Вейн знает, что у него ничего не получится. Алехандро преисполнен ненависти и непринятия, он замыкается в себе и не хочет никого видеть. В самую первую очередь он не хочет видеть Вейна.
Он одаривает его ненавистью и молчаливыми обвинениями во взгляде. Вейн сносит их всегда стойко и терпеливо, хотя каждый раз они всё сильнее и сильнее разбивают ему сердце. Ведь ему так хотелось, чтобы у них была семья… Ему так хотелось верить, что Алехандро любит его и сможет полюбить их дитя…
Алехандро смотрит волком и не позволяет к себе приближаться. Тем более он не позволяет себя касаться тогда, когда начинает округляться. Вейн смотрит с тоской на его живот, и ему так хочется дотронуться до него, почувствовать своего ребёнка, да и просто через это движение вновь хотя бы ненадолго вернуть утраченную близость.
Но Алехандро не подпускает его к себе. А на любой взгляд на свой живот отзывается шипением. Огрызается, вновь и вновь раня Вейна, который в конце концов, просто устаёт от всего этого.
Тянущая тоска рвёт на клочья его душу. Осознание и принятие сталкиваются в кровавом бое с надеждами и мечтами, так и не угасшими до конца чувствами. Копящейся внутри нежностью и любовью, которую ему некуда девать. Но…
У него есть лишь несколько моментов, когда он украдкой может урвать крохи долгожданной близости.
Алехандро бледный и осунувшийся. Уставший — беременность тяжёлым грузом отягощает его. Он спит глубоким сном, и грудь его едва заметно вздымается от тихого дыхания.
Грифонский ублюдок, из-за которого Алехандро срывается, едва не забирает его и ребёнка с собой, но Белкет врачует умело, спасая и дитя, и родителя. Их время ещё не пришло, и Алехандро засыпает крепко, так, что даже не слышит, как осторожно входит в его покои Вейн.
Это его единственная возможность побыть рядом.
Алехандро спит полубоком. Даже во сне он не желает касаться руками своего круглого живота. Вейн подходит ближе, тихо и аккуратно, не желая будить и тревожить чужой покой. Скользит тоскливым горьким взглядом по чужому телу и замирает на мгновение в отдалении.
А после подходит как-то несмело и опускается на корточки подле кровати. Взгляд его теплеет, а черты лица смягчаются, и Вейн позволяет себе невиданную доселе роскошь.
Он осторожно дотрагивается до чужого живота.
Прикосновение отдаёт теплом и жизнью. Гладкая упругая кожа натянута туго, и под ней Вейн чувствует плавные движения. Ребёнок толкается приветливо, но несильно, и его второй родитель с опаской скашивает глаза на спокойное лицо. Алехандро спит крепко, и дитя его не тревожит, отчего Вейн позволяет себе легко скользнуть рукой по мягкой округлости.
Трепет и нежность, любовь заполняют его сердце, и Жнец Душ чувствует, как восторг внутри него смешивается с горечью.
Он словно вор ворует эти жалкие крохи единения и идиллии. И боится также, словно вор, что его вот-вот поймают с поличным. В конце концов он всё же нехотя отнимает руку, когда Алехандро ворочается сквозь сон, и с затаённой печалью смотрит в его бледное лицо.
В конце концов разворачивается и уходит, зная, что это — большее из того, на что он может рассчитывать. И единственная его возможность хотя бы ненадолго погрузиться в счастливую иллюзию семьи.