Ты приходишь моим спасением

В этом мире, до боли страшном.

Все предательства, невезения,

Боль потерь на дороге каждой,

Крик тоски на губах потресканных,

Слёзы горя в глазах усталых,

Выбор сложный, атака резкая,

Тихий шепот: «Тепла так мало…».

Я ведь та, что чужими жизнями

За мечту о победе платит.

Облегченно вздыхают ближние:

Всё ж не им эти жизни тратить.

И не им просыпаться в ужасе

И дрожать, и дышать так хрипло,

И смотреть, как снежинки кружатся

Вместе с мыслями в рваном ритме…

Ты приходишь объятьем трепетным

И тревогою полным взором,

Ну, а я — тихим сонным лепетом

И из слёз на щеках узором.

Ты приходишь касаньем ласковым

И словами, что греют душу,

Укрываешь собою наскоро,

Молвишь вкрадчиво: «Ну, послушай…».

Говоришь чуть шутя, доверчиво,

Нежно гладишь на сердце раны,

Повторяешь: «Стыдиться нечего»…

Застилает глаза туманом,

Но с тобою не страшно плакаться

И себя показать усталой.

Говоришь: «Мне ведь это нравится,

Ну, что жизни в тебе… немало».

Обнимаешь, целуешь, слушаешь,

Принимаешь меня… лишь мною,

И с героем легенд не путаешь,

И с бездушной, пустой бронёю.

Ты приходишь моей отрадою,

Тихим стоном в ночи влеком.

А иного ведь и не надо мне…

Я хочу попросить на потом:

Когда сбудется, что намечено,

Мир взметнется в победном вальсе…

Приходи ко мне снова вечером,

Ну, а лучше… и не прощайся.

Место для творчества

Она частенько забредает в уголок, оборудованный Варриком под его письменный стол. Во многом потому, что располагается это местечко прямо в тронном зале, недалеко от грандиозного трона Инквизитора, то бишь ее. Чаще всего этот удивительный гном корпит над очередным литературным трудом, и тогда Эвелин не хочется его отвлекать. Но бывают и моменты, когда писатель явно растерян, водит глазами по проходящим мимо людям, но словно ничего не видит, заблудившийся в своих мыслях, как она сама — в замке. В таких случаях юная Тревельян тихо подходит к его столу и замирает рядом, давая возможность отреагировать на свое присутствие, и заодно всматриваясь в исписанные от края до края желтоватые страницы. Но почерк у Варрика мелкий и витиеватый, так что с ходу ничего не разобрать.

— Опять мысли разбежались, — жалуется писатель, когда Инквизитор в очередной раз замирает над ним. — Хуже тех галл на Священных равнинах, честное слово. Поймай мне их, а?

Эвелин выдает улыбку и растерянно молчит, как обычно, смутно различая грань между серьезностью и шуткой в речах Варрика. Иногда кажется, что грани и вовсе нет, а есть только хитросплетения того и другого.

— Как думаешь, Кассандра меня простит? — вдруг спрашивает гном необычно подавленным голосом. Эвелин вдруг осознает, что стычка с Искательницей не прошла мимо Варрика, как обычно бывало со всеми упреками и возмущениями в его сторону, но глубоко ранила Тетраса. Девушке и самой обидно за него: в конце концов, Варрик и правда пытался защитить свою подругу Хоук от новых страданий. Защитница и так успела хлебнуть горя. Эвелин это понимает и не может не поддерживать Варрика. К тому же, согласись Хоук возглавить Инквизицию… не было бы здесь ее, Эвелин.

— Я думаю, она оттает рано или поздно, — осторожно замечает Тревельян. — Я пыталась с ней поговорить, но… она не особо идет на контакт. Но я думаю, это пройдет.

— Она так искренне сказала мне уходить… — тихо произносит Варрик, и девушка видит, как он нервно сглатывает. — Если бы не ты, я бы, наверное, и ушел. Ей сложно не поверить.

Эвелин говорит с ним мягко, успокаивающе, а сама на краешке сознания поражается: вот он какой, Варрик. Такой ранимый где-то глубоко внутри, под кольчугой шуток и небылиц, под шлемом показной уверенности в себе и наглости. Как хрупкий цветок среди металла. Хотя от него это меньше всего ожидалось, Варрик, действительно, становится одним из самых чувствительных спутников Инквизитора. Она обращает на это внимание давно, еще в Убежище, когда гном, приблизившись к ней и понизив голос, серьезно спрашивает: «Пока Кассандра не слышит: как ты? Держишься?». И в то нелегкое время, как ни странно, именно этот шутник и патологический врун проявлял к ней больше всего заботы и сочувствия.

Очень скоро она понимает, что Варрик — личность по-настоящему творческая. Сколько удивительных небылиц он говорит и записывает! И пусть сам гном уверяет, что он «зарядил вральник до упора», откуда-то ведь берутся его увлекательные сюжеты. Эвелин кажется — из его собственной жизни и личности, из того, что он видит каждый день, из его настоящих мыслей и чувств. Сплетая их, он порождает невероятные сказки, но в основе их всегда лежит правда. Варрик видит эту правду с разных сторон, смешивает в причудливый клубок преувеличений и недоговорок и записывает вот этим аккуратным витиеватым почерком, больше подошедшим бы для эльфа. Видя всё это и иногда ловя возможность прочесть какое-нибудь нашумевшее творение гнома-писателя, Эвелин убеждена: Варрик невероятен, хотя сам он это, естественно, отрицает.

— Шумно здесь, — замечает Инквизитор. — Как ты вообще умудряешься в такой суматохе писать?

— В том и проблема, что плохо умудряюсь, — привычно смеется Варрик. — Мне бы кабинет хоть какой. Но это надо Кассандру просить выделить мне местечко, а она меня вообще прогнать хочет. Нет уж, обойдусь.

Эвелин смотрит на него задумчиво и вдруг, припомнив обстановку своих покоев, предлагает:

— Слушай, а ты мог бы заниматься творчеством в моей комнате. Там всё для этого оборудовано, а я забредаю в свои покои сам знаешь как редко.

— Я так и знал, что перед моим обаянием невозможно устоять! — Варрик смеется, но тут же прекращает, будто сняв по привычке натянутую маску безалаберного веселья. — Я тебе не помешаю?

— Вряд ли, — с улыбкой отвечает Эвелин. Ей сейчас не хочется думать обо всех сопутствующих моментах. Просто помочь ему, просто утешить того, кто так редко снимает свою броню из смеха. — Ну что, идем? Давай помогу собрать эти твои бумажки. Ах да, точно, они неприкосновенны! — заливается смехом девушка, когда гном быстро хлопает ее по протянутой ладони. — Ну и сам тогда их неси.

Со смехом и взаимными дружескими издевками они поднимаются в Инквизиторские покои. Варрик быстро осваивается, занимая удобное место за большим столом (предусмотрительно сбросив с него все «важные» бумаги Эвелин). Сама же Инквизитор устраивается на своем любимом диванчике, планируя почитать. Дориан сунул ей целую стопку книг «обязательно к прочтению для такого слабенького мага, как ты», а времени на них всё не находилось. Но и на этот раз судьба явно не благоволит знакомству с умными книгами. Между Эвелин и Варриком завязывается плавная, спокойная беседа.

С гномом приятно и легко общаться. Наедине с ней он, кажется, немного открывается, становится чуть больше самим собой. С ним можно говорить о чувствах — о страхе и потерянности, об обиде и разочаровании, о поиске надежды и бесконечной усталости. И Варрик понимает. Это удивительно, потому что больше ни с кем во всем этом огромном замке Инквизитор не может вот так вот поговорить по душам.

— Расскажи про Хоук, — неожиданно для себя самой просит Эвелин. — Я говорила с ней слишком мало, да и не жаждала она общения.

— О, Хоук, — усмехается Варрик, прежде чем начать рассказ. — Она удивительная. Знаешь, чем-то похожа на тебя. Вы обе… упрямые. Приносите мне сплошные неприятности и тащите на Глубинные тропы. А если серьезно, то в вас обеих что-то есть. Такая сила, в которую верят все остальные. За вами обеими хочется следовать.

— А ты… ну… с ней… — зачем-то начинает вопрос Эвелин, запинается и краснеет. Варрик давится воздухом от неожиданности, потом — смехом.

— Я и Хоук?! Ну ты даешь, Инквизитор! Конечно, нет. К тому же, у нее был этот Блондинчик, Андерс. Да-да, тот самый, который взорвал церковь, а еще любил котят… Но про котят как раз мало кто знает, — Варрик запинается и устремляет взгляд в россыпь листочков на столе. — Святые панталоны Андрасте, ты к чему это спрашиваешь?!

Теперь настает черед Эвелин глотать воздух и изображать крайнюю степень увлечённости перевернутой вверх ногами книжкой. Восстановив порядок в мыслях, она вяло оправдывается:

— Да просто так. Слушай, это ведь ты уже второй раз в команде по спасению мира оказываешься! А Серого Стража, ту, что спасла Ферелден от Мора, ты, случайно, не знаешь? Я не была бы удивлена.

— Знаю только мельком. И с ней я тоже не спал, если что.

Эвелин чувствует, как горят ее щеки. Хочется убежать куда подальше и одновременно — остаться. У Варрика, на самом деле, вид не менее смущенный, но сейчас девушку больше волнует ее собственная репутация в глазах друга. В конце концов… они действительно стали хорошими друзьями. Нельзя сейчас взять и всё испортить.

— Инквизитор, — вдруг медленно, проникновенно обращается к ней Варрик. — Я гном, врун и вдобавок, по кое-чьему мнению, ещё предатель. Я даже намекнуть не имею права. Инициатива — только в твоих руках.

И Эвелин берет на себя эту проклятую инициативу. У Варрика лицо шершавое от щетины, но, оказывается, это почти не мешает. Эвелин честно не знает, что она ожидала ощутить от губ гнома, но, едва соображая, отмечает лишь одно: они приятные, их так здорово касаться. Тело Варрика горячее, как металл в Орзаммарских кузницах, хорошо хоть не шипит от прикосновения ее холодных пальцев. Поросшая рыжеватыми завитушками грудь удивительно широка. Варрик, как ни странно, кажется ей большим, теплым и приятным. Он лежит рядом, поглаживая ее волосы с совсем не гномьей нежностью. А впрочем, какая разница, кто он? Какое ей может быть дело до расы, роста, нелепых слухов повсюду, если он такой теплый и родной? Если она ощущает такое доверие к нему и такой комфорт рядом с ним? Всё это кажется просто ерундой, помаркой на странице великолепного романа, на фоне их взаимного понимания и принятия.

Эвелин с улыбкой прикрывает глаза и думает о том, что делами они оба, пожалуй, займутся потом. Когда не будет этой удивительно мягкой кровати поблизости.

Спиной к спине

В ходе напряженного боя или изнуряющих странствий по лесам, горам и пещерам редко удается поговорить по душам. Во-первых, на это банально не хватает времени (а часто и дыхания). Второй же причиной являются спутники. Например, при Кассандре ни Эвелин, ни Варрик не рискнули бы обсуждать свои чувства, жаловаться на жизнь и смеяться над панталонами Андрасте. Присутствие Железного Быка не располагает к обсуждению хоть сколько-нибудь серьезных тем, а любые разговоры в итоге сводятся к обсуждению выпивки и драк. С Соласом, наоборот, нужно следить за своими шуточками, чтобы случайно не ранить увлеченного Тенью эльфа. Вечно ругающуюся Сэру Инквизитор даже не приглашает в отряд. Так или иначе, спокойно и комфортно поболтать нелегко. Любая высказанная мысль непременно комментируется спутниками и приводит к неизбежному спору между ними. К тому же, любые слова, произнесенные во всеуслышание, утрачивают ту интимность, достоверность и значимость, которую они имели при общении один на один.

Так что Эвелин и Варрик редко общаются во время бесконечных странствий по разным регионам Тедаса. Исключение составляют уютные вечера в смежных палатках: отгородясь от всех, эти двое устраиваются на плащах, переплетают пальцы и подолгу говорят о самом разном тихими голосами, так, что никому больше не слышно, пока сон не одолевает их. Тогда они растягиваются каждый в своей палатке — обоим пока не хватает смелости открыто заявить о своих романтических чувствах, ведь их могут осудить. Эвелин — дама из знатного рода Тревельян, названная Вестницей Андрасте и Инквизитором. Варрик — хитроумный делец и писатель, гном-арбалетчик с известным на весь Тедас чувством юмора. Каждый из них хорош сам по себе, но в качестве пары… Оба страшатся общественного осуждения, насмешек, упреков. В огромном же замке Скайхолде, кишащем солдатами, магами и знатью любая весть разносится быстрее, чем арбалетный болт долетает до цели. И потому они решают: никто не должен знать. Пока — никто.

На поле боя не заскучаешь: то уклоняться, то атаковать, то защиту на союзников навешивать. Эвелин вертится волчком, пытаясь за всем углядеть. В парочку чересчур живых трупов — сгусток огня, он их быстро возвращает в мир теней. В бросающегося на Кассандру волка — удар льдом, чтобы остудить его пыл. Варрик стоит рядом, без устали стреляя из своего легендарного арбалета — Бьянки. Маг Дориан, обычно путешествующий вместе с ними, на этот раз изъявил желание отдохнуть от «постоянно мокрых ног и грязной одежды», так что в группе вместо него Железный Бык — Инквизитор решает наконец-то посмотреть на него в деле. Ну-у-у… не сильно-то там посмотришь, когда Бык с Кассандрой далеко впереди, а они с Варрикам стоят на пригорке и атакуют, едва различая свои цели (но, конечно, попадая куда надо — они ж профессионалы). Хм, а ведь точно… Почти синхронно арбалетчик и магесса поворачиваются друг к другу.

— Инквизитор! — первым обращается к ней Варрик. — Посмотри-ка, как далеко наши славные воины. Они рубят себе эту ящерицу-переростка и знать не знают, о чем мы тут говорим.

— О чем же мы говорим, Варрик? — с улыбкой присоединяется к игре Эвелин.

— Даже и не знаю. О том, что голова Быка настолько же прочна, насколько и пуста, и Кассандра скоро вышвырнет его в болото? — с ухмылкой предлагает Варрик. — Тогда у нас, между прочим, будет на одного меньше нежеланных зрителей.

— Или о том, что, возьми мы с собой Сэру, она заматерила бы всех драконов до смерти? — девушка откровенно смеется, не забывая, впрочем, иногда метать файерболы в окруживших Быка и Кассандру врагов.

— Или о том, что моя палатка, кажется, порвалась, и мне придется попросить Инквизитора пожалеть бедного гнома и впустить к себе на ночлег… — Варрик делает особенно мощный выстрел из арбалета и смотрит на Эвелин с самой наглой ухмылкой.

— Или о том, что у одного гнома такая приятная грудь, что Инквизитор не прочь использовать ее вместо подушки, — не остается в долгу Тревельян.

Арбалетчик кашляет, видимо, подавившись воздухом от удивления.

— Что, серьезно? — уже без ухмылки уточняет он, когда снова обретает способность разговаривать.

Кассандра и Бык скрываются за завалом камней, преследуя противников. Они так далеко, и совершенно точно не могут не только услышать, но даже и увидеть, что здесь происходит…

— Почему бы и нет? — улыбка Эвелин полна теплоты. Она легонько касается ладонью этой самой груди, бессовестно торчащей из-под не зашнурованной до конца рубашки. Варрик вздрагивает, отшатывается, как от порождения тьмы какого-нибудь, но тут же делает шаг обратно, всем телом будто тянется к ладони Эвелин. Смущенный и растерянный, он долго откашливается, зачем-то проверяет арбалет, и только потом произносит, боясь поднять глаза:

— О Создатель, как же я рад, что ты выбрала меня, а не… кого угодно другого в этой Инквизиции, кроме, пожалуй, Дориана.

Магессе хочется сказать, что, вообще-то, никто никого не выбирал, ведь люди — не товар на прилавке, и их просто потянуло друг к другу с самого начала, но она не успевает — очередной «ящер-переросток» мощным прыжком сбивает ее с ног. Выбивает весь воздух из груди, когтистыми лапами прижимает девушку к земле. Тревельян хочется кричать: «что ж это за тварь такая, помогите мне, кто-нибудь, Кассандра, убери его, Дориан, дай барьер!». Но интимное уединение с Варриком грозит обернуться трагической потерей: оба потенциальных защитника так далеко! Даже если они услышал крики о помощи, добежать успеют только к концу мрачного представления. Вестница Андрасте сожрана обыкновенным зеленым ящером... Светиться после этого он, к разочарованию всех церковников, не начал.

Но череда печальных событий не происходит благодаря одному храброму гному, что бросается на монстра, сжав в кулаках кинжалы.

Два точных удара прямо в шею предшествуют брызгам зеленой жижи из ран. Затем слышится отчаянный предсмертный визг ящера, и его туша со всей тяжестью обрушивается прямо на Эвелин. Варрик остается лежать поверх огромного чешуйчатого тела со стиснутыми на рукоятях кинжалов пальцах, пока до него не доносится едва слышный хрип Инквизитора:

— Варрик, это не… романтично!

Осознав смысл происходящего, гном быстро скатывается на землю, а потом стаскивает тушу ящера со своей ненаглядной Вестницы. С тревогой осматривает и ощупывает ее:

— Ты цела? Ран нет? Кости не сломаны?

— Варрик, всё хорошо! — почти смеется Эвелин, легкие которой уже содержат достаточный объем кислорода. Варрик щупает ее повсюду, и это не только неприлично, но и щекотно. — Как же вовремя ты его прибил! Плакала бы вся наша Инквизиция, если б он меня сожрал…

Она отряхивает грязь с плаща, подбирает посох и готовится отодрать от ящера кусочек чешуи напоследок — в хозяйстве всё пригодится. Но вновь не успевает, потому что Варрик вскрикивает: «Берегись!», и дергает магессу на себя. Очень вовремя, потому что в следующий момент на том месте, где она только что стояла, уже вылезает из-под земли оживший мертвец. Эвелин бросает быстрый взгляд на те камни, за которыми скрылась стальная часть отряда. Воинов и не видать, и не слыхать, а орать в надежде, что услышат, было бы совсем уж унизительно. Тем временем к первому мертвецу присоединяется еще парочка. Все трое выглядят мерзко, с облезшей кожей, провалами пустых глазниц, а запах и вовсе невыносим.

— Варрик! Держим дистанцию с ними! — командует Эвелин, хотя арбалетчик и без нее неплохо знает, что делать.

Необычайно грациозным (даже сейчас она им восхищается!) для гнома прыжком Варрик отпрыгивает в сторону и забирается на большой плоский камень — с высоты стрелять удобнее. Эвелин легким шагом сквозь Тень устремляется за ним. На вяло подползающих к ним мертвецов обрушивается град огненных шаров, молний и арбалетных болтов. Эвелин вдруг понимает, что без Кассандры, удерживающей врагов вдали от них, на самом деле, очень нелегко. Но магесса и арбалетчик постепенно справляются, возвращая трупы к более правильному — мертвому — их состоянию. Эвелин уже бросается вниз, желая отыскать пропавших воинов, но Варрик удерживает ее, хватая за локоть. Смущенный взгляд, мгновенно зарумянившиеся щеки…

— Солнце, я бы правда хотел, чтобы это было так же романтично, как в моих писульках, но… там еще мертвецы.

— Не хотела бы сразу о плохом, но… — шепчет Эвелин, крепко стискивая в руках посох. — У тебя за спиной — тоже.

— Если выживем — затащу тебя в постель, — быстро рисуя хитрую улыбку на губах, сообщает гном.

И начинается бой. Варрик и Эвелин встают спиной к спине, каждый сжимает оружие, напряжен до предела. Едва первые противники входят в зону досягаемости, магесса обрушивает на них потоки огня, гном без устали стреляет. Одни трупы падают на землю, но по ним уже бегут, неуклюже переваливаясь, другие. Новые заклинания, новые снаряды. Эвелин вовремя замечает пару лучников, уже целящихся в гнома, и накидывает на них с Варриком магический барьер. Стрелы уходят в него, и напарник благодарно хмыкает. Тем временем мертвецы успевают приблизиться к магессе слишком близко, но, прежде, чем она успевает испугаться, Варрик отбрасывает их назад мощным залпом из арбалета. Продолжая почти касаться спинами друг друга, они отбиваются от всё новых и новых врагов. Еще несколько… десять… двадцать… Силы и снаряды на исходе, а враги не прекращают появляться. Эвелин догадывается, что где-нибудь рядом есть гора трупов, из которой они и лезут, но ее даже не видно. Они просто не успеют ничего предпринять, потому что армия мертвецов захлестнет их, словно большая волна на Штормовом берегу.

— Мы не справляемся, — с трудом выдыхает Эвелин. Воздуха — как и магической энергии — давно не хватает.

— Инквизитор… — голос у Варрика сейчас хриплый, но почти спокойный. — Я не прощу себе, если умру, так и не сделав это.

И воинственный писатель, отбросив арбалет, властно тянет Эвелин на себя. Уверенные, требовательные губы гнома прижимаются к ее собственным обветренным, искусанным губам, целуют и нежно, и страстно, и… с отчаянием.

Эвелин спиной ощущает приближение врагов, смутно думает: интересно, сможет ли она вместе с Варриком ускользнуть сквозь Тень? Вряд ли, он ведь гном, Тень не принимает гномов, но вдруг…

Яростный крик пробивается сквозь завесу неизбежной смерти. Два стальных вихря врываются в море мертвецов, разбивают их нестройные ряды, режут, колют и крушат. Полный облегчения и усталости вздох вырывается из груди Эвелин. Единственное, на что у нее остаются силы — накинуть на явившихся так кстати защитников волшебный барьер.

Варрик облегченно вздыхает, а затем торжествующе ухмыляется.

Кассандра подозрительно косится на них всю дорогу до Скайхолда. Чудом уцелевшие Варрик и Эвелин, конечно же, не спешат ей ничего объяснять — пусть просто негодует на зазевавшихся спутников, не придираясь к подробностям.

Уже дома, в уютных покоях Инквизитора, вдали от чужих глаз и ушей, Эвелин решается сказать:

— Это… неправильно. Я не хочу больше скрываться, прятаться, общаться тайком. Пусть весь отряд знает, весь Скайхолд, да хоть весь мир. Это неважно. Важно то, что нам хорошо друг с другом.

— Ох, Инквизитор… — голос Варрика нежен, на лице — мечтательная улыбка, а взгляд карих глаз устремлен прямо на Эвелин. — Ты намного смелее, умнее и прекраснее, чем самые замечательные дамы в моих романах.

— Про меня только роман не пиши, — фыркает магесса, в голове уже рисуя самые страшные картины того, что мог бы написать о ней Варрик.

— Конечно же… нет! — хохочет гном, ловко уклоняясь от праведно негодующего Инквизитора.

Об облаках

Эвелин любит Изумрудные могилы, несмотря на пугающее название этого местечка. Ей бы больше хотелось сказать — Изумрудный лес. Здесь тепло, солнечно и, действительно, очень зелено. Какой только растительности ей здесь не встречалось! И огромные деревья, настолько прочные и раскидистые, что на их ветвях местные обитатели устраивали целые поселения, и чудные цветы, чьих названий она не знала. А уж эти крикливые пёстрые птицы! Наглые и самоуверенные, крылатые создания так и норовили украсть разложенную на траве во время привала еду. Одним словом, эта местность была невероятно красива. Наполненная яркой зеленью и пестротой фауны и флоры палитра красок, гармонично-нескладная какофония звуков, насыщенный свежестью и резкими ароматами колорит запахов — вот что представлял собой Изумрудный лес.

Но еще было небо: синее-синее, свободное, мелькающее краешками белых облаков среди зеленой листвы. Эвелин очень нравилось это небо. Она вместе с отрядом прибыла в этот чудесный край поздно вечером, когда всей его красоты не было видно под покровом ночи, а теперь теплый рассвет принес на своих лучах утро.

Эвелин делает первые шаги по изумрудной траве и изумленно ахает, устремив взгляд вперед и вверх. На невысоком холме стоит покосившийся деревянный дом, и сквозь доски его обвалившейся крыши пробиваются робкие еще солнечные лучи. Именно так, ограниченные прогнившими, покрытыми налетом мха досками, эти лучи кажутся особенно прекрасными. Как, впрочем, и в жизни: окаймленный злыми тенями свет кажется намного ярче и добрее. Эвелин тихо вздыхает, рассматривая приятную сердцу картину, и улыбается краешками губ, когда солнце касается своей ласковой ладонью и ее лица.

Отряд еще отсыпается после вчерашнего трудного дня, и Тревельян совершенно не хочется их будить: пусть отдохнут как следует. К тому же, пока все спят, у нее есть возможность полюбоваться местными пейзажами в одиночестве. Может, где-нибудь даже найдется листок бумаги и уголёк… И Инквизитор выскальзывает из лагеря, легко поднимается по холму, замирает с улыбкой на лице, воображая, что мягкое солнце наполняет всё ее тело, окутывает и согревает. Лёгкий ветерок треплет светлые волосы, вмиг делая их воздушными и летучими. Эвелин прикасается ладонью к постаревшим деревянным доскам дома, стараясь впитать в себя историю его давно минувшей жизни. Лёгкими шагами обходит дом и второй раз за день удивлённо ахает: она здесь не одна.

Ее встречают удивленно-рассеянный взгляд теплых карих глаз и искренняя улыбка.

— Ваше Инквизиторство! Чем обязан столь раннему визиту?

Эвелин тихо смеется, встряхнув светлой головой: этот гном всегда находит новую шутку, чтобы ее поприветствовать.

— Хотела отдохнуть от суеты. А ты что здесь делаешь? Разве не ты жаловался, что будешь спать до вечера?

Тревельян примечает взглядом придавленную плащом стопку листочков и пока закрытую чернильницу рядом. Ей становится неловко за то, что она потревожила друга и отвлекла его от запланированного писательства.

— Да знаешь, утром обычно идеи в голову хорошо идут. Свежий воздух, солнышко, ветерок… Ветерок, кстати, раздувает все эти листы, я за ними по всему холму уже дважды бегал. И вообще сегодня не очень-то творческий день, так что ты меня ни от чего важного не отвлекла, Инквизишенька, — лукаво улыбается Варрик, как будто угадав ее мысли. — Иди сюда, на мягкую травоньку.

— Инквизишенька, м-м? Это я, когда напьюсь вишневой наливки?

Эвелин смеется тому, как писатель коверкает слова, но принимает его ласковое приглашение. Трава, действительно, мягкая, молодая совсем, и пахнет от нее чудесной свежестью, непокоримой силой новой жизни. Варрик и Эвелин, нежась в теплых солнечных лучах, ложатся на спины друг рядом с другом, расслабленные пальцы соприкасаются, а глаза устремлены в небо. Кроны деревьев остались в стороне, и над отдыхающими распростерлась чистая утренняя синева, по которой неспешно плывут пушистые, воздушные, такие невесомые на вид облака. Их разговор течет медленно и плавно, легко и беззаботно. Они рассматривают постоянно меняющие свои формы, подвижно-стабильные, близко-далекие облака, и стараются угадать, на что они похожи. Варрик на ходу сочиняет истории: «Вот здесь волк погнался за… огромной галлой, на спине у которой сидит другой волк. А здесь воин с каким-то кривым копьем, кажется, он скоро погонится за тем волком. А вон там видишь круглое маленькое облачко? Это гном наелся и спит!» Эвелин слушает заворожено, время от времени не удерживаясь и заливаясь смехом. Как же она любит чувство юмора Варрика. И проскальзывающие между легких шуток серьезные и мудрые мысли, и его теплый взгляд, и вообще… его. Это солнечное утро несёт всё больше радости и умиротворения.

— А вот это, смотри, — указывает пальцем Эвелин, уложив голову Варрику на плечо. — На дракона похож.

— О, и правда! — мгновенно реагирует гном и принимается рассматривать замеченную девушкой фигуру, чьи контуры постоянно меняются. — Он расправил крылья и как будто готов обрушиться на свою добычу с небес…

— Смотри, он всё крупнее… Хм… Это у меня в глазах зеленеет или он и правда какой-то немного зеленый?

Варрик щурит глаза, проверяя на достоверность заявление подруги, и вдруг меняется в лице. Брови его удивленно прыгают вверх, а глаза наполняются если не ужасом, то как минимум испугом.

— Эвелин… это нихрена не облако!

Они быстро переглядываются и без лишних слов вскакивают с земли. Инквизитор знает прекрасно, что без своих драгоценных записей Варрик ни от какой опасности не побежит, поэтому принимается сгребать в кучу и собирать разлетевшиеся творческие листочки, невольно чередуя их с травинками и лепестками цветов. Вместе они хватают с земли оставшиеся вещи и успевают прижаться спинами к полуразрушенному деревянному дому. Защита так себе, явно ниже среднего, но добежать до лагеря они попросту не успевают. Остается лишь замереть, дышать как можно тише и надеяться на удачу. На какой-то миг весь их мир заслоняет огромная крылатая тень, а через несколько секунд глухой удар о землю и шорох крыльев извещают о том, что самый опасный хищник (после человека, конечно) успешно спустился с небес. Эвелин и Варрик осторожно, стараясь производить как можно меньше движений, выглядывают из-за своего укрытия, потому что даже смертельная опасность неспособна унять любопытство. Неудивительно, что они спутали дракона с облаком: чешуя его светло-светло-зеленая, местами серебристая, нежная, как весенний цветок. Поза легендарного создания величественна донельзя: изящные передние лапы сложены впереди, полураскрытые крылья прячут мощные задние конечности, но показывают кончик шипастого, покрытого более темной чешуей, чем остальное тело, хвоста. Огромная голова на изогнутой шее обращена вдаль. Дракон кажется чрезвычайно задумчивым. Интересно, о каких драконьих делах он размышляет? Или, быть может, его мучат вопросы драконьей философии? Пока Эвелин пребывает в ступоре от понимания того, что она понятия не имеет, о чем могут думать драконы, великолепный зверь меняет позу. Он встает на все четыре лапы, крылья раскрывает и отводит назад, длинную шею вытягивает, а из глотки его доносится почти мелодичный рёв, мягкий и не очень-то пугающий. Инквизитора осеняет: дракон… тянется! Старательно вытягивает каждую из своих многочисленных конечностей, слегка трясет головой, делает несколько мощных взмахов крыльями на месте, а потом легко отталкивается от земли и взлетает. Огромные, как целый мир, крылья заслоняют небосвод. Созданный ими мощный поток воздуха обдает Варрика и Эвелин, как будто бы на несколько мгновений даруя им собственные крылья. Дракон поднимается совсем невысоко и улетает, кажется, к реке. И только тогда «храбрые воители» решаются отлепить себя от деревянных досок дома и заговорить — правда, вполголоса и постоянно поглядывая на небо.

— Хорошо, что он улетел, — замечает Эвелин. Перехватывая охапку листочков поудобнее, она замечает, как возвращается краска к побелевшим, судорожно сжатым прежде пальцам.

— Ага, хорошо, что он нас не съел! — дополняет Варрик, тоже напряженный, хотя на его лицо быстро возвращается озорная улыбка. — Я, вообще-то, ничего не имею против драконов, наоборот, я недавно начал писать рассказик про одну распутную драконицу, которая оборачивается девушкой, соблазняет мужиков, берет их деньги и драгоценности и улетает в окошко. Неплохо же, да? Но реальная встреча с драконом — это… совсем другое.

Эвелин со смехом чмокает его в щеку, поражаясь: только что чудом от дракона укрылся, а уже выдумывает истории! Придя в себя, они неспешно начинают спускаться с холма, намереваясь наконец-то вернуться к отряду. Варрик, в отличие от многих других ее знакомых, понимающе-приветлив, внимателен к любым ее словам, и Эвелин решается всё же высказать свою мысль:

— Нет, правда, хорошо, что он улетел. Такой красивый… Если бы мы успели позвать на помощь и в итоге победили бы его, это было бы почти так же грустно, как если бы он съел нас.

Варрик удивленно присвистывает, устремив взгляд карих глаз на подругу:

— Ваше Инквизиторство, да вам бы не Инквизицию возглавлять, а общество защиты драконов! Интересно, а такое есть? Надо организовать и про него написать в рассказе. Или просто написать.

С Варриком трудно больше нескольких минут не смеяться. Девушка сгибается пополам от хохота, рискуя всех драконов разбудить, и роняет пару листочков из стопки. Наклоняясь за ними, замечает на одном маленький рисунок чернилами. Нежные черты лица, полные губы, такая знакомая чуть растрепанная прическа… Эвелин понимает, что хитрый гном когда-то незаметно для нее набросал ее портрет. Теплая улыбка касается губ.

Солнце мигает сквозь листву ласковыми лучиками, а облака стали еще больше и «пушистее». Инквизитор поднимает голову к синеве и рассеянно думает о том, что лучше б вот это облако весьма странной формы было действительно облаком, а не очередным драконом.

Кошмары

В Инквизиторских покоях светло и красиво, места предостаточно, а огромная кровать с бордовым балдахином мягка и уютна. Казалось бы, что может помешать утомившейся за день Вестнице спокойно отдохнуть среди упругих подушек и теплых одеял? Но у нее не получается. Ночь за ночью Эвелин никак не может выспаться, погружаясь в мир грёз лишь ненадолго и тут же с перекосившимся от ужаса лицом выныривая в реальность. Круги под глазами пугающе разрастаются, а сами глаза словно потухли, потеряли свою лучистую яркость и уверенный блеск. Кожа Эвелин непривычно бледна, кажется невероятно тонкой, да и сама она как тростиночка — того и гляди от ветра переломится. Аппетит у Инквизитора решительно отсутствует уже много дней. Впрочем, принимая пищу в чьей-нибудь компании, она усиленно и почти убедительно ковыряет в тарелке приборами. Ей не хочется, чтобы окружающие замечали, что Вестница совершенно не в порядке. Она — символ, надежда и спасение для сотен и тысяч людей. Значит, ей нельзя быть слабой, больной и несчастной. Так что Эвелин безжалостно отметает любые попытки обратить внимание на ее скверный вид.

Ей снятся кошмары. Каждую ночь. Вспышка зеленого света, внезапная боль, отчаянный крик Джустинии, изуродованное гримасой ужаса лицо… Скованные зеленым огнем пальцы. Огромная, всепоглощающая брешь в небе — тоже с зелеными прожилками, пульсирующая и растягивающаяся в стороны, словно живое существо. Боль, боль, боль… Каждый раз, когда она закрывает маленькие разрывы, всё тело через руку пронизывает невероятная боль, но Эвелин знает, что это неважно: она должна закрывать разрывы, чтобы защитить людей, и какая разница, что при этом испытывает она сама? Рушащиеся стены Убежища… крики бегущих. Огромная, омерзительно скалящаяся пасть дракона — какой это страшный дракон, неправильный, ненастоящий, как архидемон, так не бывает! Веет холодом смерти, хочется сдаться и умереть, потому что слишком больно и страшно, но надо держать себя в руках, надо думать, строить план, снова кого-то спасать. Вот бы спасти их и просто умереть, пожалуйста, Создатель, я так устала… Снег, снег, снег. Пустынный мир, и она понятия не имеет, куда идти. Я спасла их, а теперь они меня… бросили. Ноги вязнут в снегу, холодно и больно, пусть всё закончится, просто закончится. Сильные руки, встревоженные голоса, тёплое помещение… Зачем? В Скайхолде страшно и одиноко. На каждом шагу она видит не новые лица, а отсутствие старых. Другой кузнец, другой оружейник, другой лекарь… Все другие, потому что предыдущие умерли, их больше нет. А люди так спокойно об этом говорят, как будто все те работники просто уволились. Она ходит потерянным приведением по огромному замку и видит смерть. Кто-то из строителей падает с непрочной крыши и разбивается — еще смерть. Снова смерть. У Скайхолда такие высокие крепостные стены и башни… Вестница Андрасте сбросилась со стены в собственном замке и разбилась насмерть. Какая жалость… Она не сбрасывается, потому что не уверена, что перина снега не сбережет ей жизнь. Во всех глазах — подозрение. Не верят, сомневаются, каждым словом испытывают ее. Вестница ли, помогает ли, верит ли, знает ли… Ничего она не знает и хочет лишь чтобы всё это закончилось. Утром — улыбаться и делать вид, что всё хорошо. Ночью — беззвучно рыдать в подушку и повторять имя Создателя в отчаянии.

Эвелин не знает, где грань между сном и реальностью. Были ли мысли о самоубийстве очередным кошмаром или она думала об этом наяву? Впрочем, какая разница, ведь жизнь и есть кошмар, по крайней мере, такая жизнь. Как жаль, что нельзя всё оборвать одним движением. Столько людей, за которых она одним лишь своим существованием несет ответственность… Кошмары преследуют ее каждую ночь. Почти все схожего содержания. Она бежит, дерется, сражается, но ничего не выходит, конец всему один — зеленое пламя, что пожирает ее и весь мир. Просыпается в холодном поту, запутавшаяся в одеяле, отвратительно липкая, с ноющей болью в руке. Меньше чем за неделю еженощных страданий Эвелин обучается способности просыпаться раньше, чем кошмар закончится. Она вскакивает по десятку раз за ночь, а иной раз и вовсе не спит. Кожа всё тоньше с виду, она будто тает на глазах. Лицо всё бледнее. Странно, что у нее еще хватает сил сражаться вместе с отрядом. Но пока хватает — и ладно, а дальше… будь что будет.

Очередное утро приносит головную боль и бесконечную усталость. Эвелин несколько раз моргает и неприязненно морщится: глаза почти слиплись из-за высохших слёз. Она яростно избавляется от засохших в уголках глаз следах боли, соскальзывает на холодный пол и устремляется к тазу с водой в небольшой комнатке сбоку от спальни. В дверь громко и навязчиво стучат. Эвелин ругается сквозь зубы: она еще не готова к очередному дню притворства!

— Леди Инквизитор, вы очень нужны послу Монтилье. Что-то срочное.

— Дайте мне несколько минут, — устало кричит Вестница, надеясь, что прямо в ее покои врываться никто не станет.

Ледяная вода не особо помогает избавиться от хронического недосыпа и вовсе не смывает разбитость, одиночество и отчаяние. Ну, а чего от нее, воды, ждать. Эвелин наспех вытирается чем-то, похожим на полотенце, накидывает первое попавшееся из одежды. Где-то должен лежать гребень… И как общаться с жизнерадостной и суетливой Монтилье, бесконечно падая в пропасть кошмара? Она не знает ответа. Будет, как всегда, неумело импровизировать и просто надеяться на то, что никто не станет приставать с расспросами. Инквизитор уже выходит из комнаты, не успев разве что спрятать с лица тоску, когда дверь в ее покои сама вдруг приоткрывается, несильно ударяя девушку по протянутой руке. Тихий вскрик срывается с бледных губ.

— Эвелин!.. Прости меня, я совсем не хотел!..

Невысокого роста коренастая фигура расплывается перед глазами. Невольно подступающие слёзы погружают мир в подобие тумана. Инквизитор делает шаг назад, изо всех сил отворачивает лицо — он не должен видеть, нет, только не он… Выдавливает ломающимся голосом, полностью себя выдавая:

— Зачем ты пришел, Варрик?

Гном тихо прикрывает дверь и легким движением подталкивает Эвелин в направлении кровати. Голос его мягкий, ласковый, хотя в нем и сквозит тревога.

— Тебе явно не до политики сейчас… Попросил Жозефину вместе с другими советниками всё решить, не трогать тебя. Сказал, что у меня очень срочное дело к тебе. Смертельной важности.

Эвелин нервно сглатывает и непроизвольно хватает себя за горло рукой, чтобы не разреветься в голос. Он тоже пришел с каким-то делом. Ему тоже что-то нужно… Создатель, почему, почему нельзя просто забрать меня, зачем все эти пытки?

Варрик присаживается рядом с ней на кровать. Не пытается заглянуть в лицо, но легонько касается согнутой спины, медленно ведет пальцами, то и дело останавливаясь. Ладонь тёплая, почти горячая. Тело, снова не слушаясь, подается гному навстречу. От него веет теплом и уютом — как раньше. До всех этих кошмаров, что начали мучить Эвелин. До боли и одиночества. Зачем же он…

— Эвелин… Я пришел потому, что вижу, что тебе плохо. Мне ничего от тебя не нужно, глупый ты Инквизитор… Я не помощи просить пришел, а помочь тебе самой. — Голос Варрика слегка дрожит, а под конец становится почти таким же ломким, неустойчивым, как и ее собственный. — Ты никого к себе не подпускаешь, ото всех прячешься… Хочешь, чтобы и я ушел — скажи только. Но я не хотел бы уходить, Эвелин. Иди… иди ко мне.

Неожиданный гость робко тянется к ней рукой, отодвигает пряди спутанных волос, заправляет за ухо. Конечно же, видит бледное лицо в красных пятнах, дрожащие губы, воспаленные, красные глаза, влажные ресницы. Эвелин вздрагивает, но не отворачивается. Наоборот, придвигается чуть ближе, легонько трется щекой о твердое плечо Варрика. А потом… больной кошкой сворачивается рядом с гномом, кладет голову ему на колени, замирает, словно боится, что ее могут прогнать. Он, конечно, не прогоняет, ласково водит рукой по волосам, путаясь иногда в светлых, истончившихся за время своеобразной болезни прядях. Эвелин кажется маленькой и беспомощной у него на коленях. Гном чувствует, что она ему доверилась, только ему одному, этот больной котёнок, раненная птица, сломанная Вестница. Слов подходящих не находится, но он интуитивно ощущает, что говорить сейчас и не нужно. Робко, готовый в любой момент убраться, касается рукой ее бледной щеки, слегка поглаживает, ощущает влагу на пальцах. На мгновение прикрывает ей глаза. Старается передать сжавшейся рядом с ним девушке всё свое тепло, всю нежность и доброту. Ласково повторяет ее имя. Подтягивает к себе одеяло и слегка укрывает их обоих. А потом… Эвелин начинает говорить.

Слова срываются с ее губ вначале медленно, неуверенно, робко. О кошмарах, о бессонных ночах, о склеившихся от слёз глазах по утрам… Всё быстрее и резче, испуганнее и больнее. Зеленое пламя, сжигающая боль, стены и башни, с которых хочется спрыгнуть. Слов так много, они вырываются из ее груди отчаянным потоком, и каждое ранит, но в то же время освобождает. В процессе рассказа Эвелин незаметно для себя переворачивается на спину, так, что Варрик видит ее лицо. Сама Эвелин едва видит друга из-за пелены слёз. Мокрые дорожки бегут по скулам, скрываются в волосах, увлажняя их. Смерть, боль и одиночество… Зеленый огонь. Варрик слушает, постоянно забывая дышать. Пальцы машинально скользят по мягким волосам Вестницы. Взгляд внимательных карих глаз он не отрывает от лица Эвелин. В какой-то момент пальцы девушки вцепляются в его руки, сжимаются невероятной, отчаянной хваткой. Не успевая подумать, как лучше поступить, Варрик подтягивает ее к себе, крепко сжимает в объятиях и держит всё время, пока Тревельян бьется в рыданиях. Ей уже не страшно, что друг о ней подумает, что скажут другие обитатели замка, что будет дальше. Эвелин плачет, наконец-то позволяя отчаянному крику вырваться из ее груди. Бесконечные слёзы омывают лицо, увязают то ли в куртке Варрика, то ли в ее волосах — какая разница? Инквизитор плачет о боли, смерти и одиночестве. Хрупкая, маленькая девушка жмется в комок в объятиях друга и плачет о ночных кошмарах. Варрик уверенно держит ее, не позволяя подумать, что она одна. Проходят минуты, десятки минут… Тепло их тел становится чем-то единым, приятно дополненным уютным одеялом. Незаметно для самих себя Эвелин и Варрик оказываются лежащими на мягкой кровати, наблюдавшей так много горя и тоски. Варрик нежно касается губами бледного лба Эвелин, и та наконец-то перестает дрожать. Губы солёные. Варрик тёплый. Они лежат так много минут или часов, и за это время мастер слова ни разу не говорит «успокойся», «не плачь» и «всё будет хорошо». Молчит, смотрит с любовью и иногда называет ее ласково и необычно. Но Эвелин успокаивается. Эвелин верит. Эвелин утомленно засыпает у него на груди.

Ей наконец-то не снятся кошмары. Ей вообще ничего не снится. Вестница проваливается в бесстрастную, равнодушную темноту, где нет ни боли, ни страха, ни зеленого огня. Есть только тепло повсюду, знакомый, успевший стать родным запах и ощущение того, что она не одна… И больше не будет одна. Кошмары не вернутся, потому что он рядом.

Варрик с облегчением замечает ее посветлевшее, расслабившееся во сне лицо. И продолжает тихо хранить покой Инквизитора.

Попойка с Быком

Забывать о своих соратниках — дело очень нехорошее и неправильное. Эвелин понимает это, хотя и изменить что-либо не всегда в ее силах. Она возвращается в Скайхолд раз в несколько дней, забегает к Каллену и Жозефине рассказать о приключениях, отдает кузнецу доспехи на починку, а усмиренному магу — многочисленные материалы для исследований, наспех съедает что-нибудь и вскоре засыпает в своих Инквизиторских покоях. На что-либо ещё попросту не остается ни времени, ни сил. Но Эвелин догадывается, что игнорирование проблем — не очень-то правильный подход к их решению. Так что перед очередной вылазкой на дороги требующего спасения мира Эвелин заявляет отряду, что сегодня они все берут выходной, потому что у леди Инквизитора важные, не терпящие отлагательств дела.

Крайне важные, ага.

Первым делом она идет в местную таверну: «Приют Вестницы». Очень трогательное название, посвященное, без сомнений, именно ее персоне, а она здесь почти и не бывает. Где-то наверху, в маленькой комнате над трактиром, расположилась лучница Сэра, но с ней говорить не хочется совершенно — для этого надо иметь особый душевный настрой, настолько умиротворенно-благодушный, чтобы не возникало желания ее прибить. Так что Эвелин, с улыбкой кивая менестрелю у лестницы, проходит к барной стойке. Бармен, мужчина средних лет с угрюмым лицом, коротко ее приветствует, но выпить, впрочем, не предлагает. Как будто ей по статусу не положено! Эвелин фыркает раздраженно и хочет уже разразиться гневной тирадой, но бармен успевает коротко ей сообщить:

— Вас один парень просил к нему зайти. Ну как — парень…

От удивления проглотив заготовленную гневную речь, Инквизитор послушно устремляет взгляд в глубь зала, куда указывает собеседник. Он сидит в самом углу, высоченный, с трудом помещающийся за хлипким столиком. Эвелин в очередной раз отмечает странного, сероватого оттенка кожу и, конечно же, огромные рога. Неужели именно он хочет с ней поговорить? Ситуация до жути неловкая: девушка понятия не имеет, о чем вести беседы с Железным Быком! Они и не общались никогда полноценно. Лишь парой фраз обменялись, когда Инквизитор наняла его отряд. И то разговор не задался: Бык предложил это славное дело отметить, Эвелин вежливо отказалась, Бык посмотрел на нее со смесью недоверия и презрения во взгляде и ушел. Больше их пути почти не пересекались. Воинственный кунари помогал делу Инквизиции, но не в ее отряде. И всех сложившаяся ситуация, кажется, устраивала. До этого дня?

— Э-э… Привет? — совершенно неуверенная в своих действиях и словах, робко молвит Эвелин, когда приближается к столику кунари.

— Командир! — немедленно реагирует Бык, поднимая голову и впериваясь в нее буравящим взглядом. Тревельян, понятия не имея, что нужно ему сказать, пытается сложить губы в улыбку. Хочется помочь себе руками. Не особо обратив внимания на ее потуги, Бык уверенно, даже настойчиво предлагает: — Садись!

И Инквизитор, слегка отодвигая тяжелый деревянный стул, садится напротив кунари — а что ей остается? О чем бы с ним поговорить, хм-м… Впрочем, железного воина подобный вопрос, похоже, не беспокоит. Он внимательно осматривает свою гостью, а затем правой рукой небрежно пододвигает к ней стакан с уныло плеснувшейся в этот момент мутной жижей.

— Выпьем?

Черт! Стоило догадаться, что именно в этом и будет заключаться общение с Быком. Напиток в стакане никакого доверия не вызывает: бледно-серый, по консистенции гуще воды, хотя и не кисель. Да еще и пахнет от него… Запах напоминает убийственную смесь из свежей капусты, плесени на хлебе и грязных носков. Эвелин не испытывает никакого желания прикасаться к этому. Однако Бык ждет, испытующе поглядывая на нее из-под густых бровей. Отказать капитану наемников — значит, конечно же, оскорбить его и еще раз выставить себя задравшей нос выскочкой, которой дела нет до человеческих качеств и увлечений ее подчиненных. Как же нелегко быть Вестницей Андрасте! Не только, значит, демонов убивай да разрывы закрывай, а еще пробуй сомнительное кунарийское пойло в местной таверне. И если с демонами да разрывами хоть понятно, чем всё может закончиться, то здесь и не угадаешь, как неизвестный алкоголь на нее повлияет. Впрочем, ничего страшного, решает Эвелин. Она только попробует, а потом сделает вид, что слишком увлечена общением с Быком, чтобы пить. И, набравшись смелости, Инквизитор нерешительно делает первый глоток.

Рот, глотку, горло, а вслед за ними и все внутренности обжигает огнем. Пламя разрастается внутри, заставляя каждую клеточку ее тела вопить от ужаса. Отчаянно хочется чем-нибудь запить адское пойло, и девушка хватает со стола первый попавшийся стакан, быстро делает несколько крупных глотков… И заходится в неистовом кашле, бешено выпучивая глаза: то, что она схватила, оказывается ее же недопитым кунарийским питьем. Бык добродушно посмеивается, глядя на страдания своей предводительницы. Эвелин хочется сообщить ему, что за попытку отравления Инквизитора гнить ему в темнице, но вместо этого она с трудом выдавливает из себя:

— Чт-то это за напиток?!

Воин выпивает содержимое своего стакана, услужливо поднесенного барменом (вместе с целой бутылкой аналогичного пойла), одним глотком. Трясет огромными рогами и со смехом отвечает, крайне содержательно, к тому же:

— Напи-и-иток!

     «Ты издеваешься?» — хочется спросить Эвелин, но она почему-то смеется каким-то чужим, слышимым ей самой будто издалека смехом и повторяет, глупо улыбаясь:

— Напи-и-и-и-иток…

Железный Бык весьма оперативно наполняет стаканы заново. Эвелин уже ничего не хочет, прекрасно догадавшись, что будет дальше. Только смутно надеется, что на выходе из таверны ее будет ждать кто-нибудь, кто… ну, не прогонит ее из Инквизиции после такого зрелища, желательно. Кто бы это мог быть…

— Еще по одной?

Бык пялится на нее одним немигающим глазом и, определенно, ждет положительного ответа. Отказаться сейчас — значит еще и признать себя слабой девчонкой, не доросшей до настоящего алкоголя… И Тревельян пьет из вновь заполненного стакана, и огненная жидкость вновь обжигает внутренности, вызывая кашель, а еще (в первый раз это не ощущалось так сильно) бьет в голову, туманя картинку перед глазами и принося легкую эйфорию — радость от того, что ей удалось выполнить необходимое, вместе со стойким безразличием к тому, что будет дальше. Кунари вновь смеется над ее перекошенной физиономией и отмечает, что вторая, мол, легче идет. Перед глазами стаканы, столы и люди пускаются в туманное плавание, в голове вспыхивают и гаснут бесчисленные звёзды, и Инквизитор ничего не может сказать в ответ. Бык начинает рассуждать о драконах, и девушка согласно поддакивает, хотя суть разговора давно уже потеряла. Бесшабашное веселье пробивается сквозь пелену безразличия и подначивает сделать что-нибудь безумное.

— И еще по одной? — уже сама предлагает Эвелин, и Бык одобрительно хохочет. Уровень его уважения к Инквизитору от этой фразы уж наверняка возрос! Впрочем, именно сейчас от этого толку мало.

Вестница Андрасте осушает третий стакан уже почти без кашля и стремится сползти куда-нибудь вниз. Поверхность стола и локоть кунари становятся препятствиями на ее пути, и девушка, не особо имея возможность выбирать, опирается на мощную руку Быка.

— За драконов! — громогласно произносит тост ее собутыльник.

Эвелин отвечает что-то нечленораздельное, по звучанию оно кажется близким к языку кунари, и Железный Бык отчего-то одобрительно смеется, потрясая почти опустевшей бутылкой. Похоже, невнятный лепет Тревельян означал что-то очень достойное в понимании кунари. Тем временем Эвелин всё-таки не может избавиться от желания то ли сползти под стол, то ли пойти вершить дела великие. Она принимает решение остановиться на чем-то среднем и огромным усилием воли над непослушным телом понимается из-за стола.

— Отлично выпили, командир! — салютует ей стаканом, в котором еще что-то плещется, Бык. Лицо у него самое довольное, какое только удавалось увидеть Эвелин среди кунари. — Приходи еще!

 «Непременно приду» — хочет сказать Вестница, но язык заплетается похуже ног, и она, промычав что-то на прощание, устремляется к выходу из таверны. Оказывается, путь от дальнего столика до двери весьма долог и полон трудностей: другие столы обойти, в посетителей не врезаться, о ступени лестницы не споткнуться… Ноги подчиняются ей с неохотой не до конца объезженной лошади. Тревельян следует подумать о том, как она умудрится дойти до своей комнаты, миновав столько лестниц и дверей, при этом еще не слишком пугая работников и сопартийцев, а еще не попадаясь на глаза Кассандре (вообще лучше никому не попадаться, но гнев Кассандры, вызванный данной ситуацией, в помутненном сознании Эвелины кажется наиболее пугающим). Однако думать не получается вообще ни о чем: мысли лишь иногда запрыгивают в ее хмельную голову и тут же уносятся дальше. Совершенно потерянная и обессиленная огненным пойлом, Эвелин толкает дверь и буквально вываливается из таверны. Почти в тот же момент чьи-то крепкие руки подхватывают ее и, держа за плечи, приводят в относительно вертикальное положение. Тревельян рассеянно мотает головой. Пока она выполняла долг Инквизиторский, на замок успели опуститься вечерние сумерки, и теперь они мягко укрывают крепостные стены, крыши зданий, каменные дорожки и ее многострадальную голову. Тот, чьи заботливые руки вовремя остановили падение, ниже девушки ростом, и голос его, конечно же, знаком.

— Жопа Андресте! Когда ж ты думать начнешь, Инквизиторушка? Нахрена тебе эта попойка с Быком далась? Нет бы со мной изысканно и романтично выпить из моих лучших запасов орлесианских вин… Эх ты. Ну и что мне с тобой теперь делать?

Варрик ворчит, но больше для вида. Недолго думая, он подныривает под руку Эвелин, вынуждая девушку обхватить его шею. Гномий рост, конечно, невелик, но силы не занимать, и Тетрас легко принимает на себя большую часть веса подруги. Так они и уходят, пошатываясь, прочь от таверны, посмеивающегося Быка и его мерзкого «напитка».

Он ведет Эвелин уверенно и так легко, как будто каждый день водит пьяненьких Инквизиторов от дверей таверны до их покоев в башне. Тревельян ощущает себя неуверенно, разболтанно и неловко. Она, путаясь в словах, пытается извиниться перед другом за увиденное им зрелище (и в то же время смутно думает о том, что только Варрику она и доверила бы такое видеть). Гном беззлобно отмахивается:

— Потом извинишься, Инквизитор.

Совместными усилиями они преодолевают долгую многоступенчатую лестницу, ведущую в тронный зал и, пошатываясь, движутся к дальнему его концу. Вечерний час играет им на руку: огромное помещение утомленно пустует, все обитатели замка разошлись по своим комнатам, чтобы рвануть в объятия сна. Лишь пара слуг успевают прошмыгнуть мимо них в боковые комнаты. Варрик и Эвелин добираются до двери, ведущей в покои Инквизитора, всего за пару минут — они уже наловчились передвигаться единым многоногим чудищем. Лестница до комнаты Вестницы не менее утомительна, но за ней ждет столь необходимый сейчас отдых, так что Тревельян делает над собой усилие и одним рывком, почти не опираясь на Варрика, оказывается рядом с последней дверью. А до кровати гному ее приходится волочь.

Сопровождая каждое свое действие тяжким (или это смущение?..) вздохом, Тетрас укладывает подругу на широкую кровать, стягивает с нее высокие белые сапожки, кое-как снимает кожаную куртку. Эвелин остается в простой рубашке и легких штанах, и с ними Варрик решает не возиться, всё-таки неудобно, да и совсем неприлично было бы. Задумчиво оглядев прикрывшую глаза и в неудобной позе распластавшуюся на одеяле девушку, гном еще раз вздыхает, с минуту нерешительно мнется, не уверенный в том, что ему следует делать дальше. Оставить ее отсыпаться в одиночестве?.. До него доносится едва различимый полушепот-полухрип, выдавливаемый Эвелин из ее пересохших губ:

— Варрик… воспользуйся моментом… ты же хочешь, я знаю…

Она слегка приоткрывает веки и тут же жмурится, точно от яркого света, но гном догадывается — от смущения. Замечает в уголках глаз капельки слёз. Манящие губы девушки растянуты в страдальческой усмешке-ухмылке.

Варрик медленно снимает свою собственную верхнюю одежду, а затем, подумав, избавляется и от прочей, оставаясь в итоге лишь в нижнем белье. Опьяненная адским кунарийским зельем, утомленная и смущенная Эвелин молчит — быть может, уснула? Лежит она в совершенно неудобной с виду позе. Едва взглянув на любимую подругу, гном понимает, что одежда на ней всё-таки совершенно лишняя. Склоняясь над лежащей будто без сознания Эвелин, аккуратно расстегивает и снимает с нее белую шелковую рубашку, стягивает узкие штаны. Она сонно тянется к нему, и Варрик поспешно, не давая ей ощутить леденящий ветер одиночества, ложится рядом, укрывает их обоих мягчайшим одеялом, прижимает Вестницу к себе. Светлые волосы спутались, прилипли к шее, он их поправляет и слегка поглаживает, вызывая легкую улыбку даже сквозь пьяную дурноту. Но улыбка вскоре тает, и Эвелин снова шепчет, не размыкая глаз:

— Варрик, ты же можешь, почему нет…

Варрик тихонько вздыхает, укладывается поудобнее, подложив под голову руку, так, чтобы отчетливо видеть ее лицо. И произносит медленно, мягко, вкрадчиво:

— Эвелин, мои желания — не закон. Да, я хочу, ты очень догадлива, но… зачем мне делать это, когда ты в таком состоянии, что не можешь даже четко выговорить «да» или «нет»? Лучше уж я подожду, пока ты точно будешь согласна, глупый ты Инквизитор.

Варрик тепло улыбается, гладит ее по волосам, и Эвелин, наконец открывая глаза, чувствует, как на подушку скатывается пара слезинок — но это совсем не грусть, нет. Тетрас аккуратным нежным зверем приподнимается над ней, долгим поцелуем касается обнаженной ключицы, прижимается к напряженным губам, увлажняя, согревая и смягчая их. Эвелин прячет улыбку, утыкаясь носом в широкую грудь, уютно устраивается в его объятиях.

— Завтра утром обеспечу тебя всеми известными средствами от похмелья, — на всякий случай то ли серьезно, то ли в шутку предупреждает Варрик.

Эвелин сонно кивает, еще немного ворочается, устраиваясь поудобнее, и вскоре затихает, сморенная усталым алкогольным сном. Тетрас рассеянно думает о том, что никогда больше не пустит своего Инквизитора в одиночку пить с Быком. Драконов убивать — и то безопаснее.

«Мечи и щиты»

Нечасто увидишь Кассандру, столь увлеченную чем-либо, кроме избиения манекенов. Но глаза, похоже, не обманывают. Женщина, отложив затупленный меч, сидит на пеньке неподалеку от тренировочной площадки, уткнувшись лицом в книгу с пестрой обложкой. Страницы она перелистывает редко, старательно впитывая в себя, видимо, каждую строчку. Невероятное зрелище! Эвелин не хочется тревожить боевую подругу, и она тихонько поворачивает назад. Но тут проходящий мимо солдат заставляет Кассандру поднять голову, и, поспешно отчитывая его неведомо за что, воительница заодно замечает и Инквизитора. Резко бросившаяся в щеки краска и попытка спрятать книгу за спиной не укрываются от чуткого взора Эвелин.

— Касси, что это? — любопытствует она, тут же уточняя: — Я-то тебя осуждать не буду, что бы ты там ни читала, не беспокойся. Ну только если это не какой-нибудь кодекс храмовников… Но для него обложка слишком уж яркая, да?

Покорившись дружелюбной улыбке и ласковому взгляду подруги, Кассандра робко протягивает Эвелин книгу. Та весело хмыкает, едва увидев строчку с именем автора.

— Какая прелесть! Я и подумать не могла, что тебе нравятся книги Варрика.

— Я… большая поклонница, — шепотом поясняет бывшая Искательница, а щеки ее явно краснее, чем солнце на лежащем неподалеку щите. — Что бы я ни думала о Варрике… чтобы так писать, это, знаешь ли, талант надо иметь! Я бы вот так не смогла. А ты?

Эвелин тихо фыркает, вспоминая, как они с Варриком пытались посоревноваться в написании коротких историй. Таких изящных и изощренных унижений в свой адрес она еще никогда не слышала.

— Навряд ли. А я не читала эту серию, кстати. Она хороша? — Инквизитор спрашивает вполне искренне, и Кассандра, догадывающаяся о ее теплых чувствах к гному, не решает усомниться.

— Очень! Это мое любимое произведение! Интрига, заговор, опасность… и всё это на фоне пламенеющей страсти! Только это последняя написанная часть, а новой всё нет! Как думаешь, может, это потому, что я тогда на Варрика накричала и погубила его вдохновение?..

Эвелин закатывает к небу глаза, пытаясь не смеяться в голос. Впрочем, за смехом прячется умиление: кто бы мог подумать, Кассандра беспокоится о чувствах Варрика! Даже если вот так, через желание прочесть новую книжку — это всё равно о многом говорит.

— Не думаю, что нашего краснобая способно хоть что-то погубить, Касси. Хочешь, я спрошу его про продолжение?

— Хочу! — тут же выпаливает воительница, а затем решительно и поспешно хватает Эвелин за грудки. — Только не говори ни в коем случае, что это я попросила!

— Конечно-конечно! — смеется Инквизитор, с трудом выскальзывая из железной хватки и отступая к замку. Гневно-смущенно-обнадеженное лицо Кассандры достойно запечатления на картинах.

— Ва-а-аррик! — с нарастающей громкостью тянет Эвелин, обнимая сзади сидящего над очередной писаниной друга, и льнет к нему. Гном, в свою очередь, прижимает ее руки к себе и трется щетинистой щекой о тонкие пальцы. Стоять так можно хоть всю вечность.

— Ваше Инквизиторство? — ласково молвит в ответ Варрик, с неохотой отстраняя от себя Эвелин и заглядывая ей в глаза.

И Тревельян пересказывает ему невероятный разговор с Кассандрой. Гном, и сам являясь мастером «навешивания лапшички», с трудом верит ей. А выслушав до конца, заходится смехом, перерастающим в неистовый хохот.

— Кассандра? Ждет продолжения «Мечей и щитов»? Серьезно?! Не была бы ты Инквизитором, я бы, наверное, тебе не поверил. Да еще именно эта серия! «Пламенеющая страсть», вот же скажет! Кто бы мог подумать, что нашей стальной леди не хватает простой человеческой романтики. И что же мне делать теперь?

— Как — что? — искренне изумляется Эвелин. — Напиши ей это продолжение! Я тебе даже помочь могу. Если ты сам вручишь Кассандре книгу, о которой она так мечтает, даже ее стальное сердечко тотчас растает! Тебе же хочется с ней помириться. По глазам вижу, что хочется.

Настает черед Варрика возмущенно искривить губы и закатить глаза к потолку. Но спорить он не пытается.

Тяжелое время наступает для Инквизитора и ее команды. Варрик в отряде совершенно незаменим во всех смыслах, но ему приходится мучительно подбирать замену — не ходить же втроем на драконов, пока гном занят написанием книги. Блэкволл умудряется словить нокаутирующий удар еще до начала боя. Бык бросается в атаку яростно и безрассудно, игнорируя любые команды. От разговоров о Тени уже на второй день весь отряд на стену лезть готов (а если нет стены — построить и залезть). В конце концов совместными усилиями (больше похожими на отчаяние) они приходят к выводу об очевидной необходимости в группе стрелка. Первые пару дней уши мучительно вянут от бесконечного потока ругательств Сэры. А дальше оказывается, что запас у нее не такой уж большой, и вскоре эльфийка начинает повторяться.

— Я насчитал всего двенадцать ругательных слов, всё остальное — их производные. И еще десяток выдуманных ею самой слов. Вообще ни о чем, — презрительно фыркает Дориан на очередном привале. Но очень тихо, так, чтобы только Инквизитор и Кассандра услышали.

Варрик, обгоняя самые смелые надежды, управляется с колоссальным творческим трудом меньше чем за неделю (к всеобщему счастью). Еще несколько дней занимает официальное издание рукописи, и вот — гном преподносит Эвелин увесистый томик в яркой обложке. Изображена на ней рыжеволосая девушка, сжимающая в руках меч. Писатель довольно жмурится оконченной работе и сообщает подруге, заговорщицки подмигивая:

— Я вставил туда несколько сцен специально для Кассандры. Думаю, она поймет и узнает себя. Может быть, даже задумается о чем-нибудь…

Собравшись с духом, Варрик и Эвелин переплетают пальцы и отправляются в нелегкий и опасный поход — вручать книгу Кассандре. Румянец на щеках и бесконечно смущенный вид воительницы явно стоят проделанных усилий. Женщина мечет в них притворно раздраженные взгляды, а пальцы ее так и тянутся к заманчивому подарку.

— Только если ты перестанешь на меня дуться! — заявляет Варрик, резко пряча томик за спиной.

Лицо Кассандры и без того пылает, так что с пронзительным взглядом теплых карих глаз она старается не встречаться. Вместо этого резко устремляется к нему и ловким движением выхватывает заветную книгу из стиснутых пальцев гнома. Недаром так тщательно отрабатывала техники на манекенах. Варрик безрезультатно пытается выглядеть недовольным. Инквизитор сгибается пополам от хохота.

После того, как Кассандра, трепетно прижимающая к груди отвоеванный подарок, скрывается в помещении, они еще долго не могут успокоиться. Смеются до боли в щеках, заражая своим искристым весельем всех, кто случайно проходит мимо. С трудом, поддерживая друг друга и пошатываясь так, словно уже пьяны, доползают до таверны.

— Варрик… у тебя получилось! — наконец удается вымолвить Эвелине. На гнома устремлены ее сияющие радостью глаза.

— Только с твоей помощью, любимый Инквизитор, — тепло и чуть смущенно улыбается писатель.

Только потом Вестница с ужасом осознает, что теперь искать замену придется Кассандре, по крайней мере на пару дней, пока она будет погружена в чтение долгожданной книги и — Эвелин уж точно знает — ни за что не оторвется.

«Не уходи»

— Варрик, а что ты будешь делать, когда мы победим? Вся эта Инквизиция — она же не навсегда…

— Я… я не знаю даже. Не думал еще. Может, вернусь в Киркволл. А может… просто потеряюсь, как всегда делал.

Пустота затягивает ее хрупкое, слабое тело в воронку. Ни вырваться, ни зацепиться, ни даже пальцы сжать — все мышцы словно из ваты, мягкие и податливые, неспособны ни к какому усилию. Она падает, падает вниз, в черноту неизвестности. Голова запрокинута, рот распахнут в немом крике. Ей не удается вырвать ни звука из своей немощной груди. А сверху — темно-синее небо, усыпанное волшебными огоньками звезд. Такое прекрасное… такое далекое. Словно беспокойные светлячки, звезды вертятся в диком, неистовом танце. Она зовет-плачет-падает, края воронки всё уже и уже, остается лишь крошечный клочок скалящегося звездами неба… Темнота смыкается над ее головой. Больше нет ни неба, ни звезд, ни земли, ни ветра, ничего и никого… И даже в кромешной темноте она продолжает падать, вниз-вниз-вниз, всё быстрее и быстрее, без надежды на спасение…

Нет!!!

Эвелин распахивает глаза и резко садится на кровати. Дыхание частое-частое, она вся в холодном поту. Часто моргает, пытаясь отогнать вцепившийся когтями в ее мысли кошмар, но перед глазами ничего не меняется. Темнота, пустота, никого нет… Почему кошмар продолжается даже после пробуждения?! Стон боли срывается с ее пересохших от частого дыхания губ. Эвелин вертит головой в этой темноте, не понимая, где она, кто она…

— Эй, эй, я рядом! — теплая, почти горячая рука касается оголенного плеча, мгновенно принося успокоение: она здесь не одна. — Я рядом… Сейчас зажгу свечи, потерпи, солнце.

Бьющееся в отчаянии сердце постепенно замедляется, возвращаясь к нормальному ритму. Теплые пальцы, согревающие Эвелин, исчезают, но через несколько секунд ярким огоньком во мгле вспыхивает пламя свечи. Тонким стебельком вьется вверх, освещая лишь малую область вокруг себя — но это уже не тот пугающий кромешный мрак из ее кошмара. Тот, кто спасает ее от одиночества, зажигает вторую свечу, третью. Она видит его лицо: поросший щетиной подбородок, широкие скулы, мясистый нос и отражения-огоньки в глазах. Варрик придвигается ближе, берет обе ее ледяные ладони в свои руки, согревает, касается негнущихся пальцев теплыми губами. Взгляд его — встревоженно-сожалеющий. Родной голос прорезает ночную темноту спасительным лучом маяка, что показывает заблудшим кораблям дорогу домой.

— Снова кошмары?

— Да… — Из горла вырывается не слово — хрип. Эвелин сглатывает несколько раз, пытаясь вернуть себе способность разговаривать. Леденящая пустота внутри постепенно уходит, тает, вспугнутая красновато-желтыми огнями свечей и заботой Варрика. — Я падала в темноту… Не могла ни за что уцепиться, всё падала и падала, а наверху были звезды, холодные и далекие.

— Надеюсь, что в скором времени риск упасть у тебя будет разве что на кровать, душа моя, — с улыбкой вздыхает Варрик, а потом укрывает Эвелин от тьмы своими нежными объятиями.

Свечи крошечными огненными ростками вьются вверх, слегка подрагивая. Вдалеке слышится вскрик ночной птицы. В остальном же — замок безмолвен, и страшных засасывающих воронок в покоях Инквизитора нет.

— Выйдем на балкон? — осторожно предлагает Варрик, когда Тревельян удается немного согреться.

Она быстро кивает и первой подходит к закрытым створкам окон-дверей, отделяющих узкий, но длинный балкон от основной комнаты. Свежий воздух мигом бросается ей в лицо, от легкого ветерка веет ароматом свободы. Эвелин жадно вдыхает, делает шаг вперед. Огромный замок укрыт звездным покрывалом ночи. Ей почему-то кажется, что звезды над Скайхолдом не такие холодные и жестокие, как те, из ее кошмара. Широкие ладони Варрика ненавязчиво обхватывают ее талию. Он замирает рядом, вместе с Инквизитором устремив взгляд в темное небо. Замок, что давно стал им домом, сладко спит, утомленный дневной суетой. Лишь в паре комнат в башнях горят одинокие огоньки. Быть может, Дориан засиделся за книгой, а может, Кассандра, мучимая вопросами веры, снова не может уснуть… Эвелин с наслаждением дышит, впитывает в себя тепло любимых рук, жмется к горячему, такому родному, такому настоящему телу. Сжимает испуганно пальцы, будто боится, что любимый гном растворится под светом тех безжалостных светлячков. Кошмар отступает — как и всегда рядом с ним.

Варрик и Эвелин, вдоволь насмотревшись на звезды, тихо возвращаются в комнату. Три одинокие свечи во тьме — уже не такой кромешной — еще горят. Укладываясь в мягкую постель, Вестница вспоминает предшествующий этой ночи вечер: Варрик стоял у кровати, мялся в неуверенности, и она как раз собиралась попросить его остаться, как вдруг провалилась в сон… Испуганно вздрогнув от одной лишь мысли, Эвелин произносит, глядя в карие глаза с мольбой:

— Варрик, не уходи.

Тетрас слегка пожимает плечами, забирается под уютное одеяло к той, что защищает мир, такой маленькой и хрупкой на этой огромной кровати. Лишь устроившись рядом и взглянув ей в глаза, произносит с улыбкой:

— Я и не собирался.

Инквизитор мотает головой и с неожиданной серьезностью объясняет:

— Я имею в виду… вообще не уходи. Никогда.

Варрик ухмыляется едва заметно и предельно серьезно повторяет:

— Я и не собирался.

Доверие

Некоторые вещи кажутся совершенно очевидными, логичными, не допускающими никакой иной трактовки, кроме устоявшейся. А потом сталкиваешься с неожиданным, не тем ответом, и мигом теряешь все заготовленные слова, и замираешь в недоумении. Сложно поверить, что собеседник отвечает не так, как ты от него ждешь. Сложно смириться, что мир в твоей голове — не тот же, что перед глазами.

Вид у леди Инквизитора нынче подавленный, пожалуй, даже грустный. Варрику не впервой видеть ее в печальном расположении духа: как-никак, путь Тревельян нелегок, ответственен и зачастую очень трагичен. И именно он обычно оказывается тем собеседником, которому сильная-стальная-непоколебимая Вестница готова раскрыть свои горести и сомнения. Этот факт радует Варрика даже тогда, когда приходится утирать слезы с ее нежных щек. Даже когда Эвелина беззащитным комочком боли рыдает у него на груди, упрямо пряча покрасневшее и мокрое лицо в складках его рубашки. Поцелуи, совместные пьянки, похабные шуточки, случайный секс — всё это у него было. А вот столь отчетливое доверие и обнажающая душу искренность — никогда.

Поэтому Варрик, войдя в Инквизиторские покои и застав Вестницу задумчиво глядящей в окно, приближается к ней мягко, но уверенно. Легонько кладет широкую ладонь ей на плечо. Эвелин не вздрагивает — она уже научилась узнавать его прикосновения. Подается назад, добровольно утопая в теплых объятиях возлюбленного гнома. Трется о его сильные руки довольной кошечкой. Тетрас, наблюдая за ней, уже не уверен в том, что леди Инквизитор чем-то огорчена, и просто садится рядом, не выпуская ее из объятий. Но спустя несколько минут уютного молчания Эвелин сама слегка отстраняется и задумчиво произносит:

— Как часто мы заранее придумываем в своей голове ответы собеседника. А потом так удивляемся, когда они вдруг оказываются не такими, как мы сочинили.

— Что-то случилось, ваше Инквизиторство? — осторожно спрашивает Варрик. Ему очень нравится коверкать звание любимой подруги, но делать это следует с осторожностью и не при каждом случае.

— Помнишь, вчера я спрашивала, не кажется ли тебе, что Кассандра на меня обиделась? Чтобы развеять сомнения, я решила сама у нее спросить. Конечно же, я была уверена, что всё в порядке — ну как на такое солнышко, как я, можно обижаться, да? — Эвелин негромко смеется, и Тетрас не может не улыбнуться в ответ. Вообще-то, с самооценкой у Вестницы всё нормально (она, по его скромному гномьему мнению, даже слегка занижена), но пошутить она любит. — Но совершенно неожиданно для меня Кассандра сказала, что она и вправду обижена. И ушла.

— Чем же ты ее так задела? — поражается Варрик, пристально вглядываясь в лицо Эвелин. Оно не кажется расстроенным, скорее — удивленным.

Тревельян пожимает плечами и отвечает, немного подумав:

— Скорее всего, я опять брякнула какую-нибудь глупость на тему Церкви. Или случайно усомнилась в том, что послана Создателем? Ох, не знаю. Кассандру не так уж и сложно ранить. Но больше всего меня удивила моя собственная реакция: я была совершенно уверена в ее отрицательном ответе! Какие мы, люди, смешные.

— О да. Не в пример нам, мудрым гномам, — весело хмыкает мастер пера. — Ты же с ней помиришься?

— Конечно! — Эвелин быстро кивает. — Найду ее завтра и поговорю о произошедшем. Скорее всего, я и правда ляпнула какую-то ерунду, не подумав.

— Завтра? А сейчас?..

— А сейчас… — задумчиво тянет Инквизитор, и в ее ясных глазах пляшут хитрые искорки. — Сейчас у меня есть планы на одного гнома, который опять случайно прокрался ко мне в постель.

— Не прокрадывался! — Варрик как будто пытается оправдаться, но смех рвется из его груди. Особенно когда Эвелин бросает на него такой невинный и словно удивленный взгляд. — Я вполне сознательно, открыто и злонамеренно сюда пришел, наивный ты мой Инквизитор.

— Прямо-таки злонамеренно? — щурит глаза светловолосое чудо, не пытаясь даже скрыть довольную улыбку.

Гном притворно закатывает глаза, а затем вдруг толкает растерявшуюся Эвелин на кровать и, не давая ей опомниться, нависает сверху, обжигая горячим дыханием ее светлую кожу. Вестница широко улыбается, так, что ее румяные щечки очень хочется потрепать, и жмурит глаза. Кто бы мог подумать, что вот эта всесильная магесса, закрывательница Бреши, убийца драконов и еще куча пафосных званий, умеет так мило смущаться? Варрик прижимается к ее нежному маленькому рту, долго, чувственно целует, а тем временем его пальцы теряются в светлых, таких мягких, воздушных волосах, скользят по горячим щекам, ласково касаются шеи и слегка оголенных ключиц. Это «слегка» нуждается в незамедлительном исправлении, и Тетрас, с неохотой оторвавшись от губ возлюбленной, путается пальцами в бесчисленных застежках ее плотной светло-серой рубашки. Но с треском разрывать на этом прелестном создании одежду — как-то слишком уж по-ребячески. Впрочем, Варрик не забывает целовать каждый новооткрывшийся ему кусочек прекрасного тела, довольно улыбаясь легкой дрожи и прерывистому дыханию Эвелин. Наконец, потянув девушку на себя, Тетрас легко сдергивает с нее привычное одеяние, а вслед за ним и тонкую шелковую сорочку. От собственной одежды избавиться куда проще. Пока он ею занят, леди Инквизитор успевает полностью обнажиться и тут же скользнуть под одеяло, скрываясь от его цепкого взгляда.

— Это ненадолго, — громко фыркает Варрик, обрушиваясь на кровать рядом с ней и тут же прижимая Эвелин к себе. А она и не спорит.

Даже сквозь одеяло Тетрас отчетливо ощущает тепло ее тела. А леди Тревельян, несомненно, должна ощутить настойчиво выпирающую часть его тела. Варрик жарко целует ее в поалевшие губы и вскоре, пользуясь тем, что стиснутые руки разжались от удовольствия, выдергивает разделяющее их одеяло — эту жалкую преграду на пути к ее очаровательному телу. Эвелин обиженно надувает губы, но тут же забывает об этой нелепой попытке обидеться на Варрика, и часто, в сбивающемся ритме дышит. Варрик влажно целует беспомощно обнаженную шею, слегка прикусывая кожу. Скользит губами вниз, в то время как его горячие ладони изучают каждый изгиб ее тела, тщательно обследуют, гладят, сдавливают. Пальцы легонько стискивают возбужденные соски, выводят причудливые узоры на оголенной коже, вызывая у Эвелин трепет, приятно-тянущее чувство внизу живота и, конечно же, безграничное смущение. Она пытается коснуться Варрика в ответ, но Тетрас аккуратно останавливает ее и продолжает свои нежно-страстные поцелуи, опускаясь всё ниже. Тревельян вздрагивает от каждого прикосновения и чувствует себя совершенно беспомощной в его уверенных руках, но то приятная, пьянящая, восхитительно-притягательная беспомощность.

— Варрик… — шепчет Инквизитор, вцепляясь пальцами в мускулистые руки гнома. — Ты же говорил… только когда я буду не против…

Варрик касается нежным поцелуем кожи лишь немногим выше ее лобка и мучительно медленно отрывается, поднимает голову и устремляет взгляд своих теплых карих глаз прямо на нее.

— А ты правда против? — интересуется вкрадчиво и растягивает губы в хитрой ухмылке. Эвелин отчаянно пытается что-нибудь ответить, но получается лишь учащенно, сбивчиво дышать, кусая губы. — Ну, если будет совсем уж невыносимо — ты скажи, — и накрывает ее беспокойные губы страстным поцелуем.

Ей уже невыносимо. Невыносимо приятно.

Язык Варрика уверенно проникает в ее рот, не встречая сопротивления. Становится еще жарче, еще ближе, еще прекраснее, и Эвелин, не выдержав, томно стонет ему в рот. И тут же ощущает улыбку возлюбленного. Он нежно прикусывает ее губу, проводит языком, дразня. И вновь впивается уже более грубым, наглым поцелуем, заполняет весь ее рот, буквально насилует ее языком, лишая кислорода. А когда, наконец, отрывается от Эвелин, она, задыхаясь, шепчет:

— Я не против, Варрик!

Тетрас тихонько посмеивается, и глаза у него хитрые-хитрые. Таки вынудил ее это сказать. Только вот… он ведь и так знает. Прекрасно знает. Со смехом нависает над ней, кусает в шею, слегка тянет… Дразнит! Играет с ней! Эвелин шипит разъяренной кошкой, резко кусает в ответ, почти до боли, скользит короткими ногтями по его спине. Негодование Вестницы настолько ужасающе-опасное, что Варрик коротко касается ее губ и произносит ласково-задорно:

— Как же я люблю тебя, Инквизитор.

С яростным рыком (больше, правда, похожим на мурчание котенка) Эвелин вырывается из плена его рук и мгновенно оказывается сверху, и теперь уже она нависает над Варриком. Вжимает его, как может, руками в кровать, скользит укусами-поцелуями по горящей под ее ласками коже. Тетрас обхватывает руками ее взлохмаченную голову и улыбается настолько счастливо, насколько это вообще возможно. Но долго наслаждаться доминированием не дает, быстрым движением сбрасывая Эвелин и вновь прижимая ее к измятым простыням. Дразнить ее — удивительно приятно. Но ни ее, ни себя больше мучить не хочется, и Варрик, разрывая очередной полный страсти поцелуй, мягко раздвигает ее ноги. Эвелин дышит часто-часто, ее прекрасное лицо пылает волнением. Обманывая ожидания, Варрик прижимается губами к ее лобку, спускается чуть ниже, нежно целует половые губы, играет языком. По всему телу Эвелин прокатывается волна дрожи, из груди вырывается полустон-полувскрик.

— Что ты… — лепечет она, с трудом переводя дыхание.

— Хочу целовать тебя всю, — мягко смеется Варрик. Тревельян снова жмурит глаза, и его так умиляет это смущение, словно его возлюбленная подруга… боится его? Нет, не так. Боится ему… не понравиться.

Он устраивается удобнее, половой орган давно уже напряженно-каменный — он ведь и сам себя дразнит, не позволяя овладеть Эвелин сразу же. Но так… только приятнее. Варрик входит в нее медленно, нежно, внимательно вглядываясь в лицо девушки, потому что не хочет ее ранить, не хочет случайно причинить боль, не хочет наслаждаться в ущерб ее комфорту. Ее горячее дыхание опаляет кожу, грудь Эвелин часто вздымается и опускается, из губ вырывается то ли стон, то ли писк. Он врывается в ее рот головокружительным поцелуем и начинает двигаться внутри нее, с каждым рывком чуть быстрее, чуть глубже. Эвелин стонет в его раскрытые губы, жадно ловит каждое его движение, путается пальцами в русых волосах, забывает дышать от невероятно приятных ощущений. С каждым толчком они как будто ближе друг к другу, хотя, казалось бы, куда еще ближе? Она впивается ногтями в широкую спину Варрика, ведет в стороны и вниз, оставляя красные полосы. Он сжимает-кусает-целует ее небольшие мягкие груди, украшает будущими засосами тонкую шею. Внутри Эвелин всё пылает, как же непривычно ощущать его в себе, как приятно, как восхитительно-незабываемо… Варрик на максимуме каждого рывка доставляет ей невероятное удовольствие, почти граничащее с болью, но не доходящее до нее. Он и не думает останавливаться. Движения быстрые, тела горят, дыхания отчаянно не хватает, окружающий мир давно перестает существовать — остаются только они двое, только нескончаемое удовольствие близости.

— Как же… ты… прекрасна, — тремя выдохами выдает Варрик, вызывая очередную счастливо-смущенную улыбку.

Еще несколько минут бесконечно прекрасной гонки — и Варрик резко выходит, извергая семя на смятые простыни. Инквизитор, мысленно смеясь, думает о том, что всё равно пора было белье менять. Но всё-таки замечает, смущенно отворачиваясь:

— Я могла попросить Дориана намешать мне трав…

— Не хочу тобой рисковать, — мягко, но уверенно отзывается Варрик.

Они с трудом восстанавливают дыхание, лежа в обнимку на огромной кровати Инквизитора. Эвелин удобно устраивается на руке Варрика, уютно прижимается к нему, а он с легкой улыбкой перебирает ее волосы. Эвелин, преодолевая робость, решается сказать:

— С тобой… восхитительно.

— А как же иначе? — нагло фыркает Тетрас, возвращая в их отношения веселые шутки-издевки. Но, поймав смущенный взгляд лучистых глаз, думает о том, что теперь их волшебный роман еще больше пропитался доверием. Почему-то именно с ней это не просто секс, не просто физическое удовольствие, а нечто намного, намного большее. И даже ему, мастеру красивых выдумок, эти чувства не описать словами.

— Ну что, я хоть лучше, чем Хоук? — вдруг выдергивает его из романтических мыслей озорная девчонка, сейчас совершенно не похожая на Инквизитора.

— Серьезно? — Варрик демонстративно поднимает глаза к потолку. — Я ведь уже говорил, что мы не спали вместе!

— Знаю. Я просто нарываюсь на комплименты, — хихикает Эвелин, весело щуря глаза.

Тетрас притворно вздыхает и касается ее губ нежным поцелуем.

— Ты лучше, чем кто угодно на свете, Инквизитор.

Сон

Порой сны бывают так подробно-реалистичны, что не отличить от яви. Всё в них видится разумным, убедительным, и тот сновиденный мир кажется куда ярче настоящего. А сны гнома-фантазера, пожалуй, еще красочнее, чем у прочих обитателей замка. Быть может, потому, что Тень для него недоступна, и ему приходится обходиться силой собственного воображения.

Он сидит в кресле в стильно обставленной небольшой квартирке. Огромные панорамные окна открывают вид на ярко-алый закат над огромным городом. Далеко-далеко внизу суетятся люди, но ему нет до них дела. Стены комнаты заставлены стеллажами и полками с книгами, их здесь так много, разномастных книг в красивых обложках, и среди них наверняка есть и работы его собственного сочинения… В изящном шкафу светлого дерева висят бесконечные костюмы. Надо всегда быть при параде: у них с братом свой бизнес, прибыль льется нескончаемым ручейком в дорогой черный кошелек, а скоро будет — целой рекой. А ведь точно, бизнес! На сегодня же запланирована важная встреча! Он вскакивает с кресла, спешит собраться…

Резко открывает глаза и смотрит, недоуменный, в пустоту. Его окружает простенькая обстановка небольшой комнаты в одной из башен Скайхолда: стол с писаниной, книжная полка, маленький одежный шкаф, разбросанные по полу элементы его одежды. Сам же Варрик сидит на среднестатистической по всем параметрам кровати и удивленно глядит по сторонам. Всё вокруг кажется знакомым и незнакомым одновременно. Гном встает с постели, медленно одевается, забывает накинуть на шею давно ставшую частью его образа подвеску. Идет привычно-непривычной дорогой, почти не глядя по сторонам — слишком погружен в свои мысли. Мир вокруг как будто нереальный, нарисованный кистью не слишком умелого художника. «Должно быть, это сон», — смутно думает Варрик. Кто он, зачем здесь находится, что собирается делать дальше? Такие, казалось бы, простые вопросы, но он не знает на них ответа, как это часто и бывает во снах. Как-то здесь… одиноко, непривычно тихо, чего-то не хватает. Тетрас замирает на месте, словно врезавшись в невидимую преграду. Смутное ощущение становится почти что явным: здесь не хватает кого-то! Так пусто, словно из мира изъяли чрезвычайно важный кусок, но теперь не угадать, что именно было в оставшейся прорехе… Варрик пугается сам себя, путается в своих мыслях, идет-бежит вперед, всё ускоряя шаг. Чувство невозвратимой утраты разрывает его изнутри, но он даже не знает, что именно потерял! Так пусто, так страшно, кто он, где он? «Я не я, я потерялся», — мысленно шепчет Варрик испуганным ребенком, и вдруг он снова маленький беззащитный гном перед распахнутой пастью огромного, пугающего, жестокого мира.

Он подлетает к покоям Инквизитора по инерции, замирает, несмело стучит в дверь, как будто не в курсе, что ему здесь всегда рады. Как будто не знает, кого увидит там, за дверью.

— Входите! — раздается чуть удивленный мелодичный голос.

Тетрас осторожно протискивается внутрь, устремляет глаза на обладательницу приятного голоса, сердце бьется часто-часто, пропасть внутри растет с каждым мгновением, угрожая вскоре поглотить его самого…

Девушка замирает у окна, с любопытством глядя на него, слегка улыбается, губы ее приоткрываются, желая что-то вымолвить…

И всё вдруг встает на свои места. И брешь внутри Варрика заполняется ею, такой знакомой, такой родной и любимой Эвелин. Ярким солнечным лучиком она пробивается сквозь страхи и бредовые идеи, касается того, что внутри, наверное, души, и мгновенно очищает ее от мрака облепивших ее сомнений. Поза Тревельян стремительно теряет статичность, она подбегает к другу, быстро обнимает его и легко касается губ.

— Доброе утро, Варрик. А я только-только встала.

Он смеется от облегчения, мотает головой, не в силах сразу поверить в происходящее. Хватает ее нежные руки, сжимает пальцы, целует тонкую кожу с просвечивающими венками, порывисто обнимает Эвелин. И только потом находит в себе слова, чтобы объяснить всё ей, глядящей на него изумленно, хотя и без неодобрения.

— Это было ужасно, Эви. Я думал… мне показалось, что тебя нет. Вообще нет. Не существует и не существовало. Я видел сон, очень подробный и реалистичный, больше похожий на какой-нибудь другой мир. А когда проснулся, то мне показалось, что именно он был реальностью, а это всё — сон. И в нем нет и не было тебя… Я так испугался, Эвелин! Потерял тебя и не мог вспомнить, что именно тебя. Это бред похлеще любых моих баек, да?

Девушка слушает внимательно и хмурит тонкие брови, но смеяться над любимым гномом у нее и в мыслях нет. Вглядывается в него с самым искренним интересом. Варрик не завязал волосы в привычную прическу, и теперь пряди цвета спелой пшеницы лохмато разметались в стороны. Парочка даже падает на глаза, делая привычный образ гнома более милым, более… хрупким. Тревельян запечатлевает в памяти каждую его черту — просто чтобы было. И отвечает негромко, проникновенно:

— Нет, это не бред. У меня тоже такое бывало. Еще когда я училась в оствикском Круге Магов… Знаешь, я придумывала себе целые миры, куда сбегала от реальности, когда мне бывало слишком грустно и одиноко. И порой они становились настолько яркими, красочными, увлекательными по сравнению с моей настоящей жизнью, что я путалась: где реальность, а где сон, выдумка. Только тогда у меня еще не было существа, ради которого хотелось бы возвращаться в реальный мир…

Варрик благодарно кивает: от мысли, что не он один способен испытывать подобные чувства, становится чуточку легче. Непонятный чужой мир отступает, оставляя гному его настоящую и такую замечательную жизнь. Как бы ни были прекрасны его фантазии, его причудливо-загадочные сны, реальность всегда лучше. Здесь есть она. Ее улыбка, звонкий смех, нежные прикосновения, чувство доверия, желание защищать, готовность быть с ней рядом в любой передряге и в мирной жизни… Всё это — намного дороже любых вымыслов. К тому же, рядом с невероятной леди Тревельян все фантазии и так становятся былью.

— Это всё потому, что ты снова ушел на ночь в свою комнатку, — с задором замечает Эвелин, почти убедительно делая вид, словно она обижена.

— Ну, я подумал, что других обитателей замка может отвлекать от сна постоянный скрип нашей кровати, — фыркает Варрик в ответ, привычно ловя волну юмора и вставая на ее гребне.

— А ты в курсе, что на моей кровати можно еще и спать? — Инквизитор заливисто смеется, а потом словно пронзает Тетраса веселым изумрудным светом своих глаз: — И не особо она скрипит!

Сказки

После затяжного похода, неизменно оборачивающегося сотнями схваток, десятком разочарований и парочкой предательств, очень хочется отдохнуть не только телом, но и душой. И у каждого свой способ находить этот отдых. Железный Бык, например, вместе с командой спешит в озаряемую привычным пением менестреля таверну — бармен давно усвоил, какие напитки следует подавать кунари. Блэкволл, вон, фигурки деревянные мастерит — лошадей и грифонов. Солас, конечно же, странствует по Тени во снах. Эвелин пробует различные способы, заодно и проводя время с соратниками, но своего собственного, инквизиторского метода совладать с усталостью и тревогой она не находит. Пока что единственным регулярно используемым ею средством является сон — но он зачастую бывает полон кошмаров, после которых девушка просыпается в холодном поту и слезах.

— Варрик, а как ты с этим справляешься? — любопытствует Эвелин после того, как заканчивает пересказывать гному свои мысли.

Варрик смотрит на нее как-то странно, со смесью недоумения и насмешки во взгляде. Инквизитор сопровождает свое смущенное «Ох!» громким хлопком ладони по лбу. Тетрас как раз сидит за столом, усыпанном ворохом исписанных листочков, и вертит в ловких пальцах пёстрое перо. Ну, конечно. Писательство — это ответ Варрика на все происходящие в его жизни неурядицы. Способ отдыхать, наказывать врагов, выражать свои чувства, доносить свои мысли, даже извиняться — как с Кассандрой…

— Глупость спросила, — со смешком соглашается Эвелин. Автор многочисленных книг перестает пронзать ее уничтожающим взором и добродушно улыбается. Но Вестнице не хочется оставлять друга в покое, и она неугомонной девчонкой забирается к нему на колени, отгораживая гнома от его творчества, и сообщает: — А Дориан иногда устраивает в библиотеке вечера чтения. Ну, вообще-то, он сам их так не называет. Просто начинает читать кому-нибудь вслух… Кассандре однажды читал, Жозефине… А все, кто оказывается рядом, усаживаются вокруг него и слушают. У него голос такой… ну, знаешь, такой вот мягкий и жесткий одновременно. И речь у Дориана интересная: то спокойная, как тихая река, а то грянет громом. Книги вслух читать — самое то.

Как Эвелин и планировала, эта шпилька задевает обычно толстокожего Варрика. Он поворачивается так, чтобы заглядывать подруге в глаза, и произносит вкрадчиво:

— Леди Тревельян! Дориан Павус на твое нахальное Инквизиторство всё равно не купится, но я, знаешь ли, ревную. Не уверен в ораторских способностях этого зазнайки и любителя чищенного винограда! Я наверняка читал бы лучше.

— А мне вот Дориан нравится. — Эвелин хитро щурит глаза. — Нужно доказательство. Продемонстрируй мне свое мастерство, и я, быть может, изменю мнение.

Варрик возводит глаза к потолку — это в их отношениях, кажется, любимый прием. Гном и сам не знает, чего это его смущаться потянуло: он мастерски владеет словом что на бумаге, что в воздухе, быть может, даже под водой научился бы петь сиреной. Но читать что-либо для Эвелин… Ох, что угодно, что он делает для нее, непривычно волнует гнома, долгое время не знавшего смущения.

Леди Тревельян давно мечтает засыпать под сказки Варрика, читаемые самим автором, но признать это (даже самой себе) не так легко. Для нее в чтении всегда было некое таинство. Это особое, священное действо, близкое по своей сути к какому-нибудь магическому ритуалу… Чудесный обряд вдыхания жизни в застывшие строки. Быть может, такое отношение к чтению книг сформировалось у Эвелин еще в детстве, когда пожилая наставница в огромном зале библиотеки фамильного особняка Тревельян читала вслух ей и ее многочисленным юным братьям и сестрам. Именно поэтому случайно услышанная то ласковая, то грозная речь сидящего с книгой Дориана так тронула ее.

— Хорошо, — сдается Тетрас после того, как Инквизитор складывает руки в просящем жесте. Его любимой крайне трудно отказывать, и не только потому, что она бесконечно знаменитая и влиятельная леди Инквизитор. — Вернемся из завтрашнего похода — и почитаю тебе, вредина.

 «Завтрашний поход» затягивается на много дней, потому что путь Инквизитора и ее спутников лежит в Морозную котловину — удивительное сочетание заснеженных скал, туманных болот, густых лесов и недружелюбных местных обитателей. В процессе приходится брести по загадочным, теряющимся в закоулках времени следам Америдана — последнего Инквизитора, плавать на остров с призраком, говорить с медведицей и даже захватывать крепость. Жесткий холодный климат подножья Морозных гор вскоре дает о себе знать: весь отряд покашливает над костром и никак не может согреться. Даже авварское причудливое пойло не помогает. Очень нескоро удается оставить этот негостеприимный уголок Тедаса позади. А когда отряд, усталый, продрогший и мечтающий о теплой постели, возвращается в Скайхолд, без насморка, кашля и чихания удается обойтись только Инквизитору. «Наверное, магия защитила», — виновато пожимает она плечами, с сочувствием поглядывая на страдающих от простуды спутников. Ближайшие несколько дней ни о каких походах и речи быть не может.

Сильнее всего достается отчего-то именно Варрику. Крепкий на вид гном сейчас заходится сухим кашлем и утопает в груде одеял, то и дело жалуясь на холод. Эвелин удается убедить поверженного простудой арбалетчика оставаться в ее комнатах без большого сопротивления. Варрик так утомлен, что даже не спорит. Но его непривычная покорность не радует, а лишь тревогу вызывает. Эвелина суетится вокруг него, не имея возможности помочь — магия, увы, простуду не лечит. Так что Вестнице остается лишь менять быстро делающиеся теплыми повязки на лбу у Варрика, старательно кутать его в одеяло и сидеть рядом. Уязвленный своим обессиленным состоянием гном то и дело пытается избавиться от нее:

— Да чего ты сидишь со мной? Ну взяла бы кого-нибудь другого в отряд, зачистили бы окрестности. Или, вон, в трактир сходи, только не напивайся сильно…

Леди Инквизитор тихо смеется и качает головой, ласково поглаживая его по щеке.

— Не хочу я никуда идти, Варрик. С тобой хочу сидеть.

Ей, и правда, не хочется ничего иного. Мастер красивых выдумок лежит в постели, такой беспомощный, мигом растерявший доспех своего вечно невозмутимого вида и клинок острого языка. Щеки его пылают, а пальцы непривычно холодные — Эвелин вздрагивает, сжимая их под одеялом. Варрик старательно гонит ее прочь, но девушка успевает заметить скрываемую в складках одеяла радостную улыбку, что озаряет лицо гнома всякий раз, когда она снова входит в комнату. И именно эта улыбка не позволяет ей поверить в столь убедительные речи Тетраса о том, как ему хочется побыть в одиночестве. Однажды она даже, не выдержав, заявляет: «Ну и будь в своем одиночестве. А я побуду с тобой».

— Или пойди к Дориану слушать его истории. Он же оратор мечты, помнишь? — предпринимает очередную попытку Варрик. Эвелин лишь смеется и, пользуясь беспомощностью погруженного в два одеяла упрямца, быстро целует его в кончик носа.

Впрочем, напоминание об ораторстве Дориана порождает в сознании Вестницы любопытную идею. Раз уж ее обожаемому писателю и болтуну сейчас и пары фраз без перерыва на кашель не произнести… почему бы ей самой не реализовать «книжную» идею?

И девушка, поднявшись на ноги и сладостно потянувшись всем телом, устремляется к стеллажу с книгами. Здесь множество произведений, которые «надо бы когда-нибудь прочитать, но не сейчас», однако есть и полка с любимыми ею книгами. Сборники эльфийских легенд, истории о путешествиях брата Дженитиви, томик поэзии и… да, вот она, средней толщины книга с яркой обложкой. Эвелин бережно, словно живое существо, снимает с полки свою избранницу и, заслоняя рукой от любопытствующего взора Варрика обложку, возвращается на кровать. Тетрас тянется к книге рукой, чтобы повернуть бумажную рассказчицу и взглянуть на название, но Эвелин проворно ее перехватывает и касается губами запястья.

— Сейчас, радость моя, я прочитаю тебе мою любимую книгу. Не то чтобы я была прекрасным чтецом, но что же мне остается, да? Устраивайся поудобнее и… не будь врединой, — смеется она, второй раз отбрасывая нагло крадущуюся к ней руку гнома.

Варрик, наконец, затихает. Улыбается немного смущенно, прикрывает глаза, готовый слушать…

— Говорят, что деньги не спят, но всякий, кто хоть раз бывал в дозоре на рынке Верхнего города в полночь, с этим не согласится. На закате карманники и мошенники отправляются по тавернам, закрывают свои лавочки гномы-купцы, аристократы, вернувшись в скромные особнячки, продолжают волноваться о том, как их сегодня обдурили, и рынок замирает…

— Инквизитор, ты серьезно? — хохочет мучимый простудой Тетрас уже через пару абзацев. — Думаешь, я свою книжку не узнаю? Да я над этими самыми строками часами сидел, отшлифовывал каждое предложение!

— Ну… я надеялась, — понуро опускает голову Эвелин и откладывает книгу в сторону. — Но теперь ты хотя бы в курсе, что у тебя в поклонниках не только Кассандра Пентагаст.

— Мне льстит твое внимание к вракам старого больного гнома, — хмыкает Варрик, легонько касаясь ее руки. — Но послушать я предпочел бы что-нибудь другое. Например… о, точно, Эвелин, а расскажи мне сказку.

— Сказку? — округляет глаза Вестница. — Где ж я тебе ее возьму? У меня тут только легенды эльфов… Ну, хочешь, в библиотеку схожу, поищу что-нибудь?

— Не-е-ет, — Варрик тянет это слово с хитрой улыбочкой и поясняет растерянной девушке: — Не прочитай, а расскажи. Сама придумай.

Возмущению, призванному скрыть ее робость, нет предела:

— Да за кого ты меня принимаешь? Это ты тут признанный автор, не я! Я, знаешь ли… не умею!

— А ты попробуй… Ну же, Эвелин… — Он заглядывает ей в глаза с самой очаровательной улыбкой, на которую только способен.

И нежное сердечко Инквизитора, конечно же, не может не дрогнуть. Она сдается неожиданно быстро, потому что вот он — родной, любимый, температурящий, сказку просит — ну и как она может отказать? Девушка замолкает на несколько минут, рисуя в голове картины, которые ей нужно будет суметь описать словами.

— В нашем удивительном мире есть такое зеркало, самое волшебное зеркало… Зовется оно — Элувиан. В нем отражаются леса и моря, закаты и рассветы, невиданные земли и удивительные создания. Но никто не знает, что на самом деле находится там, за зеркальной гладью. Одна маленькая девочка… назовем ее… Лада… увидела такое зеркало во дворце, куда ее привезли родители. Она коснулась пальчиками зеркала — и пальцы прошли сквозь него. Лада вскрикнула и убежала. Но загадочное зеркало манило ее… Будучи любопытной и храброй девочкой, она вновь пришла к Элувиану. На этот раз, обещав себе ничего не бояться, Лада шагнула прямо в зеркало. И очутилась она… в удивительном месте, больше похожем на сон, чем на реальность. Всё было окутано мерцающим туманом. Синие и фиолетовые тени танцевали, извивались вокруг нашей девочки… Она увидела множество дверей, больших и маленьких, железных и деревянных, украшенных резьбой и совсем простых. Почти все двери были закрыты, а на некоторых даже висели тяжелые замки. Лада огляделась и заметила одну маленькую дверцу, чуть-чуть приоткрытую… Девочка шагнула к ней, и тени сгустились за ее спиной, скрывая от нее выход. Малышка испугалась, ускорила шаг… От маленькой двери лился чистый, теплый свет. Едва Лада приблизилась, дверь приветливо распахнулась, словно приглашая ее войти. Девочка замерла в нерешительности: родители, конечно, будут ругаться, когда узнают, где она была… Да и опасно входить в незнакомые двери… Но маленькая Лада вспомнила, что она — дочь магов, и ее неуверенность рассеялась. Какие ей могут грозить опасности, если ей подвластна любая магия? И девочка, глубоко вдохнув, шагнула прямо в раскрытую, лучащуюся волшебным светом дверь…

— Ох, чует моя задница, зря она это сделала! — громко фыркает Варрик, открывая покрасневшие из-за насморка глаза. — И что это у тебя за интересные маги вне Круга? Это мир победившей революции, что ли?

— Моя сказка, как хочу, так и рассказываю! — Эвелин возмущенно надувает губы и складывает руки на груди. — Сам просил ведь!

Варрик притягивает ее к себе, прерывая поток бурных возмущений нежным поцелуем.

— Хорошо-хорошо, я же ничего и не говорю, милая. Сочиняешь ты не хуже меня! Да еще и так быстро, с ходу… В писатели податься не думала, а? Вот и врали бы мы с тобой на пару. Гном и его Инквизитор… Хе-хе.

— Похоже, у тебя совсем высокая температура, раз ты так бредишь! Дай-ка повязку сменю…

— А еще, — не желает останавливаться нахально улыбающийся Тетрас, — ты немножко подражаешь моему стилю.

— Что? — замирает Эвелин на полпути к боковой комнатке. — Нет!

— Мне так кажется, — смеется Варрик, пока щеки Эвелин стремительно заливаются румянцем.

Инквизитор, недоверчиво щурясь и мысленно пытаясь опровергнуть слова температурящего гнома, макает тряпицу в воду, выжимает, умывается и сама… Когда она спустя лишь несколько минут возвращается в комнату, Варрик лежит, откинувшись на подушки и закрыв глаза, и тихо, размеренно дышит. Эвелин укладывает влажную повязку ему на лоб, легким поцелуем касается горячей щеки гнома. Тихонько вздыхает. Придумывать для Варрика сказки — это, оказывается, не такое уж плохое занятие.

Порочная добродетель

У Инквизиции редко бывают шумные праздники и всеохватывающее веселье, лишь случайным гостем оказывается искренний смех. И это неудивительно: поводов для радости до невозможности мало. Даже празднование единственного неоспоримо счастливого события — закрытия Бреши — оборачивается ужасающим, принесшим сотни жертв нападением Корифея на Убежище. А после долгого пути к Скайхолду, новых неустанно всплывающих трудностей и пугающих перспектив поводов для радости как-то и вовсе нет. Отдельные члены Инквизиции, конечно же, спасают себя различными способами: в трактире «Приют Вестницы» не смолкает пьяная болтовня, в библиотеке Дориан устраивает для желающих чтения вслух и бурные дебаты, а в церковном саду всякий желающий может сыскать утешение… Эвелин и сама мастерски находит спасение от тоски в крепких объятиях любимого гнома. Но чтоб веселье распространилось больше, чем на пару-тройку человек… такое случается редко. Именно поэтому леди Тревельян несказанно удивляется, когда Варрик, хитро подмигивая и маня ее за собой, сообщает:

— Все уже собрались, только тебя ждем! Давай, Инквизитор, идем скорее!..

Эвелин и рта не успевает раскрыть, как неведомо чему веселящийся гном хватает ее под руку и почти волочет через притихший замок. Столь напористым она даже в постели Варрика не видела. Тетрас стремительно хлопает дверьми и, наконец, врывается в одну из просторных комнат с длинным столом в центре.

— Нашел ее, Рюшечка! — радостно сообщает и подталкивает Эвелин к одному из двух свободных мест за столом, а сам проходит к последнему.

Глаза девушки невольно округляются: какая пестрая компания собралась в этой комнате! Дориан шутливо переглядывается с тасующей карты Жозефиной Монтилье, только-только закончив рассказывать ей, очевидно, очень веселую историю. Кассандра и Каллен выглядят почти в одинаковой степени растерянными и сомневающимися в необходимости своего присутствия здесь. Коул, поля огромной шляпы которого почти касаются плеча Жозефины, прячет лукавую — так бывает?! — улыбку и загадочно молчит. Даже Блэкволл почти не кажется мрачным и задумчивым. Только предводитель Быков, пожалуй, выглядит совершенно уместно за этим длинным столом перед полной до краев кружкой бренди. Но как же странно видеть всю пеструю компанию в сборе! Инквизитор, чувствуя себя неловко, усаживается между Жози и Кассандрой, и исподлобья оглядывает всех собравшихся. Кто же умудрился их всех здесь собрать? Неужели Варриково обаяние способно на такие чудеса?! Чтобы показать ей, многократно отчаявшейся Вестнице Андрасте, что боевой дух Инквизиции еще силен, что не всё потеряно? Что, несмотря на творящийся за стенами замка кошмар, они еще могут собраться вместе, выпить, сыграть в карты и ощутить душевное тепло? Что она не обязана нести бремя ответственности за судьбы мира в одиночку? Эвелин не может знать наверняка, верен ли хоть один из ответов, или, может быть, верны все. Но когда Варрик, сидящий напротив, отрывается от своих карт и бросает на нее полный теплоты взгляд, Инквизитор понимает: так или иначе, но всё это — для нее. Улыбается и смущенно опускает глаза в розданные ей карты. Припомнить бы еще, как играть в «Порочную добродетель»…

К счастью, игроков так много, что неумелость Инквизитора вряд ли бросается кому-то в глаза. Куда больше, чем карты, в этот удивительный вечер ее волнуют почти ставшие родными лица союзников. Каллен, развеселенный теплой компанией и крепким алкоголем, рассказывает всё более развязные и похабные истории. Всё дружное сборище игроков смеется и даже аплодирует командору. Жозефина, хихикая за прикрывающей рот ладошкой, не забывает зорко поглядывать на держащие карты руки соперников. Варрик, лукаво улыбаясь, заглядывает под руку Дориану, пока тот исподтишка рассматривает карты Касси. Коул всё так же загадочно молчит, и щеки полудуха-получеловека налиты непривычным румянцем. Эвелин смотрит на них, таких близких сейчас, таких родных, и даже не пытается сдерживать овладевающую ее губами довольную улыбку.

Кружки наполняются веселым плеском и крепким ароматом алкоголя по которому разу. Голоса всё веселее и громче, и Эвелин с испугом думает: а как прогонят их сейчас отсюда! А затем, дивясь своей собственной глупости, вспоминает: здесь сидят Инквизитор, два ее советника, предводитель Быков, суровая Кассандра и самый обаятельный гном во всем Тедасе. Кто ж такую компанию сумеет прогнать? Тем временем часть игроков выходят из строя. Кассандра, с самого начала заявившая, что в картах она не умелица, отбрасывает свой набор и складывает руки на груди, продолжая, впрочем, с любопытством наблюдать за остальными. Коул неплохо держится, ловко применяя свою способность к ощущению мыслей других людей, но вскоре тоже сдается, предпочтя взгляд со стороны. Железный Бык уходит иначе: звучным ударом рогов о стол. Блэкволл очень скоро сползает к нему на руку, предпочтя расслабленные мускулы Быка жесткой деревянной поверхности. Варрик, сославшись на то, что он обязан запомнить каждую деталь, чтобы воспеть этот великолепный вечер в своем романе, тоже откладывает карты. Из оставшихся в относительной трезвости лишь Жозефина, Дориан и Каллен намерены бороться до последнего. Но, когда вконец опьяневший командор соглашается на лукавое предложение посла сыграть на раздевание, даже Дориан соглашается уступить им поле брани. Не переставая, впрочем, сотрясаться от смеха. Эвелин Тревельян с удовольствием разглядывает их всех сквозь легкий, приятный, лишь слегка кружащий голову туман алкоголя.

Когда прекрасный, крайне мужественный торс Каллена оголяется, Кассандра, старательно изображая возмущение, покидает общий стол. Впрочем, Эвелин успевает заметить смущенную улыбочку на губах суровой леди Пентагаст. Блэкволл и Бык уходят — или, вернее, уползают — почти в обнимку. Коул исчезает, как всегда, незаметно. Дориан, прежде чем уйти, дожидается конца партии и окончательного разгрома Жозефиной Каллена. Хлопает уходящую с победной улыбкой антиванку по плечу, сообщая на ухо, что ни на миг не сомневался в ее победе. У Вестницы складывается впечатление, что только сам Каллен и сомневался. Тевинтерский маг мягкими шагами отступает к двери, не забывая тщательно разглядывать покрасневшего от кончиков пальцев и до ушей (и ведь даже проверить можно!) Каллена. Эвелина чувствует, как болят у нее от целого вечера смеха щеки, но не может перестать сгибаться пополам от хохота. Варрик, не менее веселый, поднимается со своего места и тянет к ней руки. Теплые, родные руки гнома, который затеял всё это веселье ради нее. Или, может, ради выпивки в шумной компании? Хм…

Они льнут друг к другу, продолжая посмеиваться, и делают вид, что совсем не замечают крадущегося к двери совершенно голого Каллена — Жозефина, словно мстя за дерзкую надежду обыграть ее, все его вещи унесла с собой.

— Надеюсь, он без больших затруднений доберется до своей башни, — хихикает Эвелин и с запоздалым раскаянием думает о том, что следовало доблестному командору хоть что-нибудь из одежды подкинуть.

— А ты не заметила? — легко угадывая ее мысли, хмыкает Варрик. — Ему Дориан за дверью свой плащ оставил.

— Больше была занята… созерцанием одного гнома, — ловко выкручивается Эвелин и заглядывает в родные, теплые карие глаза. — Я… тронута, Варрик.

Тетрас выдает почти искренне удивление:

— Чем это? Сборищем напившихся игроков в «Порочную добродетель»? Знаешь, надо бы почаще такое устраивать. А то мир потихоньку начинает верить, что у нас тут серьезная организация!

Эвелин вновь сгибается от хохота: перед искрящимися весельем глазами Варрика невозможно устоять. Он, взяв ее за руки, ненавязчивыми шагами медленно подталкивает девушку обратно к столу, уставленному опрокинутыми бутылками и опустевшими кружками.

— Это, вообще-то, игра про шулерство. А знаешь, кто единственный ни разу не жульничал? — на лице гнома широкая ухмылка, а спина Эвелин уже прижата к краю стола.

— Кто же? — Она хмурится, стараясь вспомнить каждую партию. — Кассандра, да? Или Каллен? Или Коул? Если чтение мыслей не считать за жульничество…

Тетрас смеется ей в лицо. Она сопит негодующе.

— Ну кто-о? Не будь врединой!

Издевательская ухмылочка.

— Так сложно угадать, да? Ты, Инквизитор… Только ты ни разу не смухлевала.

Эвелин такой ответ и в голову прийти не мог: наблюдая за другими игроками, она думала, что держится так же хорошо, как и все они!..

Грубым влажным поцелуем Варрик накрывает начавшее извергаться из Вестницы возмущение. Почти роняет ее на стол, лишь в последний момент успевая подставить широкую ладонь под светловолосую голову. Целует быстро, порывисто, страстно. Дышит алкоголем в тонкую шею, вызывая целую лавину мурашек. Кусает за мочку уха, вырывая вздох удивления из ее груди. Щекочет ласково-пьяными словами ее губы, слегка отстраняется, не давая себя поцеловать, и вновь впивается в нее, нахально отбирает власть. Эвелин часто дышит, под ключицами что-то твердое, может, рассыпавшаяся колода карт, в комнате приятный полумрак, губы Варрика такие горячие, требовательные, уверенные… Эвелин с готовностью отдает ему эту власть — над ситуацией и над ее сердцем. Зарывается тонкими пальцами в его густую шевелюру, царапает широкую спину под простой хлопковой рубашкой, стонет ему в рот, прижимается к любимому телу, желая ощутить каждый его изгиб.

— Надо сыграть… как-нибудь… еще, — шепчет Варрик, и сам разучившийся дышать ровно, в перерывах между долгими поцелуями. — Только… вдвоем. На раздевание, конечно же…

Прежде чем Эвелин успевает ответить, откуда-то из недр стола слышится сдавленный стон. Леди Инквизитор вздрагивает, мгновенно отпрянув от Варрика, и устремляет взор на чудовище, пытающееся выбраться из-под стола. Впрочем, очень скоро чудовище, показав свою светловолосую шевелюру и острые кончики ушей, оборачивается Сэрой, которая, оказывается, напилась еще до начала игры.

— Что это вы тут… — начинает она, округлившимся глазами разглядывая Варрика и Эвелин, замерших в интимно близком расстоянии друг от друга и в весьма помятой одежде. — Впрочем… неважно… — хихикает эльфийка, пронзив Инквизитора очень откровенным взглядом, и возобновляет попытки подняться на ноги.

— Кажется… я знаю, где нам будет уютнее, — чуть смущенно шепчет Варрик и, взяв леди Тревельян за руку, поспешно уводит ее из комнаты. Впрочем, робость остается с ним лишь на несколько десятков шагов и длинную лестницу, предшествующую Инквизиторским покоям. — А знаешь, я тут подумал… можно сделать вид, что мы уже сыграли несколько партий и ты уже мне проиграла. Всё равно у вас, ваше Инквизиторство, нет никаких шансов.

— С чего бы это?! — возмущается Эвелин, слабо и, в общем-то, без особого желания противостоя попыткам опрокинуть ее на кровать.

— Потому что… — хитрый шепоток Варрика прерывается его же страстными поцелуями, огненной дорожкой опаляющими кожу Эвелин, — ты умеешь жульничать… — вжимает ее в мягкие подушки и хищно нависает над Вестницей, — только с моим сердцем.

Бьянка

Проходя к залу совещаний и обратно, Инквизитор каждый раз успевает подумать: ну неужели эту дыру в стене никогда не заделают?! Неравномерно обвалившиеся каменные кирпичи создают живописную картину на полу, а стену величественного замка они преображают в огромное окно. «Окно» это, пусть и непреднамеренно украсившее проход к ставке командования, пропускает в помещения стылый ветер, наполняет каждый предмет интерьера неприятным холодом. С другой стороны, сквозь эту брешь в стене всегда видно небо: серо-фиолетовые вечерние облака или поднимающееся из-за гор пронзительно-яркое рассветное солнце. Решительные, ясные лучи-кинжалы бьют каждого проходящего по глазам, на миг ослепляя, оставляют на лице едва заметный след тепла. Если никуда не спешишь, можно просто замереть напротив этой стены, зажмуриться и облегченно вздохнуть: вот она — надежда, вот он — рассвет. Эвелин смутно думает о том, что надо бы уже попросить Каллена прислать сюда рабочих. Но всякий раз, ловя губами эти упрямые солнечные лучики, мгновенно меняет мнение: пусть остается, как есть. Пусть эта неэстетичная дыра в стене и дальше дарит людям — или, по крайней мере, одному человеку — надежду.

Инквизитор Тревельян в очередной раз приятно жмурится слепящему полуденному солнцу и устремляется прочь от ежедневных дел. Войдя в тронный зал, растерянно оглядывается по сторонам. Судить, к счастью, некого (Эвелин очень не любит принимать столь страшные решения); очередной прием, устроенный Жозефиной для орлейских друзей Инквизиции, спокойно обойдется и без нее; пока идут операции по расчистке завалов и прокладыванию путей, собирать отряд в поход нет смысла. Значит, решение проблем мирового масштаба откладывается до завтра. Тревельян бездумно ступает к огромным дверям тронного зала. И, конечно же, не успевает остановить привычно тянущийся к столику слева взгляд. Варрик сидит, лишь прикрываясь книгой, вся его поза выдает напряжение, и Эвелин догадывается, что гном-писатель настойчиво изучает ее уже давно. И она… поспешно опускает глаза в пол, проходит мимо, словно незнакомка, выходит на свежий, веющий прохладой воздух. Она не знает, что сказать Варрику. В голове так много слов, заготовленных для пламенной речи, но, по сути, о чем говорить? «Здравствуй, милый, вообще-то, я догадывалась, что твой арбалет не в часть домашнего нага назван, но мне всё равно было обидно узнать о существовании у тебя тайной возлюбленной»? Глупо. Слова обиженного ребенка, а не главы Инквизиции. Эвелин запускает пальцы в свои шелковистые светлые волосы, сжимает на миг, пытаясь взять себя в руки, и устремляется по ступеням вниз. Рабочие, тренирующиеся солдаты, торговцы оружием… Во внутреннем дворе, как всегда, стоит оживленная суета. Эвелин хочется сбежать от этого шума, и она забирается на стену, пронизываемую ледяными ветрами. Ежится, старательно кутается в тонкую курточку, проходит немного, ища защиты от холода, и, наконец, усаживается на брошенный здесь кем-то деревянный ящик. Отсюда открывается чудесный вид как на суетный, вечно копошащийся черными точками людей Скайхолд, так и на великолепные заснеженные горы. Солнце касается их смелыми лучами, но растопить вечную зиму Морозных гор, конечно, не в силах.

— Догадывался, что ты решишь уединиться, — слышится знакомый до боли голос. Варрик мягкими кошачьими шагами подходит к ней и укрывает дрожащие плечи Инквизитора своей тяжелой курткой. — Но место могла бы выбрать и потеплее.

Эвелин беспомощно оглядывается на гнома, который медленно усаживается рядом с ней. Между ними расстояние совсем крошечное — но вместе с тем размером с целую пропасть сомнений. Мысли в голове всё так же отказываются складываться в понятную, четко оформленную речь. Наконец, сдавшись, Эвелин просит тихим, бесцветным голосом:

— Расскажи мне о ней. О Бьянке.

Вздох Варрика тяжелый и продолжительный. После затянувшегося молчания он складывает руки замком, опускает на них подбородок и, устремив взгляд в заснеженную даль, начинает говорить.

— Стоило раньше рассказать, я знаю. Я, как обычно, не думал, что всё… вот так вот сложится. Что она явится прямо сюда, в Скайхолд. Что ж, слушай очередную мою историю, на этот раз — даже без лапшички. Как тебе уже известно, я родился в Киркволле и почти никогда его не покидал. Мою семью изгнали из Орзаммара за грешки родителя. Незадолго до моего рождения. Я, как и мой дорогой братец Бартранд, состоял в членах Торговой Гильдии, хотя заняться мне было решительно нечем: всю власть над нашим семейным бизнесом прибрал к рукам Бартранд. А я… я был известен как завсегдатай таверн, любитель хорошей выпивки, бездельник, показушник и бессовестный врун. Мне хотелось добиться в этой жизни хоть чего-нибудь, кроме невеселого места за спиной старшего брата. Я создал — ты наверняка слышала — свою собственную шпионскую сеть. Она, пожалуй, была далека от вездесущих птичек Лелианы, но служила нуждам моего дома и позволяла знать обо всем, что происходит в городе.

— Это всё о тебе, — негромко замечает Эвелин, когда гном умолкает, чтобы бросить на нее неуверенный, будто просящий о чем-то невыразимом взгляд.

— Верно. — Варрик привычно улыбается краешками губ. — Но тебе ведь всегда хотелось узнать мою историю, правда? Пусть и… не так. В общем, в какой-то момент мне захотелось создать что-нибудь новое, что ошеломило бы весь город и затмило славу моего брата. И я изобрел арбалет — еще не такой, как этот, попроще, но всё равно куда более совершенный, чем все существовавшие до него. И стал искать мастера, способного воплотить мои идеи в жизнь. Я узнал Бьянку, дочь наземников, состоящих в Торговой Гильдии, во время деловых переговоров. И решил попытать удачу. Она существенно доработала мой эскиз и создала арбалет еще более прекрасный, чем он выглядел в моих мечтах. Слишком… прекрасный. А на фоне работы над чудо-игрушкой между нами, несложно догадаться, вспыхнул роман. Я… не буду освещать все подробности, Инквизитор, не серчай уж. Есть такие вещи, о которых просто… не следует говорить. Важно то, что из-за наших с Бьянкой пылких отношений чуть не началась война между кланами. Бьянка в силу своего происхождения принадлежала к «кэлна» — это, если совсем просто говорить, аналог кастовой системы Орзаммара на поверхности. Гномы, которые, даже живя под небом, не отказались от обычаев прогнившей древности. По этим законам, никаких отношений между нами и быть не могло, потому что мы принадлежали к разным кастам. Вот так. Для гномов это очень серьезно. Мы попытались сбежать, уехать тайком из города, но, естественно, ничего не вышло. Меня чуть не убили, а Бьянку вскоре выдали замуж за дуралея из ее касты. Ну… и что мне сказать, Инквизитор? Да, я любил ее. Да, готов был нарушить все законы, стать предателем своего дома, носить клеймо бунтаря и смутьяна. Мне, видишь ли, не привыкать. Я нажил себе имя, друзей и врагов, меня знают вне зависимости от моей касты среди гномов. Бьянка же… наверное, кое-что оказалось для нее важнее этого безумного романа: одобрение родственников, комфортная жизнь, уважение других гномов… Ну скажи ты уже, Инквизитор, что думаешь?

Эвелин вздрагивает, вырываясь мыслями из давно минувшего прошлого. Варрик, продолжая глядеть вдаль, накрывает своей широкой ладонью ее озябшие пальцы.

— Думаю… когда двое любят друг друга, это повод нарушать правила и ломать границы… — произносит она тихо и неуверенно.

— Пожалуй, — пожимает плечами Тетрас. — Но, видишь ли, не всегда ломать границы в равной мере хочется обоим. А значит — не всегда стоит это делать. Мы с Бьянкой много лет общаемся перепиской. Я присылаю ей свои книги, она мне — чертежи новых изобретений… Схему арбалета мы сожгли, выдали его за случайную ошибку, удачный, но невоспроизводимый брак. И знаешь, часто мне кажется, что я люблю не ту гениальную гномку, смотрящую на меня печальными глазами при каждом расставании, а вот этот образ в своей голове. Моя ненаглядная озорная Бьянка, лучший арбалет во всем Тедасе.

Эвелин невольно усмехается: Тетрас, и правда, порой обращается со своим арбалетом так ласково и нежно, что зависть берет.

— Мы иногда встречались, да. Коротко, печально, часто без слов. А потом всегда были наемные убийцы, которых шлет то ли Гильдия, то ли ее никчемный муженек… Ты, может быть, удивишься, но это не столько романтично, сколько… утомительно. Бояться заходить за угол или оставаться в темном помещении, вечно оглядываться, вздрагивать от каждого шороха… Вот, вроде бы, не трус я, но умирать ведь не хочется.

— В Скайхолде вряд ли до тебя доберутся убийцы, — осторожно замечает Эвелин. — Это же… Скайхолд. Здесь сложно остаться незамеченным.

— Хотелось бы верить, — неопределенно разводит руками Варрик. — Так или иначе, наши встречи несут постоянную угрозу моей жизни. Ну, а слать ей время от времени письма я не перестану. Это давно стало частью моей жизни. Но поверь мне, Инквизитор… вся эта история прошлого, эти встречи, письма, ее печальный взгляд… все они не означают, что у тебя есть конкурентка. Ты ведь это хотела услышать, верно? — Гном понимающе усмехается и наконец-то смотрит прямо ей в глаза.

Эвелин не успевает спрятать тронувшую ее губы довольную улыбку. Ей хочется сказать, что она понимает. Что это нормально, любить кого-то, даже если нет возможности быть вместе. Что ей… жаль. Что она никогда не станет ограничивать любимого гнома в круге его общения. Никогда не тронет стопку его заветных писем. Никогда не… перестанет смотреть этим глупым влюбленным взглядом, который от него так трудно скрыть. Эвелин много чего хочется сказать, но она, в отличие от Тетраса, не мастер слова, и мысли разлетаются вспугнутыми пташками из ее головы — особенно сейчас, когда они сидят на деревянном ящике на холодной крепостной стене и соприкасаются замерзшими пальцами.

— Леди Тревельян… я… — Варрик наклоняется к ее уху, опаляет шею горячим дыханием, — люблю тебя. И ничто этого не изменит.

После долгого разговора с Варриком в груди теплым искристым облаком расцветает невыразимое чувство радости, покоя, надежды… Этим же вечером Эвелин, отогревшаяся и расправившаяся со многими из насущных дел, бредет по замку, направляясь в свою комнату. Но решает свернуть к ставке командования, чтобы пожелать вечно работающей допоздна Жозефине спокойной ночи. Впрочем, Монтилье на ее привычном месте не оказывается: похоже, леди-посол наконец-то решила отдохнуть. Больше здесь никого не может быть, и Эвелин уже разворачивается, чтобы пойти в направлении своей мягкой кровати, как вдруг до ее слуха доносятся звуки борьбы. Вестнице требуется лишь мгновение, чтобы отыскать их источник: в следующем переходе, перед дверями в зал совещаний! Ощущая, как внутри всё сжимается от страха, не успевая даже подумать над планом действий, Тревельян бросается к закрытой двери, толкает ее… и замирает на пороге.

Две коренастые гномьи фигуры сплелись на полу в яростный комок жажды убить и отчаянной надежды на спасение. Прежде, чем сражающиеся успевают бросить взгляд на вошедшую, Эвелин замечает в руках незнакомого ей гнома, прижавшего Варрика к полу, сверкнувшую в лунном свете сталь клинка.

— Варрик! — беспомощно вскрикивает она, бросаясь к ним и заранее понимая, что не успевает.

На резкий звук мгновенно реагируют оба: нападающий пугается подоспевшей подмоги, на краткий миг ослабляет хватку, и Варрику удается сбросить его с себя и откатиться в сторону. Кинжал в руках мгновенно вскочившего гнома направлен прямо на Эвелин, резкой болью обжигает ее ладони, но всё-таки ей удается с силой толкнуть чужака. Пришедший в себя Варрик довершает дело мощным пинком, и несостоявшийся убийца, не сумев зацепиться за раскрошенные каменные кирпичи, летит в так и не заделанную дыру в стене. Эвелин какое-то время следит расширившимися глазами за его полетом, а затем успокаивается, поняв, что, если гном и выживет, в Скайхолд попасть он уже не сумеет.

— Ты… очень вовремя! — потрясенно вздыхает Тетрас, отряхиваясь.

— М-да… Как же хорошо, что я это «окно» не приказала заделать… Теперь уж точно оставлю его в покое. Назовем его «Спаситель Варрика», да? И мишуру можем повесить, — нервно усмехается Эвелин. Еще не смирившееся с произошедшим создание подкидывает ей самые нелепые мысли.

— Ну вот, понимаешь теперь? Я же говорил: после каждой встречи с Бьянкой ко мне шлют наемных убийц! — Варрик весь передергивается, словно стряхивая с себя пережитый испуг. Затем, обратив внимание на кровоточащие ладони Инквизитора, устремляется к ней. — Эвелин! Да он же ранил тебя! Идем скорее, надо перевязать, я же не могу позволить Вестнице Андрасте истечь кровью прямо у меня на руках!

И Варрик, отмахиваясь от заверений Инквизитора в том, что раны у нее ерундовые, заботливо уводит ее из продуваемого ночными ветрами коридора, ласково обнимает, бормочет милые глупости, всё еще не избавившийся от потрясения.

С облегчением поглядывая на чудом уцелевшего Варрика и который раз в мыслях благодаря незаделанную дыру в стене, трудолюбивую Жозефину и улыбнувшуюся им судьбу, Эвелин думает о том, что она, пожалуй, понимает, почему Варрик старается пореже сталкиваться со своим бурным прошлым.