Слова на запястье Соршана — последние слова его родственной души. Как и все, он не обделён великим даром Богини, но каждый день смотреть на них и видеть их — невыносимо. Особенно тогда, когда последнее, что скажет тебе твоя родственная душа — это дружеское приглашение выпить. Соршан в ярости одёргивает руку, резко поднимаясь с места. И мало кто может заметить, как на дне ярко-голубых глаз мелькает страх.

       Он разбит и морально уничтожен. Физическая оболочка продолжает существовать, не понеся каких бы то ни было разительных перемен, но душа его мертва, а сердце до краёв переполняет чёрная боль и горечь. Чёрная, словно крылья Малассы. Чёрная, словно крылья Безликого, в которых добровольно растворилась его мать, тем самым обрывая нить своей жизни. Соршан никогда не простит этого себе. Его рука сама по себе тянется к кувшину с вином, но осекается на полпути: лёгкая светло-фиолетовая ткань широких рукавов плавно скользит к плечу, обнажая запястье и выбитый на нём приговор.

«Соршан, друг мой, выпей со мной вина»

      Хрустальный кувшин, расписанный тёмной краской и украшенный вязью тёмноэльфийского языка, неестественно громким звоном разрезает тишину комнаты. Разлетается на тысячи осколков, в которых, словно Очи Малассы, отражается и блестит пурпурный свет, а тёмно-алая жидкость медленно растекается по гладкому каменному полу, и на мгновение Соршану кажется, будто это разлилось не вино, а кровь его отца, убитого им собственноручно. Эльф прячет лицо в дрожащих руках, и всё его тело бьёт такая же мелкая дрожь.

       Безумие и отчаяние поглощают его с головой. Пожирают изнутри, отравляют не хуже самого сильного яда, которыми так увлекается Летос. Сводят с ума, и единственный способ противостоять им — блаженное забытьё. Пожалуй, теперь Соршан как никто другой знает способы как эффективно достичь этого забытья, и дурманящий пепел определённо на первом месте среди них. Он вдыхает его раз за разом, и тени прошлого ненадолго отступают, отпуская душу и разум, позволяя телу расслабиться. В такие моменты в голову приходят самые разнообразные образы, реальные и нереальные, подчас и вовсе уму непостижимые, навеянные наркотиком и больным сознанием — на самом деле, чаще всего они именно такие.

       В этот же раз всё совсем иначе. Это видение ставит мир Соршана с ног на голову; это видение кардинально меняет жизнь всего Игг-Шайла; это видение гарантирует выживание разрозненным, обозлённым, гонимым и всеми покинутым кланам; это видение — спасение родины и начало конца Соршана. Это видение — предвестник Невидимой Библиотеки, и, к счастью ли, Соршан находит того, кто готов рискнуть претворить его в жизнь.

       Раилаг, старший из сыновей Туидханы, амбициозен и решителен. Он быстро отдаляется от Соршана, и тот не стремится лезть в тайны чужой души, довольствуясь своими собственными. Окружение старшего принца, ныне предводителя кланов, относится к Соршану с подозрением и толикой презрения, однако чернокнижник научился не обращать на это внимания. Он привык к одиночеству и был вовсе не против него, однако нашёлся-таки один, кого подобный расклад совершенно не устроил.

       Менан, младший брат Раилага, с самого начала знакомства проникся к Соршану какой-то симпатией. Чернокнижник с трудом понимает, чем смог заинтересовать младшего принца, но факт остаётся фактом, и с каждым годом их отношения крепнут всё сильнее и сильнее, превращаясь из просто товарищеских в дружеские. Дружба со временем перерастает в глубокую привязанность, и Соршан абсолютно выпускает из виду тот момент, когда оказывается в постели Менана. То, что рыжеволосый принц, его родственная душа, чернокнижник понимает ещё раньше. И странная буря чувств одолевает им, тревожа душу и разбивая сердце.

       Не то чтобы он любил Менана — то есть, конечно, любил, но всё же скорее как друга, чем возлюбленного. Но вот младший принц, который, кстати, за эти годы успел занять место невесть куда пропавшего Раилага, о котором все, почему-то, совершенно забыли, кажется, питал к старому другу чувства куда более сильные. Соршан не может, да и, откровенно говоря, не хочет отвергать их, но злополучные слова на запястье то и дело вгоняют в тоску. Он потеряет его. Он определённо потеряет его. И когда это случится, он больше не сможет жить на этом свете.

       Светлые брови вождя Заклеймённых Тенью поднимаются вверх в изумлении, и Соршан торопливо качает головой, порывисто вставая с кресла и следуя за слугой, оповещающем о приходе гостя. Всё же, действительно ли он любит Менана только как друга?..

       Ответ на этот вопрос уже не важен. Так же как и не важен весь окружающий мир. Для Соршана теперь существует лишь серебряный кубок Менана, наполненный его любимым иролланским вином, фиал со слезами банши и холодные расчётливые слова Ваярона о том, что «Силсай не будет так снисходителен, как я».

       «О, Маласса! Ты снова ставишь меня перед выбором, и снова я выбираю неверный вариант!» — проносится печальная мысль, и Соршан смотрит на своё отражение в кубке. Алая жидкость в нём неподвижна и воскрешает в памяти события давно минувших дней. Соршан криво улыбается — снова, как и двести лет назад, красное вино слишком сильно напоминает ему кровь. «Я знал, что этот день придёт», — эта мысль — точка в длинной и необременённой особой радостью жизни главы Заклейменных Тенью, и он снова безрадостно усмехается.

       Соршан смотрит перед собой и не видит ничего. Пелена слёз застилает взор, а в голове, на удивление, ни одной мысли. Известие о том, что друг и любовник покончил с жизнью, мало удивляет его. Тоска и горечь переполняют израненную душу, а в ушах оглушительным звоном звучат последние слова Менана: 

— Соршан, друг мой, выпей со мной вина.

— Ты же знаешь, Менан, что я не пью, — беззвучно шепчет в пустоту Соршан, до побеления костяшек сжимая в руке фиал с остатками яда.

       Хрупкое стекло трескается, впиваясь в руку, но глава Заклейменных Тенью не обращает на это никакого внимания. Лихорадочно слизывает странную смесь отравы, крови и стекла с ладоней и мечтает лишь об одном: чтобы его страдания наконец-то прекратились. Однако Маласса остаётся глуха к мольбам своего последователя, и ослеплённому горем, онемевшему от яда и окончательно сошедшему с ума эльфу остаётся только одно. Месть.

       Окровавленные губы растягиваются в безумной улыбке. Да, он отомстит. Отомстит им всем, а после получит такой долгожданный покой в тени Малассы. Где снова встретит его.