Я захлопываю карманные часы, кладу их обратно в карман рюкзака и перевожу взгляд на мирно «ужинающего» Диму, ожидая от него ответа. Да хотя бы кивни, чтобы я понимала — слушаешь ты меня или нет.

— Он только лифчик застегнул, а ты так рассказываешь, будто он тебя выебал на глазах у всего преподавательского состава.

Нет, Димас, выебал он меня при всех преподавателях в прошлом году, когда я перед сессией пришла отрабатывать ему свои прогулы. Конечно, слово «выебал» — неимоверно грубое для описания этой ситуации, но вот унизил он меня тогда знатно. Мне ещё кто-то из преподавателей сочувственно похлопал по плечу, когда я выходила с треклятой кафедры лингвистики. А сейчас он выводит меня на эмоции другим, более изящным и непревзойденным образом.

— Ну, а чувства вовсе другие. Боже, да я себя так даже после поцелуев с Игорем не ощущала, — я вытащила у него из пакета с чипсами пару штук и принялась дальше водить шваброй по и так чистому полу.

— О-о-о, дорогая моя, да он тебе нравится, — с такой интонацией только шлюхой обзывать.

— Они с сыром? — прожевав, спросила я.

— Что, даже не возразишь?

Я промолчала. Димас пожал плечами и закинув ноги на стул спереди, всё-таки ответил на мой вопрос:

— Да, они с сыром. А что, не нравится?

— Мы про Аронского или про чипсы?

— Про чипсы, — он демонстративно поднял пачку с ними над головой и продолжил. — По моему, кто-то пропускает стадию отрицания…

— Слушай, то что он мне нравится — сказал ты, а не я. Мне он просто не противен, я не хочу с ярым фанатизмом что-то себе доказывать и…

— Себе?

— Тебе, — я даже остановилась и перестала водить шваброй по поверхности пола, тяжело выдыхая. — Оговорилась.

Вот после сказанного нельзя не заткнуться. Начала замечать, что чем больше я говорю, тем больше не отдаю себе отчёта в сказанном. Вот прямо как в данный момент. Было бы неплохо перевести тему, да банально сил нет. Хорошо, что конец рабочего дня, но мне предпочтительней свалить домой пораньше и просто лечь спать, ни о чём не думая. Но дома Агата, а попилить после тяжелого дня — её любимое хобби. И чтобы съехать от Агаты и жить одной — нужны деньги, а чтобы их заработать… ну, в общем, колесо Сансары дало оборот.

Дима мою задачу ничуть не упрощал. Даже наоборот. Ох-х, зачем я его вообще пустила в магазин с чипсами? Представляю, как тяжело работать уборщицей на постоянной основе, сорок восемь часов в неделю. Теперь понятно, почему они преимущественно злые и напыщенные, как маньяки-мизантропы. Попробуй оставаться миролюбивым после того, как какой-то мудак накрошит чипсами в зоне, где ты пару секунд назад убрала.

— Вообще, странные у вас преподы. Особенно тот, с козлиной бородкой. Боже, он постоянно ходит в зелёном бархатном пиджаке?

Это он про Тимофеева что ли?

— Нет, перед дипломниками красуется или если после пар идёт шлюх клеить, — а, впрочем, разницы между этими двумя кастами не сильно много.

— Алиск, где нам, кстати, заниматься теперь? Или мне можно уже не приходить?

— Забей и приходи, — я свалила всё в каморку и, отряхнув руки, сладко потянулась. — Если снова будут спрашивать — я разберусь, — произнесла голосом дона мафии и кинула ключами в своего верного консильери.

Диме мой план не понравился, но возражать он не стал. И на этом спасибо.

Магазин было положено закрывать не мне, но Диму я всё-таки подождала. Чтобы не чувствовал себя брошенным щенком. И так некая ответственность за его отношения с родителями, он ведь от них отдохнуть хотел, а вышло всё как-то нескладно и без особой выгоды для самого Димаса. Надо, в общем, выслушать и дать выговориться, на всякий случай ещё раз предложить переехать ко мне на пару недель.

— Что, прямо к тебе в комнату? А ты к Аронскому переезжаешь или это просто намёк на секс? — я закатила глаза и толкнула парня в бок, потому что, что одна, что вторая тема для меня некое подобие табу. — Я тоже умею лифчики застёгивать, возможно, не хуже твоего еврейского товарища.

Прямо на моих глазах происходит зарождение третьей темы-табу, вот так да!

— Предложи Кате лифчик застегнуть, вот она точно возражать не станет, — в ход пошла тяжёлая артиллерия. Думал, он один умеет на болевые точки давить?

— Да у неё парень есть наверняка.

— С чего ты взял?

— Ну, одиноких женщин видно издалека, — он кивнул на находящуюся чуть вдали витрину с нашим нечётким изображением, как бы намекая, что «видно издалека» — это прямо-таки буквально. — Они обычно мало улыбаются и немного депрессивные. А вот у влюбленных всё наоборот.

— Да ну тебя, — вот же. — Одиночество — осознанный выбор и мне, в общем-то, неплохо в нём.

— О, ты прям как я в свои восемнадцать, — мечтательно тянет Дима, пока я останавливаю очередной приступ закатывания глаз. — Была у меня девушка такая, после которой я впал в околоапатическое состояние, вообще потерял интерес к отношениям и всему, что с ними связанно. Но, знаешь, неправильно так убиваться. Если человек бежит от отношений с другими людьми — он бежит, в первую очередь, от самого себя.

— Это ещё почему?

— Потому что в отношениях мы познаем свою личность.

Я грузно вздохнула и быстро попрощалась с Димой, увидев медленно подъезжающий трамвай к остановке. Он крикнул мне ещё что-то шутливое вдогонку, но этого я уже не услышала из-за громкого звука прибывающего транспорта.

***

Несмотря на то, что пропускать пары первого иностранного я перестала — отработать уже проёбаные всё-таки нужно. Поэтому ещё вчера я выпросила у Кати тетрадь с конспектами по английскому, а сегодня принялась переводить наскальные рисунки в некое подобие текста. Да уж, кому-то точно стоит подарить прописи.

Агата за дверью громко орала на рабочих и постоянно отвлекалась на телефонные звонки, поэтому моя пишущая конспекты туша её мало заботила. Ну, я в общем-то рада.

Катя на мои сообщения не отвечала, а звонить ей не было желания — сама вселенная посылала мне знаки, что лучше момента для отрабатывания пар, чем сейчас, уже не будет. Об Аронском я старалась не думать, уж слишком такие мысли отвлекают, но волей-неволей всё равно его вспоминаю, когда вижу очередное неразборчивое слово в тетради Кати. У него-то почерк классный, любое предложение можно прочитать без проблем. Я, конечно, таких стараний не понимаю: мол если ты эту тетрадь никому не даешь и пользуешься ею сам, то в чём смысл стараться? Непонятно, в общем. Ох-х, ужасный из меня вышел бы гедонист.

— Алиса, у тебя ручка есть? — с вопросом ворвалась Агата. И снова без стука.

В комнате прошёл нехуёвый такой сквозняк, из-за чего древние белые бабушкины шторы с голубыми цветочками засосало с ветром в летнее окно. Увидел бы это дед — сломал бы пальцы за такое похабное обращение с раритетом.

Я молча встала и запустила пару взглядов-молний в Агату, но та, похоже, такую скрытую агрессию проигнорировала или вообще не заметила.

— Я возьму эту, — пока я возилась с бабушкиными шторами, наверняка сделанными из её свадебного платья, Агата наглым образом спиздила мою любимую ручку, оставленною на письменном столе.

— Эй!

— Скоро верну, — донеслось уже из коридора.

Верни лучше себя в тот город, откуда приехала. Это, между прочим, единственная ручка, которая не мажется. Удручает даже не тот факт, что она забрала предмет, нужный в данную секунду, а то, что она не спросила у меня, можно ли её взять. Ведь есть и другие ручки, одна из них точно подошла бы Агате.

Долго ждать я не стала — вытащила первую попавшуюся из пенала, коей поневоле оказалась ручка с мышами Аронского, и вышла в коридор, на ходу заправляя футболку в пижамные штаны.

Агата стояла в кругу строителей, показывая, как именно хочет расставить мебель в гостиной. Будто не план комнаты обсуждают, а план по захвату мира. Все так внимательно слушают, ого.

— Давай поменяемся, — я так же, не предупреждая, выхватила свою ручку прямо у неё из рук, и протянула Агате новую, уже собираясь уходить в комнату, чем конкретно её разозлила.

Благо, она в присутствии других людей старается меня не трогать, что безусловно радует. Но в этот раз она прям разошлась, её гневное «Алиса!» я чётко услышала даже сквозь звуки дрели в гостиной, стоя возле дверей в свою комнату.

— Думаешь, что это смешно? Нет, — начала она, отдавая мне фиолетовую ручку. — Если тебе интересно, то мне тоже не хочется со всем этим возиться и я была бы признательна, если бы ты мне помогла или хотя бы не мешала!

— Ну так не мешай мне! Не надо брать мои вещи без спросу, не надо вообще делать в этой квартире ремонт. Она и так в хорошем состоянии.

— Да в комнате у твоего дорогого дедушки уже доски на полу гниют!

— Вот его комнату уж тем более не трогай, — предупредила я.

Ох, как я такое ненавижу. Незнакомый тебе человек просто так вкатывается к тебе в жизнь и меняет в ней всё. Зачем? Я разве об этом просила?

Захлопнула дверь и на всякий случай достала швабру и подпёрла ею дверь. Единственное, ради чего я действительно захочу ремонт — это дверь с замком. Вот самое лучший подарок от Агаты. Причём «от» во всех смыслах.

Это её так рисунки мышей рассердили или то, что я нагло вытащила свою законную ручку у неё из рук прямо во время «создания плана»? Я покрутила законное имущество в руках и зачем-то даже сняла колпачок, рассматривая её со всех сторон. А перо почему-то белое, странно. И вот, до пустой головы наконец начало всё доходить.

Я провела линию на бумаге и ничего. Она будто не пишет. Провела ещё раз и результат тот же. После уже по свежим линиям провела пальцем. Маслянистый след. Значит, она пишет, но чернил не видно. Кусочки пазла медленно начинают вставать на свои места. Это невидимые чернила, прочитать которые можно только под ультрафиолетом. Поэтому на меня наорала Агата, когда я всучила ей вместо обычной ручки — эту. Поэтому она так по-дурацки выглядит — обычная детская шпионская ручка для всяких шалостей.

А фонаря с ультрафиолетовым светом нет. Ты чё, пес, у себя в кармане каждый день таскаешь охуенно-огромную ультрафиолетовую лампу? А то небось нужно будет прочитать надписи на партах, написанные ебучим медным купоросом. Но самое обидное, что даже в такой ситуации дебилом выгляжу, как всегда, я.

Покрутив ручку ещё немного — невероятно секретный декодер был найден. Неработающим. Блять.

Чёрт, насколько же я проебалась во время того диалога с Аронским на кафедре. Я же ему зашифровала предложение куда-нибудь сходить, а он, похоже, ответил мне с помощью этого ультрафиолетового говна. Понятно теперь, почему он сказал, что отдаст книгу завтра, то бишь, сегодня уже. Прекрасно. Просто прекрасно. У нас сегодня что-то вроде свиданки, а когда она и где — я не знаю.

Думай, Алиса, думай. Где он вообще мог написать ответ? Может ещё раньше, на старых записках с шифром? Я ногой подтянула к себе рюкзак, выуживая тетрадь по первому иностранному, где я и храню все его бережно засекреченные послания. Беру зажигалку и проверяю бумагу. Нет даже малых следов чего-то невидимого. Хорошо, что он мне ещё отдавал в тот день, вместе с ручкой?

— Катя! — кричу я в трубку, когда эта самая Катя её поднимает. — Я сейчас к тебе приеду.

— Зачем? — сонным голосом спрашивает подруга. М-да, почти час дня.

— Карты твои нужны, — быстро собирая рюкзак и подлетая к зеркалу, отвечаю я. — Гадальные.

Он ведь сначала думал, что они мне принадлежат. Оно-то и понятно, чего он так удивился, когда обратно их потребовала Катька.

Переодеваться не так-то просто с телефоном в руке, оказывается.

— Давай после трёх, я сейчас не дома.

— Они мне срочно нужны, — простонала в трубку. — Но они же с тобой, да? Я могу заехать, называй адрес.

— Алис, я это… у парня своего.

Ну охуеть. Настолько ошалела, что выронила телефон из рук. Благо, бабушка в своей комнате помимо охуительно белых штор имела охуительно мягкий белый ковёр, который и спас мой телефон от смертельной участи. Кажется, вместе с телефоном я на пол уронила ещё и свою челюсть.

— У тебя парень есть? А мне почему ничего не сказала?

— Я хотела рассказать в понедельник.

— То есть, вы только начали встречаться, а ты уже у него ночуешь? — моего внутреннего сыщика не обманешь. — Ладно, обещаю не задавать вопросов, если вынесешь на пару минут свои карты.

— Зачем?

— Срочно нужно заглянуть в будущее. Называй адрес.

— Давай встретимся в центре, возле музея моря.

— Когда?

Но после моего вопроса телефон предательски сел, а уже через пару секунд я на него благополучно забила. Я же сказала, что мне срочно? Значит, позже двух она туда точно не завалится. Боже, я надеюсь, Аронский понимает, что лучше всего встречаться с друзьями, приятелями и знакомыми вечером, в тихой и мирной обстановке.

Но сейчас вообще не до господина Сыча и его желания попиздеть на ультрафиолете. Противно. Очень и очень мерзко на душе, даже своему отражению в зеркале хочется набить лицо, уже не говоря о желании ехать в центр, на встречу с Катькой. А с другой стороны — почему меня вообще должно волновать чё у неё там в личной жизни? И почему она обязана мне всё рассказывать? Утешай себя сколько хочешь, Алиса, но ощущения никак не переписать.

Я в последний раз посмотрела в своё отражение и вышла из комнаты.

***

Несмотря на то, что центр — самое популярное и увлекательное место, я тусила здесь крайне редко, так как из всех интересных для меня мест здесь был только Мак и тот же музей моря, где нам суждено встретиться с Катькой. Я обожаю архитектуру, я обожаю красивые места и виды, но здесь будто вся сказочность и красота исчезла ещё в двадцатом веке, когда обычный портовый город превратился во вторую столицу.

Музей моря — это целая филармония для эстетов: красивые произведения искусства, учтивые люди, интересная планировка здания. Да там даже есть отдельная комната высотой в семь метров, где стены сделаны из водонепроницаемого стекла, а сама комната больше напоминает вакуум в открытом море. Собственно, поэтому, когда я добралась до музея — во мне ещё жила надежда, что Катя забьёт мне тёмную именно там, но подруга безучастно сидела на лавочке рядом со зданием и с грустным видом залипала в телефоне.

— Ничего себе… — она медленно привстала с лавочки, также завороженно укладывая свою ладонь мне на щеку и большим пальцем поглаживая кожу. — Бог ты мой, даже тоналки нет…

— Ну хватит, — я скинула с себя её потную руку, будто у меня на лице сидела самая настоящая скользкая ящерица. — Карты принесла? — она кивнула.

— Только давай пойдём поедим в кафе, а то сейчас желудок в трубочку свернётся, — я с отчаянным рвением попыталась затащить её в музей, но Катька топорно и целеустремлённо шла в заведение напротив, игнорируя мои невербальные попытки переубедить пообедать в другом месте.

Ну, что ж, за фонтанами перед музеем тоже увлекательно наблюдать, а со второго этажа их видно как нельзя лучше.

— Зарядное устройство, — выложила Катька на стол передо мной, — карты, — этот объект я перетащила себе на колени сразу же, полностью забив на первый, — косметика.

Последний предложенный предмет она даже подвинула ко мне, но я сдержанно проигнорировала столь вежливый жест помощи. Я по времени не укладываюсь, алло.

— Так зачем они тебе?

— На одной из карт написано… послание, — вот после её невъебических признаний о «ну я тут у парня ночую» говорить о своей встрече вообще не хотелось. Око за око, тайна за тайну.

— Он мне карты изрисовал?! — занервничала Катька и попыталась своими цветными лапами утащить их обратно.

— Успокойся, — мне даже пришлось их поднять вверх, — невидимыми чернилами твои карты не осквернятся.

Но всё равно ощущение, что сказала об этом я зря.

— Лучше ты мне скажи, как тебя родители отпустили, — доставая пенал с фломастерами, я решила не терять времени и узнать хоть что-то о новой арке в жизни Кати.

— А с чего это они должны были меня не отпустить? Это ты у нас восемнадцатилетняя, а мне двадцатка, могу жить свободной жизнью и делать чё вздумается.

Я, в общем-то, тоже могу, но будь на месте Агаты авторитарные родители Кати — меня бы даже после одиннадцати с близкими подругами не отпустили во дворе погулять. Что-то здесь нечисто, пахнет подвохом.

— Он где-то рядом живёт?

— Ты про моего парня? — я кивнула. — Ну, рядом с Итальянским кварталом, да. Тут идти, на самом деле, минут двадцать, поэтому я посижу с тобой и вернусь к нему, наверное.

Хоть у кого-то выходные насыщенно проходят.

— Ты это, поаккуратнее там, — я подняла взгляд на официанта, принесшего нам колу и лёд. Попросила ещё принести мне скотч и благо этот бедолага понял, что я о канцелярском.

— Да не переживай ты так, — Катька отмахнулась и сделала пару глотков. — Может, тебе помочь чем-нибудь?

К слову, помощь мне не помешает, но послать её искать ультрафиолетовый фонарик — дело плёвое.

— Никогда бы не подумала, что умение изготавливать ультрафиолетовые лампы мне хоть как-то пригодится в жизни.

— Чего, блять? — удивилась Катька, которой я отдала детскую ручку с мышками.

— Вот, прошу, — официант по имени Володя, что я поняла по огромному бейджику слева от кармана на груди, к счастью, таки нашёл мне скотч, который я просила. От шотландского я бы тоже не отказалась в данный момент, но времени по-прежнему нет.

Уходить Володя не собирался. Ещё бы, такой цирк начинается: какая-то ноунейм тянка с дуру лепит на заряжающийся телефон скотч с таким неебаться умным видом, будто создает новый адронный коллайдер, а не фигнёй страдает. Я бы и сама зависла, завороженно наблюдая за такими махинациями.

— Мне даже не интересно как это сделать, — запротестовала Катя, — ты мне скажи, откуда ты об этом знаешь.

— Я в десятом классе участвовала в олимпиаде по физике, — наклеивая кусочек скотча на вспышку телефона, ответила я. — Да и, ну, наука сама по себе интересная. И, поверь, это ещё не предел, — я зыркнула на вникающего в диалог Володьку, закрашивая место на скотче синим цветом, — могу сделать тебе инфракрасную лампу за полчаса или починить солярий.

— Я, кажется, знаю, что хочу на день рождения.

Световой фильтр из скотча и фломастеров — венец моего творения. Главное, чтобы все электромагнитные волны поглощал, а остальное уж не важно.

— Белый свет преломляется и раскладывается на семь основных цветов — это дисперсия, — сказала я, наклеивая новый слой скотча и снова закрашивая объектив вспышки синим фломастером. — И фича ультрафиолетового светофильтра в том, что он поглощает вообще все электромагнитные волны, то бишь все цвета, оставляя нужный мне ультрафиолет. А белый свет, который есть где угодно, содержит не только видимые цвета, но и мягкий ультрафиолет, поэтому с помощью вот этого говна, — я кивнула на фломастеры, — можно сделать свою эко-версию ультрафиолетовой лампы.

— А если я вижу ультрафиолетовый свет? — вмешался официант по имени Володя.

— Значит, ты попугай, — завершая своё творение, монотонно произношу я. — А ну-ка напиши что-нибудь для проверки, — уже прошу Катьку.

Катя перевернула ручку и сделала пару штрихов у себя на запястье, пока я отчаянно пыталась найти режим со вспышкой у себя в телефоне. Эксперимент прошёл успешно, можно готовить картишки Катьки и искать скрытое послание Аронского, просвечивая их.

Володя покорно удаляется, заполучив свой драгоценный скотч, а Катя немного заёбанно потягивает из стакана холодную колу со льдом. Сообщения и вправду оказалось на одной из карт, но, чёрт возьми, Аронский, просто иди нахуй. Невидимое сообщение тоже оказалось зашифрованным Цезарем или Атбашем. «Я написал тебе шифр в шифре, чтобы во время расшифровки шифра ты могла расшифровывать ещё один шифр» — как смысл жизни, похоже. Почему так сложно? А ключ какой?

— Эй-эй-эй, карту-то отдай, — остановила меня Катька, когда я уже было хотела уходить с цветным куском картона и ехидным «Ухггрфв. Иёх фжгб д щву фткёшвфю х ертрёумрл рсжтэ» на нем.

— Но…

— Перепиши себе отдельно на листочек и отдай мне карту, — собственно, так как карты не мои — сопротивляться не стала.

Ишь, урод. Время встречи буквами написал, чтобы не упрощать мне работу. Я быстро перечертила себе два предложения в блокнот и зачем-то перевернула карту, рассматривая изображение египетской богини.

— На втором аркане написал, — ловко подметила Катька. — Твой, между прочим.

Учитывая, что дату моего дня рождения он не знает — обычное совпадение и случайность. Или знает?

— Спасибо за помощь. И, в общем, жду полноценный рассказ про твоего Х-парня в понедельник, — я протерла глаза и, в качестве благодарности, оплатила обед для меня и завтрак для Катьки, убегая на улицу.

— Удачи, Алиск, — крикнула мне на прощание Катька.

Атбаш я выучила уже наизусть, поэтому сначала вычеркнула его, увидев, что получается полнейший бред при расшифровке. Если это шифр Цезаря, то какой ключ? Снова его любимый ROT7? Сначала опробовала его, но ничего вразумительного не получила. Вычёркиваем.

Музей моря. Я присела в той самой комнате, с теми самыми стенами из воды. Голубой свет, да и мирно плавающие рыбки оказывают успокаивающий эффект, а ещё не так жарко, как на пустынной площади перед музеем. Из минусов — за возможность попасть сюда пришлось заплатить. Благо не так много.

Проблема коротких сообщений опять-таки в том, что частотный анализ на них никак не применяется. Поэтому, в сообщении хуй поймёшь, где «а», а где «б», из-за чего приходится постоянно сдвигать алфавит на один. Я вдруг вспомнила слова Катьки о констатации номера аркана. Второй. А что если это и есть сдвиг? Пробую подставлять и вуаля! Непонятное «Ухггрфв. Иёх фжгб д щву фткёшвфю х ертрёумрл рсжтэ» превращается в «Суббота. Жду тебя в час тридцать у городской оперы».

Час тридцать! Чёрт! Без пяти два, а до оперы ещё добираться минимум минут пятнадцать и двадцать-тридцать пешком. Боже, Аронский. Чтоб тебя и твоё нежелание предупреждать о таких вещах заранее и нормальным языком.

Я выбежала из музея на ходу расталкивая всех людей. Первое правило жизни в огромном городе — отойди же ты, блять, окаянный, если видишь, что человек бежит со всех ног. Выбралась наружу. Осталось только решить: актуальнее будет добежать на своих двоих или подождать сухопутный транспорт? Я выбрала первое, завидев огромные толпы людей у остановки и медленно формирующуюся пробку из-за бесконечно долгих светофоров. Если не буду останавливаться — могу успеть и за пятнадцать минут. Ты только не уходи, Аронский, только не уходи. Телефон предательски сел, видимо, из-за слишком сильного насилия над его вспышкой, поэтому возможности позвонить и предупредить, что я слегка опоздаю… у меня нет.

Обидно, что не успею заехать домой и переодеться во что-то более комфортное, да и банально накраситься. Если от моего лица охуела даже Катя, то как охуеет Аронский, я даже боюсь представить. Да уж, прямо картина «Рождение Венеры» — я вся красная, запыхавшаяся, потная и озлобленная, пытаюсь зацепиться своей рукой за его плечо и сказать что-то вроде «ща, отдышусь, погодь». Я готова думать о чём угодно: о том, насколько плохо я выгляжу, о том, насколько стрёмные у меня будут оправдания и объяснения, но я совершенно не готова принять факт, что он уже давно мог уйти и забить на встречу.

В попытках обойти толпу медленно идущих людей я отчаянно вжимаюсь в стену зданий, царапая плечо и руки, или вовсе выбегаю на проезжую часть, если тому способствует светофор и благосклонность водителей.

На последних парах своего марафона я неудачно подворачиваю ногу и образ убитой и усталой лани приобретает ещё одно занимательное очертание — разбитое колено. Никогда, слышишь, никогда не забивай встречу в шифре, потому что человек, которому ты предлагаешь встретиться может быть колоссально тупым и банально не въехать в суть твоего криптографического прикола.

Оказавшись возле оперы, стоя возле аптеки с кровоточащим коленом я таки понимаю — Аронского здесь нет. И я бы зашла в аптеку за бинтами, но так боюсь упустить что-либо из виду. Прошёл почти час, на что я вообще надеюсь? Я присела на корточки, сначала осматривая раненое колено, а потом просто безразлично пряча лицо в руках и облокачиваясь на что-то бетонное рядом. Вроде бы ступеньки.

Никак не передать это состояние. Ты пришёл, понимаешь, что опоздал, а идти обратно всё равно не хочется. Наверное, потому что станет ещё хуже. В какой-то момент та самая горечь сменяется ощутимым приливом гнева. Хочется сжать кулаки и со всей дури зарядить по бетонным ступенькам под рукой. Я даже позвонить ему сейчас не могу — телефон-то разряжен! Ужасные чувства. Лучше бы я эту записку с шифром вообще не расшифровывала.

Последний раз мне хотелось реветь только на похоронах у дедушки. Я вообще считаю себя довольно стойким, а где-то и безэмоциональным человеком. Даже когда я расставалась с Игорем, когда ссорилась с Агатой или просто чувствовала небывалый прилив меланхолии — было, максимум, обидно. А сейчас вдруг понимаю — мне настолько тяжело и больно одновременно, что ещё чуть-чуть и я просто расплывусь мокрой лужицей.