Кухня была наполнена непередаваемым ароматом пасты под куриной подливкой, где-то в углу негромко журчал телевизор, по традиции настроенный на канал новостей, — до приятного привычная домашняя атмосфера. Сидя за сегодняшним семейным ужином с матерью, сестрой и отчимом, Майлс не сразу решился задать терзающий его уже некоторое время вопрос:

      — Ну как дела с Джеймсом?

      Мартина взглянула на сына с удивлением:

      — Я хотела спросить это у тебя. Сегодня после твоего ухода он был непривычно смирным. Ты настоящий волшебник, — она немного помолчала, задумчиво накручивая спагетти на вилку. — Если повезёт, завтра-послезавтра может стать последним твоим посещением Эркерта, правда?

      Вилка с характерным звоном выпала из руки Майлса, и он, смутившись, бросился её поднимать под недоумённый взгляд матери.

      — Так быстро? Обычно это занимает неделю или около того…

      — Так, может, у тебя стало получаться лучше? — женщина ободряюще улыбнулась и с облегчением добавила. — И хорошо. Я каждый раз переживаю, когда ты заходишь к этому парню совсем один. Он опасен.

      «Может, у него есть причины так себя вести», — едва не сказал Майлс, но вовремя прикусил язык. Не стоило говорить это матери, когда она и так волнуется. Вряд ли она поймёт, а объяснять слишком утомительно.

      Самому было удивительно, как сегодняшние мысли об Эркерте разнились со вчерашними.

      И всё же мысль о том, что придётся попрощаться с Джеймсом так скоро, почему-то не радовала. Ещё вчера Майлс был бы счастлив не видеть его больше никогда, но за сегодня в нём разгорелся интерес. Да и ничего толком о прошлом своего нового знакомого он так и не узнал. Нет, прощаться ещё слишком рано… Он не привык бросать начатое дело на половине пути.

      Сидя на последнем уроке, Майлс весь извозился от нетерпения. Он и подумать не мог, что когда-то будет так рваться в исправительную школу для «общения» с заключённым. Но, чем ближе было назначенное время встречи, тем более интересно было посмотреть на реакцию Джеймса. Останется ли его поведение прежним, когда период принятия непривычных вещей закончится? Или он станет таким, как все: будет относиться к Майлсу с некоторой опаской, но одновременно долей уважения? Или, может, он будет отрицать всё и скажет, что вчерашнее — просто совпадение? Такое часто случалось поначалу, когда «золотой мальчик» только-только открывал свой талант окружающим людям.

      Поэтому, входя в комнату для встреч, Майлс не мог скрыть предвкушающей полуулыбки, которая, впрочем, быстро сползла, когда он увидел состояние Джеймса. Разбитая губа, бровь со струящейся вниз полузасохшей полоской крови, сам — всклоченный больше обычного. Его аура, однако, была на удивление спокойной.

      От неожиданности Майлс запнулся на пустом месте, таращась на знакомого во все глаза и путаясь в словах:

      — Что за… с тобой… ты… что…

      Джеймс нахально ухмыльнулся его реакции — наверное, вид у него и вправду сейчас был глупый — и тут же зашипел от боли, вспыхнувшей в пораненной губе.

      — А на что похоже? — спросил он уже без налёта дерзости, но, впрочем, и без раздражения. Скорее, обыденным тоном, словно они говорили о погоде за окном, а не о ранах. Но, наверное, для Эркерта это действительно не являлось чем-то необычным и заслуживающим особого внимания.

      — Опять подрался? — уточнил Майлс и, взяв стул с одного конца длинного стола, перетащил его ближе к собеседнику и уселся напротив.

      — Только не надо мне морали читать: те ублюдки заслужили. Лучше бы спасибо сказал — там, между прочим, и твоё имя мелькнуло.

      — Моё?! А я там каким боком?

      Аура Джеймса на несколько секунд полыхнула неловкостью, вводя Майлса в недоумение. А вот это уже интересно: юный заключённый исправительной школы и такое не разучился испытывать? Ну и что же там?

      Узнать это так и не удалось, потому что парень, выдержав непроизвольную паузу, лишь пробормотал что-то вроде: «Да никаким». И больше ни слова.

      Собственно, если это и было интересно Майлсу, то довольно быстро вылетело из головы: боевые раны Джеймса забирали большую часть внимания. Странно, но с ними парень выглядел более беззащитным. Не слабым, но будто бы… уязвимым? И это действительно было необычным, потому что говорят, что шрамы делают мужчину мужественным, а не наоборот. Но Майлс подумал, что ему даже нравится эта обратная ситуация. Разве что он немного волновался за состояние Эркерта.

      — А ты не пробовал заходить в медпункт после того, как подрался? — спросил он с толикой язвительности, чтобы не показаться излишне навязчивым. — Выглядишь так себе.

      — Нахамил медсестре и с треском вылетел из кабинета, так и не обработав раны, — насмешливо фыркнул Джеймс и тут же застонал от боли в разбитой губе. — Не смеши меня, идиот.

      Майлс неодобрительным нахмурился:

      — Идиот здесь только ты. Это ни капли не смешно, — он вздохнул, сменяя гнев на милость. — Давай помогу, если больно.

      Джеймс вздрогнул, вскинув на него напряжённый взгляд:

      — Не надо.

      — Не будь ребенком, — Майлс придвинулся ближе.

      — Не…

      — Джеймс! — строго рявкнул он, вспоминая, как раньше ему приходилось сидеть с капризной младшей сестрой, и тот вытянулся по струнке, видимо, не ожидая такого исхода событий. — Сиди смирно.

      Он протянул руку, останавливая пальцы в сантиметре над разбитой бровью. В голову зачем-то забрела мысль, что это первый раз, когда он назвал Джеймса по имени, и уголки губ дрогнули в слабой улыбке. Кончики пальцев начало покалывать, и появилось ощущение, словно их ласкают маленькие язычки пламени. Внутренняя энергия сосредотачивалась на них и мягким золотым потоком вливалась в нужное место. На месте столкновения ауры проникали друг в друга, ненадолго становясь единым целым.

      Через несколько секунд напряжённое лицо Джеймса расслабилось — сейчас он, скорее всего, ощущал, как боль уходит, заменяясь приятным теплом. В то время как Майлс наблюдал за ускоряющейся регенерацией кожи.

      На самом деле, процесс был несложным. Всего лишь неглубокая царапина. Это было пустяком по сравнению с тем, как однажды золотому мальчику приходилось восстанавливать ноги девочке, потерявшей способность ходить после автокатастрофы. Её внутренние энергетические пути оказались забиты, словно пробкой, в районе колен, и Майлс долгие две недели пытался это исправить. После того случая сращивать участки кожи казалось проще простого. Впрочем, обычно он таким не занимался: и само зарастёт за несколько дней. К чему тратить собственную энергию, которую, между прочим, ему восстанавливать никто не помогал? В случае с Джеймсом было скорее исключение, объяснений которому не мог дать и сам Майлс. То ли всё дело в том, что он стремился доказать свой дар человеку неверующему, то ли в словах Эркерта о том, что в драке звучало и его имя, то ли что-то ещё.

      Закончив с разбитой бровью, Майлс встряхнул руки, точно смахивал капли воды, и поместил пальцы над губой. Вообще губы у Джеймса были тонкие, но нижняя из-за недавней раны теперь опухла, увеличиваясь раза в два и контрастируя с чётко очерченной верхней. В левом уголке красовалась маленькая родинка.

      Джеймс рефлекторно облизнул губы, и Майлс резко отвлёкся от беззастенчивого созерцания. Стало как-то неловко…

      «Он снова подрался» — осознание этого факта дошло до расслабившегося мозга только сейчас, искрясь неуместной радостью. Он не стал пай-мальчиком, не прекратил своё безобразное поведение и по-прежнему хамит.

      Неконтролируемая улыбка сама собой появилась на лице, и скрыть её ну никак не получалось. Майлс всегда был плох в этом незамысловатом деле.

      — Че ты ржёшь? — ощетинился Джеймс, принимая всё на свой счёт.

      — Я не ржу, я улыбаюсь.

      — Да какая нафиг разница?

      — Не разговаривай — мешаешь, — нахмурился Майлс и, предупреждая следующие упрямые реплики, ответил. — Знаю, как странно это звучит, но я рад, что ты снова подрался. Я боялся, что ты решишь вести себя спокойнее, и тогда у меня больше не будет причин сюда приходить.

      Джеймс резко схватил его за запястье, сильно сжимая и прекращая тем самым почти оконченный процесс лечения. Его сощуренные глаза требовательно впились в собеседника:

      — Рад? И что это должно значить?

      — Значит то, что значит, — Майлс поморщился от боли в запястье. Что за железная хватка у этого парня? — Пусти, мне больно, — никакой реакции. — С каждой секундой я начинаю всё больше сожалеть о том, что сказал, что мне тут нравится.

      Джеймс без лишних слов разжал хватку и отдёрнул руку, грудь его высоко вздымалась, а аура заколебалась, пока, наконец, вновь не превратилась в тёмно-красного дикобраза.

      — Ну что опять? — разочарованно высказался Майлс, потирая запястье с побелевшими следами от пальцев.

      — Что? — сложив руки на груди, Джеймс даже не взглянул в его сторону, сверля стол таким взглядом, будто он развязал Вторую Мировую.

      — Твоя аура опять замкнутая…

      — Прекращай меня сканировать!

      — Если бы я мог… — Майлс насупился, чувствуя неприятный осадок от его замечания. — Но лечить я тебя не буду, пока не уберешь свои колючки.

      — И не надо.

      — Хоть бы спасибо сказал…

      — Спасибо, — Джеймс бросил короткий взгляд на своего лекаря и тут же отвернулся.

      И почему его «спасибо» звучало, как проклятье — не меньше?

      Майлс тяжело вздохнул, и комната на несколько долгих минут погрузилась в тишину. Он не знал, что сделал или сказал не так, но что-то в его действиях отпугнуло этого странного вспыльчивого парня. Сколько бы он не прокручивал в голове их разговор, не мог найти ничего, что бы могло вызвать такую реакцию. В итоге, ему надоело заниматься безмолвным самокопанием, а аура Джеймса была на прежнем уровне, так что не оставалось ничего, кроме как закончить на сегодня.

      Он поднялся со своего стула:

      — Тогда я пойду, разговорчивый ты мой.

      Эркерт впился в него настороженным взглядом. Смешно: гроза исправительной школы побаивается обычного старшеклассника, который и мухи не обидит. Да что, в самом деле, происходит?

      — Завтра увидимся? — уточнил Майлс, уже в этом не уверенный.

      Джеймс выглядел удивлённым:

      — Завтра выходные.

      — Есть планы?

      В ответ парень фыркнул, демонстративно оглядывая комнату. Ясно, что в исправительном учреждении особых личных планов быть не может.

      — Они должны быть у тебя. Разве ты не должен пойти в кино с подружкой? Или что там делают по выходным хорошие мальчики?

      Майлс уязвлено поморщился:

      — Нет у меня подружки. И что за деление на хороших и плохих?

      — Да ла-адно? — в голосе Джеймса послышалась незлая насмешка. — У нашего знаменитого золотого мальчика нет девушки? Как такое может быть?

      — Нет и всё. Что в этом такого? — Майлс принялся смущённо терзать замок на кармане кофты. Раньше этот вопрос как-то и не всплывал в голове. Ему было комфортно и одному — разве это плохо? Но вот объяснить это кому-то другому было весьма проблематично: Майлс сразу начинал чувствовать себя неправильным. А этого чувства в его жизни было и так предостаточно. Да и как они вообще пришли к обсуждению его личной жизни?

      — Мне… просто не хватает времени на такие вещи, — пробормотал он в своё оправдание.

      — И вуаля! У тебя впереди целых два свободных дня, чтобы заняться поисками.

      Майлс нахмурился, чувствуя нарастающее раздражение:

      — Почему ты так упрямо пытаешься заставить меня не приходить? Если тебе так не нравятся наши встречи, скажи прямо, и я не буду тратить твои выходные.

      — Нет, мне нравятся, — торопливо заверил его Джеймс, но тут же осекся, удивленно уставившись на Майлса, будто и сам не верил, что он это сказал. — В смысле, я не против… Мне все равно делать нечего.

      Золотой мальчик с недоумением смотрел на полыхающую смущением ауру Эркерта и всё сильнее убеждался, что происходящее определённо интересно.