Белкет всегда отличался от остальных ангелов. Не только тем, что его крылья были не белоснежными, как у остальных собратьев, а с лёгким, едва различимым, но оттого не менее заметным на фоне ослепительного белого Небесного Города пепельным оттенком, а и тем, что до сих пор оставался немым. Не то чтобы его это как-то смущало или мешало жить, нет — за многие годы он научился ясно и чётко выражать свои мысли и без слов, однако же его собратья, и без того глядящие на Белкета с определенной опаской, теперь и вовсе предпочитали держаться от него поодаль. Что, впрочем, его не особо-то и беспокоит.

       Другие ангелы, в отличие от Белкета, уже давно обрели способность говорить — это жестокая шутка, размышляет Белкет, быть немым до встречи с родственной душой. И ладно, если эта родственная душа из твоего же племени — в таком случае у тебя есть шанс встретить её после относительно недолгих поисков, но если она, Асха всемогущая, не такая, как ты?! То где её искать? Сколько для этого понадобится времени? Как будто эти вопросы хоть кого-то беспокоят! Белкет привычно мысленно фыркает, продолжая с головой закапываться в книги и полностью игнорируя тихие шепотки со всех сторон, которые, кажется, преследуют его и днём, и ночью.

       «Его родственная душа не ангел? Вот бедняжка!», «Интересно, а она у него вообще есть? Только гляньте на его крылья — может быть, всё из-за них?», «Разве не видно, что он какой-то неправильный? У истинных детей Эльрата не должно быть подобных изъянов! И их родственные души уж тем более не должны принадлежать другому, непонятному племени!»

       Белкет глухо скрипит зубами, и страницы мнутся под сжимающими их пальцами. Кому какое вообще дело до того, кто он и кто его родственная душа?! Да даже если её и нет, даже если ему до скончания веков суждено проходить немым — какое до этого дело его глупым, зазнавшимся, высокомерным собратьям?! Ангел осекается в своих мыслях и смиренно выдыхает. Пусть так. Если на то действительно воля Эльрата — он переживёт. Выдержит. В конце концов, лично ему его немота никак не мешает.

       Горечь заполняет сердце Белкета до краёв так, что он не может поднять меч. Сколько крови пролито — и за что, спрашивается? Ангелы развязали бессмысленную войну с безликими — к чему это привело? Горе и страдание, разрушение, тысячи смертей невинных, не имеющих никакого отношения к глупости и слепящему высокомерию детей Эльрата. Некогда могучая империя Шантири стёрта с лика Асхана — это действительно то, ради чего Дракон Света создал своих последователей?

       «Свет слепит, обжигая, он не видит хрупких границ между добром и злом, он разрушает всё на своём пути не хуже огненного шторма… Я не хочу более сражаться. Я не хочу продолжать бессмысленно лить кровь. Я не хочу по собственной глупости повергнуть мир в Хаос», — меч выпадает из ослабевших пальцев Белкета, а его белые, неправильно белые, крылья приобретают угольно-чёрный цвет. Такой же, какой теперь венчает его голову длинными волосами, и такой же, какой горит радужкой потемневших глаз, сливающейся в одно целое со зрачком. Собратья всегда считали его неправильным, и теперь он наконец-то понимает, что так оно и есть.

       Белкет покидает Небесный Город ещё до того, как заканчивается война. Мрачный, тёмный, падший ангел молчаливой тенью слоняется по закоулкам мира, и так проходит не одно десятилетие пока он не встречает Сар-Шаззара — талантливого мага, одного из учеников Седьмого Дракона. Он только-только основал Семь Городов, собирая под своим крылом талантливые неспокойные личности, что также жаждут большего, чем-то, что им уготовано общественными рамками. Сар-Шаззар смотрит удивлённо на нового ученика, а затем понимающе улыбается, качая головой. Ему достаточно одного взгляда в чёрные, как ночь, глаза падшего ангела для того, чтобы всё понять. Так Белкет обретает пристанище, в котором его никто не упрекает в том, кем он является.

       Проходит не одно столетие, и Семь Городов значительно разрастаются. В них кипит жизнь, а всю политику государства магов творят четыре конкурирующие друг с другом Дома. Белкет — глава одного из них вот уже не первый десяток лет. Он до сих пор нем, однако это последняя вещь, которая его беспокоит. Вместо этого все мысли падшего ангела занимает его невероятное открытие, которое охотно принимают маги Дома Этерна, изучая, совершенствуя. Некромантия быстро привлекает внимание к себе, и всё больше и больше энтузиастов желает постигнуть её основы. Среди таких энтузиастов оказывается и он.

       Он совсем молодой юноша. Он нем, как и большинство адептов Дома Этерна, что предпочли бесперспективной скучной жизни мрачные тайны некромантии. Он ухмыляется тонко, язвительно, но в его глазах — неподдельный интерес. Всё в нём выдаёт уверенность, и Белкет смутно улавливает лёгкий шлейф таинственности: определённо, этот юнец ещё не раз удивит весь мир. Ангел знает, что парень неглуп и весьма талантлив — он впитывает в себя информацию, словно губка, пропускает через себя, и делает то, что под силу далеко не каждому адепту, недавно вступившему в ряды магов Дома Этерна. Белкет улыбается уголками губ покровительственно и удовлетворённо — этого не видно из-за глубоко капюшона, который он носит последнее время, скрывая своё лицо. Единственный вопрос, что тревожит падшего ангела, заключается в том, что он совершенно не знает, кто этот юноша и откуда он — парень не потрудился рассказать о себе столь очевидные вещи.

       Белкет жестом приглашает его сесть на стул, и парень покорно следует приказу. Не сводит пристального цепкого взгляда с закрытого капюшоном лица и всё также вызывающе ухмыляется. Падший ангел весело хмыкает себе под нос. Он опускается на своё место, рядом с которым стоял до этого, и сцепляет пальцы в замок, поднося их к лицу. Несколько мгновений они просто сидят, не спеша заводить разговор друг с другом, а после Белкет всё же задает волнующий его вопрос — делает это как всегда мысленно, но неосознанно проговаривает слова губами, не ожидая, впрочем, услышать ничего, кроме тишины: 

— Как твоё имя?

       Падший ангел не сразу понимает, чей голос вдруг ни с того ни с сего прорезает привычную тишину кабинета — низкий, с хрипотцой — у ангелов никогда не бывало таких голосов. «Значит, и в этом я тоже оказался неправильным», — осознавая, с горьким весельем думает Белкет. Какая ирония, проносится в его голове, что его родственной душой оказывается человеческий мальчишка, алчущий знаний и жаждущий постигнуть тайны некромантии. «Определённо, неправильный», — архонт медленно качает головой, позволяя кривой усмешке разрезать его лицо.

      Парень напротив же лишь ухмыляется шире — его светлые, не то серые, не то голубые глаза вспыхивают и тут же гаснут. Он подаётся чуть вперёд, опираясь локтем о письменный стол мастера, и тихо отвечает: 

— Меня зовут Алехандро де ла Сегадора.

       Едва ли в тот миг Белкет мог знать о том, сколько бед и горя скрывается за этим именем. Едва ли тогда он мог знать, что этот хрупкий на вид юнец станет его персональным кошмаром, за который, в своё время, он понесёт страшную кару. Нет. Тогда Белкет не знал об этом. Но знал лишь об одном: у него, неправильного с рождения ангела, всё же есть родственная душа. И она такая же неправильная, как и он сам.