— Нет, нет, — повторяет Эйлин, смотря на выгравированное имя на своем хвосте морской пеной. Ей сложно поверить, что ее соулмейтом оказался Леонардо: деспот, тиран с которым ей придется жить, если не найдет способ избежать участи.

Ей страшно поднять голову и посмотреть на семью, но ей кажется, что они уже знают. Все знают об этом. Сирена продолжает смотреть на ненавистное имя, пытается прийти в себя, но выходит слабо. С трудом, но поднимает взор сначала на родителей, в глазах которых скорбь и сожаления отражаются, а у братьев и сестер непонимание со страхом. Эйлин пытается найти в них поддержку, совет, но ничего. И она понимает еще одну истину: теперь ей придется самостоятельно бороться за свою жизнь, за себя, никто не придет спасать ее. Сирена глубоко вздыхает и поворачивается к Леонардо, который стоит по щиколотку в воде и продолжает сверлить чешуйчатый хвост пораженным взглядом. Ему в этот самый момент будто все равно, что происходит вокруг, он поражен даже сильнее, чем она, и Эйлин решается.

Напрягается и отталкивается от камня хвостом и падает в воду, стараясь как можно быстрее погрузиться в нее, чтобы уплыть, но оковы на руках мешают. Она слышит крики гвардейцев, как они что-то эмоционально говорят королю, но ей все равно. До родителей еще далеко, а сзади слишком шумно. Она не может позволить себе обернуться и посмотреть. Эйлин учащенно дышит, движется только благодаря хвосту, цепляется связанными руками за дно, но это не помогает, ведь дно без камней и практически без водорослей. Крики усиливаются впереди, сестры слегка приближаются и тянут к ней свои руки, но сирена чувствует, как ее резко разворачивают и вдавливают за горло в дно, из-за чего вода застилает глаза, но ей видно всё. Над ней высится разъярённый Леонардо, его глаза выпучены, а на шее набухла вена. И Эйлин становится страшно, ведь видит, что король может сорваться в любой момент, он не контролирует себя. Уже хочет начать готовиться в смерти, но тот говорит:

— Куда собралась, маленькая русалочка? — насмешка так и слышится в голосе. Он приподнимает сирену над водой за горло, а другой рукой хватает ее за локоть и тащит к валунам, убирая руку с горла.

Леонардо взбешен. Очень сильно. Он не позволит, чтобы сирена сбежала от него, когда та оказалась его родственной душой. Король не позволит себе лишиться такого прекрасного выигрыша, которое даст ему влияние и новые возможности. Леонардо поднимает Эйлин из воды и закидывает на камень, не заботясь, что с ней будет. Однако не сразу замечает, как морской король оказывается около него и направляет трезубец на монарха, находясь на одном с ним уровне в человеческом обличии.

— Вы не посмеете так обращаться с моей дочерью! — зло говорит Ронан, видя поганую усмешку на лице человеческого короля.

— Еще как посмею. Теперь она моя. Вы на это согласились, — спокойно отвечает Леонардо.

Эйлин кое-как приподнимается, ведь сильно приложилась головой и трогает место удара, чувствуя что-то влажное. Кровь. Она смотрит на пальцы, измазанные красной жидкостью. У нее болит голова, но понимает, что ей нельзя останавливаться. Ей надо бороться, биться за свою свободу. Кидает взгляд на обувь Леонардо, прикидывает шансы выхватить кинжал. Сирена осторожно и медленно передвигается, чуть ли не несколько дюймов ее отделяет от короля. Она резко вскидывает руку и вынимает клинок, ударяя сразу же Леонардо в живот. Тот шипит, смотрит ненавистным взглядом то на Эйлин, то на Ронана Кин.

— Ах ты тварь! — вынимает кинжал и приставляет его к горлу сирене.

— Не делай этого! — выкрикивает морской король.

— Еще как сделаю, — шипит, надавливая на кожу, но не оставляя кровавого следа. Иначе придется заплатить за это по законам подводных жителей.

— Давай, сделай это, — припевает Эйлин, улыбаясь и сама надавливает на окровавленный клинок, по которому по рукоятке стекает красная жидкость. Сирене бы удивиться, что кровь у них одного цвета, но сейчас не до этого. Она сделает все, лишь бы Леонардо взял на себя ее смерть и поплатился за это перед их судом. — Давай! Убей меня! Ты же хочешь это.

Она его провоцирует, гипнотизирует глазами и певучим голосом. Видит, что действует. Взгляд короля говорит об этом: он становится слегка затуманенным, но с тем же количеством ненависти. Однако рука дрожит, будто сомневается, не решается.

— Ненавижу тебя! — шипит король, убирая кинжал обратно в сапог. — Завершай свой ритуал. Что вы там еще делаете? А вас я прошу пройти со мной в замок, — обращается уже к отцу Эйлин, зажимая рукой место удара. — вместе с женой. Дети пусть возвращаются в море или остаются здесь. Даю слово, что их не тронут.

Сирена поражено смотрит на удаляющегося короля, смотрит на отца, который только качает головой в знак протеста. Она понимает, что ей нельзя завершать обряд, иначе связь будет очень сильная, ведь сирена же. А Эйлин собирается выжить, убить короля и вернуться в море. Ей не до чувств, эмоций и связей с кем-либо, в частности, с соулмейтом. Поэтому она просто представляет человеческие ноги, и острая мимолетная боль пронзает ее тело, но спустя мгновение перестает чувствовать хвост. Вместо него стройные ноги, которые покрыты ярко-голубой материей, появившейся и на верхней части тела. Однако понимает, что морской топ остался на месте. Ронан пытается выдавить ободряющую улыбку, а Линетта подходит к ней в похожем платье, только будто уже слегка изношенном. Старшая сирена протягивает руку и помогает Эйлин встать, а после придерживает, помогая дочери идти.

Эйлин растеряна, ведь Леонардо мог ее убить, как и всех остальных. Леонардо мог просто оставить ее в заложниках, но он решил жениться на ней. Леонардо никого раньше из родных русалок не приглашал в замок, а сейчас пригласил. Сирене это не нравится, ей кажется, что это только начало, ведь не может король так просто простить о ранении. Слишком просто потому что. Сирене тяжело идти, она спотыкается каждый раз, но крепко держит Линетту за руку и опирается на нее. Сейчас ей даже кажется, что с матерью ее связывает гораздо больше, чем думала прежде. И поэтому Эйлин чувствует укор совести за свое поведение, когда ссорилась с ней, не делала что-то, как та велела, и нарушала постоянно правила.

— Прости, — тихо говорит Эйлин, смотря на маму, которая ненамного выше нее. — Мне не надо было плыть в зал совещания.

— Ничего, все в порядке, — та ободряюще улыбается, но в глазах только грусть и сожаления. — Рано или поздно нам пришлось бы рассказать.

— Почему вы скрыли это?

— Ты была напугана, винила себя в случившемся, хотела умереть. Практически сделала это, но Ронан тебя остановил. Уже очень давно не было королевы, а их всех связывает то, что у них у всех жизненные испытания не из легких. Мы боялись за тебя. Я попросила Морскую ведьму стереть тебе память, она была против, но все же согласилась. Она предупреждала, что незнание обернется плохо для тебя, но мне это было неважно. Я пыталась уберечь тебя ото всех и всего. Твой отец не разделял мои взгляды и относился к тебе мягче, чем я, позволял делать то, что я бы запретила, закрывал глаза на нарушения правил.

— А что произошло? — решается спросить Эйлин, дрожа то ли от прохладного воздуха, то ли от того, что хотела покончить с жизнью. Она боится узнать правду, но понимает, что ей это просто необходимо знать, на что способна и как может противостоять Леонардо.

— Я не могу сказать, не здесь, — только успевает сказать Линетта, как на нее кричит гвардеец:

— Молчать!

И больше они не разговаривают, хотя Эйлин порывается расспросить мать о случившемся, но не решается, ведь их окружили гвардейцы. Ронан идет чуть впереди, но все равно находится в кольце из живых людей, готовые в любой момент пустить меч в действие. Эйлин знает это, поэтому даже не провоцирует их. Они входят в город, ворота которого специально ради них не закрыли*, ведь поздно уже, даже народ не разгоняют городские стражники, ведь сам Леонардо распорядился об этом. Он величественно идет впереди, зажимая рану, вместе с гвардейцами, которым лично доверяет. Эйлин кидает на него ненавистные взгляды, но решает осмотреться, ведь сидя в клетке не получалось рассмотреть человеческий город.

Она видит толпу, женщин, мужчин, детей, часть которых одета в простую одежду, похожую на ту, что носит Гвен, только более грязную и потрепанную. У них что-то надето на голове, Эйлин не знает, что это. А их лица она бы не назвала идеалом чистоты. Сирена смотрит на другую часть людей, которые одеты чуть лучше, в более яркую и чистую одежду, а на их головах похожие вещи, а некоторые дамы носят диадемы, о существовании которых Эйлин знает. Вторая группа людей держится более увереннее, чем первая, да и соблюдает только им известные манеры.

Следующее, что замечает сирена, так это вонь, которая исходит из небольших улочек, которые они проходят, и даже каменистая дорога не скрывает факт нахождения чего-то противного или омерзительного. Дома, которые создают узор города, построены в разных стилях, из разных материалов. Эйлин хоть и не знает много о людях, но отличить дерево от камня может, поэтому и видит эти различия, которые выбиваются из общей массы. Хотя эти дома достаточно хорошо выглядят, но сирена сомневается, что в них живет первая группа людей.

Они идут долго, сумерки уже давно наступили, и многие горожане разошлись по своим домам, но слабый свет в окнах* продолжает проникать на улицу, говоря, что еще кто-то бодрствует. Они проходят центр города, как понимает сирена по большому круглому пространству, вокруг которого расположены дома и одно отдельное здание, у которого башня высится с колоколом. Эйлин устала, держится на ногах уже чуть более увереннее, но все равно спотыкается из-за ноющей боли в новых конечностях. Линетта уговаривает ее не сдаваться, Ронан идет рядом и держит дочь за руку, но сирена измождена, но продолжает идти только потому, что Леонардо плевать на нее. Проходит еще немного времени, и они выходят из города через другие ворота, более массивные и величественные. Эйлин их не разглядывает толком, продолжая идти и сверлить взглядом короля.

До замка доходят уже в полных сумерках, стража открывает ворота, а Леонардо приказывает разъединить семью, отправляя их в разные покои с разными гвардейцами. Эйлин пытается обернуться и посмотреть на родителей, но те уходят в другом направлении, и ей приходится подчиниться. Сирену ведут по каменным коридорам, вдоль которых местами висят яркие куски ткани, которые она не может хоть как-то описать. Камень холодит обнаженную кожу ног, распространяя холод по всему телу. И Эйлин понимает, что ее устойчивость ко всему холодному отсутствует в человеческом обличии. Она сжимает губы, тяжело вздыхает и идет по коридорам, которые освещаются факелами.

Через несколько пролетов гвардейцы останавливаются и открывают деревянную дверь в покои, которые чуть больше комнаты Эйлин в собственном доме во льдах. В ней горит огонь, заставляя потрескивать дерево, расположена простая кровать (как бы ее описала знатная дама), стоящая на возвышении и прилегающая изголовьем к стене, столик с зеркалом с небольшим пуфиком и открытое окно с развевающейся занавеской. Сирена проходит внутрь, осматривает помещение и не сразу замечает, что внутри находится еще люди, помимо нее. Это Гвен с королевой Сейлан. Служанка грустно улыбается, а вторая русалка напряженно сжимает губы и хмурится.

— Тебе лучше находиться здесь, а не в море. Так у нас будет время, — единственное, что говорит Сейлан и выходит из комнаты, не смотря на сирену.

Эйлин провожает ее удивленным взглядом, пытается даже что-то сказать, но слова застревают в горле, и она закрывает открывшийся рот. Смотрит на Гвен, но та только качает головой и говорит:

— У Ее Величества выдался сложный день, она весь день на взводе и даже спорила с Ее Высочеством Селестиной Сокаль. Я ваша временная служанка, леди Эйлин Кин, — делает книксен девушка.

— Почему…

— Мне было велено соблюдать весь положенный этикет, — отвечает та, надеясь, что сирена поймет. Гвен знает, что до Леонардо дошел слух об их близости, и только поэтому ей надо показать, что это ничего не значило, это были просто разговоры двух девушек, а не чье-то пособничество. Эйлин прищуривает глаза, прокручивает в голове сказанные слова русалки, молчит дольше, чем следовало. Но все же кивает, понимая, что сейчас лучше играть по чужим правилам. Сирена надеется на Сейлан, на ее помощь, иначе она сама вряд ли разберется.

— Хорошо, пусть будет так, — говорит.

— Мне нужно подготовить вас ко сну, — Гвен указывает рукой на пуфик и пододвигает железный таз и большой кувшин, откуда идет легкий пар. — Мне надо вымыть вам ноги. Прошу поставьте их внутрь, — Эйлин делает, как сказала Гвен, а после слегка морщится от слишком горячей воды. Русалка осторожно протирает каждую ступню бежевой губкой, затрагивая голени, а, закончив, просит вытащить ноги из тазика. Эйлин повинуется и удивленно смотрит, как Гвен поднимает тазик и выливает воду в открытое окно. — Снимите ваше платье и топ, пожалуйста, — говорит спокойно, как и требуется, но в глазах мольба, чтобы сирена молчала и не возражала.

Сирена неуверенно кивает и стягивает одежду, ежась от холода и неудобства. Гвен снова наливает воды в тазик и протирает чужое тело и лицо, оставляя волосы нетронутыми. А потом вытирает Эйлин полотенцем и помогает надеть ночное платье из хлопка. Сирена продолжает стоять посередине комнате, поражено смотря, как русалка также выливает воду в окно. Гвен возвращается, складывает все использованные вещи в тазик и подходит к кровати, расправляя ее.

— Прошу, ложитесь, — говорит Гвен, приподнимая уголки, говоря сирене, что на сегодня все закончилось.

Эйлин кивает и взбирается на кровать, укрываясь тяжелым одеялом, пока служанка переворачивает угли кочергой. Сирена понимает, что той придется что-то еще делать и вряд ли скоро ляжет спать, поэтому откидывается на подушки, замечая, что над кроватью располагается ткань.

— Это называется балдахин, Ваша Милость, — подходит к Эйлин русалка и поправляет одеяло. — В королевских покоях они величественнее и красивее. Мне это дает надежду, что ваше положение в замке чуть выше, чем я предполагала раньше.

— Что это значит, Гвен? — пытается встать сирена, но чужие руки ложатся на ее плечи и мягко давят обратно, на подушки.

— Ее Величество королева Сейлан вам все объяснит, — снисходительно улыбается Гвен. — Вам что-нибудь принести?

— Нет, спасибо.

— Тогда, спокойной ночи, леди Эйлин, — приседает служанка, подходя к окну, порываясь его закрыть.

— Не закрывай! — резко выпаливает сирена.

— Не стоит, вы замерзнете. Ночи здесь холодные, — говорит обычными фразами, но Эйлин слышит предостережение для ее нового воплощения. Сирена неуверенно кивает, позволяя Гвен закрыть створки окна и задуть свечи, а потом покинуть покои.

Она осталась одна. Еще не совсем, но в данный момент с ней нет никого рядом. Эйлин не знает, что чувствовать. Непонятный ком внизу живота сжимается, щекоча нервы. Сирена пытается успокоиться, переворачивается на бок, смотря в едва заметный льющийся свет из окна, и прикрывает глаза. Напряжение и усталость кричат в ее сознании, но она пытается их заглушить, ведь иначе уснет, а этого ей не хочется. Боится, что что-то пропустит. Хотя вряд ли. Ведь все равно ничего не изменится за эту ночь, за несколько часов, которые она проведет в мире снов. Эйлин отворачивается от окна на другой бок, не открывая глаз, и засыпает.

***

Леонардо сидит на маленьком диване — канапе* — перед догорающим камином, вытянув ноги вперед и попивая вино из серебряного бокала с вылитым узором. Только свечи и еле горящие угли освещают комнату, но королю не важно, он приводит нервы в порядок после такого дня и думает о следующем. Он прокручивает в голове ритуал Эйлин из раза в раз, и все равно не верит, что он ее соулмейт. Невероятно. Ведь он уже готовился, что ее придется тащить в замок силой, а с морским королем договариваться. Но получилось гораздо проще, не считая, что сирена чуть не уплыла в море и пырнула его кинжалом. Лекарь, по прибытию в замок, осмотрел и замотал рану. Благо, она оказалась не такой глубокой, как ту, которую на самом деле может нанести этот самый клинок. Леонардо списывает это на неумение сирены обращаться с оружием, но ему это даже на руку, ведь она не сможет нанести смертельные раны.

Король помнит весь спектр эмоций, который захлестывал его на протяжении всего ритуала: ожидание, страх, переживание, потрясение. Хоть внешне он и сохранял спокойствие, но в душе чуть ли не молнии метал, как хотел начала ритуала. И хоть монарх видел его не раз, ему на несколько коротких мгновений стало страшно, что Эйлин сейчас умрет, ведь никто из русалок так прежде не кричал и не морщился от боли. Он хочет, чтобы сирена так кричала только от его рук. Только поэтому и схватил ее за плечи, ведь видел, что та извивается на валуне и может в любой момент упасть в воду, и ритуал сорвется. Морская пена растворится в воде. А потом смятение, ошеломление ударили в голову и грудь, что Леонардо чуть не захлебнулся ими, ведь видел свое имя на хвосте сирены, которая поражает его. Он не может отрицать этого. Все русалки, которые были до этого, и на которых смерть направил собственными руками, не сопротивлялись, молили о свободе, плакали. Но Эйлин сопротивлялась, хоть и слезы не раз были, она выступала против него, и у Леонардо самый чистый интерес: как скоро он сможет ее сломать. Одна жизнь ради спасения тысячи чего стоит? Ухмыляется с этой идеи, допивая вино одним глотком, и наливает вновь.

Тишину с жалким потрескиванием углей и капающего воска нарушает громкий стук в массивную дверь. Стражник входит и говорит: «К вам Его Сиятельство граф Эдмонд Шарби». Леонардо говорит, чтобы друга пустили, не отворачиваясь от камина. Его успокаивает огонь. Ему даже все равно, что уже почти лето, он продолжает приказывать отапливать покои хоть несколькими поленьями, чтобы не было так холодно. Ведь в замке даже в теплое время года прохладно. А Леонардо не любит его. Скучает даже по Королевству Ауруму, где вырос, но это уже неважно, ведь он король Королевства Ноли.

— Меня не было несколько дней при дворе, а у тебя уже свадьба намечается с соулмейтом из моря, — проходит в помещение Эдмонд, наливая себе вино и присаживаясь рядом с королем. — И я узнаю все последним. Леонардо, ничего не хочешь рассказать?

— Я рад, что ты вернулся в замок, — сухо говорит король, продолжая смотреть в камин. — И до свадьбы еще далеко. Мне нужно завтра составить брачный договор и осведомить архиепископа, чтобы его ратифицировали в день венчания.

— И когда оно?

— Не знаю. Не хочу тянуть, но я не могу позволить, чтобы дикарка стала королевой. Между свадьбой моего деда с Сейлан прошел год. Но я не могу ждать столько времени.

— Думаешь на Лунасу* или Самайн*? — тихо и осторожно спрашивает Эдмонд, ведь называть праздники их предков в нынешнее время запрещено, когда господствует церковь, но старые праздники все равно проводятся, только название другое, более примитивное.

— Скорее, на Лунасу, — кивает Леонардо. Думает, что два месяца достаточный срок, чтобы подготовить Эйлин к придворной жизни, и чтобы она не пугалась всего. Даст ей время расслабиться, а потом начнет ломать сирену, ведь ей тогда не убежать, не скрыться от него. Коварно растягивает губы в усмешке, что не скрывается от Эдмонда.

— Прошу, только не говори, что ты задумал что-то ужасное, — устало проговаривает граф, смотря на друга со снисхождением. — Оставь ее в покое, она уже в твоих руках. Она не посмеет перечить тебе.

— Эдмонд, — наконец поворачивается к графу король, и тот видит в чужих глазах отражение углей, только каких сказать не может. Там только тьма и жестокость. Даже губы сильно сомкнуты, что скулы заостряются еще сильнее. Эдмонд невольно сглатывает, понимая, что ничего хорошо Леонардо не скажет. — Ты мне друг? Друг. Ты единственный приближенный человек ко мне. Ты граф, владелец обширных земель, твой отец занимается государственными делами, как и ты, в конечном счете. Но ни ты, ни твой отец не имеют права вмешиваться в мою политику, в частности, которая направлена по отношению к сирене и моей будущей жене. А теперь, будь добр, покинь мои покои.

Его голос спокойный, ровный, будто даже безэмоциональный, но Эдмонд в нем слышит власть, от которой шумно сглатывает, понимая, что король взбешен. Граф встает с канапе, ставит полупустой бокал на столик, кланяется и уходит, разнося только стук каблуков. Он не хочет гневить его еще сильней, не желает терять друга и человека, с которым можно поделиться переживаниями и просто поговорить без опаски, что это разнесется по всему двору. Но в то же время Эдмонд понимает, что сейчас лучше уйти, ведь его пререкания могут стоить очень большой ценой, которую он не сможет заплатить. Как минимум, граф просто лишится друга и одного из близких людей. Как максимум, не хочет думать, надеясь, что такого не произойдет.

Леонардо смотрит, как стража закрывает двустворчатую дверь, и встает с дивана, подходя к окну и открывая его. Он смотрит на темное небо, усыпанное звездами, и думает о словах Эдмонда, которые отразились в нем ненавистью и злобой. Но только не на друга. Он не был в замке со дня объявления, что Эйлин Кин станет его женой в любом случае, он не знает, что творилось в замке все это время, не знает, как сирена вела себя. Не знает, что та разрывала плоть рыб руками и зубами, сначала убив ее холодом. Даже о покушении мало, кто знает. Леонардо не хочет рисковать, уже сейчас видит в ней опасность, которую нужно приструнить и показать, что она здесь никто, даже если не умеет обращаться с оружием. Считает, что только сильные получают всего, чего хотят. Ведь только сильные пробираются наверх. Ведь только сильные имеют права распоряжаться чужими жизнями. А Леонардо сильный. Всегда им был и собирается таким остаться. И никто ему не помешает: ни Эйлин, ни королева Сейлан, никто-либо еще. Какой бы ценой это ему не стоило.

***

Линетта присаживается на кровать, оглядывая комнату в потёмках, в свете свеч и догорающего камина, от которого только одно название. Его даже камином не назвать, слишком маленький, в него помещается только два-три поленья. Женщина хмуро смотрит на напряженную спину мужа и только вздыхает. Служанки ушли как пару минут, но даже во время их нахождения супруги не проронили ни слова. Линетта гладит руками шершавую ткань, пытаясь немного успокоиться, но не может. Ведь понимает, что ее дочери придется остаться в этом замке надолго, чуть ли не на всю жизнь без возможности вернуться в родное море. Линетта боится за нее, ведь спустя столько лет до сих перед глазами мольбы Эйлин о смерти, о том, как та сожалеет, что убила людей. Сирена боится, что дочь сломается и погибнет здесь. Только вот ее предостережения и привели к этому.

— Ты не виновата, — тихо говорит Ронан на древнем языке в целях безопасности, что бы их никто не понял. — Ты пыталась защитить ее тогда, — поворачивается, и Линетта будто снова оказывается на тридцать лет моложе, когда думала, что Ронан читает ее мысли. На то они и соулмейты.

— Я знаю, — спокойно отвечает сирена. — Просто думаю, как все сложилось бы, если бы я не попросила Морскую ведьму стереть ей память.

— Это уже в прошлом, нам надо думать о настоящем, — присаживается рядом и обнимает за плечи Линетту, которая кладет голову на чужое плечо. — Королева Сейлан руководила страной в прежние времена, она была правой рукой короля Франсуа. Я сомневаюсь, что Леонардо позволит Эйлин хоть как-то вмешиваться в государственные дела.

— Но ведь я тоже не вмешиваюсь, у меня нет такого права, — поднимает голову сирена и смотрит на мужа, пытаюсь понять, что тот имеет в виду.

— Это другое. Мне кажется, что он ей полностью запретит вмешиваться во все, что касается управления и распоряжения чем-либо. И я не знаю, как помочь Эйлин.

— Ты думаешь, что он начнет унижать ее перед двором? — озарение проскальзывает на лице Линетты, однако тут же оно заменяется пренебрежением. Она, кажется, понимает, чего добивается Леонардо, и ей это не нравится, как и Ронану, который только кивает на ее слова. — Она не выдержит.

— Может, и выдержит, — устало потирает лицо морской король, продолжая говорить: — Эйлин жила у него несколько дней, я не знаю давали ли ей еду или нет, но, если честно, сомневаюсь в этом. Ты видела ее взгляд, когда она прыгнула в воду? Эйлин готова бороться, она сможет. Да, она не умеет пользоваться силой, но за всю историю очень мало было королев, в частности, в нашем клане. Только Морская ведьма знает, что это за силы, откуда они берутся и как ими управлять.

— Но ведь мы не знаем, на что она способна! — вскрикивает, но моментально понижает голос Линетта. Она переживает за дочь. — Ты же знаешь, что тогда случилось. А убийства произошли случайно.

— Ни ты, ни я там не были, Линетта, — Ронан пытается успокоить жену, понимает ее опасения и переживания. Ему самому не нравится мысль, что придется бросить дочь на суше с тираном, который будет измываться над ней, но морской король знает, что Эйлин готова, что она сильная, что сможет противостоять. — Новость дошла через чужие уши, и с того вечера никто не видел эту русалку, которая была свидетелем.

— Ее можно отыскать…

— У нас нет времени! Нам нужно такое положение в договоре, чтобы Эйлин находилась под нашей защитой, что бы с ней ничего не случилось, и она смогла бы вернуться в море.

— Леонардо не позволит, — тяжело вздыхает Линетта, откидываясь на кровать и смотря в потолок. — Если только не придумать обходное условие.

Ронан недоуменно смотрит на сирену, у которой на лице расползается улыбка, и пытается понять, что та задумала. Король прокручивает последние слова жены, вникает в их смысл, в «обходное условие», которое может быть. Понимает, что это подводный камень, который маловероятен, но, возможно, он станет движимой силой для разрыва брачного союза.

— Ребенок, — произносят одновременно и улыбаются.

***

— Черт, черт! — шипит под нос женщина в ночном платье, халате и с взлохмаченными каштановыми волосами. Она стоит посередине своего кабинета в башне, перечитывая книгу, в которой записано все, что смогла найти по поводу соулмейтов и связи между ними.

Сейлан после разговора с Эйлин вернулась в покои, уже собиралась лечь спать, но в голове появилась мысль, которая прочно там засела и не собиралась выходить. И королеве надо было срочно проверить ее, но именно сейчас не может найти то, что ищет. Хотя она даже сама не понимает, что ищет. Первая мысль сменилась второй, а вторая — третьей, и Сейлан не может ухватиться за что-то одно. Знает, что все они касаются Эйлин, ее связи с Леонардо, обрядом и ее статусом в подводном мире. Русалка нервно перелистывает пергамент, водит пальцами по строчкам, ища необходимые слова, не вчитываясь на самом смысле текста.

Она не сразу замечает, как холодный ветерок подул по босым щиколоткам. Ей не до этого, Сейлан пролистала уже полкниги, но так ничего и не зацепило. Не замечает, что руки и плечи дрожат, что халат не согревает вовсе. Она резко дергается и оборачивается, когда чувствует что-то мягкое и теплое на своих плечах. Позади нее стоит Селестина с распущенными волосами, в нижнем платье и халате, а в своих руках держит одеяло из комнаты королевы. Графиня слегка приподнимает уголки губ и говорит:

— Уже поздно, тебе бы поспать.

— Не могу я спать, когда что-то не сходится, — хмурит лоб королева.

— Что именно?

— Не знаю, но что-то во всей этой ситуации неправильно, — Сейлан закусывает губу, отворачивается от стола и идет к стене, где стоит канапе, и садится на него, кутаясь в одеяло и наблюдая, как Селестина садится рядом. Та смотрит проникновенно, с интересом, но с усталостью в глазах. За эти дни они так ничего нового и не нашли, хотя обе признаются, что и не искали, ведь дел во дворце было много.

— Поделишься?

— До меня дошли слухи, что обряд был болезненным, — начинает с самого начала королева. — Он длился долго. Леонардо даже удерживал Эйлин, чтобы она не упала в воду. Понимаешь? Я помню до мельчайших подробностей своей обряд и могу его сравнить со всей другой болью, которую мне причиняли. Он не был таким болезненным!

— Может, потому что она сирена? — недоумевает Селестина.

— Нет, — качает головой королева. — Я видела обряды своих старших и младших сестер, а они тоже были сиренами. Так что точно им не было так больно, как Эйлин. Что-то пошло не так.

— И ты поэтому здесь в такой поздний час? — с укором смотрит на мать. Селестина переживает, та отдается своим поискам так рьяно, что этому стоит только позавидовать. Графиня порадовалась бы, однако не может, ведь с поисками ее мать забывает обедать, ужинать и даже отдыхать. — Иди спать, утром продолжишь.

— Хорошо. Может, ты и права, — кивает Сейлан, выходя их комнату.

Селестина смотрит ей вслед, обводит комнату задумчивым взглядом и тяжело вздыхает. У нее никогда не была простая жизнь, она всегда была во что-то втянута, хоть даже в мелкую политическую интрижку, но в этот раз по-другому. Чувства и эмоции новые. Селестина еще не разговаривала лично с Эйлин, видела ее только мельком, но уже сочувствует ей. Сирене придется окунуться с головой в политические интриги с головой уже с утра, а это будет болезненно. Ведь даже ей, Селестина, которой немало лет и которая живет среди этого, порой тяжело.

Кусает губы, ежится от прохладного ветерка и подходит к столу, у которого стояла королева до этого. Она опускает взгляд на книгу, уже порывается закрыть ее, но что-то заставляет остановиться и прочитать прыгающие и с трудом читаемые строчки матери.

«У королевы Нам Хэйс из клана Флос были очень тесные отношения с сиреной — подругой детства — Ками Фандо́. Они доверяли друг другу, проводили время вместе. Они были настолько близки, что сомнений в их особой связи не было, поскольку она была чистой, невинной и такой искренней. Впервые силы появились у королевы Нам Хэйс, когда она оказалась свидетельницей, как ее близкую подругу поймали люди. Тогда сирена их покорила неким сгустком газа, именуемым плазмой. И после этого случая Нам Хэйс начали именовать некоронованной королевой. А их связь с Ками Фандо́ только подтверждает это, поскольку у всех ранеее живших королев родственной душой являлась либо сирена, либо русалка. Между ними всегда существовала прочная духовная связь, которая по своей натуре крепче, чем связь между тритоном и сиреной. Нам Хэйс и Ками Фандо́ были и оставались подругами, а после смерти королевы Нам Хэйс трон клана Флос перешел к старшему сыну младшей сестры королевы».

Селестина перечитывает запись, убеждается, что это почерк ее матери, но ощущение будто писала не она. Графиня хмурится, но украдкой поглядывает на дверь. Понимает, что за ней следят помощники Леонардо, и поэтому не старается выделить хоть как-то место в книге. Она пролистывает ее, запоминает расположение заметки, то, какие записи и заголовки ее окружает, а потом захлопывает книгу, что звук удара разносится по всей комнате и проникает в коридор. Селестина берет канделябр со свечами, задувая остальные стоящие в комнате, и выходит из помещения, закрывая плотно дверь.

***

Леонардо так и не лег спать, он почти до утра сидел за письменным столом и составлял первичные условия их брачного договора, акцентируя внимания на отсутствии каких-либо прав и возможностей у Эйлин будучи королевой в человеческом мире. Однако ему приходило в голову, что большая часть этих условий не понравится морскому королю и его жене, но продолжает упорно игнорировать этот факт. Какая ему разница? Если хотят компромисса, то пусть предлагают альтернативу, которая подойдет Леонардо. А король уверен, что они не найдут, чем заменить те или иные условия договора, поэтому и победно скалится, перечитывая в последний раз пергамент, сидя в зале совещания и ожидая родителей Эйлин Кин. И даже усталость не мешают ему величественно восседать на кресле и улыбаться собственным мыслям. Он уверен, что победил в очередной раз.

Открываются двери в зал, и гвардеец оповещает, что морской король и его жена прибыли для ведения переговоров. Леонардо кивает и смотрит, как супруги уверенно входят в зал и оценивающе осматривают его. На Ронане надета мужская рубашка — камиза — с оборками, которая заправлена в его брюки, только на ногах ничего нет, хотя король помнит, что давал распоряжения, чтобы им выдали и обувь. Линетта одета в свое синее платье, которое доходит до колен, но помимо него на ней верхнее платье, сделанное из темно-синей парчи с витиеватыми узорами. Однако сирена идет к совещательному столу босиком, как и ее муж, и Леонардо уже в открытую хмурится.

— Я же приказал слугам, чтобы вам выдали обувь. Они не принесли? — спрашивает, хотя и не ждет ответа. — Наверное, надо будет позже распорядиться наказать их и узнать, что они сделали с выданными вещами.

— Не гневайтесь на них, Леонардо Кастильо, — ярко улыбается Ронан, присаживаясь справа от короля, а его жена рядом с ним. — Мы — подводные жители, и мы не носим обувь и одежду. Хотя последнее мы приняли, потому что у вас в замке холодно.

— Ладно, хорошо, наказывать слуг не буду, — кивает король, хотя акцентирует внимание на последней фразе: они не переносят холод. И Леонардо уже думает, как этим воспользоваться, пока раскатывает свиток и передает его Ронану, и семейная пара начинают его читать и совещаться на своем языке. Король не вмешивается, дает им время подумать, однако наблюдает за ними, пытается прочесть их по жестам, интонации, но выходит слабо. Он может только сказать, что те недовольны, но сохраняют спокойствие и хладнокровие.

Леонардо уже хочет заговорить из-за повисшей тишины, но супруги вновь продолжают разговор на своем языке, но уже тише, лаконичнее и так, будто им уже все равно, и они просто констатируют факт. Монарх выпивает два бокала вина, пока Ронан не поворачивается к нему.

— Вы все? Так быстро? — поднимает бровь Леонардо, не скрывая своего сарказма и замечая поджавшиеся губы морского короля и слегка закатившиеся глаза Линетты. — С чем не согласны? Что хотите поменять?

— Мы не согласны со всей первой частью, со вторым пунктом третьей части и третьим пунктом третьей части. И также у нас есть небольшая оговорка по отношению ко всему брачному договору, который касается всей второй частью и многих остальных положений, — спокойно говорит Ронан, поглядывая на документ.

— Я соглашусь принять ваши условия, только если вы мне предложите альтернативы, которые понравятся лично мне.

— О, я вас прекрасно понял, Ваше Величество Леонардо Кастильо. Я могу начать? — дожидается одобрительного кивка и начинает: — В первой части в первом пункте сказано, что после свадебной церемонии Эйлин становится королевой этого государства, но без какой-либо возможности править. Насколько мне известно, то в человеческом мире властью обладает как король, так и королева. И мне кажется, что это немного неправильно ограничивать власть нашей дочери в роли королевы этого государства. Поэтому нам бы хотелось, чтобы после заключения вашего союза Эйлин получила статус Королевы-консорта.* Различие в том, что у нее будет какая-то, хоть и незначительная власть в замке и на территории государства, и также предполагается, что она может стать королевой в своем клане.

— Прошу меня простить, но вы, видимо, забыли о второй части…

— Я не забыл, забыли вы, что я не упомянул его как-то, с чем мы не согласны, — перебивает его Ронан и продолжает: — Однако вы в любом случае не позволите ей править, но так хотя бы у нее будет хоть какой-то статус в замке, поскольку в договоре он не был оговорен. Только «леди» было прописано, однако это не удовлетворяет нашим потребностям.

Леонардо постукивает пальцами по столу, взвешивает «за» и «против». И соглашается, ведь пока не видит в этом ничего, что противоречило бы его принципам и его намерениям. Он все равно не подпустит Эйлин к власти. Не будь у нее власти вовсе или будь она королевой-консортом. Король исправляет текст документа и передает его обратно морскому королю, чтобы тот согласился и продолжил:

— Во втором и третьем пункте первой части вы прописываете, что у Эйлин не может быть собственного дохода и надела земли. Нам бы хотелось, чтобы вы это исправили, — выжидает паузу, чтобы увидеть реакцию короля, и продолжает: — Однако мы знаем, что вы не согласитесь на то, чтобы у нашей дочери были собственные деньги и подвластная территория. Поэтому я предлагаю, чтобы вы указали в документе право получения и того, и другого, однако, чтобы право пользования оставалось за вами. Что скажете?

—Я не совсем понимаю, как это влияет.

— Очень просто, Ваше Величество. В глазах ваших подданных она будет значить хоть что-то, что в свою очередь поднимет ее статус вне зависимости от того, что вы будете ей делать и как к ней относиться, — поясняет Ронан, добавляя злость в голос, и замечает, как Леонардо прищуривает глаза, но все же кивает.

— Я бы отказался от вашего предложения, но мне кажется, я знаю, как это сделать. Как вы смотрите на то, чтобы я выделил вашей дочери пятую часть государственного бюджета и четвертую часть моих территорий, но все это, конечно же, остается в моем распоряжении?

— Хорошо, мы согласны, — кивает Линетта, передавая пергамент Леонарду.

— В четвертом пункте вы указали, что Эйлин не принадлежит ничего, что у нее появится в процессе вашего брака. Но мне бы лично хотелось, чтобы все, что вы подарили, дали ей, либо она сама получила осталось при ней, в ее личном пользовании. Однако, чтобы она не могла все это продать.

— Вы могли бы стать прекрасным дипломатом, Ронан Кин, — ухмыляется Леонардо, внося правки, с которыми он вновь согласен. Ведь не видит в них что-то противоречащее. Ведь право пользования никак не отражается на праве распоряжения, чего у Эйлин не будет ни в одном проявлении.

— Спасибо за комплимент, но давайте вернемся к договору? — король передает пергамент обратно супружеской паре, и тритон говорит: — Со всей второй частью и первым пунктом третьей части у нас нет противоречий. Однако с последними двумя есть. Во втором пункте третьей части вы указали, что наследником трона может стать только первый сын, которого родит Эйлин. Как представителям подводного клана, где трон может передаваться по женской линии, но без возможности управления им сиреной или русалкой кроме редких исключений, нам хотелось бы, чтобы первенец обоего пола, который родится у вас с нашей дочерью, имел право на трон. Как мальчик, так и девочка.

— Но у нас власть передается только по мужской линии! От отца к сыну и так далее, — возмущается король. Вот этот пункт он менять не хочет от слова «совсем», не видит в нем проблемы или чего-то странного. Ведь это вполне естественно. А родители Эйлин должны быть благодарны, что он даже дал шанс своему будущему сыну стать королем.

— Насколько мне известно, вы власть получили по женской линии, — мягко и спокойно говорит Линетта, смотря на короля с безмятежным лицом, будто даже не видя его. — Стефани, ваша мать, первенец, старшая дочь Ее Величества Сейлан Морен. Через нее вы получили трон в Королевстве, когда прямых мужских потомков Франсуа Морена и Сейлан Морен не стало. Так что в чем проблема?

Леонардо молчит, хотя мысленно согласен. Трон он получил по женской линии, и ничего противоестественного в этом нет. Но его коробит согласиться, ведь уже и так достаточно много поблажек дал, хотя и не хотел первоначально. Монарх проводит рукой по волосам, отпивает вино и все-таки соглашается, начиная исправлять текст брачного договора, не замечая, как Ронан победно ухмыляется жене, а Линетта — ему.

— Прекрасно, — произносит тритон на древнем языке и переходит на родной язык Леонардо: — В последнем пункте вы указали, что в случае вашей смерти и несовершеннолетия вашего ребенка, регентом станет ваш младший брат Диего Кастильо. Но я не хочу, чтобы государством правила ваша ветка…

— А чья же? Моя тетка Дёниз, которая совсем в другом государстве? Другая тетка — Селестина, которая на стороне моей бабки? — искренне недоумевает Леонардо. Не позволит изменить этот пункт.

— Мы хотим, чтобы регентом стала вдовствующая королева Сейлан Морен, — спокойно говорит Линетта, игнорируя возмущение короля.

— Исключено, — берет себя в руки и успокаивается Леонардо. — Если я и передам трон после моей смерти и несовершеннолетия наследника, то только своей ветке. Но раз вам не нравится мною предложенная кандидатура, то предлагаю жену покойного короля Жана Морена — Элисию Морен. Либо она, либо Диего Кастильо.

— Элисия Морен, — не задумываясь, одновременно говорят супруги.

— Хорошо, — хотя у Леонардо возникают подозрения, что все не так просто, как ему кажется, но он не придает этому значения. Думает, что морской король с женой что-то задумали, ведь помнит о какой-то «оговорке», но пока решает играть по их правилам. Но сомнения в их чистых намерениях пропадает с каждым новым предложенным изменением. Чувствует, что те играют на двуличие, но пока старается отмахиваться от этих мыслей, пока его домыслы не подтвердятся. В любом случае он выиграет. Монарх в этом уверен. — Что за оговорку вы упомянули?

— Да, точно, оговорка, — неуверенно улыбается, кидает взгляд на жену Ронан. — Мы согласились с условиями всей второй частью, однако мы не можем позволить Эйлин прожить всю жизнь на суше в качестве вашей жены, королевы этого государства и вашего личного развлечения. Я и Линетта понимаем это, поэтому и придумали эту оговорку.

— В чем же она заключается? — твердым голосом произносит Леонардо, не отрывая взгляда от супругов. Злость появляется и распространяется по его телу. Она затмевает рассудок и мысли. В первую очередь она направлена на себя из-за того, что повелся на их уловки, что разглядел их двуличность так поздно, что не сразу догадался о двойной игре, в потом уже на них, что так хорошо все спланировали.

— Если Эйлин в течение трех лет не родит вам ребенка, наследника Королевства, то она вернется в море, игнорируя восьмую статью Соглашения.

— А разве так можно? Это же прямое нарушение, — усмехается Леонардо, понимая, почему у них не было противоречий со всей второй частью.

— Если это нарушение одобрит и человеческий король, и морской, то это уже не будет нарушением.

— А если родит, то она остается в замке навсегда и все положения брачного соглашения продолжают иметь силу? — со скептицизмом спрашивает король, не доверяя им. Ведь еще несколько минут назад он думал, что те просто захотят вернуть ее в море, а тут сделали условие, которое вряд ли реализуется. Леонардо нужен ребенок, наследник, и он будет, в этом он не сомневается.

— Да, — кивают оба, но продолжает только Ронан: — Но хочу попросить еще одну просьбу. Чтобы текст брачного договора был на вашем языке, не на церковном, не на каком-либо другом еще, на том, на котором мы сейчас говорим.

— Хорошо, я согласен.

Король переписывает договор в нескольких экземплярах, каждый из которых Ронан и Линетта тщательно прочитывают и подписывают. Леонардо ставит королевские печати и требует некоторые экземпляры отвести архиепископу и совету на ознакомление. Он прощается с родителями Эйлин, разрешая им навестить дочь перед уходом.

— А когда будет венчание? — уже на выходе из совещательного зала спрашивает Линетта, оборачиваясь в пол-оборота.

— Ближе к концу лета, месяца через два, когда будет проходить старый праздник, — отвечает король. — Я бы назвал день, но, думаю, он вам мало что скажет.

— Праздник Лунаса? — хмурится сирена.

— Да, как раз после него, — кивает, сдвигая брови вместе. — Откуда вы…

— Я же говорил, что между нами общего больше, чем вы думаете, — скалится Ронан и выходит с женой из зала, оставляя Леонардо в замешательстве.

 ***

Королева как раз направляется в отведенные покои Эйлин. Она идет медленно, не спеша, ведь сил напрягаться нет. Сейлан, после ухода из своего кабинета, смогла уснуть только под утро, поэтому чувствует себя разбитой и не совсем собранной. Хотя сейчас время только приближается к полудню, но королева уже успела переговорить с Селестиной о ее находке в книге. Русалка не помнит, как писала эту запись, но узнает свой почерк, она даже может сказать, что она довольно старая, раз находится во второй половине книги. Но все равно не может вспомнить, когда успела это записать. Хотя больше ее напрягает не сам факт написания этой заметки, а то, что всегда соулмейтом морской королевы является либо сирена, либо русалка. А тут Леонардо — человек, ненавидящий подводных жителей — родственная душа Эйлин. Сейлан не может понять, почему это так, она в замешательстве, хочет все выяснить, поэтому и идет в покои сирены, как видит выбегающих оттуда перепуганных служанок и разносящиеся на весь коридор крики.

Она вбегает в покои, как застывает на месте, наблюдая почти дюжину служанок, стоящих в центре комнаты со всем необходимым для подготовки сирены к новому дню и представлению двору. Но Сейлан видит, как Эйлин жмется к стене с открытым настежь окну, откуда проникает свежий воздух, и размахивает канделябром со свечами. У нее взлохмаченные волосы, дикие глаза, в которых отчетливо читается страх. Служанки пытаются к ней подступиться, уговорить одеться, но Эйлин кричит и вырывается. Угрожает, что выпрыгнет в окно, если те не перестанут к ней лезть. Королева стоит в дверном проеме и молча наблюдает эту сцену, поджимая губы. Разглаживает несуществующие складки на верхнем коричневом платье с яркими красными цветами. А потом резко ударяет рукой по двери и требует, чтобы все замолчали.

Служанки пытаются сделать книксен, но их ноги не слушаются и дрожат от страха, как и сами их тела. Они опускают головы, перешептываются. Но Эйлин только выпрямляется и с благодарностью смотрит на королеву, на которую надеялась.

— Уходите все прочь. Я сама займусь невестой короля, — приказывает Сейлан.

— Простите, Ваше Величество, — тихо говорит одна из служанок дрожащим голосов. — Но король приказал постричь ей волосы до лопаток…

— И это сделаю я. Все свободны.

Она отходит от дверного проема, но продолжает стоять рядом с ним, наблюдая как девушки, оставляя все нужные вещи в покоях, уходят. Королева закрывает дверь, подходит к Эйлин, забирает подсвечник и только тогда спрашивает:

— Что случилось?

— Я проснулась, а они хотели начать меня собирать к чему-то. Хотели отрезать мои волосы, одеть в узкое и неудобное платье и накрасить. Я не понимаю, что происходит. Где мои родители? Где Гвен? — Эйлин паникует, Сейлан это видит.

Она обнимает сирену и поглаживает ее по спине, чувствуя еле заметную влагу на плече, но не обращает на это внимания. Понимает, что Эйлин напугана, что оказалась в совершенно чужом мире, где практически никого и ничего не знает. Сейлан ее понимает, как никто в замке, даже лучше, чем служанки-русалки. Потому что у них была она, королева, другие служанки постарше. А Сейлан в свою молодость была одна, только Франсуа и знала, но и он не мог помочь с некоторыми вещами, ей приходилось самой разбираться, строить стену, прокладывать свой собственный путь, чтобы завоевать доверие и уважение господ и народа. Эйлин придется пройти через то же самое. И королева с Селестиной может помочь только с некоторыми вещами, но не со всеми, ведь сирене надо самой показать себя перед двором и подданными. Они могут ее обучить, объяснить правила поведения, этикет, но не более. Завоевывать доверие и показывать свою значимость сирене придется самой.

— Все, тише, успокойся, — шепчет Сейлан, усаживая девушку в ночном платье на кровать и обнимая за плечи. — Леонардо приказал подстричь тебе волосы, потому что хочет показать, что ты здесь ничего не значишь, что только он может распоряжаться тобой и твоим телом. Прости, но с этим я не могу помочь. Тебе лучше подчиниться.

— Я не собираюсь ему подчиняться!

— Я знаю, — кивает. — Но в этом случае лучше согласиться. Сейчас твои родители ведут с ним переговоры по поводу брачного договора, и до его подписания короля лучше не злить. Да и если честно, за длинными волосами здесь ухаживать сложно.

— Ухаживать? — не понимает Эйлин, начиная теребить волосы.

— Мыть, расчесывать, собирать в прическу. Ты не в море, Эйлин, здесь вода — ограниченный ресурс. Я тоже не хотела состригать свои, но пришлось. Не по чужой воле, а по своей.

— Ладно, хорошо, — кивает, но Сейлан видит грусть и тоску в глазах. Но так надо, сирене нужно это понять.

— Тебе необходимо одеться в приготовленную одежду, потому что в этом мире одежда показывает статус человека. Ты могла заметить это в городе, — сирена кивает, и королева продолжает: — Она многослойная, будет неудобно в первое время, хотя я бы сказала, в первые недели, но потом привыкнешь. Главное контролировать служанок, которые тебя одевают, потому что они должны затягивать платья и корсет очень туго.

— Что такое корсет?

— Это что-то вроде нашего топа, только он более жесткий и надевается на камизу — платье, надеваемое на голое тело и под основными платьями.

— Зачем так сложно? — удивляется сирена.

— Человеческий мир, — пожимает плечами королева, слыша стук в дверь.

Проходит внутрь гвардеец и говорит, что пришли Ронан Кин и Линетта Кин, которые тут же входят в комнату. Сейлан приветствует их, слушая семейный разговор как бы издалека, находясь в этот момент в своих мыслях. Она старается понять, что задумал Леонардо и сколько у нее времени, чтобы подготовить Эйлин к жизни в замке. Она надеялась, что та не будет сопротивляться, но все пошло не так. Совершенно не так. Со вчерашнего дня. И теперь Сейлан не знает, что ей делать, как и к чему готовить Эйлин, ведь ей потребовался год, а тут два месяца с небольшим.

— В каком смысле? — сирена смотрит на родителей, находясь в замешательстве. Королева выныривает из своих мыслей, начиная вслушиваться в их разговор.

— Мы уговорили Леонардо ввести в договор одну поправку, оговорку, — мягко говорит Линетта. — Если ты через три года со дня венчания не забеременеешь и не родишь ему наследника, то ты можешь вернуться в море. Однако если все же родишь, то ты остаешься здесь без возможности вернуться.

— Поэтому будь осторожней. Постарайся не забеременеть. Три года не такой большой срок, — обнимает дочь Ронан. Ему горько и противно со всей ситуацией, ощущение, будто он продает дочь и дает ей наказание, как пойти на преступление. Хотя думает, что в каком-то смысле так и есть.

— Леонардо так просто от нее не откажется, — хмуро подмечает Сейлан. — Он будет настаивать на ребенке. Рано или поздно за этот срок Эйлин забеременеет. Это только вопрос времени.

— Я могу не пускать его, — говорит сирена, но неуверенность так и слышится.

— Поверь, он придет, — смотрит сочувствующе, отчего Эйлин внутренне сжимается. Шумно сглатывает, что не остается незамеченным.

— Время, — проходит внутрь гвардеец и ждет, когда Ронан с Линеттой попрощаются с дочерью и начнут выходить.

Эйлин смотрит им вслед, чувствуя, что остается здесь окончательно в одиночестве. Она кидает взгляд на королеву, которая хмурит брови и кусает губы, но ничего не говорит. Боится услышать ответ, ведь теперь ей придется не просто сопротивляться Леонарду, его требованиям и приказам, но и стараться не забеременеть за три года.

— Как мне избежать этого? — спрашивает, видя, как Сейлан только качает головой в знак отказа и выходит.

Сейлан знает один верный способ, но если позволит Эйлин его сделать, то Леонардо повесит их всех. Королева не пойдет на такой риск. Это самый кровавый и рискованный вариант, и самый последний. Русалка не допустит этого, пока не разберется, не поможет Эйлин. У нее есть время, хоть и не так много. Сейлан будет бороться за сирену, за ее благополучие, но не дает гарантии и мирное решение проблем. Оно здесь не работает. Приходиться чем-то жертвовать, идти на крайние меры, убивать, когда не хочется. В первую очередь Сейлан обещает не допустить смерть Эйлин, а потом уже не допустить ее беременности.