Она с удовольствием бы не выходила из покоев до окончания всех событий, с удовольствием бы поделилась радостной новостью со всем двором, чтобы ее с почетом сопроводили в родовые покои. Как бы этого хотела Эйлин. Но такая роскошь, увы, не для нее. И вряд ли ее «второй» уход в родовые покои примут с непомерной радостью и почтением. Несколько дней проводит, отдыхая и восстанавливаясь после потери сознания в зале совещаний. Покоем только это не назвать, мысли съедают ее, они в вгоняют в тоску и тревогу. Ей бы перестать, позаботиться о себе и будущем наследнике, но одиночество поглощает ее. Она тонет и выбраться не может. Будь оно водой, вне сомнений, оправилась бы, но эта тягучая смесь непроходимая, она похожа на болота, которые Эйлин обходила с Шелой. По рассказам знает, что из трясины не выбраться без помощи. А тут ее сгущающиеся темные переживания и страхи, и она совершенно одна с ними.

В редкие минуты к ней приходит Леонардо, пытается поговорить, но у Эйлин сил нет разговаривать. Язык тяжелый, в сон клонит, но засыпать боится. Ведь снова Морская ведьма и Вильям будут терзать, нашептывать гадости и издеваться. Вместо слов она просто льнет к груди Леонардо, пытаясь забыться и найти на краткий миг успокоение. Ровное сердцебиение, вздымающаяся грудь и обволакивающий мужской запах помогают, они дарят миг тишины от навязчивых мыслей. Возможно, Эйлин благодаря Леонардо и спит, потому что только с ним мрак не гонится по ее пятам в сновидениях. С удовольствием бы выпивала вино, но лекарь запретил. Только два бокала в день на обед и ужин. Сколько она еще продержится? Дышать не может, хочет остановиться, но нельзя — она должна жить. Слезы не перестают идти. И не знает даже, из-за чего.

Оливия приходит, читает какие-то книги, но слова не может разобрать. Они для Эйлин сплошной шум, который изредка приятно слушать. Не более. Селестина заходит, но их план не сдвигается, ничего нового не появляется, и сирена еще больше утопает в своей беспомощности. Ее мать с сестрами бывают рядом. Только от них ничего не меняется. Они просто сидят рядом с ней, а потом уходят, будто их и не было.

— Все, мне это надоело! — в сердцах выпаливает Оливия, захлопывая очередную книгу глухим ударом, от которого Эйлин пугается и слегка оборачивается. Мимолетное действие, и она вновь возвращается головой на подушку и взглядом в окно. Не важно. — Вставай!

Оливия, не встречая сопротивления, за руки поднимает Эйлин, а у той взгляд мутный и уставший, словно вообще не понимает, что тут происходит и что от нее хотят.

— Мне надоело, что ты, как королева, так халатно относишься к ситуации. Да, тебе тяжело, но это не повод лежать и убиваться, пока Леонардо пытается все решить и создавать видимость твоего участия в войне.

— Что? — доля осмысления скользит на ее лице. Она несколько раз моргает, пытаясь понять, сколько прошло времени, что происходит вокруг. Точно. Война. Генеральное сражение. А она тут...

— Все, просыпайся, — Оливия вновь тянет Эйлин за руки, вынуждая встать, и едва удерживает сирену от падения на себя же. — Сейчас тебя оденем и пойдем гулять.

Эйлин не сопротивляется, покорно ждет, пока фрейлина оденет ее, соберет волосы и скроет их гейблом*, который все еще необходим, хотя часть волос уже заметно отросла. Оливия закрепляет плащ и за руку выводит Эйлин из комнаты. Коридор встречает их прохладным воздухом и темнотой, а спокойно стоящие гвардейцы не смотрят даже в их сторону. Так кажется, по крайней мере. Яркий свет ослепляет их, стоит оказаться у выхода из замка. Девушкам приходится зажмуриться и постоять мгновение, пока глаза привыкнут. Эйлин, проморгавшись, видит невесомое белое полотно, покрывающее дорожки и кусты. Она и не заметила, что уже время снега. Легкими шагами движется вперед, разглядывая, будто видит впервые. Оно такое чистое и прекрасное. Его хочется оберегать и просто наблюдать со стороны, а не тревожить.

— Может, вернемся? — спрашивает сиплым голосом Эйлин, оборачиваясь на тепло улыбающуюся Оливию. Та подходит близко-близко, заглядывает в глаза и певуче, радостно проговаривает:

— Нет уж, Ваше Величество.

Она вновь берет Эйлин за руки и тянет вглубь сада и гуляет с ней до тех пор, пока у обеих пальцы не замерзают, а щеки красными не становятся. А по возвращении в покои распивают горячее вино рядом с камином. Эйлин и дальше бы продолжила переживать и притворяться, что прогулка оказалась не по душе, но соврала бы. Ей понравилось разглядывать чистый, никем не тронутый снег. Он вселял надежду и веру, что все закончится. Плохое и должно заканчиваться. Войны не вечны. А снег напоминал о ледниках, на которых ей нравилось отдыхать. Всегда было так красиво. Рада, что и здесь может увидеть их отголоски, чем бы они не были.

Оливия на протяжении нескольких дней продолжала вытаскивать Эйлин в сад, и с каждым днем королеве становилось лучше. Она оживала, постоянно рассказывала какие-нибудь детали о жизни вместе с Шелой, как сражалась на границе с Менсис. Вновь холодная и отчужденная королева стала той самой сиреной, когда-то жившей на севере и любившей радоваться мелочам. Еще до проявления сил. Оливия не могла знать этого, но она видела и помнила, какой была Эйлин в первые дни в замке, какой стала после возвращения с Шелой, и как сейчас себя ведет. Она смеется, она играет в снежки, будто и не было всех этих трагичных событий. И хотя бы этому Оливия рада. Всяко лучше, чем размышления и сожаления в своих покоях.

— Я должна тебе кое-что сказать, Лив, — проговаривает Эйлин, отряхивая плащ от снега и приводя дыхание в порядок. Она улыбается, смотрит на подругу чистыми и искрящимися глазами, будто ее новость нечто такое, которое не терпит промедления. — Ты первая, кто узнает. Хотя об этом знает Селестина, но она сама догадалась. Ты будешь первой, кому я расскажу.

— Да говори уже, — смеется Оливия, наклоняюсь за еще одним снежком. — Сейчас же не расскажешь, и я кину.

— Я жду ребенка от Леонардо, — слова вылетают слишком быстро, их можно даже перепутать и не понять, но Оливия слышит все, и ее сердце удар пропускает, а внутри что-то резко обрывается и падает с глухим стуком. Как? Она, конечно, знала об отношениях между ними, но не думала, что такое действительно произойдет. Снежок падает из ее рук. Не может ничего произнести.

— Давно?

— Месяца три, — Эйлин продолжается улыбаться, и она не замечает потухшее лицо подруги.

Оливия поверить и осознать не может. Столько забот, столько проблем, а королева беременна. И она не последнее звено в предстоящей кровавой бойне. Ее мысли роем гудят, она едва не оседает на заснеженную землю. Надо что-то сказать, но нечего. Как тут подобрать нужные слова? Как порадоваться, когда каждый их день может стать последним? Как можно думать о зачатии, когда самый главный приз в этой войне — Эйлин? Да как вообще можно на что-то рассчитывать, когда все летит в черную мглу?

— Ты не рада? — спрашивает Эйлин, хмурясь и, видимо, осознавая тяжесть откровения и всевозможные последствия.

— Я...

Не успевает Оливия подобрать слова и сказать хоть что-то, как ее прерывает прибежавшая Кили. Она даже плащ не надела, а верхнее платье успело развязаться от бега. А ее красные щеки похожи на два знойных бутона.

— Там... Там... — проговаривает с запинками Кили, обращаясь к сестре, но воздуха не хватает. Почему-то под водой никогда такой проблемы не было.

— Что случилось? — напрочь забывает про свою фрейлину Эйлин, возвращая себе весь тот стержень и стойкость. Прошло время быть той маленькой сиреной из клана Гласиалис, пора вновь стать королевой. А Оливия рада, что у нее есть время обдумать все и успокоиться.

— Мы с Камрин... Гуляли... — продолжает Кили, восстанавливая дыхание. — Мы увидели… как ту женщину... с которой ты часто гуляла... повели к Леонардо.

— Где вы были? — строго спрашивает Эйлин, а Оливия замечает, как тень тревоги мимолетно отражается на ее лице. Подозрительно.

— В его... Кабинете…

У Леонардо нет кабинета. Хочет усомниться в своих опасениях, как осознание обрушивается ледяной волной: Селестину повели в зал совещаний. На секунду замирает, а стоит ей истечь, как без раздумывания срывается в сторону замка. И даже мысль, что может себя выдать, не проскальзывает. Кили нагоняет свою сестру. Она не понимает, что точно происходит здесь, но знает, что та статная женщина не последняя фигура при дворе и много значит для Эйлин. Ей кажется, что обязана сопроводить сестру к кабинету Леонардо. Только так сможет успокоиться, что нечто плохое не грядет. За исключением приближающегося сражения, конечно же.

Только в коридоре, ведущий к залу совещаний, они останавливаются и пытаются отдышаться. От неожиданной мысли, как она выглядела в глазах придворных, мчась по каменным коридорам, Эйлин едва не приходит в ужас. Но их мнение ее не волнует. На кону стоит слишком многое. Камрин отталкивается спиной от стены и, глядя на сестер, качает головой, как бы давая понять, что никто не выходил и нет никаких вестей. Эйлин поправляет складки на платье, снимает плащ, отдает его Камрин и входит в зал совещаний. Странно. Почему ее не останавливают? Обычно не пускают тех, кто не приглашен. Надеется на лучшее. Не хочет допускать мыслей, что Леонардо обо всем узнал. Она размеренными шагами проходит внутрь, держит голову прямо, показывая свое величие. Леонардо сидит на столом, смотрит в упор на нее, а Селестина стоит по левую руку и не оборачивается даже. Эйлин бы испугаться, но сейчас ей как никогда необходимо держать все нутро под контролем.

— Что-то срочное? — обращается к ней Леонардо. В глазах читается вызов, а легкий прищур выдают его подозрения. — Ты бежала, — точно. Она и забыла, что и это он мог почувствовать.

— Мне надо тебе кое-что сказать, — решает разыграть единственную оставшуюся карту. Не хотела бы, но и тянуть нельзя, а сгладить ситуацию необходимо.

— Ваше Величество, я пойду собираться в поместье графини Анны Фрей? — опускается в глубоком реверансе Селестина. Не просто так она сказала это. Очевидно, Эйлин успокаивают и сообщают о теме аудиенции с королем. Она может только догадываться о причине отъезда Селестины, но сейчас оно не имеет значения. Леонардо не по их душу собрался тут.

— Да. Ты свободна, — кивает. Дожидается, пока двери закроются, и вновь смотрит на Эйлин с неким подозрением. Она чувствует. У него какие-то сомнения. — Что ты хотела мне рассказать?

— У нас будет ребенок, — с абсолютным спокойствием говорит Эйлин, глядя прямо в чужие глаза. Ее грудь вздымается из-за резкой нехватки воздуха. Как же хочется открыть эти окна из темного витража.

Сидящий Леонардо несколько раз моргает, осмысливает услышанные слова. А стоит понять, как эмоции перемешиваются с невероятной скоростью: то радость, то неверие, то тревога. Король даже в такой момент не может перестать быть королем. Эйлин улавливает чужое сожаление, и ее хрупкий мир едва не рушится на мелкие кусочки. Они разлетаются градом в ясную погоду, снежной бурей осенью. Уже раскаиваться начинает, что решила разыграть последнюю имеющуюся карту. Хочет отвернуться, уйти из зала, как Леонардо нежно берет ее за руку и целует тыльную сторону ладони. А в его глазах нежность расцветает и благодарность. Кажется, впервые Эйлин за столь короткое время видит Леонардо таким.

— Ты самая лучшая королева, — произносит едва различимым шепотом, но в абсолютной тишине и просторном зале, она слышит каждый звук и нервно улыбается сквозь нахлынувшие слезы. — И мне жаль, что у нас идет война.

— Ты не…

— Не оправдывай меня, — Леонардо качает головой, а слегка дрожащей рукой тянется к животу Эйлин. Еще рано что-то почувствовать, но от этого прикосновения, даже сквозь слои одежды, у сирены сердце замирает. Так вот каким, оказывается, может быть король. — Из-за меня все это произошло.

Не надо пояснять даже, что он имеет в виду. И так понятно. Воспоминания проносятся, а Эйлин будто снова возвращается в то время, когда только выплыла на берег, как справлялась в роли леди Эйлин, как проживала дни после свадьбы. Не самые приятные моменты.

— Виноват Вильям, — неожиданно для себя отвечает. В голосе слышна ненависть, которую Леонардо не слышал прежде. Даже слова, адресованные ему, не были наполнены столь сильным пренебрежением, злобой и отвращением. — Из-за него были выловлены динайсайдьён*, из-за него Анну схватили, из-за этого у меня пробудились силы. Из-за этого Анна решила выплыть на берег, а родители обратились к Морской ведьме. И поэтому я выплыла на берег Аэквор! Он стал виновником всех этих событий!

— Может и так, — с теплотой проговаривает Леонардо и обнимает Эйлин за талию. — Но в генеральном сражении ты не будешь участвовать.

— Нет! — выпаливает возмущенным криком. Хочет освободиться от объятий, но крепкие руки не дают ей. — Я должна быть там! Я обязана увидеть, как Вильям падет. И я могу использовать магию! Не тебе меня останавливать!

— Мне, — строго говорит и нежно поглаживает ее спину. — Я не могу позволить тебе рисковать, когда ты носишь наследника Ноли.

— Или наследницу, — продолжает ворчать Эйлин, сдаваясь. Сейчас она его не убедит, но на это у нее есть еще целый месяц. — Я могу применить магию, когда станет все очень плохо.

— Я подумаю, — сдается Леонардо и вновь прикладывает руку к животу Эйлин. Неужели и месяца не понадобится для уговоров? Все ее мимолетные сомнения сходят на «нет». Знает, как он счастлив и что из него получится хороший отец. Она хочет увидеть это, желает всеми фибрами души. И не может быть иначе. Не должно. Хоть раз хочет получить желаемое и не переживать трагедии.

***

Селестина отбывает там же днем, ее сборы не занимают много времени. Кажется, карету готовили дольше, чем она складывала необходимые вещи. Ей предстоит добраться до особняка графини Фрей, подготовить девушек к переезду и перебраться в дом своего покойного мужа. Эйлин успела это узнать, когда встретила женщину во внутреннем дворе. Селестина ждала кортеж, который отвезет ее, а потом и всех девушек. Времени на долгое общение у них не было. Леонардо вместе с Сейлан пришли на скомканное и быстрое прощание. Селестина едва заметно улыбнулась, задержала взгляд на Эйлин и скрылась в карете. А ее многозначительный взгляд пронизывал потоком несказанных слов.

— Не знаю, как вы победите, но другого выхода у вас нет, — молвит Сейлан, обращаясь к Эйлин и Леонардо. Она сразу уходит со внутреннего двора, намереваясь вновь запереться в башне вместе с Линнетт. Уж неизвестно, чем они там занимаются и что обсуждают, но Эйлин и знать не желает. Не хватает еще быть втянутой в раздор между сушей и морем и двумя женщинами, плетущими интриги. Хотя сама не лучше.

За какой-то месяц надо сделать очень много, несмотря на то, что Эйлин многое не видит не замечает. Леонардо собирает отряды за пределами замка, гости из моря находятся близ берега. Он отправляет письмо Эдмонду, что пора выдвигаться в земли покойной Анны Фрей. Весь замок кипеть начинает, в нем жизнь просыпается. Каждый цепляется за дела, пытаясь успеть все в последний момент. Воздух пахнет напряжением, предсмертными конвульсиями. Еще немного, и все закончится. Вера остается только в это. Надеются, последствия не затронут их слишком сильно, и они смогут вернуться к прежней жизни. А Эйлин участвует в распределении провизии армии, контролирует распорядок, пока Леонардо заседает с генералами. Непосредственно перед самым отбытием из замка он рассказывает о роли сирены в генеральном сражении. Она должна будет находиться во фланге, за лучниками и перед отрядами конницы. Несколько воинов должны будут охранять ее. А в самый тяжёлый и решающий момент Эйлин выступит со своей магией. Если он, конечно, настанет. До тех пор ее не должно быть видно или слышно.

— Я не хочу, чтобы с тобой что-то случилось и с нашим ребенком, — пояснил Леонардо после объяснения плана генерального сражения. — Я буду во главе лёгкой кавалерии и в случае чего смогу быстро добраться к тебе.

— Я понимаю, — кивает, проглатывая небольшое разочарование. Истина в словах Леонардо есть, и она рискует многим, отправляясь на поле боя. Увы, другого выхода нет. Помимо своей магии, она должна будет помочь Селестине, когда придет время.

Рано утром королевская чета вместе с отрядами воинов выдвигается из замка. От карет они отказываются, лошади заменяют их. Эйлин никогда не сидела в седле в осознанном состоянии, и ей очень непривычно и больно. Придворные платья сменились на походные, в которых кольчуга вшита. По словам Леонардо, небезопасно ей быть в обычных одеяниях. Путь занимает почти неделю. Возможно, добрались бы быстрее, если бы не пехота и частые остановки. Про женщин, идущих в конце процессии, Эйлин не спрашивала, но могла догаться, какова их роль — удовлетворение воинов и готовка еды. Думала спросить, но Леонардо сам между делом, заметив ее обеспокоенность, пояснил: «избавиться от этого ремесла сложно, оно всегда было и будет. Можно только обезопасить их и лучше контролировать сам процесс. А во время походов они нужны, чтобы воины не затевали драки между собой».

Замок, чьи стены обвиты плющом, потерявшим свои листья, встречает их глубокой ночью. Слуги, разбуженные лязгом оружия и множеством голосов, выходят, поправляя наспех надетые одежды. Воины разбивают лагерь во дворе замка, пока Леонардо помогает Эйлин спуститься с лошади и дойти до подготовленной комнаты. Она с трудом передвигается после многочасового пути верхом и из–за желания упасть в кровать. Однако ее ожидает разочарование: покои холодные, вина и еды нет, и приходится ждать. Едва не виснет на руках Леонардо, молча моля сделать хоть что-нибудь, но тут ничего не исправишь — остается ждать. Вот слуги разжигают огонь в камине, приносят засахаренные фрукты, вино, сыр и хлеб, и Эйлин даже этому благодарна. Жаль, что съесть все не может, ее сразу мутить начинает. Запоминает руки Леонардо на спине, как он переодевает ее и укладывает в постель. Он не отходит, пока она не согревается и не засыпает от его, на удивление, теплых рук. А дальше и знать не будет, что тоже уставший король пойдет проверять размещение своих воинов и читать донесения от посыльных Ричарда Маутнера.

***

Эльза с тоской смотрит на сборы своих подопечных. Она не хотела их отпускать, но несколько самых лучших ее учениц Ричард приказал подготовить для участия в сражении. Не вдавалась в подробности в составе каких войск они будут задействованы, но надеялась, что еще встретит их. Ей запретили ехать на сражение, но, наблюдая за встревоженными и испуганными девушками и женщинами, Эльза понимает, что не может их бросить. Она знает, что им нужна ее поддержка, хотя со стороны выглядит достаточно странно: женщины вдвое старше нее оглядываются на семнадцатилетнюю девушку, в поисках защиты. Роковым мгновением стала двадцатилетняя девушка, в чьих глазах Эльза увидела образ испуганного олененка, которого люди загнали в ловушку, и где единственный выход — смерть. И молиться остается на безболезненную кончину. Эльза не может оторваться от своей подопечной, ее сердце замирает, а холодный воздух вдыхать не хочется. Комок в горле встает вместе с необъяснимой волной решительности. Сама удивляется, когда делает шаг, а потом еще и еще, игнорируя отсутствие ладони Вильберта на своем плече. И вот она оказывается рядом с Ричардом, который поправляет стремя с седлом.

— Я поеду с вами! — выпаливает, как в бреду. А когда настигает понимание собственных слов, легкий испуг сдавливает сердце. Что она только что сказала? Зачем? Ей же не место на сражении! Но Эльза не собирается отказываться от своих слов, даже если они были произнесены в порыве чувств. Она обязана быть на генеральном сражении, обязана сопроводить своих подопечных и обеспечить им безопасность.

Ричард смеряет племянницу изумленным взглядом. Даже рот приоткрывает, чтобы сказать первое пришедшее на ум, но вовремя возвращает себе маску короля.

— Нет, — спокойно отвечает, поворачиваясь вновь к лошади. — Я обещал твоей матери, что ты будешь в безопасности.

— Я не спрашивала! — с нажимом проговаривает Эльза и повторяет по слогам: — Я поеду с вами! Я в ответе за этих девушек. И я должна сопроводить каждую и вернуть сюда!

— Ты же понимаешь, что... — Ричард понижает голос, чтобы никто больше не смог услышать их. Попытка напомнить Эльзе о хрупкости человеческой жизни и тела. Но ей и надо повторять это.

— Я знаю, — вторит шепотом она. — Именно поэтому я и обязана там быть.

— Ладно, — сдается Ричард. Нет смысла больше отговаривать и убеждать племянницу. Хоть запри он ее здесь, уверен, она выберется и отправится на поле боя. А так хотя бы будет под его присмотром. Насколько это возможно, конечно. — Одна поедешь или захватишь своего музыканта? — смешок срывается с губ короля, глядя за спину племянницы.

— Он сам напросится, — улыбка расплывается на ее лице. Эльза возвращается к Вильберту, нежно берет его за руки, заглядывает в озадаченное лицо и проговаривает: — Поедешь со мной?

Кивок. И не нужны слова, множество вопросов, несмотря на нахлынувший страх в душе Вильберта. Куда Эльза, туда и он. И это не обсуждается. Хочет пройти весь этот путь вместе с той, кто ворвалась в его жизнь бурной рекой, высокими нотами* после длительной паузы* и показала, каким может быть мир. Ему страшно ехать на поле боя, он не хочет видеть гору трупов, стоны раненых и дышать воздухов, впитавший запах пота, крови, но готов ради Эльзы. Не будет отсиживаться в лагере, пока его возлюбленная сражается на поле боя. А Вильберт не сомневается, что она отправится прямо в пекло.

***

Шквалистый ветер бьет прямо в лицо, капюшон плаща так и норовит слететь. Капли дождя с кусочками мокрого снега проникают за ворот одежды и холодят кожу. Шела мечтает поскорее добраться до особняка почившей графини, согреться у камина с кружкой дымящего эля и куском мяса. Мысленно она уже там, где вся эта война отойдет куда-то далеко, и на какое-то мгновение Шела не будет переживать за себя, за жизни воинов и за Королевство. Как же было бы прекрасно, не думай она о чужих проблемах. Сейчас же иного выхода у нее нет. Замечает, как сбоку Эдмонд подъезжает к ней. Его волосы взъерошены, а щеки покраснели от холода. Он облизывает обветренные губы, поворачивается к Шеле и кричит, чтобы она смогла услышать сквозь несущий дурные вести ветер:

— Воины устали, нам надо сделать привал!

— Недавно же делали остановку, — громко произносит Шела, обращая все свое внимание на дорогу. Как можно быть таким привлекательным с растрепанными волосами, в латах и в грязной одежде? Хотя она явно выглядит не лучше. С удовольствием искупалась бы в реке, но риск слечь с лихорадкой велик.

— Это было четыре часа назад, — вновь кричит Эдмонд, оглядываясь на шедшую позади армию.

Действительно. Она и забыла, что прошло так много времени. Обычно Эйлин после четырех часов ходьбы изнывала, хотя и не жаловалась и не показывала свою слабость. Да и небо предвещает еще больший дождь. Шела кивает Эдмонду, а тот сразу разворачивает лошадь. Они проходят совсем немного, чтобы найти хорошее место для привала и сразу же разбивают лагерь. По сложившейся традиции Эдмонд поднимает палатку, в которой они оба отдыхают. Они обсуждают маршрут, сколько провизии осталось, согреваются у огня и в скором времени вновь собирают вещи и выдвигаются в путь. К счастью им осталось пройти совсем немного, и уже к завтрашнему вечеру должны дойти до имения Фрей. Интересно, какой она была, раз смогла покорить двух королей и королеву? Шеле интересно было бы пообщаться с Анной в живую, ведь по рассказам Эйлин она была яркой и мудрой девушкой, которая преодолевала все трудности, какие бы они не были. Увы, с мертвыми не пообщаться. Если они, конечно, не оставили заколдованный гримуар.

К ночи становится еще холоднее, и радует, что порывистый ветер с каплями дождя и снега прекращается. Он не тушит разведенный огонь, хотя разжечь его отсыревшей древесиной крайне сложно. Шела греется у огня у палатки, завернувшись в одеяло. Эдмонд присаживается рядом, протягивая ей кружку горячую эля и копченое мясо. Она молча кивает в благодарность и продолжает пристально смотреть на потрескивающий огонь.

— Такими темпами мы не доберемся до завтрашнего вечера, — проговаривает Эдмонд, беря кусок мяса пальцами и отправляя его в рот. Шела кивает. Совершенно не хочется шевелиться и разговаривать. — Может, наколдуешь нам хорошую погоду?

Слабая улыбка отражается на губах Шелы. Она медленно поворачивается к Эдмонду, заглядывая в его темные глаза и проваливаясь там. Тепло моментально окутывает ее коконом, забирая все плохое.

— Я устала, — шепотом проговаривает.

Мужчина помогает ей подняться и, не отпуская ее руки, доводит до подготовленного ложа из шкур животного. Не раздеваясь, Шела ложится и не отводит взгляда от Эдмонда. Не хочет, чтобы он уходил. Хотя знает, что он и так вернется после обхода армии. Спальное ложе-то одно. Она упорно борется со сном, хочет дождаться возвращения герцога Шарби, но усталость от пути и холода побеждает, а размягченное сознание от тепла и алкоголя не поддается контролю. Сквозь сон, правда, чувствует, как кто-то ложится рядом, укрывается одеялом и нежно гладит ее по волосам. Она что-то шепчет, но губы не поддаются ей, и успокаивающий голос обволакивает ее спокойствием. Эдмонду можно доверять, он не причинит вреда.

Их путь заканчивается поздним вечером, когда уставшие и замерзшие воины входят на территорию особняка графини Фрей. Шела с трудом держит глаза открытыми и только благодаря присутствию Эдмонда не позволяет себе дать слабину. Они размещают армию к уже прибывшим, перепроверяют численность и уходят в особняк, где их встречает король с королевой. Эйлин обнимает Шелу, приветствуя. От графини не ускользает легкая нервозность и смущение подруги, но решает оставить «допросы» на завтра. Сейчас она не в том состоянии, чтобы вести беседы. Все также хочет отмыться от походной пыли, согреться у камина и запить холодные дни вином, если оно есть, конечно же. Ее желания сбываются, и вот Шела сидит в простом одеянии из камизы, шерстяных чулках и сюркотте*. В ее руках горячий кубок с дымящимся вином с травами согревают тело и душу. Мягкое канапе держит хрупкое тело Шелы колыбелью. Глаза слипаются, но она хочет продлить миг безмятежности еще немного, ей нравится эта атмосфера, нравится исходящий жар. Кто-то стучит в дверь. Сначала кажется, что послышалось, но, когда звук повторяется, понимает, что нет. Она собирает все оставшиеся силы и говорит так, чтобы гость услышал:

— Войдите!

Дверь медленно открывается, и Эдмонд проходит в покои. С его волос стекают редкие капли, а белая камиза* свободно свисает поверх кюлотов*. Без лишних слов он присаживается рядом с Шелой и наливает себе горячее вино. А она и не против. Все равно не выпьет целый кувшин.

— Просить тебя не идти на сражение бессмысленно? — спрашивает Эдмонд, вздергивая уголок губ и глядя на Шелу с озорными огоньками. Ей бы понять скрытый смысл его слов, но она слишком устала, чтобы думать. Как же спать хочется.

— Такую заварушку я не пропущу.

— Тогда я с удовольствием буду ждать тебя в своем отряде, — расплывается в улыбке и притягивает Шелу к себе за плечи, согревая. Заметил ее подрагивающий стан. — Тебе поспать надо.

Шела мычит что-то, но не сдвигается. Ей совершенно не хочется завершать этот вечер. И это мгновение. Эдмонд отстраняется первым, а она сдерживает вздох разочарования. Так и хочется сказать: «Не уходи». Но упорно молчит и прикусывает кончик языка. Уже представляет, как он прощается и закрывает дверь, однако Эдмонд ее удивляет. Он нежно и предельно осторожно берет ее руки и мягко поднимает ее. Шела и не сопротивляется. Ее подхватывают на руки и несут в расправленную постель. Теплое одеяло накрывает ее, а Эдмонд присаживается на край, вновь прикасаясь к ее рукам. Что-то ломается внутри Шелы. Она хочет, чтобы так было постоянно, чтобы он не покидал ее. По крайней мере в этот самый момент.

— Останься, пока я не усну, — шепчет. Она чуть крепче сжимает его руки, а уголок чужих губ немного поднимается вверх.

Эдмонд на короткий миг отпускает ее руку, обходит кровать и ложится рядом. Он нежно поглаживает ее по плечу, голове. Глаза Шелы свинцом наливаются, она удерживает их открытыми с большим трудом, но сон все-таки ее одолевает. Приключений, пожалуй, хватит на сегодня. Эдмонд еще некоторое время проводит со спящей Шелой. Ему доставляет неимоверное удовольствие просто лежать рядом и охранять ее сон. Хотел бы, чтобы так было и дальше. Щемящее чувство разрастается в груди, а от него счастье и умиротворение появляются. Возможно, именно это и стоит так ценить в столь нестабильное время. Возможно, ради этого стоит сражаться или даже погибнуть. Он все бы сделал, чтобы Шела была в безопасности, хотя и она без посторонней помощи может постоять за себя и расправиться с врагом. Лежит рядом с ней совсем недолго и уходит, оставив легкий поцелуй в волосы.

***

Последние дни перед сражением заняты подготовкой: проверкой доспех, чисткой оружия, вновь и вновь стратегические размышления при разных ситуациях на поле, агонией завершить все начатое. Эйлин активно участвует в обсуждении, тренируется в стрельбе, хотя Леонардо ей запретил приближаться к оружию. Но она не позволит себе стоять в стороне и наблюдать, когда на ее защиту встало так много людей. И не только людей. Ее отец вместе с графом Сокаль обучает тритонов, показывает способы ведения боя на суше, применение оружия, чем отличаются позиции разных отрядов. Эйлин не вмешивается. Хотела бы, только боязно. Ее народ должен будет воевать в отрядах с копьями, и она чувствует, что многие полягут. Хотела бы исправить все, но не в ее власти это. С удовольствием бы предложила Леонардо использовать план Селестины. Жаль, что раскрывать карты раньше времени не желательно. А то последствия могут быть еще более необратимыми. Гнев Леонардо или смерть десятков людей? Проверять и испытывать на себе всю ненависть короля Эйлин не хочет — проходила, не надо больше. И она и не переживет.

Селестина прибыла в особняк через несколько дней после прибытия Шелы. Графиня Сокаль порывалась несколько раз остаться с Эйлин наедине. Благо общая суматоха способствовали этому, но Леонардо практически не оставлял сирену одну. Он всячески ее оберегает, держит в поле зрения. Ему будто не хватает отведенного времени с Эйлин, будто хочет наверстать упущенное.

Агония. Именно так ощущаются дни перед сражением. Вроде, зима, все серое, мокрое и противное, но видится все в красных оттенках, вместо темной земли — грязь, смешанная с кровью, вместо дождя — капли от пореза. А в глазах паника читается. В действиях разглядывается попытка сбежать: эль льется рекой, а продажные женщины в военных отрядах не успевают даже поесть. Все затихает, когда заканчивается собрание Леонардо с генералами, когда все воины собираются у своих костров, смиряясь со своей судьбой. Кажется, что даже природа затихла, а каждое животное решило выразить свое напутствие собравшимся.

Приближенные к королю собрались в обеденном зале. Эйлин засмотрелась на мигающий язычок пламени в свечи, Шела про себя проговаривает молитвы Богам, Эдмонд смотрит в темную стену, Селестина в полной безмятежности пьет вино, Ричард с сомнением поглядывает на напряженного Леонардо, отец Эйлин начищает свой трезубец, а Эльза с Вильбертом пустующим взглядом впиваются в тарелки. Время остановилось. Оно замедлилось, и не сдвинется, пока кто-то не заговорит. Только никто и не пытается. Слова тут не помогут. А действовать сейчас никак. В зале мгла, свечи освещают стол, а за его пределами мало что видно. Где-то ветер завывает, но его гул не доносится до сидящих. У каждого свои мысли, свои ожидания и свои страхи. Молятся, чтобы прожить завтрашний день и забыть его как страшный сон. Уверены, что страшного увидят немало. А пока...

— Вильберт, — неожиданно раздается громкий голос Леонардо. Неужели тут такая тишина стояла? — Сыграй нам что-нибудь спокойное.

Парень подскакивает, кивает и быстро уходит куда-то и также же быстро возвращается с самой обыкновенной лютней. Его ловкие пальцы проходятся по струнам, и до боли родное звучание инструмента разносится по залу. Мелодия тягучая, медленная, она окутывает, сплетается вокруг каждого невидимыми нитями, забирая боль и тревоги. Она дарит успокоение, что даже дышать легче становится. Мелодия продолжает струиться. Эйлин оглядывает присутствующих, поражаясь, что с этими людьми ее теперь так много связывает, что все что-то да значат для нее, и она не хочет их потерять. Ни одного. Особенно, Леонардо, чей ребенок у нее под сердцем растет. Ее руки ложатся на живот, а губы растягиваются в улыбке. В мыслях мелькает: «Я уже тебя люблю, кем бы ты не был». Мелодия наконец стихает, и каждый с шумом выдыхает, наконец освободившись на время от бремени.