Коматозное состояние штука очень непростая, особенно если человек сам в него впадает. Что происходит с мозгом человека в это время — выяснить сложно. В одном случае это одно, в другом — совершенно иное.

Если мы примем за данность некую историю, рассказанную одним моим знакомым-медиком, то получится оч-чень занятный сюжет. Однако основные действия — это всего лишь фантазия автора, и ничего более.

***

Казалось бы — пойди я другой дорогой и не зашла бы я к своему другу-врачу. А в таком случае не узнала бы эту историю. Или узнала, но гораздо позже. Но история, как известно, не терпит сослагательного наклонения, и потому приступим.

Это был обычный июльский день, я была в отпуске. В своё время у меня появилась привычка гулять по району с фотоаппаратом и «вылавливать» удачные кадры. Теперь же появился и повод. Вечерами я просматривала фотографии и раскидывала их по папкам: что-то просто уходило в архив, что-то откладывалось для стенгазеты на работе, что-то убиралось в папку для собственных презентаций. Несколько дней я сидела дома, разгребая залежавшиеся без дела фотографии.

А сегодня я снова гуляла по району, забравшись на этот раз в частный сектор. И полдня потратила на прогулку среди деревянных домиков. Порой я останавливалась у какого-нибудь деревянного чуда и не могла оторваться от любования им — настолько всё было красиво. Мастер, вырезавший когда-то все узоры для забора палисадника и для рам на окнах, проводил настолько ювелирную работу, что благодаря его работе дом выглядел как игрушечный.

Направляясь домой, я пошла мимо районной больницы. Не так давно два отделения — хирургию и терапию — перевели в одно здание, недавно построенное, и теперь эти два отделения вызывали зависть у других: от зависти новому зданию до зависти новому оборудованию. В терапии и работал мой друг-врач.

Увидев больницу, я, подчиняясь неведомому порыву, зашла в здание. Мне очень повезло: во-первых, друг был на дежурстве, во-вторых, он как раз стоял у регистратуры.

— О, подруга! — обрадовался он. — Привет, привет. Пойдём ко мне, расскажу кое-что. Это со мной, — последнюю фразу он кинул одновременно охраннику и регистраторше, привставшей за своим окошечком.

В кабинете он включил электрочайник и, достав печенье и конфеты, устроился за столом.

— Ну что? Всё в папарацци играем? — насмешливо поинтересовался он.

— Сам ты папарацци, — я в шутку обиделась. — Ты-то всё из больницы не вылазишь. Когда жить сюда переедешь?

Мы посмеялись. Это была своего рода игра в шутки, ставшая уже традиционной не только у нас, но и у наших родителей.

— О, кстати, — вспомнил друг, наливая чай. — Слушай, ты же филолог. А можешь как филолог прояснить кое-что?

— Смотря что, — хмыкнула я. — О чём хоть? И почему как филолог?

— Да всё рассказать забываю. Дома от работы отрешаюсь, а ты в больницу редко заглядываешь. А почему "как филолог"... Думаю, может, у тебя получится что-то написать, а? С художественной точки зрения, — друг подмигнул. — В общем, есть один пациент, весьма интересный. Года четыре, четыре с половиной назад поступил молодой человек с травмами. Ноги сломаны, рёбра помяты сильно, ушибы внутренних органов, черепушка с трещинами — ещё миллиметр, и черепно-мозговая ко всему букету была бы обеспечена. Хирурги привели его в порядок, к нам его скинули. Швы вроде поджили, а парень в сознание не приходит. Все показатели в порядке для его состояния, зрачки реагируют, но очень и очень вяло. Пора бы в сознание вернуться — ан нет. Не возвращается.

— И что? Всё также?

— В общем, констатировали кому. Сейчас он на аппарате искусственной вентиляции лёгких, капельницы витаминные и пищевые ставят, как обычно. Буквально на днях обследование делали, что самое интересное — мозг до сих пор не разрушен! За то время, что парень у нас, мозг давным-давно мог умереть. Или процессы пошли бы такие, что навсегда умственно отсталым можно остаться. А мозг парня — как у нормального, здорового человека.

— А ведь это хороший сюжет может получиться, — задумчиво произнесла я. — Если рассказик написать…

— Знаешь, мне кажется, перед тем, как к нам попасть, с ним что-то произошло такое, из-за чего он не хочет возвращаться сюда.

— А может, он в летаргии? А, спецы от медицины? — подначила я друга. Тот хмыкнул:

— Спасибо за идею, но она не нова. Кстати, я больше склоняюсь именно к летаргии, в отличие от некоторых наших… хм…

— …спецов, — подсказала я.

— Если очень мягко.

— А можно посмотреть на парня?

— Пошли.

Этот парень лежал недалеко от кабинета моего друга. Во всех палатах теперь были окна, позволяющие видеть пациентов из коридора, не заходя в палату.

— Вот он, — друг кивнул, остановившись у окна. Я пригляделась. Голова была наполовину скрыта аппаратами, тело укрыто одеялом.

— Слушай, а можно зайти? Пожалуйста.

— Да заходи, — друг открыл передо мной дверь. — Вот только имени парня не знаем. У него документов с собой не было. Приходила, правда, какая-то девушка, да только ничего толком не сказала. Увидела его, побледнела, медсёстры её кое-как отпоили валерьянкой. Она отказалась что-либо говорить, добрела до выхода и больше не приходила.

— А я ведь знаю его, — медленно сказала я, пристально вглядываясь в лицо парня. — Мы в одном классе учились.

— Да ладно!?

— Серьёзно. Ты говорил, его привезли года четыре назад?

— Четыре с половиной.

— Примерно тогда же был слух, что он с собой покончить пытался.

— Вот так-так. По-хорошему надо на Калинина, тринадцать сообщить, — адрес «Калинина, тринадцать» друг произнёс с непередаваемой интонацией.

— Лучше не надо пока. Есть у меня стойкое подозрение, что ситуация могла быть фифти-фифти. Мог пытаться покончить, а могли и помочь в этом.

— Ты уверена?

— Более чем, — вздохнула я. — Не обидишься, если я сейчас домой? Сюжет в голове крутится, весьма хороший, чтоб не сглазить.

— С условием. Обязательно выпустишь книгу и подаришь один экземпляр с подписью мне.

— Да я даже посвящу её тебе.

— Ооо, об этом я даже мечтать боюсь, — друг рассмеялся.

На этом мы расстались.