Мэрилин сидела в туалете дорогого бара, закрывшись в свободной кабинке, и пыталась откашляться. Дым достаточно глубоко проник в её лёгкие, что тело не могло освободиться самостоятельно, пропустив через физиологический фильтр все токсины, полученные женщиной через дым; в дыме баров, сплетённом из кальянов, дешёвых сигарет, дорогого, тяжёлого табака, мужского одеколона и дамских духов, как известно, хранились не только токсичные вещества, но и кое-что посерьёзнее. Щупальца тёмного, не каждому заметного осьминога, появляющиеся лишь в дыму, медленно окутывали комнаты, в которых мужчины играли в карты или бильярд. Подчиняя себе, наконец, всё помещение, щупальца заходили куда дальше. Они текли по всему городу, скрываясь сначала по окраинам, а затем, набирая мощность и скорость, распространялись по центру. Но к тому времени обычно наступало утро; утром, как известно, мафия спит. Просыпаются мирные жители.

Мэрилин не соотносила себя ни с тем, ни с другим сословием, однако была приближена к мафии, стоит сказать, совершенно невольно. Её муж, Седрик, был любителем пострелять и выпить, а значит, если ему приходилось пить дома, ему в голову немедленно приходила идея пойти и с кем-нибудь постреляться. В баре он вёл себя пристойно, не считая того, что ему явно нравилась Джессика, работающая официанткой и, не по своей воле, подрабатывающая танцовщицей. Но Мэрилин закрывала на это глаза.

Единственное, о чём женщина никак не могла забыть, так это о том самом осьминоге. Ей всё время чудилось, что он обязательно плывёт рядом с ней, пытаясь схватить полупрозрачными щупальцами край её длинного платья. Мэрилин не могла сидеть в баре. Седрик постоянно смотрел на Джессику или играл в карты, проигрывая кучу денег. Проигрыши его обычно сопровождались диким смехом и новым бокалом крепкого. Такого крепкого, что аж у Мэрилин сводило скулы и поднималась температура.

Она подняла глаза к потолку. Там, наверху, свои злые деяния уже замышлял чёрный осьминог. Щупальца его расплетались из маленьких, еле заметных узелков, вытягиваясь в нити, слишком огромные для того, чтобы их не заметить, и достаточно небольшие, чтобы оставить свой липкий чернильный след на каждой частичке мира, проникнуть в те места, что недоступны остальным.

Снаружи послышался смех. Это был Седрик, вновь проигравший приличную сумму денег. За смехом послышался глоток, за глотком - чавканье. Мэрилин закрыла глаза. Она всё знала. Она знала всё о том, чем занимаются Седрик и Джессика сейчас. Осьминог несколько помедлил, словно прислушиваясь к биению сердца женщины, но затем снова продвинулся ближе к выходу. Мэрилин прикрыла за собой дверь и, ощутив сильную боль в голове, прижалась к стене. Вспышка. Женщина обернулась. Осьминог заморгал, меняя собственную окраску, то пропадая в дыме, то вновь проявляясь, ещё ярче, чем раньше.

Мэрилин вышла в бар. Лишь белоснежные, сияющие зубы выделялись из непроглядного потока дыма. Люди кашляли и смеялись, смеялись и кашляли, женщины шептались между собой, мужчины ругались и противно хохотали во весь голос; никто из них и не замечал чернильных пятен во всю стену и шевелений мерзких щупалец. Мэрилин видела и чувствовала больше, чем кто-либо.

Седрик снова налил себе. Далее следовал крепкий поцелуй; Джессика, не стесняясь присутствия Мэрилин, окутывала своим очарованием её мужа. И не только очарованием; в дыме было заметно больше, чем думалось влюблённым. Мэрилин снова закашлялась. Щупальца плыли прямо к горлу Седрика; женщина, испугавшись, шагнула к мужу -  Джессика одарила её бесстрастным, холодным, точно оценивающим взглядом, Седрик вновь потянулся к возлюбленной, на этот раз без лишнего бокала какой-то крепкой дряни. Осьминог отступил, но Мэрилин сделала шаг назад; дым медленно выходил из её лёгких, заставляя буквально выкашливать всю любовь, что росла в ней всё это время.

Тёмные, холодные, склизкие щупальца двигались дальше, на этот раз подступая точно к шеям каждого присутствующего. Взгляд Мэрилин потускнел, темнота в глазах усиливалась с каждым тяжёлым вздохом и выдохом. В этот раз осьминог не отступит; щупальца замкнут в свои оковы весь город до наступления рассвета. Мэрилин не даст ему отступить... Бар покрылся крепким, непроглядным дымом, скомканным и клочковатым, подчиняющим себе каждый неосторожный взгляд, прерывающим каждое неаккуратное движение.

Вдруг всё закончилось. Смех и кашель прекратились, шёпота дам больше не было слышно, шум пены затих вместе с ними. Изредка лишь слышались приглушённые крики. Кое-где крапинками буйствовала свежая кровь.

Ничего больше не было. Только белый, окутавший всё вокруг дым, подчинивший себе пространство. Только тёмные щупальца, выделяющиеся на беспроглядно белом фоне.

А утро и не думало наступать.