27. Карма и чемоданы

— Охуеть, — тянет на выдохе излишне впечатлённый Чонгук и с неким трепетом оглядывает комнату вокруг себя. Он думает, что Сокджин либо познал дзен и близок к нирване, либо совсем ебнулся на почве своей депрессии.

 

— Ромашковый чай? — интересуется с улыбкой Сокджин и, не дожидаясь ответа, устраивает перед Чонгуком настоящую чайную церемонию со старыми керамическими чашечками и непонятными движениями.

 

— Хён, ты стукнулся головой? — обеспокоенно лопочет Чонгук и прислоняет прохладную ладонь ко лбу старшего. Кожа того не кажется горячей, но Чонгука это, напротив, не успокаивает. — Может у тебя галлюцинации? Когда ты последний раз спал?

 

— Мне не нужен сон, — поучительно говорит Сокджин и вздёргивает палец вверх. — Моё тело подпитывается солнечной энергией, и этого вполне достаточно.

 

Чонгук чувствует себя отчаявшимся.

 

Он берет одну из чашечек и швыряет её в стену напротив. Ну хотя бы это должно привести его хёна в чувство?

 

— Ах, — Сокджин качает головой из стороны в сторону. — Ты весьма непоседлив, дитя моё. Знай, что карма однажды может прийти за тобой.

 

— Ни одного матного слова, — ошарашенно сипит Чонгук и падает на задницу на пол рядом со старшим. — Ты не Сокджин-хён. Ты его брат-близнец?

 

— Я единственный ребенок в семье, и ты прекрасно это знаешь.

 

Младший хлопает по карманам в надежде найти сотовый телефон и набрать Хосока, чтобы тот засвидетельствовал: Чонгук не сошёл с ума. К собственному сожалению Чонгук вспоминает, что оставил мобильник дома на прикроватной тумбочке, а значит лицезреть обдолбанного непонятно чем Сокджина ему придётся в одиночку.

 

Сокджин в это время сёрбает горячий чай из крохотной кружки и довольно причмокивает.

 

— На самом деле не о чем волноваться. Жизнь создана не для того, чтобы страдать.

 

— Ага, — осторожно кивает Чонгук и взъерошивает волосы на затылке. — И что, теперь Юнги тебя совсем не волнует?

 

Сокджин вскидывает одну бровь, и на его лице расползается всезнающая улыбка.

 

— Карма сама приведёт его ко мне.

 

Finita la comedia. Дальше только молиться с чётками в храме и умолять вернуть хёну мозги.

 

— Я понял, — наконец вскрикивает Чонгук после длительной паузы и, встречаясь взглядом с Сокджином, щёлкает пальцами. — Ты просто надо мной стебёшься!

 

Старший в ответ щёлкает ему по лбу и наблюдает, как тот морщится и шипит.

 

— Ты знаешь, что смеешься сейчас над моей верой? Это некультурно.

 

— Хён, — недоумевает Чонгук, — но ты никогда ни во что не верил.

 

— Ну с чего-то же нужно начинать.

 

— Но ты же просто пьешь дешевый чай из пакетиков, сидя на полу. Ты бы ещё надел ханбок из какой-нибудь дешевой синтетической ткани, а потом удивлялся, почему выглядишь, как посмешище.

 

— Тебе пора домой, ты меня достал, — вздыхает Сокджин, и где-то между строк Чонгук понимает, что тот был сейчас на грани. Это радует.

 

Чонгук возвращается в незапертую квартиру Хосока и покачивает головой, представляя, как выльет сейчас все новости часа на своего хёна. В прихожей темно, и Чонгук не понимает, что происходит, но спотыкается обо что-то весомое и почти летит кубарем на землю, с трудом сохраняя вертикальное положение.

 

Он тянется к выключателю и, когда лампочка загорается, не может пошевелиться. Потому что весь коридор набит его упакованными вещами.

 

— Хён, — кричит Чонгук, не сдерживая волнения в голосе. Он отмирает через несколько секунд и начинает выискивать старшего.

 

— Хён! — кричит он, срываясь на высокие звуки.

 

Чонгук находит Хосока на кухне. Тот сидит за столом — на той самой табуретке, где они когда-то впервые мастурбировали друг другу — и держит ладонями кружку с горячим чаем. Невидящий взгляд Хосока направлен в сторону окна, а от чая валит такой сильный пар, что Чонгук невольно хмурится: чувствительные ладони старшего уже наверняка обожжены до покраснения.

 

Но Хосоку будто всё равно.

 

— Хён, — неуверенно начинает Чонгук, словно боясь его спугнуть. — Что это там, в коридоре? Мы переезжаем? — шепчет с надеждой.

 

— С сегодняшнего дня мы больше не живём вместе.

 

— Что? — еле слышно.

 

— Чонгук, сегодня ты съезжаешь из моей квартиры.

 

Между ними повисает тишина, давящая на перепонки. Чонгук не может понять, что ощущает: возможно, он просто ослышался или что-то не так понял.

 

— Что ты имеешь под этим в виду? — спрашивает, наконец.

 

— Мне надоело с тобой нянчиться.

 

Чонгук отшатывается назад, хватаясь за щеку, физически ощущая покалывание от этой словесной оплеухи.

 

— Хён, что на тебя нашло? — начинает он, шипя, и делает шаг вперед, протягивая ладонь к Хосоку, когда тот всё же оборачивается и смотрит на него абсолютно нечитаемым и безразличным взглядом.

 

— Я уже устал от твоих выходок. Моё терпение не резиновое. Ты и так слишком повеселился, а теперь убирайся из моей квартиры и не заставляй меня применять к тебе силу.

 

Чонгук безвольно опускает руку и улыбается через силу.

 

— Прости, хён, я не думал, что доставляю тебе одни только неприятности.

 

Младший плетётся в прихожую. Судорожно выдыхает, хватаясь за голову, и разворачивается так, чтобы Хосоку было лучше его слышно.

 

— Хён, я действительно могу исправиться, что бы ты…

 

С кухни доносится звук битого стекла, и Хосок буквально влетает в коридор с сумасшедшим взглядом и пихает Чонгука в сторону двери.

 

— Выметайся, я сказал. Хватит пытаться меня переубедить. Я что, неясно выражаюсь?

 

Возможно, Чонгук и мог бы спокойно сопротивляться Хосоку, а потом даже зажать его у какой-нибудь стены. Но он не может найти на это в себе сил. Хосок выталкивает его в подъезд, где Чонгук замирает, боясь поднять взгляд. В это время старший опять исчезает в недрах квартиры, после чего вышвыривает к донсэну его вещи.

 

— На этом, пожалуй, закончим, — бросает Хосок в воздух и захлопывает за собой дверь, оглушая грохотом.

 

Чонгук чувствует себя потерянным, выбитым в прострацию и пустым. Он оглядывает валяющиеся на грязной плитке подъезда вещи и не может унять дрожь в теле. Вот, значит, как всё должно закончиться? Глупой ссорой, начавшейся непонятно на какой почве?

 

Чонгук медленно наклоняется и трясущимися руками запихивает обратно в сумку вывалившуюся из неё одежду.

 

— Чонгук-и, а я тебе говорил, что с кармой не шутят.

 

Блядский Ким Сокджин, чтоб его.

 

Чонгук хватает все сумки и пакеты одной рукой, сначала сгребая их в кучу, а затем выдвигает ручку чемодана и везёт его за собой. Сокджин давит из себя очередную улыбку превосходства, и Чонгук просто не может удержаться от того, чтобы не протащить чемодан прямо по его ноге.

 

— Ай, блядь, ублюдок мелкий!

 

И Чонгук покидает место, которое уже начал считать своим домой, с ядовитой усмешкой на губах.