Твоя музыка

Звучит у меня в груди,

Стуком в ушах бьется.

Хочу слушать. Ты меня не буди,

Даже если мир в пыль распадется.

Л. Р.

Моя музыка бьется по венам пульсом

Через сны качает единым ритмом.

Я тебе ни за что не позволю проснуться,

Пусть и город погибнет в последней битве.

Ю. Н.

Ах ты ж мелкий… Какого ты пишешь в моем блокноте?!

Л.Р.

˙H ˙OI

ʁɔɯиʚɐdн

Теперь, когда в Львовой двушке жили целых трое постояльцев, ему редко удавалось побыть одному. Другое дело, что особо и не хотелось. За год и так насиделся в изоляции… Но и разговоры по душам с кем-либо из присутствующих тоже случались не так, чтобы каждый день. Потому, когда Кристина ушла по делам, а Юра уселся со своим приемником, Лев обрадовался, встретив на кухне Ленчу. Он давным-давно хотел расспросить ее. Да и просто побыть рядом, не отвлекаясь на прочих.

Солнышко выбелило до снежного цвета стол, стену и руку Каленче, которой она помешивала в чашке. Девушка пила молоко с медом — по городу ходили осенние вирусы, и она считала, что спастись от них можно старым бабушкиным способом. Ленча и Льва пыталась поить молоком, но он не выносил мед — от одного запаха мутило. Однако чтобы посидеть рядом с Ленчей, можно было и потерпеть.

— Почему ты решила оставить ребенка?

Другого случая поговорить могло и не представиться, в конце концов, не захочет — не ответит. Ленча опустила ресницы, заправила прядь волос за ухо.

— Он не виноват в том, что появился, — сказала она. — Я предохранялась, но видимо, чья-то душа очень хотела жить.

— Но ты же не знаешь, какой ко… кхм, человек был его отцом!

Ленча качнула головой, подперла щеку рукой.

— Разные люди, конечно, встречаются… Но мне везло, можно сказать. Мужчины, что снимают девушек, не козлы по умолчанию. Они просто несчастные. Многие вообще не за секс платят, а за поговорить. Похвалиться повышением на работе. Пожаловаться на мигрень… Ты только представь, Левушка: им больше некому.

— Все равно, — упрямо сказал Лев, зная, что выглядит при этом сущим мальчишкой, — вот как ты его растить будешь одна?

Каленче улыбнулась.

— У нас с Артом родители есть. В деревне на Катуни. Там хорошо, воздух чистый. Они только рады будут. Меня отпускать не хотели… Скучают.

— Вот и не отпускали бы, — буркнул он.

Ленча вздохнула. Дотянулась и погладила его по руке. Лев подумал про Юру, который выражал сильные чувства так же.

***

— Ты чего такой смурной?

Владик спрыгнул с брусьев, пожал плечами, не глядя на Льва.

— Он меня отпускать не хочет, — насмешливо отозвался Костя.

Несмотря на улыбку, глаза у него были серьезные.

— Да иди ты, — отмахнулся Владик, накинул куртку и пошел к скамейке.

Костя подтянулся еще пару раз и спрыгнул вниз.

— Я скоро уезжаю. Путешествовать, как мечтал. Сначала хочу на юг, в тепле перезимовать, потом посмотрим.

Лев поднял брови.

— Да как-то скомкано все вышло, — Костя почесал свою светлую макушку. — Говорили за ужином с папаней, я че-то ляпнул, он зацепился и давай тащить из меня жилы… Ну и вытащил, в общем, — он смущенно хмыкнул. — Потом с матерью целую ночь не спали, утром вчера мне сказали, дескать, так и так, езжай, не хотим тебе помехой быть. Я психанул, конечно, но мама — в слезы, говорит, надо все делать пока молодой, а! — он безнадежно махнул рукой и пошел к дому.

Лев забрался в коляску и подкатился к нахохлившемуся мрачному Владику. Во дворе висел холодный туман, но, видимо, парень не замечал, что сидит на мокрой скамейке.

— И когда? — спросил Лев.

Владик вздохнул, достал из кармана пачку покупного табака.

— Все, мои кончились, — извиняющимся тоном пояснил он. — А с нового урожая табак еще не высох. В этот раз быстрее, потому что нас трое. Но и к лучшему, — улыбнулся парень, — Костик на это время каждый год курить бросает. Да и я тоже… обычно.

Он свернул сигарету, поджег, затянулся.

— Когда? — повторил вопрос Лев.

Владик пожал плечами.

— Он сам не знает. Смотрит маршруты, снаряжение приглядывает… как-то так. Ты не это, — спохватился он, — я за него рад. Просто…

— Да не говори херни, — оборвал Владика Лев, — Лучший друг уезжает, ясен пень, что ты переживаешь! Сердца у тебя нет, что ли?!

Владик выдохнул дым, глядя куда-то сквозь промозглый туман. Может, он представлял себе места и дороги, людей, которые заменят Косте его, Владика, и всю привычную жизнь. Лев не стал мешать, коротко попрощался и покатил домой.

***

Когда он вернулся с работы, то услышал громкие голоса из кухни. Каленче и Носочек сидели в гостиной. Ленча с распущенными волосами устроилась с книгой на диване, Юра у стола тихо перебирал гитарные струны, шепча себе под нос и время от времени записывая что-то в тетрадь.

От нового басистого громового раската жалобно звякнуло стекло в двери, Лев направился туда, готовый прийти на помощь. На кухне ожидаемо обнаружился Стас, напротив Кристина, а на столе — две тарелки, блюдо с жарким и почти пустая бутылка водки.

— Не-е, — протянула Кристина нетвердым голосом. — Ты не прав, Стасик. О, привет, — заметила она Льва.

— А меня твои котр… контраргументы… не убеждают, — мотнул головой Стас и грохнул пудовым кулаком по столу. — Есть нормальное, а есть…

Сажа не испугалась, только поправила качнувшуюся бутылку.

— Кто сказал? — воинственно свела она брови, — Кто сказал, что это — нормально, а то — нихуя?!

Стас поцокал языком и потянулся вилкой за куском мяса.

— Хошь? — щедро предложил он, наконец, тоже заметив друга.

— Не, — улыбнулся Лев. — А вы тут хорошо сидите, я смотрю.

— Хршо, — кивнула Кристина. — Давай еще по одной…

— Слышь, твоя подруга — огонь, — Стас ткнул пальцем в собутыльницу. — Чтоб все мужики так базарить умели! И пить, — добавил он, поразмыслив.

Лев покачал головой, выехал и прикрыл за собой дверь.

— Я тебе ужин на столе поставила, — оторвалась от книги Ленча. — Если хочешь, могу и на кухню унести.

— Спасибо, я лучше тут с вами поем, — сказал Лев. — А эти пусть сидят. Давно они?

— Часа два уже. Сначала тихо, потом кто кого переорет, теперь вот пришли к равновесию, — хихикнула Каленче, тряхнув волосами.

Лев проследил взглядом темные волны, спускающиеся по плечам девушки вниз, почти до пола. Ленча поймала его взгляд, Лев почувствовал, как полыхнули щеки. Будто юнец какой-то… С другой стороны, если сидеть в одной комнате, глазам и уткнуться особо некуда, разве что в телефон. Сидеть вот так очень уютно, слыша сбоку шорох страниц, из угла — переборы струн, а с кухни — смех и добродушные ругательства. Хотя Льву было чуточку обидно, что Стас так увлекся беседой с Криськой, что будто бы забыл о нем.

Стас, наконец, вышел из кухни, широко улыбнулся присутствующим и нетвердо прошагал в ванную. Вернулся в гостиную. Нашарил свою барсетку с ключами на столике…

— Ну и куда ты такой поедешь? — спросил Лев.

Лицо Стаса отобразило напряженную работу мысли.

— Привык, что можно у тебя остаться. Сорян, братан, — развел руками Стас, смешно сложив брови домиком. — Забыл, что у тебя тут теперь этот… пансион. Пора бабло брать.

— А кто сказал, что я не беру? — округлил глаза Лев, наткнулся на взгляд Юры и пояснил: — Шутка. Тебе такси вызвать?

— А машину я как заберу? — проворчал Стас. — Мне на работу завтра к шести, с-сука, — он потер лицо ладонями.

— В субботу? — удивился Лев.

— Ага. Сроки горят, м-мать их в душу…

— А че за кипиш? — вывалилась из кухни Крися. — Спать, что ли, негде? Потеснимся, не?

— Некуда тесниться, — пояснил Лев. — На диване ты и Ленча, Мы с Юрой в спальне. Раскладушку пора покупать, — вздохнул он.

— О! — поднял палец Стас. — Не поверишь, у меня в багажнике — она! Данка просила, ее маманя приезжает.

— Сочувствую, — хмыкнул Лев.

На некоторое время в квартире воцарился хаос, Юра большими глазами следил за суетой девушек, которые сдвигали, раскладывали и стелили. Для человека, долгое время жившего в одиночестве, парень держался молодцом, хотя быстро устал от этой беготни, тихо встал и, накинув на плечи свою полосатую ветровку, вышел из квартиры. Лев, с одной стороны, понимал, что вряд ли стоит соваться к человеку, если тот хочет побыть один, с другой стороны… мало ли что? Лев выждал пять минут и выкатился за ним.

В первый миг он перепугался, не обнаружив парня на крылечке, но потом заметил тонкий силуэт на качелях и успокоился. Снова напрягся, когда рядом с силуэтом вдруг, откуда ни возьмись, возник другой — высокий и широкоплечий. Лев не успел ни окликнуть Юру, ни подъехать к нему, мальчик среагировал сам — спрыгнул с качелей, дал деру к ограде площадки, перепрыгнул ее и в три прыжка оказался у дверей.

— Эй, ты чего?!

Свет фонаря выхватил из мрака Костю. Он подошел, Юра отступил к дверям.

— Не бойся, это свои, — сказал ему Лев.

Юра не ответил, но дышать, вроде как, стал спокойнее. Растрепанный Костя в домашних растянутых трениках растерянно оглядел Юру.

— Ты чего шуганый такой? — он перевел взгляд на Льва. — Я ж только время спросил! Папаня за таблетками отправил, я вышел, а мобилу забыл. Наша-то аптека работает еще?

Лев глянул на часы.

— Через пятнадцать минут закроется.

— Блин!

Костя рванул с места, как заправский спринтер, Юра с опаской посмотрел ему вслед.

— Это Костик, — пояснил Лев. — Тут, напротив живет. Очень клевый парень. Скоро уедет, правда, — с сожалением вздохнул он.

— К-куда? — спросил Носочек, не сводя глаз с бетонного угла, за которым скрылся Костя.

Лев удивленно посмотрел на Юру.

— Не знаю. Он с детства хотел путешествовать.

***

За три дня, которые Юра провел в доме у Льва, тот узнал о мальчишке дополнительные любопытные подробности, кроме отвращения к бумажным кулькам. Вернее сказать, к производимому ими звуку. Впрочем, это относилось к любому плоскому тонкому материалу, потенциально способному издавать звук. Юра записывал свои стихи и аккорды в обычную толстую тетрадь. На бумаге полагалось писать, но не сгибать ее. Гулкий звук бумажного кулька или фольги действовали на Носочека примерно так же, как на Льва — скрип ножа по тарелке или шарканье ботинка по пыльному бетону. Диксистские карточки Юра хранил в красивой плоской коробке — правило бумаги на картон не распространялось.

Что же, у каждого свои загоны. Льву почему-то доставляло удовольствие выяснять Юрины. Это походило на детскую игру в раскопки: никогда не знаешь, что именно выроешь из плотно спрессованного бруска и когда это случится. В быту парень оказался неприхотливым — свои правила и неписанные законы он соблюдал, не нагружая этим окружающих. Сам ходил в ближайший магазин, покупал привычные продукты. В один из вечеров принес пачку безе, и Каленче удивилась: сладкого Юра практически не ел, и уж точно не стал бы покупать нечто столь хрустящее.

«Я слышал, ты любишь».

С Ленчей он тоже уже общался по сети.

Главной проблемой для Юры стала невозможность петь. Утром девушки спали допоздна, потом у Юры был сеанс радиовещания, обед, а там уже и Лев возвращался с работы… Ленча предлагала Носочку закрываться в спальне, где он смог бы сосредоточиться хотя бы на пару часов, но на практике это не работало: то Саже нужно было забрать что-то из вещей, то Каленче приносила с сушки чистое белье… даже если этого не происходило, Юра постоянно нервничал, что вот-вот кто-нибудь войдет.

— Почему ты у нас боишься петь? Ты же выступаешь в клубе, там народу куда больше.

«Я не боюсь. Просто в клубе все чужие. — Юра задумчиво покусал губу, потом добавил: — Не знаю. Я не пел свои песни при маме».

— Почему?

Юра пожал плечами.

— Может, попробуешь? — предложил Лев. — Я живую музыку уважаю.

Носочек не ответил, но Лев уже знал, что обижаться на это не стоит: мальчишка молчал тогда, когда не мог сразу ответить собеседнику или себе самому на какой-то вопрос. И это выглядело определенно разумнее, чем пустое вранье ради вежливости или скоропалительные решения — ради нее же — «нормальных» людей.

Носочек дозрел в воскресенье. Вышел из спальни с гитарой в руках, сел на диван возле Ленчи. Она улыбнулась ему ободряюще, отложила книгу. Юра провел по струнам — тихо, словно на пробу — не онемели ли от волнения? Закрыл глаза и запел.

Лев слушал, как завороженный — так это было здорово. Даже не сама музыка и не то, как Юра миксовал популярные лирические хиты со своими. А перевоплощение. Словно они с такой же замершей от восторга Каленче воочию наблюдали превращение лягушки в прекрасного принца.

На «Детке» Лампочки[1] из кухни выглянула Кристина. Присела на коврик у ног подруги, делая вид, что ей не очень-то и интересно. Лев подавил смешок. Как ребенок, ей-богу… Хотя по сути те, кто собрались тут, были малявками — от двадцати до двадцати шести. Но жизнь успела прополоскать всех так, что хватило бы на десяток мрачных седых пятидесятилетних мужиков. Только Юру Лев мысленно называл мальчиком, наверное оттого, что тот казался хрупким. Его хотелось оберегать, хотя Носочек до этого прекрасно справлялся и сам.

Однако Лев знал и другое: можно сколько угодно считать, что справляешься сам, но обязательно придет момент, когда останется только протянуть руку в надежде, что кто-то другой схватит ее и вытащит тебя. А еще — когда поймешь, что единственное, из-за чего действительно стоит жить — это не искусство, не богатство, не красоты природы и даже не идеалы. Это люди.

Юра умолк, оставив лишь фоновые переборы. Открыл глаза и быстро пробежался изучающим взглядом по лицам, Кристина ухмыльнулась.

— Значит, колыбельные только умеешь? — с вызовом прищурилась она.

Лев напрягся, а Юра внезапно ответил Саже лукавым взглядом, на миг склонился над гитарой, подкрутил колок. Челка почти полностью скрыла лицо, но Лев с каким-то волнительным изумлением увидел, как пополз вверх уголок его губ.

Носочек отбросил волосы с лица и ударил по струнам. Кристина подпрыгнула от неожиданности, а Лев улыбнулся во все зубы. Юра очень удачно угадал или просто был наблюдателен, но выбрал ту песню, которую Сажа напевала в душе уже неделю с гаком.

Кристина вскочила и завизжала от восторга, Лев расхохотался, но все это заглушила акустическая гитара и голос Носочка: громкий, задорный и уверенный, привычный к тому, чтобы покрывать большие пространства и куполом накрывать слушателей. Но главное: парень улыбался. Впервые за все время — улыбался.

— Я не хочу без тебя спа-ать![2] — заорала Сажа, и Ленча подхватила припев.

Под конец они голосили все вместе, наплевав на то, что у всех, кроме Юры, отсутствовал слух и в любой момент могли нагрянуть возмущенные соседи.

***

Занавески на кухне повесили девчонки, до этого Лев не особо задумывался о том, что они вообще нужны. По двору шлялось не так много народу, чтобы доставлять ему дискомфорт заглядыванием в окна. Но теперь на окне красовались две плотные шторки с оборками и рисунком из клубничек. Увидев их впервые, Лев смеялся, что девчонки и не могли выбрать других, за что получил кухонным полотенцем по голове.

Теперь они болтали в кухне втроем. Лев раскатывал тесто, Ленча перебирала нехитрую коллекцию формочек, Кристина мыла посуду.

— Все-таки надо было смолоть сахар в пудру, — сказала Сажа, гремя стаканами. — Наш кондитер говорит, песочное тесто выходит нежнее.

— А меня мама по-другому учила, — упрямо свел брови Лев. — Мне нравится, когда хрустит.

— Да тебе просто лень мыть мололку, — фыркнула Кристина. — Но теперь-то ты посуду и не трогаешь, мог бы…

— Когда будешь свои печь — пеки, как тебе там говорят, а я буду как привык. Как вообще в кофейне твоей? Нормально?

Кристина вытерла руки и села рядом, стала выкладывать на противень уже вырезанные Каленче фигурки.

— Да отлично все. Повар — мировой мужик. Толстый, как слон, печет — пальчики оближешь. Прикиньте, у него пятеро детей! Куда столько?!

Ленча улыбнулась.

— Вот вырастут и будут друг друга поддерживать. Представляешь, лет через сорок соберутся и будут папины булочки печь.

Сажа задумалась.

— Ну это как-то уж очень приторно.

— А что? — хихикнула Каленче, — Вот мы вообще не родственники, а сидим и вырезаем печеньки.

Кристина фыркнула и дотянулась до духовки, выставила температуру.

— А вот бариста у нас симпотный. Такой фитоняшка голубоглазый.

— Подкатила? — подмигнула Ленча.

— Да ну, — отмахнулась Кристина. — Он по мальчикам, зуб даю. Ну или женат. Таких красавчиков свободных не бывает.

— Бывают, — улыбнулась Каленче, бросила взгляд на Льва.

Он открыл рот, закрыл и вперился взглядом в пласт теста, стараясь не продавить его скалкой до клеенки. Ленча нажала на формочку и ойкнула, сунув порезанный палец в рот.

— Смотри каким концом давишь, — назидательно заметила Сажа. — Сахар подай, а? — она пихнула Льва в плечо.

— Че? — очнулся он. — Сахар? На.

Сажа стала аккуратно посыпать печенье песком. Нужно было срочно сменить тему, и Лев не придумал ничего лучше, чем перевести стрелки.

— А с Владиком что? — спросил он.

— А что с Владиком? — пожала плечами Сажа. — Сидит, молчит. Потом внезапно как начнет что-нибудь, так я не знаю куда деться, ей-богу! — Она почесала щеку плечом. — Не знаю, что на такое отвечать, мычу, как дура. Вчера вот вдруг на пустом месте рассказал, как его в армии собаками травили.

Лев отложил скалку.

— Он никому про это не рассказывает.

Кристина подняла брови.

— Ну и что я сделать-то должна была? Помахала головой, поцокала, ну.

— А что там случилось? — спросила Ленча.

— Да херня какая-то, его вроде заставили за каким-то другим духом следить, то ли наказать его за что-то… А он отказался. Ну, в итоге попало обоим. У него теперь куска груди нет, представляешь? Пиздец.

Кристина встала и сунула первую партию печенья в разогревшуюся духовку.

— Он не особо умеет с девушками, — сказал Лев, отряхивая от муки руки.

— А я виновата, что он не умеет? — сердито отозвалась Кристина. — Я ему че, тренажер?

— Жестокая ты, Крись, — сказал Лев, подняв на нее глаза.

— Какая есть, — отвернулась Сажа.

***

Вечером опять разыгралась непогода, Стас зашел в коридор такой мокрый, словно шел пешком от самого дома, а не пробежал двадцать метров от машины. На этот раз Лев не собирался делить друга ни с кем, к тому же разговор предстоял серьезный. На кухне возилась Каленче, поэтому парни устроились в спальне. Лев улегся на живот на кровати, Стас решил протестировать прочность низкого пуфа-хранилища напротив. Пуф скрипнул под его весом, но выдержал. Лев не стал терять время и выложил Стасу все про Носочка и домогательства Лукьянова.

— Пацан домой рвется, а вдруг там все еще эти уроды сидят? Я сказал хоть недельку выдержать, Саня тоже на дно лег, в клуб ни ногой. Но можно же, наверное, что-то сделать? Ты со своим Ростиком не поговоришь?

Стас тяжело вздохнул.

— Слушай, Ростик не Господь Бог. И прежде, чем к нему идти, надо иметь что-то на руках, понял? Вот что они такого сделали? — он мотнул головой на возмущенный жест Льва и продолжил: — Того парня, что напоил пацана клофелином, стопудово уже убрали подальше, Лукьян не при делах. Свидетели есть? Нихуя. Юра сам встал, сам вышел, все норм было. Только Саша твой видел, но кого именно? Хоть номер машины запомнил? Нет. Кто он против этих? Да его первого и зароют, если начнет рыпаться. А пока еще ничего не случилось.

— А надо, чтоб случилось что ли?!

— Ну, я не знаю, — Стас откинулся на стену, скрестил мощные ручищи на груди. — Пока что реально — не знаю. Лукьянов тут хорошо сидит и людей прикормленных в органах дофига. Без железных улик на него переть бесполезно.

***

Утром Юра поднялся вместе со Львом.

— Мне надо домой, — тихо сказал он, глядя, как Лев одевается.

— Я понимаю, — шепнул Лев, — но мне пиздец стремно тебя туда отпускать одного. Точно никого знакомого нет, чтобы встретить?

Юра покачал головой.

Носочек вышел с ним на промозглый ветер, кутаясь в ветровку, стоял у забора, пока Лев занимался. Скоро придут настоящие холода и кончится лафа, придется тренироваться дома. И без компании… Из-за дома напротив вышел уже хорошо разогретый бегом Костя, кивнул парням и, надев перчатки, полез на турник. Владик бегать не любил, а другой компании для спорта у Кости не было, на что он как-то жаловался Льву. «Вот в Европе бегают, даже толпой, и ничо. Даже дорожки есть!» «Так тут вам не здесь,» — усмехался Лев, — «Погоди, попадешь еще в свою Европу».

Юра не уходил, периодически дыша на мерзнущие пальцы. Наконец, парни закончили и сели на привычное место. Лев хлопнул по скамейке рядом:

— Иди сюда, закоченел там совсем!

Юра нерешительно покосился на Костю, но сел между ними. Лев взял его тонкие холодные пальцы в свои горячие руки и хорошенько растер.

— Лучше?

Носочек кивнул и спрятал руки подмышками, занавесился волосами.

— Домой вот хочет, — слегка улыбнулся Лев, кивнув на парнишку. — Не нравится ему у меня… Шучу, — добавил он.

Костя, как и Владик были в общем и целом в курсе истории, и Лев поделился своими опасениями.

— Так в чем проблема? — откинулся на спинку Костя. — Я могу с ним мотнуться, на раз-два. У меня сегодня отгул.

— По поводу? — поднял бровь Лев.

— У начальника дочка замуж выскочила, весь цех гулял вчера. А мне их пьянка нахрен не сдалась.

— Не обидятся?

Костя расхохотался.

— Да они и не вспомнят, что меня не было! Я свой конвертик в коробку положил и свалил по-тихому, еще до того, как еду вынесли.

— Тебе точно не сложно съездить? — уточнил Лев.

— Ну, а че сложного-то, — улыбнулся Костя. — Поедешь? — спросил он Юру. — Или еще боишься меня?

Носочек прикусил губу и помотал челкой.

— Это да или нет? — прищурился Костя.

— Хорошо.

Лев вернулся в дом, сполоснулся, позавтракал и переоделся. Рубашек теперь у него было целых шесть. Можно открывать блядский модный дом. Они с Носочком вышли из дому, Костя, в кожаной куртке и джинсах, уже ждал на крыльце, соломенные пряди раздувал ветер. Он без вопросов перехватил у Юры сумку. Солнце обещало прогреть воздух к полудню, золотые монетки березовых листьев катились по дороге. Юра шел молча, глядя под ноги, Костя сунул в ухо наушник, из другого, болтающегося на уровне груди, шуршал старый рок. Лев прокатился с парнями до остановки, потом свернул на привычный маршрут к салону.

Пиздец начался на середине смены. Лев не сразу смог ответить на телефон, клиентов, желающих записаться на процедуры или перенести очередь, по закону подлости, оказалась тьма тьмущая. После третьего неотвеченного вызова Лев понял что, если бы все было в порядке, вряд ли Костя добивался бы его так настойчиво.

— Так, — не здороваясь, начал Костя, как только поднял трубку. — Во-первых, сразу говорю: Юрик со мной, с нами все нормально.

Лев ощутил, как сердце пропустило удар.

— Сидим в кафешке, людей вокруг много, кофе допьем и домой.

Костин голос звучал преувеличенно бодро и весело.

— Что случилось? — тихо спросил Лев.

Костя прочистил горло, было слышно, что он отошел куда-то в сторону — шума в динамике стало меньше.

— Короче, приехали, у дома чисто было. Я решил проконтролировать, что пацан зашел и все нормально. А там нихуя не нормально.

Носочек жил на последнем этаже пятиэтажки, квартира напротив пустовала, сколько он себя помнил. Может, потому соседи не подняли шум. А может, потому что им было просто плевать. На деревянной двери квартиры и частью даже на стене было размашисто написано «хуесос», а сама дверь свободно болталась, ощетинившись выломанным замком. Внутри квартиры оказалось еще хуже.

Они приходили не воровать, а просто выместить злость. Причем не свою, а того, кто их послал. Костя вызвал полицию, те приехали довольно быстро. Потоптались, посмотрели, составили бумажку.

— Один порошок посыпал на дверные ручки, типа отпечатки снять. Я спрашиваю — а че, если они в первый раз и пальцев в базе нету? А он мне: так не бывает.

Из ценностей пропали деньги, что лежали в банке у выхода, ноутбук и пара микрофонов. Большие колонки и усилитель от гитары взломщики просто разбили. Юра показал Косте место под кроватью, куда никто не добрался. Там под линолеумом лежали два плотных пакета. Костя кинул их в найденную в шкафу сумку, туда же побросал дополнительные вещи и альбом с фотографиями, в который Юра вцепился, едва они вошли в квартиру.

— Тот мент сказал, стопроцентный висяк будет, — вздохнул Костя. — В прошлом месяце тут недалеко еще две квартиры обнесли, до сих пор никого не нашли.

— Как он? — спросил Лев, стискивая рукой телефон.

— Юрик? — спросил Костя. — Ну… поначалу плакал, конечно. Пришлось чуток того… типа, ограничить в движениях. А теперь уже молодцом, — улыбнулся Костя. — Ну, а че убиваться-то?! Я ему и говорю — это ж вещи. Мамкины фотокарточки целы, ты тоже. Ухоронку твою забрали. Ну и все. Остальное — дело наживное. Да, малой?

Лев закрыл глаза, представляя себе каково Носочку, чей привычный мир теперь оказался до основания разрушен с хладнокровной жестокостью. Но рядом с Юрой был Костя. Костя понятия не имел о Юриных особенностях. Может, и к лучшему, что это оказался именно он. Без сантиментов, без лишней осторожности, простой и ясный, как гладко обтесанный дубовый брус.

— Я там у соседа снизу взял молоток, гвозди, мотнулся тут в строительный неподалеку, дверь забил пока. Сейчас вот в кафе сидим. После такого лучше всего вкусненького чего-то тяпнуть. Ну, Юрик доест и поедем: мне-то пироженок на один зуб, а дома мама борщ сварила…

***

Вернувшийся Юра казался спокойным, даже заторможенным. Сидел, где посадили, смотрел в окно. Часа через три Льву пришло сообщение:

«Теперь мне все равно, где быть. Я гостиницу какую-нибудь найду. Спасибо тебе за все».

«Всем вам».

Лев прикатил в гостиную, остановился прямо перед парнем.

— Да кто тебя отпустит?

Юра поднял на него глаза.

— Ладно, приходи в себя, — буркнул Лев. — Потом решишь, что тебе с собой делать. А пока поживи, нам тут без тебя скучно будет, привыкли к бесплатным концертам.

Носочек прикусил без того изгрызенную губу, потом едва заметно улыбнулся.

С этой минуты что-то изменилось в нем. Лев не взялся бы судить, к худу или к добру, но, скорее, второе. Юра словно наверстывал упущенное: услышав разговор, приходил и садился рядом, слушал. Мог долго и внимательно наблюдать за тем, как красится Сажа или как Ленча гладит белье. Заглядывал в экраны чужих телефонов и на страницы книг. Прикасался к домашним осторожно, словно изучая — как это? «Ну, прорвало…» — проворчала Кристина, когда Юра в первый раз обнял ее. В тот день она приготовила кроме корзиночек с кремом мягкое «детское» печенье, зная, что Юра не любит хрустящего. Лев обнаружил в своем личном блокноте, куда писал дурацкие стихи, следы Юриного пребывания. Кое-где на полях появились написанные карандашом альтернативные рифмы, а на последней странице несколько четверостиший, явно вдохновленных прочитанным.

«Тебе неприятно?»

Лев даже не знал, что на это ответить. Блокнот не был дневником, он валялся в доме повсюду, но никто до сего дня не открывал его и не вникал в Львовы писульки.

— Да читай, если нравится, — наконец, пожал он плечами.

Понятие «личного пространства» у Юры в голове явно сдвинулось, девочки, особенно Кристина, реагировали на удивление спокойно, терпеливо ожидая, когда Носочек придет к равновесию. Они это даже не обсуждали, ни при нем, ни без него.

Мать боялась за Юру всю свою жизнь. Боялась, переживала и всем с порога заявляла, что у нее «особый ребенок», словно втайне гордясь этим. В школе было не так плохо: добрые учителя, довольно дружный класс. Носочка не доставали сверстники. Вот старшаки — да, бывало, но Юре после нескольких стычек удавалось избегать встреч с особо отмороженными. В прямом смысле: он от них убегал. Мама узнала об этом в седьмом классе и стала провожать сына и встречать со школы. Тогда он еще не заикался. Это пришло потом.

Из-за слабого здоровья и, не в последнюю очередь, из-за маминой тревожности, Юра часто валялся по больницам. И однажды вернулся домой заикой. Мама очень переживала, ездила в больницу, перетряхнула все детское отделение в поисках правды… Но что там произошло, так никогда и не узнала. Юра и сам не знал — не помнил, словно этот день аккуратно вырезали из его памяти. Мама водила его к логопедам, без особого успеха. Хотя совет одного из них и перевернул Юрину жизнь — тот врач посоветовал ему попробовать какой-нибудь музыкальный инструмент.

Мама послушно протаскала сына по всем музыкальным школам города, отыскивая лучшую. Купила первую гитару. Мама всегда была рядом с ним, для него, вся ее забота и любовь были направлены на сына. И Юра не имел права показывать, что устает от этого. Друзья у Носочка если и появлялись, то скорее случайные: в больницах, в поездках, в дачных поселках, где они снимали домики на месяц в летние каникулы.

«Думаю, что мир холодный».

«Раньше думал».

«Сейчас страшно но, наверное, от других вещей».

Он долго рассматривал фотографии, которые Льву распечатала Леночка. Льву тоже было приятно смотреть на них: он словно опять оказывался на благоухающей травами летней поляне и ощущал под ладонью теплую воду озерка.

Леночкина племянница смотрелась на фото настоящей красавицей, лесной нимфой. Лев прикинул, что выглядит Ташка немногим младше Юры. Наверное, понравилась, раз Юра пересматривал пачку фото столько раз. Ну, а что? Парнишка молоденький, поет о любви.

— Ты вот пишешь песни про любовь, а сам не интересуешься? — спросил Лев, немного смущаясь своего любопытства.

Юра потянулся за телефоном.

«Это естественная потребность. Она у меня есть, если ты об этом».

Лев неловко усмехнулся.

«Но у меня получается ее выплеснуть, когда пою. После выступления не хочется уже ничего».

— Теперь понятно, чего этот пидорас на тебя запал, — хмыкнул Лев и тут же прикусил язык. Но Носочек вроде бы, не обиделся.

«Я общаюсь в сети и для этого. Проще когда не видишь, а они не видят меня и могут воображать кого угодно. Я тоже».

Юра поднял глаза.

«А ты как?»

— Как все, — спокойно ответил Лев.

«Легче было, когда один?»

— В этом плане — пожалуй, да, — вздохнул Лев. — Но я, знаешь… я бы не поменял в своей судьбе ничего. Кроме одной вещи.

— К-какой? — спросил Юра, насторожившись.

— Я бы хотел чтобы два человека ожили. Как в сказках. Отдал бы за это свою жизнь.

Улыбки не вышло, хотя Лев старался.

«Родные? Друзья?»

— Нет, — покачал головой Лев. — Я их вообще не знал и даже ни разу не видел.

Юра внимательно посмотрел на него, но продолжать расспросы не стал. Потом протянул руку, тронул кривой шрам у Льва на запястье, проследил пальцем. Потом встал и ушел в спальню. Телефон снова тренькнул.

«У тебя руки красивые. И ты очень хороший».

Лев даже не знал, что из этого смутило его больше.