982 год.

   В мире наступил самый разгар Самайна, — одного из важнейших колдовских праздников, — когда в семье Майклсон ещё один ребёнок решил, что пришло подходящее время появиться ему на свет.

   Эстер тут же отправила старшего сына за Аяной. Роды для Эстер были делом почти привычным, в конце концов, предыдущий сын, Никлаус, родился около двух лет назад, но помощь давней подруги и опытной ведьмы никогда не повредит. Тем более, по преданиям, ребёнок, родившийся в ночь Самайна, станет одним из талантливейших колдунов. В какой-то степени, Эстер, помнящую про своё обещание сестре и судьбу несчастной Фрейи, это бескрайне беспокоило, но поделать с этим она ничего не могла, и ей был нужен кто-то рядом.

   Прибежавшая на призыв Аяна тут же отогнала мальчиков прочь от матери, чтобы те не мешались и не беспокоили и без того взволнованную Эстер. Да и не дело это, чтобы в такой момент рядом с ней был кто-то лишний. Майкл, как назло, снова ушёл в набег, дабы добыть пропитание вновь сплотившейся семье, и не мог ни поддержать жену, ни успокоить детей, которые не понимали, что происходит и отчего их мама так тяжело дышит, а Аяна так всполошенно бегает вокруг неё.

   Забота о братьях легла на плечи Финна в ту ночь.

   Она была поистине колдовской. На небе светила красная полная луна и вовсе не было звезд, несмотря на полное отсутствие облаков.

   Где-то за окном тоскливо завывали волки, навевая ужас на детей, оставшихся наедине друг с другом и своими страхами перед силами природы, над которыми были не властны.

   Маленькому Никлаусу было особенно страшно. Он ещё не до конца привык к подобным ночам, да и отсутствие любимой матери рядом тревожило его. Он жался ближе к Элайдже, неосознанно ища у того защиты и успокоения. А Элайджа хоть и был немногим старше, но все же чувствовал свою ответственность за младшего брата и старался отвлечь его, как мог.

   Финн... Ему было сложно. Он старший сын и, казалось бы, должен быть заботливым и любящим братом, но... боль от потери сестры так и не прошла, все больше и больше с каждым годом разъедая рану в его сердце. Он любил своих братьев и старался заботиться о них, но сближаться с ними боялся. Боялся, что потеряет кого-то из них и не сможет пережить подобного вновь. И сейчас досадовал, что все так безумно не вовремя.

   — Наш брат, видимо, тот будет ещё озорник! Родиться в самый пик кровавого полнолуния, когда мы все беззащитны и даже отца нет дома!

   Он неловко сел на накиданные на пол шкуры с другой стороны от Клауса и попытался объяснить, что красная луна — это не гнев богов, и то, что Аяна шумит и ругается за перегородкой — не страшно, так было не один раз и, возможно, этот раз не последний. Объяснение вышло каким-то искусственным.

   А потом наступила полночь. Все вокруг смолкло, воцарила тишина, чтобы минуту спустя смениться громким детским криком, оповещающим всю округу, что и в без того многочисленном семействе Майклсон стало на одного члена больше.

   Клаус, успевший немного задремать к этому моменту, испуганно подпрыгнул, случайно пнув ногой Финна, и стал ошалело оглядываться по сторонам, ещё не до конца отличая сон от реальности.

   Аяна заглянула к ним и устало присела на шкуры рядом. Мальчики тут же вскинули на неё свои взгляды.

   — Не волнуйтесь. Ваша мама и маленький брат в полном порядке.

   Финн успокоенно выдохнул. Это все, что ему хотелось знать.

   — Я хочу к маме! — маленький Клаус тут же поднялся на ноги и уже упрямо потопал в сторону матери, но был мягко остановлен ведьмой.

   — Пока тебе к ней нельзя. Мама очень устала, ей нужно отдохнуть. Да и вам тоже. Давайте укладываться спать. 

   Клаус тут же обиженно надул губы, но противиться не решился.

   — Ты останешься с нами?

   — Сейчас полнолуние, Элайджа. Даже для меня опасно в это время выходить ночью из дома. Кроме того, ваша мать сейчас слаба, а брат ещё мал, им может понадобиться помощь.

   После этого ей все же удалось уложить детей, хотя они продолжали задавать вопросы. Она потихоньку на них отвечала, как могла, пока они наконец-то не начали засыпать, но Финну все не спалось и он откинул прочь шкуры, которыми был накрыт.

   — А можно их увидеть?

   Аяна с сомнением посмотрела на него. Младшие дети уже спали и детский плач давно смолк. Не стоило бы их беспокоить, но для неразговорчивого Финна это была очень важная просьба, да и он сам был достаточно смышленым ребёнком, чтобы не тревожить сон любимой матери, и поэтому, она только тихонько вздохнула.

   — Только тихо. Мы не будем подходить к ним близко.

   Финн согласно кивнул.

   В комнате царил сумрак. Лишь одинокая свеча горела, слабо освещая лицо Эстер. Она казалась бледной и очень измотанной. Финн надеялся, что ему так лишь казалось в обманчивом свете слабого огня и к утру его мать будет чувствовать себя лучше. Он не видел брата, но знал, что все точно так же, как и в предыдущие разы: маленький мальчик спал на груди у Эстер, убаюканный биением сердца любящей матери.

***

   Мальчик безмятежно улыбался своей матери, которая держала его на руках и успокаивала старой норвежской колыбельной, что когда-то пела ей её мать. Он улыбался и даже представить не мог, что за судьба ему уготована.

   Тысяча лет жизни, сотни лет магического сна, море крови и убийств. Все это будет позже.

   А сейчас, единственное, что могло бы его потревожить — беспокойный и шумный отец, но даже буйный Майкл успокаивался в эти дни, когда видел своего маленького, смеющегося сына.

   Старшие дети, отойдя от шока первых дней по-настоящему радовались рождению ещё одного брата. Элайджа все время пытался подобраться к нему поближе, чтобы при необходимости помочь и защитить, но мать пока не дозволяла, боясь, что ещё маленький Элайджа может ненароком навредить. Финн же, хоть и не проявлял особого интереса на первый взгляд, но втайне надеялся, что может быть, этот маленький мальчик сможет излечить их надломленную семью.

   Некоторое время спустя после рождения сына, когда Эстер окончательно оправилась от родов и убедилась, что мальчику ничего не угрожает, она предложила сыновьям самим выбрать имя для младшего Майклсона. Они почему-то так обрадовались, и Эстер в тот миг ощутила настоящее счастье.

   Она даже из дома слышала, как мальчики бурно и громко совещаются, желая выбрать самое лучшее имя для брата и обычно нелюдимый и угрюмый Финн забыл на время о своём отчуждении от братьев и поддался общей радости, предлагая свои варианты и до хрипа в горле доказывая, что их брату нужно именно это, предлагаемое им имя.

   Толстощекий карапуз Никлаус не был позван на совет братьев по причине своего совсем юного возраста. Он толком так и не понимал, что вокруг происходит, почему все такие взбудораженные и откуда в их доме взялся такой громогласно кричащий комочек, забирающий себе все внимание матери.

   Поймав момент, когда Эстер на минуту отвлеклась, он с любопытством сунул свой нос в люльку, где лежал кто-то совсем крошечный и совсем ему не знакомый. Никлаус так удивился, когда этот кто-то чужой засмеялся и замахал на него всеми конечностями сразу, что не смог сдержаться и громко вскрикнул, вынудив мать отогнать его к братьям, чтобы не пугал ребёнка.

   Братья все ещё были в поиске, когда маленький Никлаус, надувшись, вышел к ним. Ему так хотелось ещё поглядеть на этого чудного комочка и разобраться, что же это такое и почему все так вокруг бегают! Но от обиды его отвлекли спорящие братья, и он тоже принялся бездумно перечислять все имена, которые уже успел запомнить за пару лет своей жизни. Какие только варианты не забредали им в голову!

   Впоследствии, никто из них так и не смог вспомнить, кому пришёл в голову этот вариант. Может быть, это был даже Клаус. Он только-только научился нормально разговаривать, не глотая слова в предложениях, но уже тогда умудрялся выдавать время от времени хорошие предложения. Или это был Финн, несмотря ни на что, любящий свою семью, хотя не подававший на это и вида. А может, Элайджа, который уже тогда хотел оберегать своих братьев. Никто не знал, кто предложил это имя, но оно казалось самым лучшим вариантом.

   Пятилетний мальчик зашёл тихо в дом, боясь разбудить едва утихшего брата, уснувшего в своей колыбели.

   — Ну что, Элайджа? Вы решили? — Эстер стояла у колыбели и, наблюдая за спящим сыном, чувствовала умиротворение.

    — Кол. Его зовут Кол.