Каждый волшебник, умирая, уносит с собой в могилу один секрет. 

Секрет Лили Эванс (теперь, вернее, Поттер) не родился тёмной грозовой ночью, от которой бы шли мурашки по коже. Нет. 

Рыжее сентябрьское солнце грело ещё совсем по-летнему. Лили с грохотом вывалила в раковину стаканы из-под лимонада с прилипшими ко дну косточками, сполоснула руки и нервно поправила волосы. 

Только бы не заметил. Насколько глупо было надеяться, что Джеймс, тем более особенно настороженный после слов Дамблдора две недели назад, не заметит подмены? Собственного, Мерлин, сына. Лили протяжно выдохнула и совсем по-маггловски чертыхнулась.

Она не скажет ему. Джеймс верил в силу «Фиделиуса», они уже обсуждали это. Идея назначить Хранителем Петтигрю казалась ему просто блестящей. 

«На Хвоста никто не подумает, милая. Это Сириус у нас звезда, верно, Бродяга?» 

Нет, не то что Лили недолюбливала Питера, но что-то не давало ей покоя. Какая-то маленькая деталь, которую она определённо упускает из виду. 

Лили осторожно выглянула в окно, и у неё заныло сердце. Эстер, с осунувшимся от бессонных ночей лицом, качала коляску и слабо улыбалась. Джеймс сочувственно кивнул ей и, заметив на себе пристальный взгляд, обернулся и призывно помахал рукой.

 Только бы не заметил. Только бы не заметил, что в мягких голубых одеяльцах лежит его Гарри, а не болезненный сын лучшей подруги Лили. Что сейчас чувствует Эстер, и представить сложно. 

— Ему дали три месяца. Три. — стеклянные серые глаза раскрыты так широко, что даже Лили смотреть на них больно. 

— Врачи уже… — она колеблется. — Это окончательно? 

Эстер не отвечает. Расправляет видимые только ей одной складки на платье. За окном стучат крупные частые капли — Гарри всегда хорошо засыпал под дождь, думается Лили. Малыш Колин, напротив, только сильнее ворочается в коляске, напрягает маленький носик, силясь вздохнуть. Эстер берёт его на руки, прижимает к груди и поглаживает редкий чёрный пушок.

 Лили не представляет, что бы чувствовала, если бы знала, что её сыну осталось жить три месяца. Считала бы она дни — с замирающим сердцем и какой-то отчаянной неизбежностью? 

— Я не знаю, что я сделала не так, — выдыхает Эстер наконец. 

Слова «это не твоя вина» кажутся бессмысленными, и Лили только шепчет «Анестесио», зная, что заклинания всё равно не хватит надолго. Колин затихает, удивлённо хлопая большими влажными глазками с покрасневшими веками.

 — Ты выглядишь очень уставшей. Гарри опять тебя измотал? Лили проводила взглядом фигуру Эстер с ребёнком — с  её ребёнком — и только тогда обернулась. 

— Да, только уложила. Ты знаешь, как это бывает. 

— Мама говорила, что и я в детстве был тем ещё сорванцом, — улыбнулся Джеймс и притянул Лили к себе за талию. 

— Был? — иронично подняла бровь Лили и накрыла ладони мужа своими. 

Зябкий голубой вечер окончательно затопил Годрикову впадину, за окном в саду шумели деревья, тёмные и неповоротливые. Но в доме, их доме, было тепло — от любви и от мягкого янтарного света лампы под зелёным абажуром.