На её запястье нет метки родственной души. Её там никогда и не было, и Биара относится к этому с хладнокровным снисхождением. Какое ей дело до подобных глупостей? Они отравляют жизнь, затуманивают разум, превращая существование в одну сплошную иллюзию: ожидание вместо действия, приторное счастье с наречённым вместо пьянящего риска, сладостная идеальная клетка, лишённая всяких бытовых невзгод и ссор, вместо ранящей, временами даже болезненной свободы.

       «Смертные так глупы! Принимают подачки от своих лживых божков, как слепые щенки следуют по зову своего хозяина. Они не вольны самостоятельно выбирать свою судьбу, но вместо этого смиряются с неизбежностью. Ничтожества!» — размышляет Биара, наблюдая за суетящимися блохами. Все они одинаковы, что жалкие людишки, что не менее жалкие эльфы и гномы.

       Она презирает их искренне, всем своим естеством — пожалуй, это единственное, что она за столетия своего существования делает по-настоящему. И никому не известно, что за маской презрения и тупой, всепоглощающей ненависти кроется банальная обида, щедро приправленная чёрной, отравляющей завистью.

       На запястье Биары никогда не было метки родственной души. Ни тогда, когда она ещё была живой, ни тогда, когда она попала в Шио. Её кожа всегда оставалась чистой, без малейшего намёка на какой бы то ни было знак. Это злило, это угнетало, это причиняло боль, это поднимало извечный вопрос «что со мной не так?». В итоге, это привело к тому, что сердце Биары заполнила ненависть и эгоистичное желание отомстить всему миру за то, что он так жестоко обошёлся с ней.

       Она упивается болью и страданиями окружающих. И при этом куда большее наслаждение приносит именно боль душевная, а не физическая. Биара хохочет, наблюдая за мелочными и глупыми терзаниями своих жертв, подливает масла в огонь, заставляя их заживо сгорать от всепоглощающей боли. Она отомстит каждому созданию ненавистной богини за свои собственные страдания.

       Внутри Биары уже давно нет чувств. Остался лишь расчётливый разум вечно голодного садиста, чей голод может быть утолён лишь одним способом. Биара не отказывает себе в таких маленьких радостях и, каждый раз приходя в Асхан, сеет в нём смуту. Этот раз не становится каким-то исключением. Более того этот раз приносит куда более сладкие плоды чужого горя и страданий. Жестокая, она упивается ими, ликуя, торжествуя. Она на вершине своего могущества, она держит в своих руках ниточки от каждого существа в этом ненавистном мире. Дёргает их умело и постепенно — там явиться в нужном — ложном — облике, тому шепнуть нужную — ложную — информацию, а тому втереться в доверие, случайно скопировав подсмотренный знак на запястье жертвы.

       «Я уничтожу каждого из вас и буду делать это мучительно медленно, обещаю».

       Шадия ликующе ухмыляется, принимая страстные ласки пустоголового Тралсая, что за ночь с ней готов продать собственный народ. «Ты та, кого я так долго искал. Я так боялся, что этот ублюдок Раилаг забрал у меня ещё и тебя», — он шепчет это лихорадочно в губы своей судьбы, даже не догадываясь о том, что только что подписал себе смертный приговор. Шадия-Биара снова и снова победоносно ухмыляется.

       Святая королева Изабель одаривает целомудренным, но многообещающим поцелуем своего самого верного архиепископа. Аларик смотрит с раболепным восторгом, щенячьей преданностью — Биару едва ли не выворачивает наизнанку от отвращения. Однако вместе с тем в светлых глазах этого червя столько фанатичного блеска, жестокости, граничащей с садизмом, что искусительница не может пройти мимо. Она понижает голос до томного полушёпота — инквизитору не нужны даже глупые метки для того, чтобы уверовать, что его судьба — вот, только руку протяни. Она говорит с ним, она даёт ему поручения, она доверяет ему, и Аларик просто не может подвести её. Изабель-Биара дьявольски хохочет во весь голос.

       Играть на чувствах других — так интересно, а наблюдение за их копошением, попытками кому-то что-то доказать, отыскать свою родственную душу, в конце концов, не вызывает ничего, кроме мерзкого презрения и жалостливого снисхождения. А рушить их карточный мирок, вмешиваться в судьбы, разрывая их, разбивая, уничтожая, втаптывая в грязь, и вовсе то, что приносит особое наслаждение. Дурманит разум и притягивает к себе, как наркотик, и Биара не намерена лишать себя подобного удовольствия.

       Стены императорского дворца сотрясает демонический смех — суккуб неожиданно ловит себя на одной занимательной мысли.

       Ей не нужна родственная душа — никогда не была нужна. Потому что сама Биара была бездушна.