Когда настал час ободряющих речей о «пути в начало», у меня пересохло во рту.

Сложно поспорить с тем, что после смерти наступает начало. Но до этого начала нужно еще добраться. Перенести долгую поездку в Чистилище, а после — в Рай или Ад, не ведая о своей участи. Ведь и тот, кто отведет к поезду, и тот, кто сопроводит в поездке, и тот, кто встретит — будут мило улыбаться и молчать. Умалчивать.

И толку? Обещанное начало не подарит облегчения, потому что прошлая жизнь сотрется из памяти вместе с посмертием, и все страхи неизведанности, страдания Ада или умиротворение Рая окажутся в итоге напрасными — и когда-нибудь повторятся вновь. Все это будет повторяться и повторяться, а душа не будет об этом вспоминать, и каждый раз будет страдать заново.

Зачем же тогда надеяться? Зачем верить надзирателю и проводнику? Зачем вообще существовать?..

Но речи надзирателей и проводников так убедительны, и сами они так приветливы и улыбчивы, что не поверить им невозможно. Недаром же все они твердят об одном — о светлом будущем. А раз уж о нем твердят все, то как же ему быть неправдой? Столько людей не могут хором лгать. Разве не так?

Никто бы не ехал спокойно, если бы знал, что все надежды и речи — пусты.

Пассажиры сверлили меня нетерпеливыми взглядами, а я была не в силах разомкнуть губы и произнести речь, которую всегда произносила без запинок. Обостряющуюся ситуацию спас Дэрош. Протараторив все, что было предписано, он не подал виду, что что-то пошло не так, и отвел меня в купе, когда поезд тронулся.

— Что с тобой, Хлоя? Сначала где-то пропадаешь, теперь проглатываешь язык. Хуже чем в первый рейс, ей-богу.

Он не злился на меня, а волновался, и журил меня так назидательно и мягко, словно это и правда был первый рейс. И я слабо улыбнулась, осознавая, как тот рейс был давно — и при этом совсем недавно.

Хотелось ли мне в него вернуться? Или же хотелось, чтобы он не случался никогда?

— Прости. Просто задумалась.

— Значит, признаваться не хочешь, — подытожил Дэрош и попал в точку. — Я понимаю, что мы связаны только работой и в жизнь друг друга лезть не должны, но все же... Если тебе хочется чем-то поделиться, я всегда готов выслушать. И унести твою тайну с собой в могилу.

Я горько хмыкнула.

— Но разве мы и так не в могиле, а, Дэрош?

— А тебе лишь бы цепляться к словам, — с притворным недовольством цыкнул он. — Ну, как знаешь. Я пока подежурю, а ты отдыхай. Может, созреешь еще на разговор. Самой же будет легче.

— Спасибо, — проговорила я, уколотая чувством вины.

Все поддерживали меня, пытались мне помочь, окружали меня заботой… А я сама их отторгала, причиняя боль и себе, и им.

Адрагану я не имела права раскрывать небесные тайны, а Дэрошу — то, что происходило со мной на земле. А Эрхарт был моей тайной и земной, и небесной, и поделиться сомнениями, которыми из-за него терзалась, я не могла ни с кем. Я сама загоняла себя в ловушку.

Спать хотелось невыносимо, но дурные мысли не позволили бы мне заснуть. Когда Дэрош, покачав головой с досадой, повернулся к двери, я ухватила его за край белоснежного рукава.

— А скажи... В чем смысл Ада и Рая, если в следующей жизни все начинается заново? Зачем мучиться в Аду, если это не принесет тебе пользы, и зачем наслаждаться Раем, если ты все равно все забудешь?

Дэрош обернулся, и на его лице читалось неподдельное удивление. Он приблизился ко мне вплотную, сжал мои плечи и осторожно, но настойчиво усадил меня на постель.

Я так опешила, что и не подумала сопротивляться. Но я бы не стала и так.

— Когда думаешь о всяких глупостях, лучше говори сразу. В самом деле... — беззлобно проворчал Дэрош.

Не убирая рук с моих плеч, он опустился на пол коленями — так он смотрел снизу вверх прямо в мои глаза. Я завороженно затаила дыхание, и какое-то странное волнение теплом растеклось по нутру.

— Если так рассуждать, то и жизнь — бессмысленна. Еще бы сказала, зачем жить сейчас, если в следующей жизни мы все равно забудем эту!.. Но и следующая ведь забудется. И следующая. И в чем же тогда смысл этого вечного круговорота?.. А нет его, этого смысла. Мы живем, чтобы наслаждаться жизнью. Наслаждаться тем, что имеем сейчас, а не сокрушаться по неизбежному концу и новому началу. Правда и в том, что многие из душ, которые нам доверяют, оказываются в Аду. И мне от этого не по себе. Не по себе оттого, что я убеждаю их в лучшем, когда везу их в Ад. Мне не хочется быть соучастником этого, мне противно, но я не могу ничего изменить и не могу решиться уйти. Наверное, попавшие в Ад души нас ненавидят, потому что мы дали им ложную надежду.

Да, Дэрош, все так. Все так. Ты озвучил то, в чем я не осмеливалась себе признаться.

На меня накатила дрожь, а он усилил хватку.

— Но даже если мы даем им ложную надежду, мы не лжем. После Ада их и в самом деле ждет новая жизнь, и они забудут свои страдания. Забудут и нас. Но эти страдания не пройдут для них бесследно. Их душа... Их душа запомнит наказание и убережет их в следующей жизни от грехов.

Убежденность, с которой Дэрош это все говорил, передавалась и мне — через его ладони, через его стойкий взгляд и уверенный тон. Он вкладывал такую веру в свои слова, что я не могла ему не поверить, и дрожь понемногу унялась.

Я ощутила себя одной из душ, которых мы успокаивали точно так же.

— Надеюсь, ты сейчас не даешь ложную надежду мне, — выдавила я глухо.

— Я вообще не даю тебе надежду. Я говорю лишь очевидную правду, до которой ты должна была додуматься сама, — серьезно возразил он и встал, отряхивая брюки. — И что это на тебя нашло? Тебе ведь как-то работалось раньше спокойно.

— Не скажу, что работалось мне спокойно. Просто я привыкла ко всей этой лжи и смирилась с тем, что ничего не могу изменить. Но… — У меня вырвался вздох. — Но сегодня... Я прибыла раньше назначенного времени. Вернула Устав в архив и немного там задержалась. Узнала столько всего… выбивающего из колеи… А потом спустилась в подземный переход, из которого выходят души.

Я и сама не понимала, что на меня нашло.

Я рассказала Дэрошу то, что случилось со мной перед рейсом. Сведения про неупокоенных, двор, где принимали призраков… Рассказала ему все, кроме того, что касалось Эрхарта.

Эрхарта не должно было для него существовать.

Слушал Дэрош меня сосредоточенно и хмуро, но — не осуждал.

— Любопытство обычно не доводит до добра. Надеюсь, теперь ты это поняла, — изрек нравоучительно он. — Я ведь рассказывал тебе, почему уволился мой прошлый напарник... Я часто вспоминаю его и думаю — что же происходит такое в Аду? Я могу это выяснить, но не собираюсь этого делать, потому что понимаю, что не выдержу. И ты учись сдерживаться. — И он ненадолго прервался, чтобы перевести дух.

До Ада оставались дни пути, а меня уже сковывал мороз. Не только книга из архива — Дэрош словно тоже отговаривал меня от затеи, на которую я неосознанно себя подбивала.

Эрхарт обещал раскрыть мне всю правду, если я помогу ему, а мой напарник предостерегал от того, чтобы в эту правду лезть.

И что же мне делать?

— А что касается душ… — продолжал Дэрош, не подозревая о тех тревогах, которые он во мне пробудил. — Ясное дело, что не только мы пудрим им мозги. Кем бы ты ни был, — надзирателем или проводником, — если ты работаешь с душами, ты должен их утешать. А чем можно успокоить мертвого? Только тем, что еще не все кончено. Вот и получается, что все вокруг твердят им одно и то же, и у них не остается выбора, кроме как довериться. Поэтому я даже рад, что в новой жизни они все забудут. Забудут местную несправедливость и ложные надежды, которые мы им дали. Поэтому не терзайся, ладно? Тот надзиратель выполнял свою работу, и ему ничуть не легче, чем нам, а в чем-то — тяжелее. Ведь надзиратели — первые, кого на небесах видят души.

Дэрош затих в ожидании моего ответа, а я и не сразу вспомнила, о чем был весь разговор.

— Эм… Спасибо тебе, — наконец очнулась я. — Ты единственный, кому я могу пожаловаться на работу. Но что-то я устала. Наверное, мне нужно поспать.

Дэрош проницательно сощурился, но ничего не сказал. Лишь кивнул перед тем, как выйти.

Я утомленно простонала и улеглась в постель. Дэрош, надеясь что-то для меня прояснить и как-то меня успокоить, посеял во мне еще больше сомнений. А как бы он отреагировал, если бы я открылась ему до конца? Если бы рассказала ему про Эрхарта?..

Наверное, влепил бы мне подзатыльник и лично отволок бы неупокоенного в Ад. И поступил бы правильно. Как истинный служитель божий.

Но я не была достойна этого же звания, раз допускала мысль о том, чтобы нарушить божьи законы.

Если Эрхарт окажется на небесах, — и неважно, в Раю или в Аду, — он однажды переродится и все забудет. Забудет меня. Забудет, как я из-за него рисковала. И однажды я сама забуду «всю правду», которой он меня подкупал. Зачем же тогда ему помогать?

Если он переродится, он больше не будет свидетелем прошлых эпох, не будет кладезем мудрости и знаний, и другом моим он тоже не будет.

Эрхарта больше не будет.

Но неужели меня должно было это волновать?..

Я ворочалась и ворочалась, и противоречивые мысли настойчиво лезли в голову, пока овладевший мною сон их не приглушил.

Спала я так долго, будто не спала всю жизнь. Когда подбиралась близко к пробуждению — сон утягивал меня в свои сети обратно. И только тогда, когда сон стал уже невмоготу, мне удалось проснуться.

Дэрош обнаружился неподалеку — он дремал на своей койке. Зевнув и сонно поморгав, я взглянула на часы, и совесть окончательно меня пробудила. Напарник продежурил почти сутки, позволяя мне отдыхать.

Такая его забота трогала, но его самого следовало пожурить — так и загнать себя недолго. Накрыв его одеялом, я покинула купе.

Пассажиры вели себя спокойно. Редкие из них, как Дэрош, дремали, хотя они не нуждались во сне. Некоторые играли в настольные игры — азартного ничего не было, поэтому от игроков почти никогда не доносился шум. Кто-то занимал себя чтением. Кто-то — просто смотрел в окно.

Как и та девочка, которую я встретила у надзирателя.

Почему она не переродилась сразу? Неужели потому, что она — грешна?..

Как бы я хотела уметь определять, кто грешен!..

Заметив меня, девочка отстранилась от окна. Я неловко улыбнулась, и она ответила мне улыбкой. Умеют ли грешники улыбаться так чисто и искренне? Но разве я сама — не тот же грешник, искусно владеющий улыбкой?

— Вы не знаете, сколько нам еще ехать? — обратилась она ко мне, выдергивая из дум.

Всю жизнь ехать к смерти, ехать к жизни всю смерть, и заново жить, стремясь к очередной смерти.

Мы едем в этом поезде вечность.

— Больше суток. Если хочешь чем-то себя занять — говори, постараюсь помочь. Все-таки дорога дальняя.

Девочка отрицательно покачала головой и обратно прильнула к окну.

Тишина, царившая в нашем мертвом вагоне, была преисполнена жизни. Постукивали шахматы и шашки, вполголоса переговаривались игроки, но все это тишины не нарушало, как не нарушали ее в лесу пение птиц и шорох листвы.

И стук колес ее тоже не нарушал, как и не делал этого стук сердца.

Признаков откровенного страха не подавал никто, — похоже, Дэрош не скупился на ободряющие речи, — и мне нечего было здесь делать. Если долго мельтешить перед мертвыми, можно ненароком распалить их любопытство, — а вопросов у них всегда было много, и не всегда тех, на которые мы имели право отвечать.

Я вернулась в купе. Дэрош уже не спал.

— Ну что, убедилась, что все в порядке? — хмыкнул он.

— Убедилась, — отозвалась я, втайне обрадовавшись его приподнятому настрою. — Отдыхай. Моя очередь дежурить.

Дэрош насмешливо фыркнул на мой посерьезневший тон, и я с трудом сохранила строгий образ.

До Чистилища мы добрались без происшествий. Дорога, спокойная и тихая, навевала на меня умиротворение, пусть и оно, как все на небе, было окрашено в печаль. 

Когда же настал миг прощаться с одними пассажирами и принимать других, умиротворение тут же схлынуло. Вагон опустел, но было не время расслабляться или горевать по ушедшим душам. У меня была цель, — изучить, как их выводят из Чистилища, — и я подобралась, как на охоте. Нашими пассажирами были грешники, но едва ли тех, кому полагался Рай, будут выводить иначе.

Еще было рано искать лазейки — было время наблюдать и подмечать детали. Я не была уверена, что это имело смысл, или что я воспользуюсь своими наблюдениями, когда буду помогать Эрхарту, или что я вообще буду ему помогать — но я должна была хотя бы для себя узнать, смогла ли бы я что-то сделать.

Мысль о том, что я способна переступить через божью волю, нарушить уклад небес и обойти все законы, наделяла меня верой в то, что я способна на большее. Что я способна на все.

Из Чистилища духов выводили так же, как и из вокзала — в этом нового ничего не было. Только надзирателей было больше, а их вид — более угрюм.

Вагон — другого я и не ждала — набился под завязку, хотя осталось несколько свободных мест. Но я и не сомневалась в том, что в Рай душ попадет намного меньше.

Я не пришла к каким-то конкретным выводам и четкой картины не видела в голове, но одно понимала точно — у меня была возможность провести Эрхарта в Рай.

— Добро пожаловать на «Небесный экспресс»! — воодушевленно поприветствовала грешников я. — Вы не в первый раз оказываетесь на нашем поезде, но больше разъезжать вам не придется. К сожалению, на небесах встречаются те же трудности, что и на земле. Здесь тоже приходится делать пересадки.

Некоторые пассажиры усмехнулись, подтверждая мои слова. Убедившись в положительном настрое грешников, еще не знающих, куда они держали путь, я улыбнулась шире:

— Но теперь, когда вы отдохнули от прошлой поездки и очистились, вас ждет по-настоящему новая жизнь. — И вибрация часов подбила меня на продолжение речи. — Поезд отправляется через пять минут. Надеюсь, вам всем комфортно. Вы всегда можете обратиться к нам за тем же досугом, что и в прошлой поездке.

Раздался гнусный гогот, и я с трудом подавила желание заткнуть его источник силой.

За столько рейсов в Ад я хорошо усвоила, что означал подобный смех.

— А услуги иного рода ты случайно не предоставляешь, детка?

Растянув губы до предела, я обернулась к грешнику, стараясь на него не смотреть — иначе точно бы не сдержалась. Внимание всех пассажиров притянулось к нам — кому-то был интересен итог диалога, кого-то охватывал страх, и я не должна была давать волю своим эмоциям и развязывать конфликт.

— Разве вам не разъясняли перед посадкой? Если будете нарушать правила, вас высадят из поезда, и вы навечно застрянете в заснеженных лесах без права на перерождение.

— Если тебе так хочется… — вдруг донесся глухой голос, пропитанный угрозой, и я не сразу его опознала. Дэрош редко так злился, и стало жутко даже мне — что уж говорить о пассажирах. — Услуги иного рода предоставлю я. Правда, не гарантирую, что ты получишь удовольствие.

— Шутка, приятель, шутка, — примирительно вскинул руки струхнувший грешник и умолк.

Всеобщее напряжение понемногу спадало, и кто-то из пассажиров облегченно вздохнул. Я благодарно покосилась на Дэроша, и он дернул в ответ уголками губ.

Поезд тронулся. Последнее пожелание произнес Дэрош.

— Счастливого пути к новой жизни.

Грешники, придавленные его суровым взглядом и еще впечатленные недавней сценой, сидели тихо. Трусливые, жалкие пустобрехи, которые скалились лишь на тех, кто им казался слабым.

Они не заслуживали сострадания. Недаром их определили в Ад.

Я повторяла себе это каждый рейс, когда грешники подрывали мою веру в то, что любая душа достойна шанса. И каждый рейс я страдала по тем, кто оказался в их рядах по ошибке.

Бог, наказывающий грешников, грешен сам по себе, раз допускает мучения безвинных. Были ли мои помыслы такими уж преступными, когда святые небеса грешили хуже?..

Раздумывая о том, помогать или нет Эрхарту, я не должна была терзаться совестью, как не должна была жалеть отморозков или слепо веровать богу.

Но должна ли была я помогать?

Задаваться этим вопросом мне оставалось недолго.

Пожимая Дэрошу на прощание руку, я чувствовала, что мы еще чуточку сблизились, что на чуточку лучше стали друг друга понимать, и это меня отогрело. Но и это тепло было омрачено холодом — вечным холодом неба, холодом зимней ночи, встретившей меня в родном мире, и холодом неясного будущего, с которым я никак не могла определиться.

Дома было так темно и тихо, будто в нем никто не обитал, и на миг меня тронул страх, но я его отогнала. Что удивительного в том, что ночью не зажигают свет? Эрхарт тоже обладал способностью спать.

Успокаивая себя этим, я всюду включила свет, но Эрхарт не обнаружился нигде. В смятении я проверила и те углы, куда бы он физически не влез — и ничего. Пусто.

И тогда я по-настоящему испугалась. Что же заставило его покинуть дом в такой поздний час?

Запаниковав, я выбежала на улицу. Свежий мороз остудил меня и сбил пыл, и я замерла, не зная, куда кидаться. Словно надеясь на подсказку звезд, которыми Эрхарт так восхищался, я подняла голову к небу. И не увидела ни звезды. Они пропали все так же, как куда-то пропал Эрхарт. Ну не мог же он мне присниться? Не приснилось же то множество звезд?!..

Я уже ни в чем не была уверена.

Беспросветная тьма неба сгущалась и окутывала меня со всех сторон, заглушая голос разума. Я так старательно щурилась, как если бы от того, увижу ли я звезды, зависела сама жизнь. Жизнь Эрхарта. Моя жизнь.

Когда от напряжения заболели глаза, я выловила первый тусклый огонек. А потом — еще один. И еще. И небо постепенно заполнилось звездами.

Даже их малейший отблеск придавал мне сил и помогал справляться с паникой. Дыхание выравнивалось, и рассудок возвращался.

Как хорошо Эрхарт ориентировался в городе? Мог ли он далеко уйти, или стоило искать его поблизости?

Я вспомнила о том, что доверила его Адрагану. Вдруг они поладили и сейчас вместе развлекались, а я переживала зря?

Уцепившись за эту надежду, я понеслась к дому Адрагана — но не преодолела и полпути, как их нашла.

Эрхарт и Адраган и впрямь были вместе, но не в той обстановке, в которой я их себе представила. Они не были дома, не веселились, не травили глупые анекдоты и не хлестали алкоголь.

Они ввязались во что-то, из-за чего кто-то из них лежал на земле в крови.

Их смутные силуэты, освещенные уличным фонарем, я заприметила издалека. Засомневавшись в том, что не обозналась, я ускорила бег, и ноги с легкими ответили болью, но мне было все равно. Едва затихшая паника вспыхнула с новой силой и жгла меня изнутри.

Добравшись до них, я оцепенела в ужасе.

Лучше бы я ошиблась.

В крови лежал Адраган. Эрхарт, склонившийся над ним, осматривал его сосредоточенно и хмуро, и я не сразу поняла, в чем было дело, пока не пригляделась сама.

В бок Адрагана был воткнут нож.

Широко распахнув глаза, я тупо уставилась на рукоять, торчащую из тела друга. И запоздало заметила, что на земле он лежал не один.

Второго человека я не узнала. Признаков жизни он не подавал, но меня это не заботило. Если бы это помогло Адрагану, я бы добила его сама.

— Этот тип ранил Адрагана, — услышала я Эрхарта как сквозь вату. — И я позаботился о том, чтобы он отправился в ад. Адраган ранен серьезно, но он пока жив.

«Пока жив». Эту фразу я услышала четче всего, и она отдалась в сознании эхом.

Пока жив.

Я не понимала. Я совсем ничего не понимала. Как же так получилось? Как же получилось так, что Адраган был жив «пока»? Это не могло быть правдой. Это неправда.

Я совсем ничего не понимала и не хотела что-то понимать.

Господи, пусть это окажется сном.

Я осела на землю. Глаза заболели, и я вспомнила о том, что должна была моргать.

Адраган оказался так близко, что я уловила его дыхание. Он еще дышал, но натужно и сипло. С каждым выдохом из него утекала жизнь.

Еще дышал.

— Ему бы врачей...

Я и не узнала свой голос. Им говорил кто-то другой, но не я. И моими глазами смотрела не я. Меня здесь не было. Меня не могло быть здесь. Адраган не мог умирать вот так, в какой-то подворотне, прямо у меня на руках. Он никому бы не проиграл. Не позволил бы себя ранить. Он не мог. Кто угодно, но не он.

Эрхарт покачал головой. Если бы я встретила его взгляд, я бы заметила там сожаление, даже жалость, заметила бы сочувствие и беспредельную сдержанность; но я смотрела на Адрагана, испытывающего муки так близко, и отказывалась в них верить.

— Я вышел на прогулку. По дороге увидел, как Адрагана обступили эти… твари, — гневно прохрипел Эрхарт, и если бы я была в силах двинуться, я бы заткнула себе уши.

Замолчи. Не рассказывай мне о том, что было, потому что этого всего не было.

— Он был один, а тех — трое. Я подоспел под самый конец и успел расквитаться только с этим. Остальные убежали. А Адраган… Мне жаль.

Отмерев, я сжала кулаки до боли и до крови прикусила губу.

Это был не сон.

— Тебе жаль?.. Какое мне дело до твоей жалости, если Адраган умирает? Зачем мне твоя жалость?!

По моим щекам катились слезы, а Адраган все слабел.

— Я просто объяснил тебе, что случилось, — проговорил Эрхарт. — Вернуться с рейса и напороться на такое... Слишком сложно даже для проводника душ.

Я его не слушала. Я сотрясалась в безмолвных рыданиях, желая проснуться и забыть этот кошмар. Но я никогда не пробуждалась от кошмара, когда так отчаянно этого желала. Потому что кошмаром была вся моя жизнь.

— Но с чего ты взяла, что он умирает? — спросил вдруг Эрхарт, и я всколыхнулась. Неужели он обрадует меня тем, что все действительно оказалось сном? — Я отказался вызывать врачей не потому, что медицина тут бессильна, а потому, что она попросту не нужна.

— Что ты хочешь этим сказать?

Эрхарт не ответил. Взявшись за рукоять ножа, он аккуратным, но уверенным движением вытащил его из бессознательного тела Адрагана, и из раны, зиявшей темной дырой, хлынула кровь.

— Что ты делаешь? — ужаснулась я и отпрянула, но Эрхарт хранил молчание.

Он поднес руки к ране, будто мог ее исцелить. Боже, как много крови. Ладони Эрхарта измазались в ней. Меня затошнило, но я упорно продолжала смотреть.

Кровь перестала течь. Когда Эрхарт убрал руки, зияющая дыра исчезла.

Чем же еще это было, если не сном? Меня охватил такой ступор, что закончились и слезы.

Адраган задышал свободней, его лицо больше не выражало мук, но сознание к нему пока не возвращалось.

— Что ты сделал? — Я пыталась с собой совладать, но в голове была каша.

— Вылечил его, — ответил Эрхарт, выдержав задумчивую паузу. — Скажем так… я обладаю потусторонней силой. Я случайно ее в себе открыл после долгих скитаний по земле. Наверное, это какая-то особенность неупокоенных душ, но про это я ничего не знаю. Ведь нас без особых разбирательств пихают в Ад.

Всхлипнув, я вытерла слезы. В голове по-прежнему ничего не укладывалось, но я была готова принять что угодно, если это спасло Адрагана.

— В такое… сложно поверить, — прерывисто вздохнула я и постаралась улыбнуться. Меня била мелкая дрожь. — Но я рада, что ты открыл в себе этот дар. Спасибо.

Эрхарт моей радости не разделял. Он был напряжен и слишком сосредоточен для того, кто оказался в гуще таких событий. Все это время, пока я боролась с истерикой, он был пугающе холоден и отстранен.

— Для благодарностей рановато. Я понимаю твое состояние, Хлоя, но, видишь ли... Тут лежит труп.

Осчастливленная тем, что Адраган выжил, я успела забыть про труп. А ведь бандита, напавшего на Адрагана, Эрхарт убил сам. И я только сейчас это осознала.

— Забираем Адрагана, а тело этого... Оставляем тут. Рано или поздно его найдут, и если повезет, то все подумают, что местные головорезы устроили разборки между собой. Но если заподозрят Адрагана, который давно с ними воюет, вряд ли его осудят. Даже поблагодарят. А полиция вряд ли будет глубоко копать.

От ледяного тона, которым рассуждал Эрхарт, мне сделалось не по себе, и я впервые его испугалась. Пусть и понимала, что он был прав.

— Так или иначе, нам пора уходить.

Все, на что меня хватило — послушно кивнуть и помочь ему взять Адрагана.

Как бы ни пугал своим хладнокровием Эрхарт, он спас моего друга, и я была перед ним в долгу. Даже если он убил человека, спасая того, кто был дорог мне…

Этот долг я обязана была вернуть.