Хосок привык, что в последнее время в его жизни всё оборачивается так, что в любом случае во всех смертных грехах можно обвинить Чонгука. Но тот факт, что однажды удача может обойти его стороной, предусмотреть как-то не получилось.

И вот теперь он без остановки рассыпается извинениями, пока младший шипит сквозь зубы и стягивает с себя футболку в замызганном туалете университета. У Хосока на лице вселенские сочувствие, сострадание и что-то ещё из ряда мученического, а всё потому, что виновником этих ожогов на животе Чонгука является он сам, его хён.

И как же так случилось, что половина содержимого его термоса вылилась в самый неподходящий момент и в самом неподходящем направлении, Хосок так и не смог понять, как ни старался. Но сути это не меняло. Перед Чонгуком теперь хотелось стелиться виноватой собачкой, и, кажется, следующую невразумительную выходку кому-то простят с чистым сердцем.

Чонгук вообще пытается сделать вид, что ничего не случилось, и что ему ну ни капельки не больно: ну подумаешь немного кожа вздулась, и вообще любое мимолетное касание заставляет лицо невольно перекоситься. Его же облил любимый хён, да и случайно, а значит можно потерпеть. Но хоть Чонгук и строит из себя эдакого мужественного мачо, готового всё перетерпеть, маленькая девочка-фанючка в этот момент внутри него вопит истошно, потому что Хосок обеспокоенно носится вокруг, раздаёт какие-то указания, стараясь хоть как-то помочь донсэну, зачем-то слегка наклоняется и начинает дуть на обожжённую кожу…

Вот тут в голове у Чонгука что-то ломается, а шестерёнки окончательно перестают работать, потому что смотреть на хёна вот так, сверху вниз, оказывается, нехило способствует игре воображения.

— Хён, такое чувство, что ты собираешься мне отсосать.

Хосок сразу же застывает и переводит недоумённый взгляд наверх, нелепо выпятив губы трубочкой. Хосок так-то сейчас в целом смотрится нелепо, но у Чонгука какие-то свои представления о подходящих моментах, и повода, чтобы завестись, особо не надо.

— Хён, а что, если мы сейчас с тобой, — Чонгук запускает руку в волосы всё ещё охреневающему с неразумности происходящего Хосоку и смотрит требовательно, — немного развлечёмся и…

— Я слышал, Куки, тебя травмировали? — неожиданно прерывает эту странную идиллию Намджун, так и застыв в дверях с округлившимися глазами. — Я не понял, что тут происходит?

И в этот самый неподходящий момент Хосок вдруг перестает быть каменным изваянием и заваливается вперёд, видимо, будучи не в силах больше находиться в одной позе. А впереди него ничего, кроме Чонгуковского живота, и не ждёт. Мелкий сразу же начинает вопить и материться, не в силах больше терпеть эту боль. Намджун, как всегда поняв ситуацию в своём собственном контексте, повторяет действия Чонгука, вместе с этим пытаясь добраться до Хосока, вовремя оценившего возможную угрозу и сразу же заныкавшегося в одной из кабинок. Где-то на фоне начинает наклёвываться толпа впечатлительных зевак, но никому до неё никакого дела: Намджун пытается убить своего хёна, Чонгук пытается этого хёна спасти, а сам Хосок мечтает выбраться из ситуации живым и с целыми костями.

Вся суматоха сходит на нет так же неожиданно, как и начинается, вот только понять причины у старшего так и не получается, потому что выбирается он из своего убежища только после того, как Чонгук клянётся ему, что всё закончилось. Намджун куда-то испарился вместе с толпой зевак, а Чонгук каким-то образом уже успел получить первую помощь, судя по чужой одежде на его плечах и довольному виду.

— Ты просидел там очень долго, — усмехается младший и, прислонившись к стене, слишком подозрительно смотрит на Хосока.

Тот подходит к раковинам и нервно моет руки, бормоча себе под нос, как он рад, что Чонгуку уже не так плохо. Хосок обещал себе простить донсэну одну выходку, он её простил. Но сейчас его обострившееся шестое чувство вопит о новой опасности, а игнорировать его за просто так он считает как минимум расточительством.

— Хён, а что, если мы всё-таки сделаем это в туалете?

«Приплыли», — ставит точку в своих подозрениях Хосок и, развернувшись к Чонгуку с самой милой улыбкой в своём арсенале, решает сделать вид, что даже самые банальные намёки пропускает мимо ушей.

— «Сделать»? Сделать что? Где? Здесь? Не самое лучшее место для… да хоть для чего, — именно с такими словами Хосок пытается пробраться на выход, когда его ловят поперёк талии и запихивают обратно в ту самую кабинку, в которой до этого был забаррикадирован старший.

Хосок словно вдалеке слышит звук щелчка замка, зато не может отвлечься от шумного дыхания над ухом. Он пытается вырваться неуверенным движением, но его вжимают в стену и накрывают губы поцелуем. В голове Хосока мельком проскальзывает мысль, что не стоит быть безвольной куклой, но он всё равно не сопротивляется, а лишь жадно отвечает губами и языком, хотя раньше вроде как считал, что сосаться в толчке, мягко говоря, не верх его мечтаний.

— Хён, — произносит Чонгук, наконец оторвавшись от губ Хосока и опаляя горячим дыханием его шею. — Хён, я тебя люблю.

— Твою мать, — тихо шепчет Хосок, чувствуя, как внутри живота сворачивается комок из обиды, волнения и возбуждения.

— Люблю, — продолжает младший, скользя губами по коже, не скрытой одеждой.

— Ну охуеть, Чон Чонгук. Всегда мечтал получить признание около унитаза.

Но вообще-то Хосок уже давно смирился, что с этим донсэном по-другому и не получается.