Дождь барабанит по стеклам, оставляя после себя кривые капли морозной воды, время близится к ночи. Мягкой тенью она падает на дома и улицы, на деревья в парках. В руке зудумчиво Сережа держит чашку с кофе, рядом пищит ноутбук, как бы говоря, что всё готово. Но он не отрывает взгляда от стекла, где вода падает с небес на землю. Сейчас ему так спокойно, так тепло. Наверное, он до сих пор не может привыкнуть ко всему этому: к тому, что теперь его разум принадлежит только ему — ну и немножечко Олегу, — что ему доверяют, пусть и всегда остаются в боевой готовности. Ему до сих пор больно за всё то, что он причинил Олегу, за каждую его травму хочется плакать, за каждое смазанное действие — поджимать губы, в желании подойти, обнять и ни за что не отпускать.

Он помнит, как ревел прижимаясь к его груди, выцеловывал каждый шрам от тех пуль. Пяти грёбанных пуль. За каждый шрам ему больно, будто на его теле они расцвели ужасными точками. Сережа до сих пор — пусть уже и привык, приучил себя после множества слов Олега, — ходит тихо, почти за каждое неправильное действие извиняется. Ему больно, ему правда жаль. Он готов вечность лежать в его ногах, сделать что угодно, создать или разрушить мир, но лишь бы эти шрамы исчезли, лишь бы они вновь стали теми, кем были еще подростками и студентами, пока на их головы не легла ужасающая жестокость и безумие, когда они просто любили.

Серёже жаль за раны на теле Олега, но ни разу не жаль за остальные смерти — посладствия ли это Птицы или же его собственные мысли он не знает, да и не хочет, слишком устал уже копаться в своём разуме, пытаясь разложить всё по полочкам, — пусть месть и была слишком жестока и кровава, пусть он и перешёл черту, но месть сладка на вкус и Грома ему ни разу не жалко. Сергей злопамятный и очень мстительный. Но если бы у него спросили, повторил бы он всё это, если бы была возможность, он бы легко ответил — нет; если бы у него спросили, если бы он мог, изменил бы прошлое, не устраивал эту резню, то ответ остался бы тем же — нет. Лишь только бы Олега не трогал.

Сейчас же он сидит с чашкой кофе в руке и смотрит на дождь. На кухне лежат ножи, в зале тренируется Олег с Лерой, он бы мог — он бы и вправду мог, эта мысль его посещает, заедает, ещё с того первого раза, — он бы мог, но не будет. Потому что не хочет. Потому что не ввдержит вновь того холодного взгляда самого дорого ему человека.  

Олег встал с колен, переборол себя и вновь отправился его спасать. Сергей предавал его два раза. Он не хочет делать это и в третий.

На тумбочке лежат таблетки и Разум хватает их и закидывает парочку, запивая всё тем же кофе — уже остывшим и не таким вкусным. За приемом лекарств следит Олег, за его состоянием следит Олег.  

Олег боится рецидива.

Серёжа тоже.

На секунду он думает, что было бы случив приступ опять. Что бы он почувствовал. Что бы сделал. Что было бы, если бы приступ был, но не было бы Олега.

Лера.

Не она.

Он и так втянул её в слишком опасную игру, почти не думая и не давая совести грызть себя. Она нужна, она прекрасный вариант из всех имеющихся.

Он привязался.

Опять.

Чашка с кофе улетает в посудомойку, со стола он хватает печеньку, и грызёт её, идя до зала.

Время позднее, Валерии нужно домой, не то родители будут волноваться. Н-да уж. Родители.

Родители.

Он смеётся. Не безумно, а чисто от всей души, тихо, про себя даже. Олег был бы хорошим отцом, думает Сережа. Серёжа был бы идиотом — впрочем как и всегда.

— Думаю, пора заканчивать, — говорит он, наблюдаяя за чужой тренировкой. — Там дождь.

Макарова ругается, недовольно цыкает. Но идёт переодеваться и собираться — возможно даже в душ заскочит. Олег провожает её взглядом, а после переводит взор на окно, за которым всё так же идёт дождь.

— Олеж, — мягко говорит рыжий, смотря на дверь, за которой скрылась девушка, — а тебе не кажется, что у нас появилась дочь?

Волков смотрит на его лицо внимательно — ищет признаки безумия? — а после закатывает глаза.

— Серёжа, ты придурок.

И Серёжа это знает. Аккуратно хватает его за шею и утягивает в поцелуй — в мягкий, искренний и нежный. Вновь извиняется непонятно вот только за что. Сбоку слышится фырканье и что-то типо пародии на рвотные позывы. Разумовский знает, что она прикалывается, он знает, что она просто обожает их.

За окном идёт дождь. Дождь смывает то прошлое, ту тьму, оставляя после себя чистую росу.