Никогда не забуду нашу первую встречу. Ты умудрился раздеть меня и моих смертных-приятелей до нижнего белья, но с улыбкой всё вернул после игры — и смотрел удивлённо на колоду карт, которую я кинул тебе на прощание, прежде чем пахнущий углём и сталью поезд унёсся прочь.  

Никогда не забуду тот бамбуковый лес, где бросил тебя умирать — разбитого, без Чистой Силы, с тизом в груди. Тогда я был уверен, что это наша последняя встреча.  

Никогда не забуду наш танец на осыпающихся камнях белого города: кажется, именно тогда я подумал, что твои глаза похожи на две сияющие серебром луны. Они такие же чистые, как то небесное око, что смотрит с небес ночами, только не такие холодные.  

Никогда не забуду первый раз, когда ты позволил коснуться губами не только твоих рук. Ты так хорошо умеешь скрывать свои чувства, мой карточный мастер, что толику страха в глубине зрачков можно заметить лишь так — близко-близко, настолько, что от запаха летнего леса, омытого дождём, приправленного нежностью ночных цветов, кружится голова и пересыхает в горле.  

Во что же я умудрился влюбиться — всей своей высохшей чёрной душой, забывшей, отринувшей человеческое века назад? В этот запах? В спокойную улыбку, свет в глазах? А может, в ту самоотверженность, с которой ты защищал своих друзей, или ту кристально-чистую ярость, что выплёскивал на меня в бою?  

Ты редко теперь покидаешь Ковчег, и видеть тебя каждый день, разговаривать с тобой, любоваться тобой стало необходимым как воздух.  

Ты — позволяешь мне эти редкие вольности: прикосновения, поцелуи, рассыпанные по столу, полу, покрывалу на постели карты; я — почти не достаю из внутреннего кармана пиджака пачку сигарет, потому что ты не любишь их запах. Мы не вспоминаем, что я — Ной, а ты — наследник Четырнадцатого. Не вспоминаем морионовых бабочек и кровь на перчатках. Не вспоминаем даже о Графе.  

Ты даже ничего не сказал, вернувшись однажды с задания и застав меня в собственной постели — я думал, задохнусь в Ковчеге без запаха твоих волос. Только фыркнул, взял чистую одежду и скрылся за дверью. А вернувшись через четверть часа, мокрым, похожим на взъерошенного альбиноса-воробья, лег рядом как ни в чем ни бывало.  

Ты стал единственным, кто принимает всего меня: и светлую половину, и тёмную. И Тикки Микка, и Третьего апостола Ноя.  

И обещаю, Аллен Волкер: однажды я покажу тебе, что означает моё имя*...