Одиннадцать вечера. А я должен был прийти к восьми на работу, но не мог я уйти до того как дочь уснёт — она и так очень редко меня видит. Расписываюсь в журнале что я пришел, отмечая, что Тихонов вновь остался ночевать в офисе. Зашел к Рогозиной, выслушав всё, что начальница думает по поводу моих опозданий на работу на три часа, отправился к себе в лабораторию.

Ваня спит, используя вместо подушки клавиатуру компьютера. Сколько он уже дома не ночевал? Дней пять, кажется, если не больше. И почему Галина Николаевна ничего с этим не делает? Как можно позволять ему так себя загонять? Ему всего двадцать четыре, на два года младше меня, а у него некоторые морщины не разглаживаются даже во сне. Да, жизнь тебя потрепала прилично. И даже сейчас ты ведь не счастлив. С чего я взял, спросишь ты? Да просто знаю я всё, Ванька, знаю.

Ты думаешь я не знаю, что ты так часто ночуешь на работе просто от того что тебе тупо некуда идти? Порой ночуешь у меня или у Серёги, но это бывает не чаще раза в неделю. Я знаю, что ты всегда хотел себе добермана, поэтому-то мы с Дашкой взяли себе такого щенка месяц назад. Тебе он понравился, я знаю. Ты часто с ним играешь и даже имя ему дал ты.

Думаешь, что я не вижу насколько сильно ты исхудал за последние полгода? Думаешь, не вижу следов от чьих-то пальцев на твоих запястьях и шее, Вань? У тебя проблемы. Да, при чём немаленькие.

Укрываю тебя пледом, ты бормочешь что-то невнятное. То ли посылаешь меня ко всем чертям, то ли оправдываешься перед Галиной Николаевной — не пойму, но это не важно, я уже привык. Осторожно, чтобы не разбудить тебя, вытаскиваю сложенный пополам листок — письмо, из-под клавиатуры и убираю его в первый ящик стола, тот, что закрывается на ключ. Причём делаю это так, будто ты убрал его сам. Ты вновь его перечитывал, хотя и так знаешь наизусть каждое чёртово слово, каждую точку. Ну вот зачем ты сам себя мучаешь им? Зачем, Вань? Ты думаешь, что я о нём не знаю, но это не так. Я понимаю почему ты так его бережешь, ты не подумай, я не читал его. Нет. Я просто видел от кого оно. Я её почти не знал, конечно, ведь мы работали вместе всего-то две недели, но я и тогда замечал, что между вами что-то есть. Что-то очень сильное. И вот даже сейчас, по прошествии полугода, ты всё так же любишь её, хоть она больше не рядом. Все думают, что она уволилась и уехала в Калининград, да только вот письмо, прощальное письмо, написанное ею тебе говорит совсем иное, я знаю. Я знаю куда ты ходишь каждую субботу, Вань. И я знаю, что она никуда не уезжала, нет. Я знаю, что она уже мертва, что болезнь забрала её. Впрочем, надежды на выздоровление не было, но от этого не легче ведь никому.

С того самого дня, как ты получил это письмо, с дня её смерти, ты заметно изменился. Только вот почему-то заметил только я. И это пугает. Даже твои глаза стали какими-то выцветшими, пустыми. Из взгляда исчезла та искра, которая всегда была присуща тебе. Ты начал курить, от этого твой голос пока что едва заметно, но охрип, а от тебя порой очень сильно несёт табаком. Как этого можно не замечать — я не знаю, но у Рогозиной получается. А ещё я не помню когда в последний раз ты на работе искренне смеялся. Честно, я уже не помню и это пугает больше всего. Пугает, что никто больше не слышит фальши в твоём смехе. Возможно, им просто всё равно, но я не хочу об этом думать. Я понимаю, что ты пытаешься сделать вид, что ничего не произошло, что всё как обычно, и у тебя это выходит, но не со мной, Вань.

Смотрю на часы — половина первого ночи. Через полчаса тебе надо отнести отчёты Рогозиной, но я не хочу тебя будить, а значит откладываю вещи, которые мне нужно проверить до утра, беру бумаги с твоего стола и сажусь их заполнять. Я не посмею разбудить тебя. Нет. Ни в коем случае. Ты слишком устал, юный гений, и я не дам тебе загонять себя ещё сильнее.