«Ад и Рай — в небесах», — утверждают ханжи.

Я, в себя заглянув, убедился во лжи:

Ад и Рай — не круги во дворце мироздания,

Ад и Рай — это две половины души.

Омар Хайям

Адраган мирно спал у меня в гостиной, и мало бы кто поверил, что он был при смерти считанные часы назад. От окровавленной одежды, которая могла бы на это указать, мы избавились, и раздобыли новую поутру, когда открылись первые магазины.

И теперь, сидя у кровати друга, я тоже с трудом в это верила, но Эрхарт, сидевший рядом, не позволял забываться. Лучи окончательно взошедшего, но не гревшего солнца проникли через окно, и я прервала гнетущую тишину, подбирая слова для чувств — и не подобрав точных.

— Я не знаю, как благодарить тебя, Эрхарт. Адраган очень мне дорог. Без него... Без него я год назад слегла бы с такой же дырой в боку, но тогда бы никто меня не вылечил.

— Не стоит меня благодарить. Благодари случай, который привел меня к Адрагану. К тому же, раз он спас тебя, то я просто вернул ему долг, — издал Эрхарт слабую усмешку, и меня пронзила дрожь.

Единственным среди нас должником была я, и Эрхарт, ведая того или нет, мне об этом напомнил.

— Когда он очнется? — перевела я тему.

— Думаю, до завтра должен. Но еще посмотрим.

Я измученно вздохнула и помассировала виски. Рейс и так меня вымотал, а ночное потрясение и вовсе добило, и мне хотелось упасть и никогда не вставать. Не быть живой, не быть мертвой. Не быть.

— Пойду спать, — оповестила Эрхарта я.

А я ведь прекрасно знала, как должна была его благодарить. Но вместо того, чтобы броситься ему в ноги и обещать доставить его в Рай, которого он, несомненно, заслуживал…

Я молча ушла к себе в комнату. Для таких громких заявлений мне по-прежнему не хватало смелости, но от принятого решения я не собиралась отступать.

Меня разбудили на следующее утро. Разбудил не кошмар, не звонок и не Эрхарт с Адраганом. Разбудила вибрация часов.

Эти часы я ненавидела всей душой и мечтала однажды разбить. Особенно страстно я мечтала об этом тогда, когда они прерывали мой законный отдых.

Разлепив тяжелые веки, я поднесла запястье к глазам. Отдых не прерывался — нам оставили на него пару дней, но когда я прочитала следующую строку, то этому уже не радовалась.

Нас назначили на Рай.

Что-то оборвалось у меня внутри. Сердце забилось быстрее, дыхание перехватило, уши наполнил шум. Я несколько раз перечитала сообщение, исключая возможность ошибки — и исключила ее.

Ошибки никакой не было. Нас действительно назначили на Рай. Переломный момент, который казался далеким и призрачным, наступил сейчас.

Мной овладел страх, с которым я устала уже бороться, и я опять засомневалась в решении, от которого недавно не собиралась отступать.

Лишь тогда легко не отступать от своего решения, когда есть куда отступать.

Возможно, меня больше никогда не поставят на Рай, и тогда я упущу возможность по-настоящему отблагодарить Эрхарта. Но никакие доводы не унимали мою тревогу перед неизбежным выбором.

Моим страхам не была конца, и я себя за них презирала.

Ни тогда, когда я строила планы и выискивала лазейки на небесах, ни тогда, когда я твердо решила оплатить долг, — никогда мысли о преступлении против бога не были такими пугающими и осязаемыми, как тогда, когда я оказалась на его пороге.

Я презирала себя за вечные страхи, но они были сильнее меня. Мне и жить было страшно, пока я не попала на небо и не поняла, что умирать — страшнее. Есть ли у такой жизни ценность?

Я презирала себя.

Зажмурившись, я встряхнулась. Тревожиться рановато — на сбор воли в кулак оставалось еще три дня, и каким бы ни был великим страх, я перед ним не спасую. Даже если я не справлюсь с задачей и отправлюсь в Ад, когда-нибудь все начнется сначала, и никчемная жизнь, которую я вела ныне, наконец перестанет меня тяготить.

Немного придя в себя, я покинула спальню, и в нос ударил насыщенный запах кофе, который странным образом меня умиротворил. Я блаженно принюхалась и потянулась за ним на кухню, ожидая застать там Эрхарта, и намеревалась сходу оповестить его о рейсе в Рай, чтобы отрезать себе все пути к манящему отступлению. Но на пороге осеклась, не успев и пискнуть.

За столом с Эрхартом сидел Адраган, и его вид — живого и здорового — выбил из меня все заготовленные речи вместе с воздухом.

— Доброе утро, Хлоечка, — широко улыбнулся мне друг, как ни в чем не бывало, и я едва сдержала порыв броситься ему на шею.

— Как ты? — спросила я его осторожно, стараясь не бередить свежие раны.

Но Адрагана мой вопрос озадачил.

— Да нормально, только голова с похмелья побаливает… Не надо так за меня переживать. Разве ты не злишься?

Моя челюсть чудом осталась на месте. Почему я должна злиться? Какого еще похмелья?..

— И в самом деле, — поддакнул Эрхарт, бросивший на меня выразительный взгляд. — Помнишь, я обещал тебе к возвращению пир? Я позвал Адрагана, чтобы было веселее, но в итоге мы отключились раньше, чем ты пришла. Уж извини, не удержались.

Пытаясь сориентироваться в его лжи, я очнулась с опозданием.

— Да ничего страшного, на первый раз прощаю, — рассеянно промямлила я, не сумев выразить подходящих эмоций. — Ну, я пойду... приведу себя в порядок. Умоюсь, все такое.

— Конечно, иди, — по-свойски кивнул Эрхарт, чувствовавший себя хозяином положения. — Я заварю тебе кофе. Какой любишь?

— Любой. — На ватных ногах я шагнула назад, уже и забыв про кофе, запах которого меня так манил. — И вам, кстати, доброе утро.

Я торопливо спряталась в ванной, захлопнула за собой дверь и, прислонившись к ней, осела на пол. Из кухни отчетливо доносились голоса — дверь не была им серьезной преградой. Вот Адраган засмеялся с того, как он так напился, что напрочь забыл весь вечер. Да его еще и стошнило на свою одежду!.. Благо, собутыльник охотно сбегал в ближайший магазин.

Эрхарт подхватил его смех, а я схватилась за голову.

Адраган ничего не помнил, Эрхарт пудрил мозг лучше заправского проводника, а мою решимость словно сдуло ветром.

Тому, что Адраган выжил, я была безумно рада. Тому, что он смеялся — тоже. Но тому, что он ничего не помнил, радоваться не получалось, хотя стоило.

Эрхарт лицемерил так искусно, что мне было до него далеко. Если бы я не знала правды, то приняла бы за нее его ложь — и это при том, что небесных коллег я раскусывала сразу. Впрочем, раскусывала я их потому, что вела себя точно так же.

Но то, как непринужденно умел лгать Эрхарт, выворачивало меня наизнанку.

Я не поменяла решения ему помочь. Чем бы он меня ни удивил еще, я не отступлюсь, потому что серьезно ему задолжала.

Но раз уж фальшь давалась ему так легко, был ли он честен со мной? Что из того, что он мне говорил, было искренним? И что из того вообще было, а что, как Адраган, я могла невзначай забыть? Не сам ли Эрхарт подталкивал меня к согласию тонкой игрой своей лжи?

Проронив злосчастные слезы, я поднялась и открыла кран на полную мощность, окатывая лицо ледяной водой. Я бездумно обливалась ей и обливалась, пока из кухни не раздалось едва различимое беспокойство Адрагана: «Надеюсь, Хлоя там в порядке».

Я закрыла кран и посмотрела в зеркало. Лицо припухло и покраснело, — подобное обращение на пользу ему не шло — но мне будто было этого недостаточно, и полотенцем я вытиралась так усердно, как если бы хотела стереть кожу в кровь.

А потом постучали в дверь.

— Ты как там, Хлоя? — Адраган обратил свой вопрос напрямую мне.

— В норме! — отозвалась я нарочито бодро, а сама горько хмыкнула.

Дорогой Адраган, разве ты заслуживал всего этого? Разве заслуживал ты того, чтобы те, кому ты доверял всецело, — и я, и Эрхарт, — скрывали от тебя правду, как от едущего в поезде призрака?

— Ну смотри, кофе стынет, — предупредил он меня, прежде чем покинуть.

Ну и пусть. Я не выходила из ванной, пока лицу не вернулся здоровый цвет и способность фальшиво улыбаться.

— Так ты, говоришь, не помнишь того, что было прошлой ночью? — шутливо потыкала я Адрагана локтем, садясь с ним рядом.

— Не-а, — вздохнул он. — Помню, как вышел из дома, а дальше — провал.

— У-у-у... — веско протянула я и поймала очередной предостерегающий взгляд Эрхарта, но его я проигнорировала. — Как же тебя так угораздило? Я думала, ты не пьешь.

— Я тоже так думал, но Эрхарт меня переубедил, — усмехнулся Адраган. — Но я, правда, не ожидал, что это будет иметь такие последствия… — смятенно пробормотал он, вставая из-за стола. — Спасибо за гостеприимство, Хлоечка, и еще раз извини, что так вышло. Увидимся завтра на тренировке?

Я пылко закивала, обещая свидеться завтра, и проводила его к выходу. Наверное, Адраган заметил неестественность моего поведения, но, все еще смущенный, он никак на это не реагировал.

Стоило ему уйти, и напускная атмосфера беззаботной дружбы развеялась, обнажив плотное, густое напряжение. Я долго смотрела Адрагану вслед.

— Так он и правда ничего не помнит? — задумчиво спросила я, повернувшись к Эрхарту. — Еще одна твоя суперспособность, о которой ты забыл мне сказать?

В мой голос проник яд. Эрхарт, уловив его, недоуменно нахмурился, и мне очень хотелось знать, насколько его недоумение было искренним.

— Скорее дар убеждения. Или защитная реакция его психики. Видишь ли, многие вещи мозг сам стремится забыть.

Так и не распознав, был ли он искренним, я отрешенно пробормотала себе под нос: «Тогда почему я все еще тебя помню?».

— Что-то случилось? — вскинулся Эрхарт. Неужели услышал? — Тебя что-то тревожит?

— Тревожит, — призналась я, бросив попытки уличить его в фальши. Все равно бесполезно. Слишком хорош. — Жизнь меня тревожит. А теперь еще и Адраган. Я и не знала, как мне перед ним объясниться, а в итоге это он объяснялся передо мной, и я… Растерялась. И я до сих пор не знаю, как вести себя с ним.

И с тобой, открывшимся мне с той стороны, которую я надеялась никогда у тебя не обнаружить.

— Нет ничего страшного в том, что ты растерялась. — Эрхарт, успокаивающе улыбнувшись, приблизился ко мне. — А вот то, что тебя тревожит жизнь — повод бояться. Давно это с тобой?

— Всегда. Раньше мне хотелось побыстрее сдохнуть, но это прошло, когда я попала на небеса. Теперь как-то не хочется умирать, но и жизнь... Не особо радует.

И почему я это все ему говорила? Почему откровенничала с ним и признавалась в том, о чем и при близких не заикалась? Почему откровенничала с тем, в откровенности которого сомневалась?

Какое-то время Эрхарт удивленно молчал.

— Знаешь, — подступился он еще ближе, — когда я наблюдал за тобой до того, как с тобой познакомился, у меня такого впечатления не создавалось. Ты много гуляла, замечала мелочи, которых люди обычно не замечают, и интересовалась миром. Сразу побежала на гору, когда я заявил тебе про путь в небеса, и долго стояла там, пока глупо не оступилась. Мне казалось, что ты любишь мир, раз так внимательно к нему относишься. И теперь ты говоришь, что не любишь жизнь? Разве любить мир — не значит любить жизнь?

Я опешила. Я не была столь же внимательна к миру, как был внимателен ко мне Эрхарт. И эту его сторону, слегка пугающую, я открывала впервые так же, как лживую.

— Не значит. Да и мир я не люблю. Я люблю только лучшие его проявления. Природу, мистику и тайны… А любить мир — значит любить и худшие его стороны, а я так не могу. Я слишком для этого малодушна.

Эрхарт покачал головой.

— А я не согласен. Ты можешь любить мир, даже если тебе неприятны какие-то его черты. Не говори: «Не люблю». Говори: «Люблю, несмотря на». Например... Скажу за себя. Я люблю мир за его красоту, несмотря на все его ужасы. Я люблю мир за отзывчивых добрых людей, несмотря на то, что хватает и злых. Попробуешь? Не надо сразу признаваться в любви миру, если не хочешь... Но наверняка есть что-то, что ты любишь, несмотря на все недостатки.

Я задумалась. Предложение Эрхарта звучало странно, но заманчиво, и мне захотелось попробовать. А если я зря в нем сомневалась? Если он все-таки мне не врал, а я успела всякого навыдумывать?

— Несмотря на то, что зимой холодно, я люблю ее за свежесть и звезды, — неуверенно проговорила я, но Эрхарт не засмеялся, как я ожидала, а ободряюще кивнул, и это придало мне уверенности. — Несмотря на то, что летом невыносимо жарко, я люблю его за зелень, за солнце и длинные вечера. Несмотря на то, что тренировки причиняют боль, я люблю их за то, что они делают меня сильнее, и люблю их за друзей, с которыми мы занимаемся вместе.

— Вот видишь? — Эрхарт был доволен, как преподаватель бывает доволен учеником. — Можно не любить какие-то черты того, что ты любишь, и это нормально. Это не умаляет твоей любви.

Я не смогла бы ему возразить, даже если бы была не согласна.

Я любила небеса за их особую ауру и за молчаливо понимающих меня коллег, несмотря на всю несправедливость, царящую в них. Несмотря на бога и вечный холод. Несмотря на Ад.

— Дело в том, Эрхарт... — Я сжала кулаки, отыскивая в себе волю. — Через три дня меня отправляют в Рай.

В глазах Эрхарта вспыхнуло изумление, смешанное с неверием — такое обычно возникает, когда внезапно случается то, на что ты уже не надеялся.

— И я... Согласна тебе помочь.