Улицы Киркволла пропитаны запахом дыма и пыли. Даже солёный ветер с моря не может сдуть эту вонь, что, кажется, пронизала каждый сантиметр прекрасно знакомого города. Он лишь тревожит остывающее пепелище, бросая клочья пепла на носки сапог. Бой закончился, но память о нём не стереть ни с улиц Киркволла, ни из сухих воспалённых глаз. 

Мариан медленно движется через город, слыша за спиной такие же несмелые шаги соратников — тех, кто выиграл этот бой вместе с ней. Тех, кого ей предстоит вести к новой жизни и к незнакомой прежде свободе. В голове мелькает глупая до истерического смеха мысль: ей следовало бы радоваться, что не она осталась лежать на залитых кровью камнях мостовой. Но радости нет, как и веры в то, что они победили. Она шагает по улицам, усеянным десятками мёртвых тел. Распростёршиеся на земле маги в длинных мантиях Круга по-прежнему стискивают в окоченевших руках свои посохи. Храмовники в поблёкших от пыли и крови доспехах словно укрываются за щитами. Мариан пытается считать, кого из них больше, но мгновенно сбивается. Есть ли разница, кем выигран бой, если для города он обернулся лишь смертью и разрушениями? 

Она оборачивается, чтобы увидеть калейдоскоп знакомых эмоций на лицах своих спутников — нет, своих последователей. Страх и тоска. Бесконечная усталость. Тусклая надежда. Слёзы сожаления. Но всё-таки больше всего именно страха. Они уничтожили свой дом — пусть неуютный, с клетками-кельями и тюремщиками в храмовнических доспехах, но всё-таки дом. Свобода, обретённая с разрушением многовековой тюрьмы, на вкус почти не отличается от новой темницы, имя которой — неопределённость. Десятки магов, вышедших вместе с ней на безнадёжный бой и последовавших за ней прочь из города, смотрят на Мариан с трепетной надеждой и почти обожествляющим восторгом. Она отворачивается, пряча досаду за обгоревшим рукавом плаща. 

Взгляд невольно цепляется за дымящееся пепелище Церкви по левую руку. Как удивительно: одно мощное заклинание вкупе с мешком пороха и селитры может смести с лица земли огромное здание. Они предупредили горожан о том, что в эту ночь им лучше не покидать надёжных стен своих домов, но Мариан абсолютно уверена: кто-то из прихожан поднялся на воздух вместе с Церковью. Кто-то всегда не слушает, кто-то не верит, кто-то отказывается отступать от принципов. Они попытались сделать всё возможное для того, чтобы избежать случайных жертв. Этой ночью улицы города должны были принадлежать только магам, храмовникам и их накалившемуся до предела конфликту. Но Мариан знает, что у них всё равно не получилось.

Теперь мир изменится. Теперь маги будут свободны — по крайней мере, часть из них. А она вместе с теми, кто преданно следует за ней, позаботится о том, чтобы восстание охватило весь мир. Не потому, что ей этого хочется — если и хотелось, то точно не после кровавого боя, — а потому, что выбора у неё нет. Маги группами проходят через широко распахнутые городские ворота — некому их удержать, некому махнуть рукой на прощание. Мариан идёт впереди, мучительно заставляя себя не оборачиваться. Но, поднявшись на холм перед городом, она вновь не удерживается от затуманенного слезами взгляда на любимый и родной своенравный город. 

Густая серая пелена окутала Киркволл. Крики умирающих в муках людей давно стихли, однако по-прежнему звучат в её ушах. И, глядя на город, который был ей домом, Мариан не может перестать думать о том, что весь этот мятеж стал огромной ошибкой. Её ошибкой.