Куджин с детства готовилась к тому, чтобы стать шаманкой. Она всегда отличалась от остальных орков Ранаарских степей: была мудра не по годам, хитра и имела врождённый талант к дипломатии — качества, редко встречающиеся у детей непокорных племён. Куджин усмехается себе под нос, продолжая чертить на земле рисунки, постепенно складывающиеся в полноценный рассказ.

       Как и все, она глуха от рождения. Воля Асхи такова, что лишь после встречи с родственной душой в полной мере открывается всё разнообразие звуков, начиная от пресловутого пения птиц и заканчивая тихим, едва различимым шёпотом ветра. Однако чем больше проходит времени, тем всё реже и реже предначертанные пары встречают друг друга, так и проводя всю жизнь — от рождения и до самой смерти — в звенящей тишине, поглощающей все звуки. Орки относятся к этому со свойственной им прямолинейной, в некоторой степени даже наивной насмешкой и пренебрежением — как будто это действительно та проблема, которая должна их беспокоить; Куджин же относится к этому с философским равнодушием. Ей не обязательно иметь под боком родственную душу для того, чтобы слушать окружающий мир и слышать его.

       Духи предков являются ей столько, сколько она себя помнит: они приходят во снах и в магическом трансе, ткутся из молочно-белой дымки, танцуя в языках пламени ритуального костра. Они взывают к молодой шаманке, повествуя о прошлом и будущем, взывают, предостерегая или наоборот отвечая на все вопросы, о которых она их вопрошает. И Куджин слышит их. Их голоса — дурманящий шёпот, и она слышит.

       Готай молод и талантлив не по годам. Он прямолинеен и твёрд; храбр, но не до безрассудства; осторожен, но никто не обвинит его в трусости; внимателен и терпелив куда больше других орков. Он заслуживает себе славу и уважение сам, на поле боя, и никто не смеет упрекнуть его в том, что он позорит своего приемного отца.

       Курак смотрит на юнца одобрительно: несмотря на более спокойный нрав, чем у собратьев, в нём течёт горячая кровь, а в его сердце — страстная любовь к свободе, не только своей, но и всех орков. И горе тому безумцу, что хоть как-то попытается посягнуть на неё. Поэтому в глазах хана — одобрение, а сам он гордо хлопает сына по сильному плечу.

       «Готай вырос достойным воином. Из Готая выйдет замечательный хан», — Готай читает слова отца по его губам, однако ему кажется, что голос хана тихим эхом доносится до него. Молодой орк напрягается, вслушиваясь, и мимолётное наваждение проходит.

       Готай смиренно склоняет голову. Время ещё не пришло.

       Он терпеливей многих других орков, в чьих жилах кипит кровь и ярость, а сердца жаждут сражений. Он стоит в стороне, когда Курак призывает племя идти войной на Священную Империю. Он не одобряет решение отца, но и не перечит ему — знает, что это бесполезно. Не считает это определённо хорошей идеей, но всё равно не может оставить хана. Он пойдёт за ним хоть в самые глубины Шио, даже если это будет последним, что он сделает в своей жизни.

       Готай смиренно прикрывает глаза, а когда открывает их, ловит на себе пристальный внимательный взгляд. Шаманка — уважаемая и мудрая женщина — впивается в него глазами, смотрит, не мигая, и Готай отвечает ей тем же. Их взгляды встречаются, и Куджин странно ухмыляется, в то время как Готай подходит ближе. 

— Нужно это остановить! Говорит Курак, будто мечи империи заржавели, будто один шумный орк может разбить сто цепей! Будто ничего не стоят слова наших предков! — в голосе Куджин — праведное негодование, и неожиданно Готай слышит его так же отчётливо, как и голос шаманки.

       На мгновение их взгляды вновь пересекаются, и молодой орк видит на дне чужих глаз лёгкую тень удивления. Криво ухмыляется в ответ и отвечает так, будто не произошло ровным счётом ничего не обычного: 

— Нет, Куджин. Курак говорит сердцем. Сердце племени бьётся в его груди. Если скажет, завтра пойдем в ад — племя за ним пойдёт.

       Шаманка недовольно смотрит на продолжающего наставлять воинов хана. Она, как и стоящий рядом с ней Готай, прекрасно понимает, что переубеждать Курака бесполезно — он всё равно не услышит их.

       Военный поход в земли Священной Империи предсказуемо заканчивается полным поражением. Курак умирает на руках Готая, и он клянётся стать ханом и отомстить за отца. Он никогда не бросает слов на ветер и добивается своего — племя признаёт в лице Готая нового хана, и он преисполнен решимости. Однако прежде чем уйти в долгий поход, навещает Куджин.

       Они сидят в её шатре в тишине, и шаманка долго смотрит на молодого хана. Прикрывает глаза и качает головой. 

— Как и все орки, Курак совершенно не умел слушать, — тихо произносит Куджин, однако Готай отчётливо слышит её. 

— Не все, — отвечает уверенно, и шаманка вопросительно поднимает на него глаза. Их взгляды в который раз пересекаются, и молодой хан произносит: — Готай умеет слушать, и Готай просит Куджин: говори.

       Шаманка странно улыбается, её низкий голос звенит в воздухе шёпотом вечернего ветра, и Готай слушает его. Он слышит.