моего рождения. Я привык к тому, что он груб и слишком холоден по отношению ко мне, — неловко чешет затылок, пока Бён бесцеремонно открывает бутылку газировки, которая шипит и чуть заглушает и так тихого Пака. — Давай не о родителях. Скажу просто, что у меня в доме никогда не было прекрасных и светлых дней. Таков мой отец.

— Почему не о родителях? Вот я своих совсем не помню. Маленький ещё был, когда их не стало, — замолкает, задумчиво крутя в руках небольшую пластиковую вилочку. Раньше вспоминать о них было больно. Повзрослев, Бэкхён понял, что горевать уже поздно. Их давно не стало, однако осадок на душе до сих пор остался. Если бы они не разбились тогда, что бы было? Жил бы он сейчас по-другому? Скорее всего, да. Нет, точно да. — Помню смутные очертания из детства. А так по фотографиям… Мама красивой была, очень, а папа постоянно как-то глупо и счастливо улыбался, — даже сам позволяет себе тихо усмехнуться, когда перед глазами возникают снимки с довольным лицом мужчины, радующимся своей маленькой семье.

Но слабая улыбка постепенно сходит с лица омеги. Он замолкает, уже поджав губы и всё же накалывая на вилку ароматный кусочек мяса.

— Скучаешь по ним?

— Скорее, постоянно думаю, какой могла бы быть моя жизнь.

— Ты бы не встретил меня, а я — тебя, — упуская все моменты прошлого, говорит Пак. Сейчас важнее настоящее. Бэкхён поднимает взгляд, встречаясь с серьёзным напротив. Чанёль смотрит пристально, с какой-то внутренней уверенностью.

— Даже не знаю, плохо это или хорошо, — нервно усмехается, обращая своё внимание вновь на кусочки жареного мяса на тарелке.

— А если подумать?

— А ты как считаешь? Послушаться веления своего отца найти омегу, наткнуться на меня, такого грубого, неотёсанного, ненавидящего альф и бет, у которого нет ни гроша. Омегу, который не видит смысла в этой жизни, пытается за что-то бороться, постоянно наступая на одни и те же грабли, убеждаясь, что в этом мире уже ничего и никого не спасти. Омегу, который не умеет видеть в людях хорошее, потому что его сильно обидели в прошлом и продолжают до сих пор. Разве это хорошо — встретить меня? — смотрит ему в глаза с такой безнадёгой, что у альфы всё застывает внутри. — Разве это, действительно, хорошо?

— Да, это хорошо, — Бэкхён рвано выдыхает, подтягивая к груди колени и утыкаясь в них носом. Вилка уже давно отложена в сторону, как и открытая газировка, что теперь одиноко стоит сбоку, приманивая летающие единицы насекомых неподалёку. — Благодаря велению своего отца я встретил человека, который очень красивый, ослепительно улыбается, мило смущается и, даже не имея гроша за плечами, не кидается на деньги. Человека, который борется за свои права, не сдаётся, даже если ему кидают те самые грабли под ноги. Человека, который даже имея столько ошибок в прошлом, столько болезненных воспоминаний, продолжает жить и верить в лучшее. И, повторюсь, да, это хорошо — встретить тебя. Это буквально лучшее, что со мной произошло в жизни. Ты не такой как все, ты другой, загадочный и удивительный, и я хочу узнать тебя ближе. А меня? Встретить меня — это хорошо? Или ты бы предпочел меня никогда не видеть? — спрашивает опасливо, боясь, что сейчас Бён скажет то, что разобьет ему и так ранимое сердце.

Бэкхён же фыркает.

— Ну, — тянет, пытаясь правильно подобрать слова. — Когда мы только встретились, и я жил у тебя первые недели, то мне хотелось воткнуть тебе вилку в глаз. Ты меня раздражал, бесил, меня душило чувство, что ты альфа, который вот так просто взял и унизил меня, втоптал в грязь буквально за считанные дни, — Чанёль неловко переводит дыхание. Да уж, была бы воля, он бы побил себя в прошлом за такие действия. — Когда ты как-то пытался проявить ко мне своё милосердие, то казалось, что ты делал это специально, выставляя себя в свете прекрасного и хорошего человека.

— А сейчас тебе кажется так же?

— Сейчас мне кажется, что ты прилипала. Настырный и упёртый альфа, которому лишь бы залезть ко мне в душу, выпотрошить все мои слабые места, — слова обижают, ранят изнутри, царапают лёгкие, из-за чего Пак забывает сделать вдох. — Я не знаю, как описать то, каким ты кажешься мне сейчас. Я не могу взять и довериться человеку после всего пережитого. Мне всё время думается, что за этими действиями стоит какой-то умысел.

— У меня нет никакого скрытого умысла разузнать о тебе побольше.

— Я постараюсь это принять.

Чанёль кивает, молча разглядывая Бэкхёна. Со стороны альфа, может, и выглядит так, поэтому сильно обижаться на слова омеги — глупо. Но всё равно слышать такое очень обидно. Он должен постараться найти к нему правильный подход, после всего, услышанного вчера.

— Вкусно? — когда омега продолжает всё же лениво подцеплять кусочки, решается спросить Пак. Бэкхён кивает, закидывая второй вдобавок себе в рот. — Уми учит меня готовить что-то сложное, — смеётся, понимая, что на кухне он полный профан. — Отбираю работу у людей.

— Сам что ли готовил? — Пак угукает. — Зачем тебе в принципе все эти люди?

— Обычно я постоянно на работе, а приходить хочется в чистоту и чувствовать приятный аромат еды с кухни.

— Но за время моего проживания здесь, ты нечасто задерживался или не приходил вообще.

— На это есть причины, — снисходительно улыбается, не желая говорить на эту тему. Он пока не готов донести свои странные чувства внутри по отношению к Бэкхёну, да и для того не время ещё. Рано. Возможно, чуть-чуть позже уже можно? — Я тут хотел тебе сказать... Родители вновь зовут к себе на ужин. Прошло уже два месяца, отцу хочется поговорить, и у него вроде есть какие-то новости.

— Проще разговаривать с каким-нибудь мудаком, чем с ним, — при одном воспоминании о встрече с мужчиной мурашки бегут по телу. Он ужасающий, словно мумия, скульптура. Нет, вампир! Это точно подходит и к его месту жительства. Устрашающее место. Как в нём вообще можно спокойно жить? — Как ты его выносил все эти годы? До сих пор каждому слову подчиняешься, — уклончиво вновь возвращается к своему исходному вопросу. Как прекрасно совпало.

Чанёль вздыхает, понимая, что второй раз не отвертишься.

— Я просто привык. С самого детства он не от большой любви пытался меня взрастить альфой. Настоящим альфой, по его мнению. Знаешь, если бы не мама и её действительно огромная любовь ко мне, то, — сглатывает, кивая своим мыслям, — я бы ничем не отличался от всех вокруг. Во мне бы взрастили такие же качества, убеждения, взгляды на жизнь. Мама же научила меня другому. Она сама знает на своей шкуре, какого жить в таком мире.

— Она его…

— Любит? Да, она моего отца любит. И терпит его поведение и характер.

— Сильная женщина, — водит вилкой уже по пустой тарелке, лишь бы чем-нибудь занять руки. — Я не представляю, как она живёт в таком ужасе. Ты, — заминается, понимая, что это будет звучать, возможно, глупо, — тоже хочешь такой жизни?

— Какой?

— Такой же семьи, — уточняет, слыша, как шумно вдыхает альфа.

— Нет. Я всё же был воспитан больше мамой, чем отцом. Поэтому я бы не хотел допускать таких же ошибок в своей будущей семье, — такой ответ греет душу Бэкхёну, отчего он даже слегка пугается своей реакции. Казалось бы, какое ему дело, но почему-то всем своим естеством хотелось задать этот вопрос.

— Почему ты следуешь его указаниям? Ты вроде большой мальчик.

— Это уже лишний вопрос. Я не хочу отвечать.

Сейчас бы Бэкхёну прямо как Чанёль сложить руки на груди и громко хмыкнуть, обидевшись, что от него закрываются. Ведь альфа так говорит про него обычно.

— Почему?

— Бэк… — обессиленно произносит Чанёль, кидая грустный взгляд.

— Ты сам не знаешь на него ответ?

— Можно сказать и так, — повисает напряжённое молчание. На самом деле, Паку есть, что спросить у омеги, но вряд ли тот будет сейчас радостно отвечать на любые его вопросы, потому что сам изящно увильнул. — Просто я боюсь, — пересиливает своё нежелание и подаёт голос Чанёль, обращая внимание заскучавшего Бэкхёна на себя. — Да, это глупо. Но ты же знаешь, что всё идёт из детства, из окружения? — смотрит на него, получая утвердительный кивок. Кому как не Бёну это знать? — Так вот, — вздыхает, отворачиваясь и смотря на лес впереди за забором, кроны деревьев которого так красиво освещаются заходящим солнцем. — Я боюсь ему перечить. Меня много что не устраивает. Он часто говорил что-то сделать, и это противоречило моим желаниям. Я их просто подавлял каждый раз, и это вошло уже в какую-то привычку. Сначала он сказал мне в десять лет не есть сладкое, и я упрямо послушался, хотя очень люблю вкусности, а после в тридцать он мне сказал убить трех людей, и я это сделал, ненавидя такое всем сердцем, — приведённый пример альфы заставил Бэкхёна вздрогнуть, потому что это ужасно. Быть словно марионетка в руках своего же отца. Этот мужчина взрастил своего сына идеальной куклой, которой можно управлять по щелчку пальцев. — Всегда за непослушание следовало наказание. Даже ты с ним столкнулся после того случая в парке. Он никогда не был добр, всё это напускное. Я удивлён, как до сих пор общаюсь с Сехуном, ведь он мне запрещал абсолютно всё и следил за каждым шагом.

— Я думал, что вы с Сехуном познакомились, когда он пришёл устраиваться к тебе в охранники, — удивлённо произнёс Бэкхён.

— Мы с ним знакомы уже очень давно, со школьной скамьи. Он мечтал стать моим телохранителем, а потом пропал как-то в первом классе старшей школы. Ни сном, ни духом, а спросить особо и не у кого. Но после этот наглец появился на пороге моего дома, счастливый такой, с моим отцом, и тот сказал, что он один из моих новых охранников, — Бён следит за рассказывающим Чанёлем, который продолжает смотреть на впереди стоящий лес. Хоть его слова и могут показаться грубыми по отношению к О, но по его лицу видно, что ему вспоминать это приятно и тепло. С Сехуном они, действительно, близки.

— Может, он и не знал, что вы дружите?

Чанёль задумывается, ведь, и правда, перед отцом они не слишком общались и веселились, только уже после обсудили произошедшее, выпили и вспомнили старые-добрые времена. Возможно, именно это спасло О от участи всех знакомых Пака.

— Наверное, ты прав.

— Почему он тебе запрещал с кем-либо общаться?

— Друзья должны быть выгодны для тебя, а не пустышками, с кем можно только языками перетереть. Нельзя тратить на них своё драгоценное время, — голос альфы звучит ниже, и Бэкхён понимает, что тот цитирует слова своего отца. — Как и союз. Он тоже должен быть выгодным, — улыбается, но эта улыбка тут же быстро сходит с его лица. — По мне и не скажешь, но я очень устал от всего этого, а противиться не дают эти глупые внутренние страхи и установки. Иногда я даже думаю о кардинальных путях, которых всего два: либо просто стереть себя с лица земли, либо стереть себя отсюда и начать жить другую жизнь в другой стране.

Чанёль замолкает, как и Бэкхён больше не решается продолжать разговор, только всё также рассматривает его профиль, в самом деле сочувствуя ему. По Паку, и правда, совсем не скажешь, что у него внутри такие мысли по поводу своей жизни. Он вечно в каких-то заботах, работах, разговорах и личных встречах, у него буквально нет времени отдыхать. Такое ощущение, что альфа специально заваливает себя делами, лишь бы не давать ни секунды этим печальным мыслям.

Тяжко вздохнув, омега закусывает губу и мягко тянется рукой к его лицу, аккуратно отгоняя с его лица севшую на него мушку. Совсем невесомо касается чужой кожи, но этим действием заставляет Пака всецело вздрогнуть и задержать дыхание. И отчего-то Бёну хочется ещё заправить невидимую прядку за ухо, уже сталкиваясь с Чанёлем взглядами и видя, как интерес сверкает на дне его глаз.

— Не делай так, — отодвигает его руку, а у Бэкхёна сердце ухает вниз, словно его всего отвергли, хоть он и не признавался ни в чём. Омега поджимает губы и отворачивается, обнимая уже свои колени. Вмиг становится невыносимо неловко. — Иначе я захочу тебя поцеловать, — сердце возрождается, делает кульбит и бьётся чаще в несколько раз так сильно, что отдаёт в голове набатом. — И ты тогда точно меня убьёшь прямо здесь этой пресловутой вилкой, — кидает взгляд на столовый прибор, мирно покоящийся на тарелочке.

— Пластиковой — вряд ли.

Чанёль усмехается, до сих пор ощущая, как горит за ухом. Словно пальцы Бэкхёна продолжают нежно водить по коже, заправляя эти никому не видимые белоснежные прядки, просто как предлог прикоснуться. Он понимает, что окончательно и бесповоротно влюбился, однако напирать этим на Бёна совсем не хочет, да и не самое прекрасное место, чтобы в своих чувствах признаваться. А вдобавок внутри противно скребёт страх, что тот посмеётся над ним и что об этом всём узнает отец.