Эйлин остается одна в комнате, продолжает смотреть на только что закрывшуюся дверь и пытается осознать, что теперь она совершенно одна. Ее родителей пошла провожать королева, а сирена находится в своих покоях, которые в ближайшее время станут ее домом, пока не выйдет замуж за Леонардо и ей не выделят королевские покои. Сирена узнала об этом пару минут назад, но все равно эта информация не дает ей ничего об устройстве жизни в замке, о том, какое у нее положение. Однако сейчас ее это волнует в самый последний момент, ведь страх, щекочущий нервы, и неизвестность, расползающееся по телу с волнением, сковывают руки и ноги, отчего Эйлин сидит на кровати в ночном платье и сжимает пальцы до побелевших костяшек. Ей безумно страшно: страшно из-за Леонардо, страшно из-за нового мира, который она не знает от слова «совсем», страшно из-за будущего, которое ее ждет. И ей безумно горько: горько от обиды, собственной глупости, горько от одиночества, которое окутывает ее последние несколько часов с пробуждения, горько от ожидающегося расставания с ее длинными волосами, которые доходят почти до середины голени.

Сирена волнуется, что начинает теребить свои белые с легким голубым отливом пряди. Они слегла вьющиеся, жестковатые, но Эйлин все равно нравится их трогать, ведь это ее часть тела, которой она гордится, и та которую любит. Она прокручивает в голове условия брачного договора, понимая, что ей нельзя забеременеть, нельзя родить Леонардо наследника, ей нельзя здесь оставаться. Ведь все это временно, на не такой уж большой срок. Что три года для подводных жителей, когда они живут в среднем сто двадцать лет? Практически ничего, словно пара месяцев для людей. За это время вполне можно не успеть забеременеть, однако ей слабо верится в это, ведь среди ее народа дети появляются практически сразу после закрепления союза. Она не хочет детей, не хочет их воспитывать. Ведь в таком случае ей придется жить в замке до конца своих дней. А она не может позволить себе это. А еще боится близости с Леонардо, его жестокости и силы, которая исходит от него.

Словно ловушка с круглыми стенами — так она себя чувствует. Ей кажется, что ее обложили со всех сторон, у нее нет выхода, нет даже углов, в которые можно было бы встать и попытаться проломить их. Со всех сторон одна и та же стена, у которой нет начала и конца. Эйлин знает, что был выход, но он стерся, растворился меж камней, ведь все в ловушке одинаково, а она мечется около стены и только ударяется о безжизненный камень. Сирена смотрит на деревянную дверь, но не видит ее, словно это и не выход вовсе. Даже когда та открывается, и входит королева, луч надежды не проскальзывает. Только угнетение, разочарование и страх.

Сейлан входит и рассматривает оставленные вещи служанками, приготовленную косметику, одежду и хмурится. Она надеялась, что Леонардо даст Эйлин статус дамы при дворце как минимум, однако в действительности видит, что у нее он еще ниже — самая последняя ступень иерархии титулованных людей, она наравне с титулом рыцарей, которые почти что исчезли за десятилетия. Королева осматривает приготовленное платье и цокает языком, отчего сирена вздрагивает.

— Прости, не хотела тебя пугать, — мрачно говорит, не поворачиваясь. — Но у нас проблема, точнее у тебя. Когда Леонардо выделил тебе эти покои, то я думала, что у тебя придворный статус будет не так низок, однако, судя по приготовленной одежде, он еще ниже. С этим я помочь не могу, у меня нет никакого влияния на внука и на политику. Я только руковожу двором, но моя власть не распространяется на тебя, потому что ты под защитой короля.

— Что мне делать? — спрашивает Эйлин. Ей все равно на титул, на одежду, покои, ей важно, как бы выжить в этом мире и продержаться три года.

— Пока ничего. Тебе нужно понравиться двору, поэтому мне нужно привести тебя в порядок. Вставай, — приказывает королева, оборачиваясь на Эйлиг, и указывает жестом на пуфик, на котором ночью та сидела.

Сирена встает и садится спиной к королеве, которая берет ножницы и расческу. Сейлан осторожно касается светлых волос, пропускает их меж пальцев, думает, какая длина будет оптимальная для ее статуса и для самой Эйлин. Молчание так и повисает в комнате с каменными серыми стенами, нависая над ними тяжелым грузом печальных мыслей и чувством одиночества. Сейлан касается середины чужой спины и берет ножницы, начиная осторожно резать, придерживаясь выбранной длины. Сирена закрывает глаза, чувствуя, как объем волос уменьшается, как голова становится более легкой и как прошлое уходит окончательно с каждым щелчком ножниц. Королева же с сожалением смотрит на красивые локоны, которые лежат у ее ног. Ведь не может не признать, что у сирен цвет волос очень красивый, яркий, особенный. Сейлан всегда нравились их волосы, да не только волосы, ее всегда поражала энергетика сирен, которую они излучают, она ими восхищалась. Порой просила даже у старших сестер разрешения собирать их волосы или приводить в порядок. Королева в последний раз щелкает ножницами и просит Эйлин открыть глаза. Та со страхом смотрит на женщину через зеркало, проводя по волосам ладонями и чувствуя их длину.

— Что сейчас? — снова спрашивает она, тяжело вздыхая и смиряясь с длиной волос. Все равно пути назад уже нет, осталось только двигаться вперед.

— Лучше их собрать, иначе надевать платье будет трудно.

Эйлин кивает и наблюдает, как Сейлан еще раз прочесывает волосы и начинает собирать их в сложную прическу, фиксируя ее на затылке, оставляя только одну прядь, свисающую у лица, и украшая основную массу волос шпильками, а потом надевает маленькую золотую диадему с белыми камнями и жемчугом.

— Вставай, — говорит королева, подходя к сложенной одежде рядом со столиком. — Раздевайся.

И понимая, что уже все равно, что Гвен видела ее без одежды, и терять, собственно, уже нечего, Эйлин стягивает осторожно ночное платье через голову и кладет на кровать и подходит к Сейлан. Та берет в руки хлопчатое платье с рукавами до запястий почти похожее на то, в чем спала сирена, но только с более глубоким вырезом, оголяющим ключицы и верх плеч, и не такое длинное — подол касается колен, и одевает на Эйлин. Королева затягивает шнуровку на груди, фиксируя платье — камизу — как она объясняет сирене. Далее идут белые чулки на ноги, из-за чего Эйлин приходится сесть на пуфик и поднять полы платья, а Сейлан подвязать чулки лентой телесного цвета на бедре. Королева отходит немного в сторону и ставит перед сиреной светлые туфли на небольшом каблуке и с белым бантиком, которые Эйлин надевает и слегка морщится от их узости, жесткости и немного покачивается, вставая. Сейлан молчит на это и продолжает заниматься одеванием.

— Будет немного больно и немного тесно, — говорит, беря в руки корсет бежевого оттенка.

Она одевает корсет на тело сирены, а после встает позади нее и начинает затягивает шнуровку на спине. Сначала Эйлин ничего дискомфортного не чувствует, но через несколько минут, когда корсет прилегает к телу, чувствует давление и как Сейлан продолжает утягивать шнуровку. Сирена шипит, но русалка не останавливается, пока не получает желаемого. Корсет твердый, он сковывает движения, давит на грудь, что дышать тяжело, его лямки давят на плечи. Эйлин неудобно, она пытается освободиться или принять позу, чтобы уменьшить давление, попытаться нормально задышать, но не получается.

— Неужели так будет постоянно? — недоумевает она, пока королева берет в руки объемную юбку из жесткого, плотного материала и белого цвета, собирая на своих руках и продевая через голову Эйлин. Сирена осторожно наклоняет голову, стараясь не повредить прическу, а королева опускает юбку, фиксируя и затягивая ее на поясе.

— Боюсь, что да, — наконец говорит Сейлан, беря в руки следующий предмет гардероба — нижнее платье, сшитое из тафты, с удлиненными рукавами бежевого цвета и с вышитым рисунком в тон платья.

Сейлан продевает его через голову сирены и прежде чем зашнуровать его просовывает под него спереди тонкую пластинку — стомак — белого цвета, оставляя ее на груди, и просит Эйлин держать его, пока она закалывает его булавками к корсету, а после затягивает платье на груди, покрывая стомак узором бежевой атласной ленты. Сирена вновь морщится из-за того, что платье еще сильнее сдавливает тело, а пластинка давит на грудь, практически полностью лишая ее возможности дышать, но упорно молчит. Сейлан заканчивает и оценивающе смотрит на нижнее платье, удлиненные рукава которого доходят до колен, а вырез совпадает с вырезом камизы, оставляя напоказ лямки корсета.

— Это все? — с надеждой спрашивает Эйлин.

— Нет, — строго говорит, беря в руки верхнее платье в тон нижнего и сшитого из парчи. — Но оно не такое давящее.

Королева продевает руки сирены в рукава платья и застегивает на две пуговицы на поясе, поправляя его на плечах и складках на подоле. Эйлин делает несколько шагов в новом одеянии и едва не падает, удерживаясь только благодаря Сейлан, но королева все равно ничего не может с этим поделать, сирене нужно научиться правильно ходить, но также она уверена, что Леонардо заранее распорядился, чтобы портнихи и мастера наугад сшили несколько видов платьев и обуви для Эйлин, так что у нее даже нет сомнений, что туфли давят из-за неподходящего размера, хотя ей самой в первый день они тоже давили. Сейлан вновь усаживает сирену на пуфик и начинает наносить легкий макияж, желая подчеркнуть внешний уголок глаз, скрыть бледность лица и шелушение губ. Сирена смотрит на себе в зеркале, но все равно не видит ту красоту, которую навела королева — ведь там девушка с собранными волосами, с побрякушкой, в бледном платье и с таким же бледным лицом, на котором легко читается усталость и страх, но уже оно немного приведено в порядок, а не такое убитое водой, солнцем и слезами.

— А вот теперь слушай меня внимательно, Эйлин, — говорит Сейлан, заглядывая в глаза сирены. — Когда ты выйдешь за эту дверь, то ты не встретишь ни единой живой души, которая сопереживала бы тебе, жалела или пыталась бы понять. Всех, кого ты там встретишь, будут ждать твоего позора, все они хотят тебя сломать, растоптать, заполучить что-то через тебя. Единственным, кому ты можешь доверять это я и моя дочь — Селестина Сокаль, однако не смей нам и даже Гвен рассказывать что-то сокровенное, свои мысли и чувства. На них могут отыграться. Даже если у тебя случилась истерика, тебя кто-то довел до слез, молчи, не говори ничего. Уйди, проплачься, скажи что-то, но не раскрывай свое сердце и душу. Однако даже я не придерживаюсь этого правила, но только в том случае, если точно уверена, что сказанные слова не обернут против меня или не смогут ими меня ранить. Везде уши Леонардо, везде его глаза. Тебе нужно самой выстроить стену вокруг себя, в этом я не смогу помочь. Только ты сама поможешь себе, но для этого тебе нужно понять устройство замка.

— Я поняла, — кивает Эйлин, закрывая глаза и прогоняя оттуда усталость, страх, одиночество, негативные мысли, и открывает их, поднимая оттуда ненависть к Леонардо, который, как она надеется, должен стать ее ресурсом, ее огнем в этом мире. — Мне нужно стать стервой.

Королева кивает и приказывает следовать за ней, двигаясь в сторону выхода из покоев. Эйлин поднимается и медленно идет следом. Она проходит через дверь, около которой стоят два гвардейца и поворачивает налево, куда и идет королева. Та говорит держать голову прямо и смотреть вперед, и Эйлин повинуется. Она видит коридор, через который шла ночью, но в редком проникающем через маленькие окна свете он приобретает совершенно другой вид. Сирена видит камни, пыль, гобелены — как объясняет Сейлан, идущая рядом, и придворных, которые одеты также как и она. Некоторые смотрят с легким удивлением и замешательством, а другие с нескрываемым презрением. И все они тихо переговариваются. Эйлин смеряет их враждебным взглядом и вновь смотрит вперед. Ей должно быть плевать на мнение придворных, на людей, которые уже ненавидят ее. В этом Эйлин не сомневается, ведь кто-то из придворных дам ждал своего часа, чтобы стать либо фавориткой, либо женой короля, а тут сирена, которая просто выплыла на поверхность.

— Ты же не сомневаешься в том, что у Леонардо нет фаворитки? — спрашивает Сейлан, когда они начинают спускаться по узкой лестнице.

— Главное, чтобы она не забеременела, потому что я не хочу, чтобы с моим именем связывали это, — отвечает.

А Сейлан продолжает рассказывать об устройстве замка, о тех частях, которые они проходят: о королевских покоях, о гостевых покоях, о тех, кто несет службу при дворе. Эйлин запоминает информацию, но не запоминает их расположение: коридоры словно лабиринт, в котором все похоже и одинаково. Думает, что сейчас это не важно. А королева тем временем переходит к объяснению положений титулов.

— На самой высокой ступени иерархии стоит королевская семья, однако только король с королевой имеют наивысшую власть и силу, их дети, принцы и принцессы, стоят чуть ниже. Дальше идут герцоги, маркизы, графы, виконты, бароны, баронеты и рыцари. У всех них имеется какое-либо владение, с которого они получают доход, часть которого идет в королевскую казну.

— Я так понимаю, что управлением занимаются только мужчины? — задает вопрос Эйлин, рассматривая тронный зал, кресла правителей, фрески на потолке, рельефные колонны, окна и гобелены. Она не дожидается, пока королева ответит на вопрос, и проходит внутрь зала. Она делает несколько кругов, проходит около каждой стены по несколько раз, касается пальцами тронных кресел, пока не решает сесть на то, что, по логике человеческого мира, должно принадлежать ей. Эйлин обводит взглядом помещение, смотрит на подводящую к ней королеву Сейлан. Та улыбается уголками губ, слегка склоняет голову и говорит:

— В основном да, но есть случаи, когда наделом управляет женщина. И тебе лучше спуститься, — дожидается, пока Эйлин встанет рядом с ней, и продолжает: — Но это возможно только в том случае, если она вдова, потому что почти все имущество мужа переходит в ее распоряжение.

— То есть если я захочу самолично править, то нужно, чтобы Леонардо умер? — издает глухой смешок сирена, выходя с королевой из замка и двигаясь вдоль мощеной тропинки.

— А вот это не смей! — жестко говорит Сейлан. — Хоть я его и ненавижу, но он мой внук.

— В каком-то смысле я тебе внучка, — отшучивается Эйлин. — Я не собираюсь садиться на трон Ноли, я хочу вернуться в море по прошествии трех лет.

— По очень далекой линии, если быть точнее. И сначала тебе нужно выйти замуж за Леонардо и не родить ему наследника.

— Так и будет, — говорит, присаживаясь на каменную скамейку в саду и продолжая слушать и запоминать слова Сейлан об устройстве замка и придворных правилах, о правилах этикета, как к кому следует обращаться, как улыбаться, как ходить, держать осанку, как говорить.

— Леонардо вскоре займется твоим обучением. Скорее всего он уже начал искать учителей, — задумчиво проговаривает королева, подходя к кустарнику роз и рассматривая яркие цветы. — Пора возвращаться, скоро обед.

Королева смиряет Эйлин холодным взглядом и уходит в сторону замка. Сирена следует за ней, слегка хмурясь, не ожидая такой реакции и таких слов королевы. То, что Сейлан изменилась за столько лет нахождения среди людей нет сомнений, однако не представляла, что различия будут такими сильными, что она станет холодной и расчетливой. Сирена следует за королевой, но остается позади нее. Не хочет продолжать беседу потому что. Хочет остаться наедине со своими мыслями. Сейлан поднимается по лестнице, проходит пролет и входит в общую столовую, в которой, как рассказала недавно, проходят пиршества и празднование знаменательных дат.

Сирена входит и видит ряды массивных столов, за которыми уже собрались придворные, ведущие беседы, множество слуг, стоящих у стен, которые в любой момент начать прислуживать господам. Эйлин приоткрывает рот от легкого удивления, ведь за несколько часов, что она ходила с Сейлан, не видела столько людей в замке, как сейчас, которые собрались в одном месте. Однако сразу прикрывает рот, когда видит Леонардо, сидящего за самым дальним столом и в открытую рассматривающего ее. Его взгляд блуждает по ее хрупкой фигуре, проникает под каждый слой одежды и касается кожи. Эйлин чувствует это, ей становится не по себе. Она даже перестает рассматривать помещение, боится отвести взгляд от Леонардо, боится, что если сделает это, то точно ей придет конец от него. Сирена выдерживает его взгляд, не замечает, как стихают все разговоры, не чувствует прикосновение королевы. Отмирает только тогда, когда король первым отводит глаза и усмехается. И Эйлин понимает, что все равно проиграла, что потерялась, что ее стена самообладания слаба.

— Ваше Величество, — тихо говорит и неумело приседает, как успела объяснить вдовствующая королева. Эйлин выпрямляется и замечает, как сидящие рядом с Леонардо люди открыто показывают пренебрежение и отвращение.

— Прошу присаживайся. Теперь твое место за королевским столом, — его уголки губ слегка тянутся вверх, но ни радости, ни доброты в этом нет. Эйлин еще раз делает реверанс и идет вслед за Сейлан, которая садится рядом.

— Прежде чем начать наш обед, мне хочется кое-что вам сказать, — Леонардо поднимается со своего места, держа в руке кубок. — Сегодня непростой день, как вы могли заметить, раз я решил устроить обед здесь, а не как обычно в отдельной столовой. Некоторые из вас уже могли услышать слухи или увидеть все собственными глазами, однако моего подтверждения еще не было. Как многие знают, недавно к нашим берегам выплыла сирена Эйлин Кин, и вчера у нее был ритуал соулмейтов, и волей удачи выяснилось, что я ее родственная душа. Сегодня утром был подписан брачный договор с ее родителями. Поэтому мне бы хотелось представить мою будущую жену официально. Встань, пожалуйста, Эйлин Кин, — Леонардо поворачивается в сторону сирены и ждет. Эйлин сглатывает, но поднимается со стула со спинкой. Она осматривает всех придворных, но не задерживает взгляда, а потом вновь смотрит на ухмыляющегося Леонардо. — Поприветствуйте ее.

Король отпивает вино из кубка и садится, не давая разрешения Эйлин опуститься на стул. Она чувствует многочисленные взгляды, возгласы, даже не очень приятные слова, но не дает им проникнуть в сердце, задеть чувства или сломить. Эйлин не позволит этому случиться с собой. Сирена смотрит вперед, как учила Сейлан, сжимает зубы, но не позволяет страху и неуверенности отразиться на лице. Она дожидается, пока придворные замолчат, и только после этого говорит:

— Рада вас видеть. В будущем постараюсь стать для вас хорошей королевой, — улыбается, беря в руку кубок с напитком, и отпивает. Эйлин не надо смотреть на Леонардо, на придворных, на слуг, чтобы почувствовать замешательство, повисшее в воздухе, и недоумение. Сирена улыбается, делая второй глоток напитка, смакует удовольствие от перешептывания придворных, косящихся в ее сторону, не обращает внимания на попытки королевы заговорить с ней.

— Эйлин, так нельзя! — шипит Сейлан, наконец привлекая внимания сирены к себе.

— Разве? Они не считают меня за человека, они хотят меня запугать, показать, что я ничтожество, — шипит в ответ, опускаясь на стул без разрешения Леонардо. — Я не позволю, чтобы ко мне так относились. Вне зависимости, как Леонардо будет относиться ко мне, я не потерплю пренебрежение к себе от будущих моих подданных, хоть и на время.

Огонь так и пылает в глазах Эйлин, Сейлан видит его. Она также видит ненависть и жестокость там, но понимает, чем они обусловлены. Они не пугают ее, королева видит в этом огне себя много лет назад. Олицетворяет поведение сирены с ее молодым возрастом, однако Эйлин не собирается прогибаться под этим обществом. Она начинает есть, хотя первый же кусок застревает в горле. Мясо слишком жирное, его много, почти каждое блюдо состоит из него, в нем жир, который не прожевать, сирена с трудом проглатывает его, старается есть больше овощей, но их не так много, запивает все это вином, от которого голова начинает кружиться и пробивает на смех.

Сирена старается контролировать себя, но организм против ее желаний: живот начинает болеть, съеденное порывается выйти обратно, а сознание улетает. Оставшиеся время до конца обеда она ковыряет вилкой в еде, жует маленькие кусочки мяса и запивает вином, но состояние не возвращается в прежнее, будто только хуже становится. Дожидается, когда Леонардо объявит о конце обеда, когда все придворные уйдут из помещения, и только потом встает, слегка пошатываясь. Но не делает и несколько шагов, как спотыкается, оседает на пол, и ее тошнит. Она не видит, не слышит, что происходит вокруг. Глаза застилают слезы, пытается их утереть, но руки и платье пропитались рвотой, от которых запах раздражает рецепторы, и сирену снова выворачивает на холодной пол. Эйлин чувствует чьи-то мягкие поглаживания по спине, как этот кто-то пытается поднять ее, но у него не хватает сил. Слышит, как наступает тишина, думает, что ее оставили одну, поэтому пытается встать, ей почти удается встать на ноги и удерживаться за край стола, чтобы не упасть снова. Наплевав на нормы приличия и чужой труд, сирена утирает лицо рукавами платья, стирая размытое марево с глаз, как мутным взглядом видит Леонардо. Тот стоит за несколько шагов от нее, и, подойдя к ней, поднимает на ноги, приказывая слугам убрать помещение. Сирене бы выдохнуть, расслабиться, но не может, потому что за последние два дня она два раза так близко находится к человеку, которого ненавидит и который внушает страх.

Ее снова начинает мутить, что прикрывает глаза, и в очередной раз наплевав на приличие и на гордость, кладет голову на плечо Леонардо. Иначе не выдержит, и ее снова вытошнит, и король не будет молчать. Боится, что тот сбросит ее на пол и растопчет уже буквально. Кажется, что она отключается в какой-то момент, потому что, открывая глаза в следующий раз, Эйлин находится уже в своих покоях в кровати. Она замечает вдовствующую королеву, Леонардо и еще одного мужчину, который прикасается к ее лбу, а потом говорит что-то королю.

— Что… — пытается встать, но Сейлан не дает ей сделать этого, давя на плечи.

— Леонардо, ей нужно особое питание. Позволь распорядиться, — просит вдовствующая королева, смотря на внука обеспокоенным взглядом.

— Но с тобой же все в порядке, — отрезает он.

— Столько лет прошло, конечно же, я привыкну к этой еде. Она в замке даже полного дня не пробыла, а уже отравилась…

— Хорошо, делай, что хочешь, — сдается Леонардо, хмуря лоб. Бросает на Эйлин мимолетный взгляд прежде чем выйти из ее покоев.

— Что произошло? — слабым голосом готовит сирена, принимая сидячее положение и пытаясь выпутаться из многочисленной одежды.

— Твой желудок оказался очень слаб к нашей еде, а организм к вину, поэтому тебе и стало дурно, — объясняет королева. — Лекарь сказал, что тебе нужно отдохнуть. Поспи.

Она помогает Эйлин раздеться, а после выходит из покоев с лекарем, оставляя ее отдыхать.

***

Леонардо покидает покои Эйлин, шагая в быстром темпе в зал совещаний, чтобы забрать экземпляры брачного договора. Злость так и кипит внутри, она затмевает рассудок, что черные пятна начинают скакать перед глазами. Но он не останавливается из-за такой незначительной вещью, у него дела, ему нужно их решить, нужно на свежий воздух, ведь без него не сможет привести голову в порядок. Он злится на себя, на свое поведение. Не может объяснить, почему помог Эйлин, когда та не реагировала на его слова, когда на ней лица не была и еле стояла на ногах. Леонардо плевать на нее, плевать, что с ней происходит сейчас и что будет происходить после. Ведь она не более, чем простой объект для достижения его целей, и он собирается держать ее при себе всю свою и ее жизнь, даже если Эйлин родит ему девочку. А она родит, король не сомневается. Он в любом случае воспитает копию себя, не даст сирене повлиять на наследника или наследницу престола. Ему плевать на Эйлин потому что. Она никто там и никто здесь. И злится как раз из-за того, что не смог выдержать свои же принципы, не смог проигнорировать, не смог оставить ее разбираться со всем самой, когда сирена была на грани, чтобы потерять сознание. А в этом он и не сомневался. Но что-то заставило его изменить решение за считанные доли секунды, хотя собирался уже уходить из трапезной. Ведь желание унижать ее перед всем двором растет с каждым днем, и ему нравится видеть эту внутреннюю борьбу Эйлин, хотя та и пытается не показывать этого.

Король коварно ухмыляется, проходя в зал совещаний и сворачивая договоры в свиток, и выходит, направляясь к конюшням. У него не было времени предупредить гвардейцев, чтобы те его сопровождали, однако по пути останавливает некоторых и отдает свои распоряжения, которые будут исполнены в нужном порядке, Леонардо не сомневается. Он подходит к своей гнедой лошади, которая при виде хозяина фыркает и мотает головой, и король еле заметно поднимает уголки губ, проводит рукой по гриве и лично подготавливает лошадь к поездке в город. Сколько лет живет в Королевстве Ноли, ему никогда не нравилось территориальное устройство, расположение центрального города и постройка замка. Однако за шесть лет так и не добрался до проектов, чтобы исправить это. Только порт основал в той части города, которая доходит до моря, но не касается Нулевой зоны. Хотя король понимает, что порт — слабое место Ноли, как и замок, ведь корабли не смогут вовремя добраться, чтобы отразить атаку другого королевства. Даже начинал когда-то разрабатывать проект постройки нового замка, но тот так и не продвинулся. Вдовствующая королева против. Леонардо садится на лошадь и с небольшой свитой гвардейцев отправляется в город в церковь.

Солнце светит прямо в глаза, ярко-зеленая молодая трава усыпана яркими головками полевых цветов, а молодые крестьянки у стен города собирают цветы, бегают друг за другом и смеются, что их смех доносится до короля, скачущего по мощенной дороге. Но его не волнуют и не заботят развлечения подданных, которые еще слишком юны для уплаты налогов и сборов в королевскую казну. Леонардо поднимает голову на яркое солнце, но не успевает сделать это, как сталкивается с ярко-синим небом, в котором теперь видит сирену, ее чешуйчатый хвост в кровоподтеках и с такими же глазами, отражающими самую лютую ненависть. Король не хочет воспроизводить ее образ, он сам возник перед глазами, и Леонардо желает от него избавиться, ведь Эйлин Кин — никто для него. Он повторяет это, когда въезжает в город, когда проезжает по главным улицам, когда останавливается около церкви на главной площади. Для него она простая девушка из не очень обычного места и семьи, с нечеловеческими силами. Она — просто девушка, которая родит ему наследника, который продолжит род Морен и укрепит это королевство. Однако все равно перед глазами стоит ее вид во время обеда. Леонардо открывает дверь церкви, смаргивает и удаляет Эйлин Кин из своей головы, проходя в просторное и богато убранное, но темное помещение.

Высокие граненые колонны поднимаются к потолку, но, не доходя до него, соединяются аркой друг с другом. А под самой аркой висит фонарь с горящей свечой внутри, которые освещают все внутреннее пространство. Леонардо проходит по центру церкви, перекрещиваясь, между рядами скамейками, переводит взгляды от одной стены к другой, отмечая витражные окна на дальних стенах и такие же фонари и встрепенувшихся граждан. Высокий потолок расписан фресками и библейскими сюжетами, но королю нет дела до них, что там изображено. Он не считает себя религиозным, хотя и показывает это. Для него самое важное — это власть, что поддерживается церковью, которую нужно заверять в несомненном своем подчинении и уважении. Но это лишь игра. Как и все остальное, собственно. Леонардо проходит к алтарю, позади которого расположено большое окно, начинающееся с середины стены и доходящее практически до самого потолка, на котором, как и на потолке, рассказываются какие-то библейские сюжеты с помощью мозаики.

Король дожидается архиепископа, показывает договор и по нахмуренному лицу седовласого мужчины видит его негодование. Тот недоволен, он не согласен с каким-то одним или даже со всеми пунктами договора. Но Леонардо молчит, не собирается спрашивать, что не так, ведь возразить ему, означает возразить власти Папы, который за считанное время может поставить во главе церкви другого архиепископа, который будет ценить свою власть.

— Ваше Величество, — подрагивающим голосом начинает говорить архиепископ, теребя в руках пергамент. — Я не смею сомневаться в ваших принятых решениях, в том числе, связанных с заключением брачного союза, однако прошу смелость спросить кое-что.

— Спрашивай, — отвечает.

— Вы прописали в брачном договоре достаточно пунктов, однако не прописали, какую веру выберет леди Эйлин Кин после венчания. Какое ваше окончательное решение по этому поводу?

— Она не изменит веру, однако, если в течении двух лет не забеременеет, то я заставлю ее принять нашу веру и родить мне наследника. И вы не пойдете против моего решения, даже если будете видеть сопротивление будущей королевы.

— Я вас понял, Ваше Величество, — мужчина кланяется и подписывает договоры, оставляя один экземпляр у себя.

Король перекрещивается и выходит из церкви, взбираясь на своего коня и возвращаясь в замок. Однако по прибытию к нему подходит оруженосец и докладывает, что Леонардо искала графиня Анна Фрей.

— Передай, что я занят. Приду только вечером, — отвечает, снимая седло с коня, а после задерживается около него, чтобы привести в порядок после поездки, хоть и небольшой. Ведь это помогает королю привести мысли в порядок и немного расслабиться. Тем более, когда этот конь с ним с начала его царствования, и он много значит для Леонардо. Второй после Эдмонда.

Леонардо отпускает гвардейцев и идет в замок, но стоит ему пройти в холл, как чувствует, что кто-то хватает его за руку и тянет в один из коридоров, а после прижимается и целует. Он отвечает, прижимая приятно пахнущее тело к себе, посасывая и кусая чужие губы, слыша удовлетворенный тихий стон. Девушка сама тонкими пальчиками касается оголенной шеи, расстегивая верхние пуговицы и прижимаясь еще сильнее, шепча: «Здесь нас никто не увидит».

— Нельзя, — жестко говорит Леонардо, резко отталкивая от себя девушку, что она ударяется спиной о стену. Ему бы заметить легкую обиду в глазах, но в коридоре темно, свет проникает только с холла и с редких висящих факелов, а девушка так и остается в тени. — Я приду к тебе вечером, сейчас у меня дела.

— Дела, связанные с твои новым развлечением? — шипит та, подходя вновь ближе и заглядывая в чужие глаза с нескрываемой злобой.

— Да, — кивает король. — И не смей к ней приближаться, я хочу вдоволь с ней наиграться, Анна.

— Я в этом не сомневаюсь, — тихо говорит Анна, наблюдая, как король и вместе с тем ее любовник возвращается в холл и оттуда на лестницу и в свои рабочие кабинеты, сверкая темно-кровавыми — смесью красного, коричневого и черного цветов — глазами, выходя из коридора и отряхивая платье от несуществующих пылинок и идя в другую часть замка.

***

Леонардо подзывает к себе оруженосца и приказывает позвать вдовствующую королеву в зал совещаний, раскладывая экземпляры брачного договора на рабочем столе. Еще раз прочитывает текст договора и откидывается на спинку кресла, дожидаясь королеву и распивая вино. Когда Сейлан входит в зал, король не прекращает пить, а просто держащей бокал с вином рукой указывает на ближайшее кресло слева от себя. Женщина присаживается, дожидается, когда король нальет и ей вина и начнет разговор.

— Мне известно, что родители Эйлин Кин не могут забрать с собой экземпляр брачного договора и сказали передать его тебе, чтобы после венчания, забрать его. Ронан Кин сказал, что ты знаешь, что с ним делать. Так что, разбирайся с ним сама, — король передает Сейлан свиток и возвращается к вину. — А и еще отныне к Эйлин будут приставлены лично мной набранные слуги и служанки. Я не позволю, чтобы у нее были твои люди. Надеюсь, понимаешь, почему.

— Как же этого не понять, Ваше Величество, — растягивает губы в улыбке, но презрение и ненависть так и пестрит на лице. — Я могу идти?

— Да, — кивает. — Хотя постой. Распорядись насчет меню Эйлин, ты в этом лучше разбираешься.

— Будет сделано, Ваше Величество, — слегка наклоняет корпус и выходит, громко хлопая массивной дверью. Леонардо усмехается и достает подготовленные бумаги, касательно всех приведенных слуг и служанок вдовствующей королевы за последние лет десять.

***

Сейлан возвращается в башню, куда как раз перед ее уходом пришла Гвен под предлогом протереть пыль. Хотя эта самая «пыль» подразумевает борьбу с Леонардо Кастильо и защиту Эйлин Кин. Королева входит в комнату и закрывает плотно дверь, кидая на свой стол свиток, игнорируя его, ведь время разобраться с ним еще есть. Селестина сидит на небольшом диванчике и пролистывает книгу матери, где накануне нашла заметку о Нам Хэйс.

— Гвен, я тебе поручаю очень важное задание. Ты должна справиться, — начинает говорить вдовствующая королева, поворачиваясь к русалке.

— Я сделаю все, что вы прикажете.

— Хорошо, потому что это очень опасно, — Сейлан делает глубокий вдох и продолжает: — Во-первых, Леонардо запретил всем моим служанкам приближаться к Эйлин, он начал копать под всех вас, даже под тех, кто никак не связан с морем. Во-вторых, Гвен, мне нужно, чтобы ты уплыла из замка на какое-то время и собрала всю информацию о всех морских королевах, которые когда-либо жили. Тебе придется побывать в каждом клане и расспросить всех из королевских семей, чтобы узнать хоть что-то. Мне нужна эта информация. Потому что мне кажется, что что-то идет не так.

— Что идет не так, Ваше Величество? — обеспокоенно спрашивает русалка.

— Не знаю, но мне не нравится вся эта ситуация, и мне нужно в ней разобраться. Тебе придется заполнить все, потому что записать не будет возможности. Так делали наши предки, вся наша история построена на этом.

— Я справлюсь, Ваше Величество, — делает книксен Гвен.

***

Эйлин помнит, что уснула, когда королева и лекарь вышли из ее покоев. А проснулась она от того, что кто-то вошел в покои. Это оказалась девушка, которая утром пыталась одеть ее. В руках у нее был поднос, откуда сирена чувствовала приятный запах.

— Который час?

— Уже вечер, леди Эйлин, — отвечает и несмело подходит к сирене, помогая встать. — Вдовствующая королева распорядилась насчет вашего ужина. Желаете одеться?

— Пока нет, — качает головой сирена, но принимает халат, как называет его служанка, надевая его поверх камизы, которая так и осталась на ней.

Эйлин осторожно ест новую еду, отмечая, что она не такая жирная, не так противно пахнет, и в ней достаточно рыбы и овощей. И ей это нравится, потому что ее не тошнит и съедает почти все, запивая каким-то отваром. Сирена заканчивает кушать и подходит к открытому окну, где наблюдает красивый яркий закат и вдыхает свежий приятный воздух.

— Одень меня, — только говорит, как служанка принимается за уже очищенную одежду.

Сирена вновь шипит и сжимает зубы от стискивающего корсета и нижнего платья, но терпит, ничего не говорит, потому что не должна показаться слабой. Служанка причесывает ее волосы и собирает в простую прическу, надевая ту же диадему, что и утром. Эйлин кивает своему отражению в зеркале и просит девушку сопроводить ее в сад. Они проходят по коридору, спускаются по лестницам и наконец выходят в сад, где цветут разные растения, у некоторых есть разноцветные бутоны. Служанка остается у входа, а сирена проходит внутрь, рассматривая каждый куст, каждое растение, каждый цвет. Ведь утром не было такой возможности. Она не знает их названия, но ей и не важно, ведь впервые за последнее время ей хорошо, и настроение ничем не портится. Эйлин пару раз едва не спотыкается, но удерживается у вовремя оказавшихся колонн с цветами в горшках. Она уходит все дальше, все чаще замечая каменные светлые скамейки, на некоторых сидят придворные и с интересом разглядывают ее. Но Эйлин все равно и на это, пока не слышит свое имя. Она оборачивается и видит идущую к ней дочь королевы Сейлан — Селестину.

— Здравствуй, леди Эйлин, — кивает та. — Меня зовут Селестина Сокаль, хотя ты и так, наверное, это уже знаешь. Присядем?

Эйлин кивает, и они присаживаются на одну из скамеек, и сирена резко начинает чувствовать на себе чужие взгляды.

— Не волнуйся, они посмотрят и успокоятся, — издает что-то похожее на смешок графиня, хотя в голосе ни капли радости. — А потом, правда, донесут об этом королю, но нам же нечего скрывать, не так ли? Мы же просто разговариваем.

— Да, это обычный дружеский разговор, — растягивает губы Эйлин.

— Которого не должно быть в замке.

— Да, я понимаю. Вдовствующая королева уже просветила меня, — кивает.

— Славно. Я увидела тебя из окна и решила присоединиться к прогулке. Хотя, боюсь, что скоро покину тебя.

— Ничего, я понимаю, что у вас государственные дела, в которые никто и никогда не будет меня посвящать. Я здесь как трофей и игрушка.

— Удивительно, что ты это понимаешь, — брови Селестина слегка поднимаются вверх, но тут же возвращаются на место. — Это наша первая личная беседа, и я пришла сказать, что могу стать тебе старшей сестрой, которой у тебя не было. Что бы ни сказала моя мать, как бы резка она не была, ты можешь на меня положиться и довериться.

— Я бы хотела принять ваше предложение, но боюсь, что это может обернуться против меня. Прошу меня извинить, — Эйлин поднимается, расправляет платье, неумело делает реверанс и уходит, слыша вслед:

— Не ошибись только с выбором туфель, леди Эйлин.