Чимин здесь не просто так. Он уехал из великолепного Сеула, из любимого дома, от хорошей жизни, друзей — по одной лишь причине. Одной единственной, и о ней лучше не говорить, но если вкратце: практически все от него отвернулись. Даже мать с отцом едва ли с ним разговаривают. Чёрт, да он им наверняка теперь противен! Собственный сын, которым они так горделиво хвалились перед другими родителями. «У нашего Пак Чимина настоящий талант к танцам!», «Наш Пак Чимин получил ведущую партию в выступлении!». Наш Пак Чимин то, наш Пак Чимин сё. Теперь от них скорее услышишь «Наш Пак Чимин переехал в маленький городок, потому что там ему лучше, чем в Сеуле». Погодите-ка, возможно, они даже опускают «наш».

Как много он плачет. Первые ночи на новом месте наполнены слезами и всхлипами, и осталась у него только бабушка — наверное, единственный любящий его искренне человек. В школе тоже непросто. После всего, что случилось, Чимин предпочитает запираться в своей комнате и вести себя максимально асоциально. Мысли об учёбе и одноклассниках сейчас на последнем месте.

Так что в первый день учёбы он, не отрывает взгляд от пола, садится рядом с каким-то парнем по имени Тэхён — тот даже не пытается заговорить (пристальные взгляды, заглядывания в лицо и странные рожицы за разговор не считаются). Чимину не особо охота заводить новых друзей, так что он тут, по сути, один, пока немного позже в этот день к нему не подходит дружелюбный Чонгук. Ну, не совсем подходит — скорее, Чимин сам на парнишку практически налетает из-за того, что пялится всё время вниз.

И прежде, чем он успевает осознать, что вообще происходит, то уже оказывается в четверг в спортзале с мячом в руке, окружённый пятью ребятами, пока ещё один сидит в одиночестве на скамейке (обычно это Намджун). Как-то незаметно всё меняется, и вот он уже проводит свободное время после школы, гуляя по улицам под аккомпанемент задорного смеха. Поездки на велосипеде к ближайшему продуктовому становятся в прогулками на облюбованный компанией холм допоздна — практически до полуночи. Чимин совсем не замечает, как всё уже по-другому.

Однако он всегда находит время остаться после уроков в пустом классе и пролить слёзы, вспоминая, каково это, когда разбивают сердце лишь за то, кем ты являешься.

Не вспомнить уже, сколько раз он плакал в этом классе с тех пор, как приехал сюда, но Чимин прекрасно помнит их с Юнги первую встречу — глаза у него тогда были покрасневшие, а челюсть болела. И вторую тоже помнит — когда старший снова в том же самом месте забыл свой блокнот. Чимину просто не хотелось, чтобы его опять прервали, именно поэтому он тогда рассеянно запустил руку в шкафчик под партой — проверить на всякий случай — и действительно обнаружил там забытую тетрадь.

В третий раз Юнги сидит вместе с ним в классе и бесит своими словами.

У Чимина не выходит понять, ненавидит его Юнги, или же наоборот. Тот почти всегда награждает таким взглядом, словно он сам факт его существования не выносит, и даже перед друзьями не сдерживается — всегда находит возможность зыркнуть недовольно в спортзале или через весь стол у Сокджина. Но опять же, иногда он ведёт себя так, словно Чимин ему дорог, будто бы заботится.

Младший скоро выясняет, что ядовитый комментарий «ты выглядишь ужасно, когда плачешь» — это своеобразный способ Юнги сказать «ты выглядишь лучше, когда улыбаешься». Он узнаёт, что «когда ты ревёшь, мне тебе врезать охота» означает «я хочу заставить тебя улыбаться».

Во всяком случае, Чимин так считает.

Он всегда понимает быстро, что влюбляется в кого-то, и когда замечает свои чувства к Юнги — человеку, который всегда заботится о друзьях, хотя и по-своему, не афишируя этого — то снова плачет в пустом классе, только уже из-за осознания того, что повторяет свою ошибку: ту же самую, что совершил когда-то в Сеуле.

Он опять мучается множеством «что если» и «я не должен», пока не набирается смелости (ну или, если выразиться по-другому, пьянеет от своих чувств достаточно сильно) сделать то, что сделал в тот день — опять в том же самом классе.

По-видимому, Пак Чимин не учится на своих ошибках.

— Эй, ты там в облаках витаешь?

Чимин моргает дважды. И правда витает.

— Ой. Что ты говорил, Хосок?

Тот даёт младшему оплеуху.

— Ай! Это было необязательно, хён! — возмущается Чимин, потирая пострадавший затылок.

— Обязательно! Я же тебе тут важное рассказываю! — заявляет Хосок.

Вернулся Чимин в Сеул прямо после окончания экзаменов — пропустил выпускной, но на это ему было плевать. Он принял решение быстро, согласившись на предложение родителей вернуться. Те его простили — ну, если верить их словам — хотя Чимин считает, что совсем не в этом дело: они просто осознали, что попытка запереть его в маленьком городке не принесёт ничего хорошего для будущего образования и карьеры. И опять дело не в нём самом, а лишь в их эгоизме. Ну, в любом случае, Чимин сам не знает, подарок свыше это был или жестокость судьбы, но оно — чем бы ни было — предоставило вескую причину уехать. Всё-таки убраться из городка ему было необходимо, ведь он не мог больше видеть Юнги, и даже от мысленно произнесённого имени желудок скручивало.

Прошло три года, а Чимин всё ещё не в состоянии смотреть на небо без мыслей о долгом взгляде одного человека. Прошло три года, а он не может кататься на велосипеде, не думая о пустоте позади себя, где кое-кого так сильно не хватает.

Прошло три года, а в животе до сих пор всё сжимается неприятно при любом воспоминании о мальчишке, разбившем ему сердце — и так каждый раз, когда Чимин идёт по Сеулу во время заката и смотрит на солнце, прячущееся за домами. Может, стоит сказать спасибо загрязнению в столице, ведь если бы он увидел отчётливо и ярко звёзды, то несомненно сошёл бы с ума. Это та самая причина, по которой он ненавидит закаты; единственная причина, почему у него квартира без окон. Потому что даже один мимолётный взгляд на небо заставляет задыхаться.

После школы он поступил в университет искусств на танцы, как всегда и мечтал, а родители сняли ему квартиру. Они не сблизились снова, как когда-то раньше, однако хотя бы не орут друг на друга из-за всего того неправильного, что родители приписывали ему во время каждого ужина — теперь они просто перестали задавать вопросы, и вскоре все их взаимоотношения свелись к визитам раз в месяц и определённой сумме денег, переводимой на карточку сына в конце каждой недели. Чимин их не винил, а наоборот искренне радовался такому равнодушию, словно снизошедшему благословению.

И за эти три года он иногда приводил домой парней. Некоторые уходили с рассветом, а некоторые оказывались постоянными гостями в его маленькой квартирке на протяжении нескольких месяцев, пока просто не исчезли после просьбы прекратить. А имена некоторых он даже уже и не помнит.

— Эй, Чимин, ты вообще не слушаешь? — Хосок щёлкает пальцами перед его глазами.

— Ох, прости, хён.

— Вот ведь. Не представляю, что на тебя иногда находит, — фыркает тот.

Среди всех друзей из Йоранмёна Чимин до сих пор поддерживает связь только с Тэхёном. Друг сейчас где-то на юго-востоке Азии — работает, где придётся, и одновременно путешествует. Хосока Чимин встретил всего несколько месяцев назад, когда тот присоединился к его танцевальной группе — такое вот совпадение. Ему удалось осуществить свою мечту заниматься танцами, а ещё его зачислили, наконец, в универ в Сеуле, где парень учится на факультете менеджмента. И танцует дополнительно, да. Вот такая странная комбинация, но он справляется как-то.

От Тэхёна Чимин узнаёт и об остальных ребятах. Сокджин, как и Тэхён, после школы учиться не стал, а открыл в прошлом году маленький ресторанчик в родном городке, где живёт счастливо вместе с Минджу. Чимин не удивился бы, реши эти двое сыграть свадьбу и стать молодой семьёй, ведь они действительно идеально подходят друг другу. Чонгук поступил в университет где-то в Пусане, учится на врача. С ним Чимин после того инцидента никогда не разговаривал, и не пытался связаться, хотя ему больно от воспоминаний о том, что именно с Чонгуком он когда-то подружился первым. Намджун тоже приехал в Сеул, но про их лидера Чимин особо ничего не знает.

Он прощался тогда со всеми так поспешно, чуть ли не рассказал обо всём, что случилось, и вспоминать год, проведённый с дружной компанией, не очень хочется — и не из-за того, что Чимин их ненавидит: просто мысли об этом, как и разговоры с ребятами, напоминают об одном человеке, которого он всеми силами пытается забыть.

Прошло три года, а он никогда не спрашивал у Тэхёна о Юнги, пока с приездом Хосока всё не изменилось. Пока тот не привёз с собой новость о том, что Юнги в Сеуле.

— Как я говорил, меня пригласили на одно выступление в Хонгдэ. Ты должен пойти со мной, Чимин, — заявляет Хосок.

Чимин с Хосоком в последнее время сблизились — после того, как оказались в одной танцевальной группе, и вскоре от их процветающей дружбы Чимин понёс последствия, которые накатывали словно волной — той, из-за которой он начинает вспоминать о Юнги, и теперь не получается убегать от того, от чего он бежал аж три года.

(А учитывая тот факт, что бежит он этот марафон до сих пор — уже три года как — то вряд ли когда-нибудь придёт к финишу)

— Мне как-то не хочется идти, хён, — отказывается Чимин. Они только что закончили тренировку, и он собирается пойти домой и помучить себя кое-какими заданиями из универа в попытке отвлечься от мечущихся в голове мыслей.

— Да ладно, будет здорово! Там новый рэпер появился, хороший очень. Тебе понравится. Пожалуйста, ну прошу тебя, пойдём со мной! Я обедом угощу, если согласишься, — уговаривает Хосок, накидываясь с обнимашками.

Чимин вздыхает.

— Ну давай! Ты вечно занят, никогда не соглашаешься сходить куда-нибудь со мной, отдохнуть. Пожалуйста, всего разочек, — уламывает старший, дует губы с наигранной обидой.

Они с Хосоком и правда болтают на тренировках, но за их пределами не особо общаются из-за тем, которые Чимин предпочёл бы избегать всю оставшуюся жизнь. Но опять же, Хосок всегда был его другом, и он чувствует себя виновато, отклоняя все приглашения. Наверное, стоит хотя бы попробовать.

— Ну ладно. Но я хочу говядину, — соглашается он, наконец.

И Хосок сияет так ярко, что у Чимина из-за взгляда на друга глаза болят.

+.-.+

Когда они на пути в Хонгдэ на выходных, небо тёмное, и повсюду снуют люди. Чимину нравится оживлённый Сеул, эта какофония столицы, наполненной жителями — полная противоположность маленькому городку, в котором он провёл год своей жизни. Здесь ты всё время окружён множеством фигур, однако всё равно чувствуешь себя одиноко, даже сталкиваясь на каждом шагу плечами с кем-то из прохожих. Чимин почему-то полюбил эту меланхоличную иронию.

Сейчас зима, поэтому ветер довольно холодный, и он суёт руки в карманы куртки, шагая по дороге рядом с балаболящим без передышки Хосоком. Непонятно, отчего тот настолько счастливый и радостный — даже сильнее, чем обычно. Чимин слушает рассказ друга про какую-то девушку, которую он встретил в универе и которая ему нравится.

Он не фанат клубов, на самом-то деле. Да, посещает некоторые иногда — особенно в последнее время, после приезда Хосока, в попытках подцепить кого-нибудь, чтобы хотя бы на мгновение отвлечься от мыслей о небе и об одном парнишке, которым он как-то по-больному одержим. Чимин прекрасно с этим справляется, ведь, приведя кого-нибудь домой, действительно забывает на несколько моментов о том, что плавит изнутри, а после повторяет свои ошибки. Везде, где бы он ни находился, его не покидает чувство, что он в том самом чёртовом классе, и Чимин ненавидит постоянную красоту неба во время каждого заката, когда словно насмехающееся над ним солнце опускается за линию горизонта.

— Чимин, сюда, — зовёт Хосок, направляясь к столику в углу. Клуб заполнен людьми, из чего можно сделать вывод, что кем бы ни оказался этот новый рэпер, он однозначно должен быть хорош, раз сумел собрать такую толпу.

Парень протискивается мимо людей, пытаясь добраться до Хосока, который уже болтает с каким-то человеком, сидящим за столиком в одиночестве. В клубе темно, и Чимин не может разобрать, что это за человек — видит только серебристые волосы и очки (реально, тёмные очки в плохо освещённом клубе? То ли этот позёр слишком разоделся, то ли отдаёт дань моде). Незнакомец поворачивается к нему, и Хосок тоже:

— Эй, Чимин, ты же помнишь, кто это, да?

Он удивлённо вздёргивает бровь, уже собираясь ответить, что не знает этого человека, когда тот улыбается. Эти ямочки забыть невозможно. У Чимина тоже губы растягиваются широко в улыбке, когда он осознаёт: это самый умный, и при этом самый глупый из их компании, если дело касается баскетбола. Сам бог разрушения, награждённый этим титулом после своего первого данка. Даже баскетбольный мяч не выдержит и сдуется от слишком долгого контакта с его пальцами (нет, Чимин ничего из этого не выдумал).

— Намджун-хён! — восклицает он, подходя ближе и пожимая руку.

Намджун за три года заметно изменился — волосы теперь у него серебристые, зачёсаны аккуратно и подстрижены коротко с одной стороны, а ещё тёмные очки в тёмном клубе (это странно, но очень по-намджуновски). Да, выглядит он совершенно по-другому, и в то же время нелепо, и по нему сразу видно, что это тот самый Ким Намджун, с которым Чимин подружился несколько лет назад.

— Где ты был, хён? Я о тебе три года ничего не слышал, — спрашивает Чимин.

— Это мы о тебе три года ничего не слышали, — усмехается лидер.

Забавно видеть его здесь. Спустя столько времени они в клубе в Хонгдэ, а раньше вытворяли всякие глупости на холме, спихивая друг друга в речку. Они чуть ли не дышали баскетболом, хотя Чимин, если честно, любил проводить время с новыми друзьями больше, чем гонять мяч.

— Как у тебя дела в Сеуле, хён?

— Намджуну представилась возможность стать айдолом. Прослушивание в одной компании, в другой, и вот он уже восходящая звезда, господин Рэп Монстр! — рассказывает Хосок, плюхаясь на диван рядом с Намджуном и приобнимая его за плечи.

— Неужели компания разрешила тебе оставить этот безвкусный псевдоним, хён? — дразнится Чимин.

— Эй, я хотя бы ему соответствую.

— Не могу дождаться, когда увижу тебя на Атлетических соревнованиях айдолов, где ты в баскетболе опозоришься, — смеётся Хосок.

— Ну просто посмотри на это, Чимин? Три года прошло, а они до сих пор смеются надо мной, — жалуется Намджун не всерьёз.

— Ты можешь перекрасить волосы, хён, но внутри ты всё тот же, — заявляет Хосок, прижимаясь к Намджуну, прямо как когда-то к Тэхёну, отчего тот вздыхает.

— Ты не говорил, что мы будем смотреть выступление Намджун-хёна, — обращается Чимин к Хосоку.

Выражение лица друга в темноте разглядеть сложно, но что-то мелькает у него в глазах.

— Я сегодня не читаю рэп, — замечает Намджун.

Чимин выгибает бровь удивлённо. Почему тогда он сегодня здесь? И почему Хосок не сказал, что они собираются с ним встретиться?

— Будем смотреть на кое-кого другого, — указывает Намджун в сторону сцены.

Как раз в этот момент звучит музыка, и весь клуб на секунду замирает, после чего наполняется битами и пульсацией басов, знаменующих начало выступления. Люди скандируют радостно, подбираются поближе к сцене, а те, кто сидят вокруг столов, выпрямляются и направляют взгляды на фигуру, что как раз выходит в свет прожектора. Изумительно, как реагирует толпа на человека, с губ которого ещё ни слова не сорвалось.

Трек начинается с чего-то вроде тяжёлого дыхания, потом на фоне играет мелодия, и сердце Чимина стучит в унисон с басом. Это же не тот, о ком он думает, да? Это же просто не может быть…

Рэпер подносит микрофон к губам, поднимает голову, и Чимин снова видит звёзды.

Чимин видит небо, от которого не может оторвать взгляда. Странно это, ведь он прекрасно помнит, что находится сейчас в полуподвальном клубе в Хонгдэ — и всё равно прямо перед его глазами небо, в этом сомнений никаких. Он бы не стал врать — да и не смог бы — но сейчас действительно видит невозможное. Это и вправду то самое небо, которое Чимин так хорошо помнит, ошибки быть не может: он провёл множество долгих дней, любуясь три года назад на закат, поэтому способен нарисовать точную карту с закрытыми глазами.

Странно, что он видит не один лишь закат, не только опускающееся за горизонт солнце на фоне алого небосвода — Чимин смотрит ещё и на ночную тёмную гладь, на которой мерцают такие далёкие, недостижимые звёзды. А словно этого недостаточно, ему удаётся разглядеть и последующий за ночью восход, во время которого красное льётся, словно кровь, на чёрный холст, пока не сменяется в течение каких-то жалких минут голубым, отчего полотно становится чистым и умиротворяющим — таким, каким он его и помнит наряду с неровностью железнодорожных путей под ногами и тёплым летним ветерком, ласкающим щёки.

Чимин знает прекрасно, что находится сейчас в Сеуле, однако собственные глаза обманывают, ведь каждая частичка тела уверена, что он снова оказался в Йоранмёне, и шагает сейчас по дороге, которая ведёт к дому бабушки, рядом с одним парнишкой — тем человеком, у которого вредная для здоровья шеи привычка задирать голову к небу.

Это невозможно, ведь он сейчас в Сеуле. В Сеуле, где всё грустно, где всё пустое, а ночь тёмная, где повсюду сожаления и тоска.

Это невозможно, ведь вот он, Юнги — всего лишь в паре метров.

Прошло три года, а Юнги совершенно не изменился. Прошло три года, а сердце всё ещё болит. Прошло три года, а Чимин до сих пор хочет убежать.

Волосы Юнги заправлены под кепку, повёрнутую козырьком назад, кожа столь же бледная, и он всё тот же худощавый мальчишка, каким его Чимин и помнит. Кажется, в росте тоже особо не прибавил.

Однако рэп его изменился, пусть даже в прошлом Чимин не особо часто слышал, как старший его читает — тот всегда был на эту тему довольно скрытен; говорил, что хочет стать рэпером, записывал что-то постоянно, однако почти ни с кем не делился. Правда, один раз он таки приоткрылся, показал Чимину — и тот влюбился ещё сильнее, хотя, казалось, сильнее уже некуда.

Естественно, Юнги зачитывает про баскетбол. Конечно, он просто обязан читать про закат. Самые прекрасные моменты в его жизни — говорит Юнги со сцены, и с каждой нотой, с каждым словом небо над головой Чимина сияет всё ярче и ярче, сердце стучит всё громче, и он плывёт по этой лазури. Горный ветер становится холоднее, капли дождя стучат чаще. Он больше не в Сеуле, больше не двадцатилетний Пак Чимин, который гуляет по улицам столицы, словно зомби — он семнадцатилетний Пак Чимин, шагающий по дороге Йоранмёна с сердцем, готовым выпрыгнуть из груди.

Он даже не осознаёт, что песня закончена — и не понял бы, если бы не аплодисменты людей вокруг, их радостные крики и возгласы, наполняющие небольшой клуб.

— Это трек, с которым я вышел на эту сцену в первый раз, — говорит Юнги, улыбаясь толпе. Он сжимает губы в тонкую полоску, оглядывая клуб. — А на следующее выступление я…

В этот момент взгляд его падает на Чимина, и тот просто забывает, как дышать. Впервые за три года Юнги смотрит прямо на него. Первый порыв — просто сбежать, хотя слишком поздно, ведь его уже заметили. Однако ничего не мешает в любой момент развернуться и броситься прочь. Юнги свою точку зрения чётко дал понять ещё три года назад — это Чимин упрямился слишком сильно, желая большего. Каким глупым он был, повторяя про себя все эти «что если», из-за которых чуть не застрял в бесконечном кошмаре.

Он гулко сглатывает, и поступает именно так, как велит порыв: сжав кулаки, поднимается с места и идёт к выходу. Так надо. Лучше убежать сейчас — прежде, чем Юнги скажет что-нибудь ещё, прежде, чем снова разобьёт сердце. Чимин потратил три года, отчаянно пытаясь собрать обратно из рассыпанных кусочков хоть что-то, и ему точно не нужно, чтобы спустя три кошмарных года ему разбили то, что ещё осталось в груди.

(Хотя Чимин не уверен, что там осталось ещё то, что можно разбить)

Его снова встречает холодный ночной воздух. Ноги передвигаются по тротуару сами, на автомате, когда за запястье хватает чья-то рука.

Частичка Чимина даже глупо надеется, что это Юнги, но зовущий его по имени голос принадлежит Хосоку, который бросился за ним, и теперь удерживает на месте. Чимин ненавидит себя за эту толику разочарования внутри.

— Куда ты уходишь, Чимин? Выступление ещё не закончилось, — говорит Хосок.

Хосок не знает ничего, а должен бы — все друзья должны знать. Они ни словом не затрагивали тот факт, что Чимин последние несколько недель учёбы в школе практически избегал Юнги, причём очень очевидно — по крайней мере, по мнению самого Чимина. И ему не хочется слышать, что думают остальные. Меньше всего он желает добавлять имена в список людей, которые ненавидят его за то, кто он есть — как Чонгук.

— М-мне идти надо, — запинаясь, произносит Чимин, и ненавидит себя за то, что глаза уже начинает пощипывать. Неохота признавать, но он вот-вот ударится в слёзы.

— Чимин, не уходи, пожалуйста. Мы три года не виделись. Я уверен, Юнги-хён хочет…

— Не хочет он видеть меня, ясно?! — кричит младший, резко вырывая руку, отчего люди поблизости оборачиваются.

Хосок удивлённо приподнимает брови. Он уже более серьёзен, смотрит с сочувствием и замешательством.

— Не говори так. Конечно, Юнги-хён хочет. Ты наш друг, и…

— Нет, не хочет он, — снова перебивает Чимин. — Он не хочет меня видеть. — Это совсем уж жалко, однако слёзы уже скатываются по лицу. Три года прошло, а он до сих пор такой же плакса. — Ты не знаешь, что он сказал тогда, хён. Ты н-не знаешь, что он с-сказал, — запинается он.

Руки трясутся. Он снова в Йоранмёне, снова на мосту Аураджи, а Юнги стоит перед ним и произносит те слова, что столь сильно ранили. Оставаться сегодня в клубе было бы глупо. Он и так глупый оттого, что вообще надеялся на что-то, и — самое главное — глупый, потому что не позволяет себе освободиться от страданий, которые сам же и создал.

Может, ему просто нравится испытывать эту боль и отчаяние? Может, он просто цепляется за тот слабый огонёк веры, что когда-нибудь, как-нибудь, сумеет стать счастливым вместе с Юнги? Он идиот, если вообще верил в эту мечту. Чимин ненавидит ночное небо, звёзды на котором напоминают о надежде, слишком несбыточной, чтобы стать реальностью.

Хосок знал, что он не согласился бы идти, и поэтому не сказал про Намджуна — Чимин сложил бы два и два и понял, кем окажется второй человек. Он не пошёл бы, если бы знал, что встретится с Юнги.

— П-пожалуйста, хён. Пр-просто…

Он просит Хосока прекратить. Ему сейчас больно, и ещё больше страдать не хочется, но только не Хосок причиняет ему боль, и даже не Юнги. Юнги проткнул насквозь ножом его сердце три года назад, и именно Чимин сам настолько глупый, что даже не хочет вытаскивать лезвие — живёт с ним всё это время, мучаясь при каждом вздохе.

Хосок вздыхает. Он выглядит виноватым, словно это из-за него Чимин сейчас сломался, но Хосока никто не винит. Тот не виноват, и никогда не был.

— Прости, — шепчет друг. — Прости. Я не знал.

Чимин только кивает. Никогда и никому за исключением Тэхёна он не рассказывал о своих чувствах — просто позволял им его поглощать, пока не польются слёзы. Позволял утащить вниз, утопить себя, и даже сейчас думает о том, что Хосок наверняка больше не захочет с ним видеться. Всё просто: он потеряет ещё одного друга.

Возможно, страх отражается на лице слишком явно, потому что Хосок обнимает Чимина крепко, чего тот в первый момент пугается, однако позволяет старшему обвить вокруг себя руки — прямо перед клубом, на глазах у незнакомых людей.

— Эй, всё порядке, — успокаивает Хосок, поглаживая ласково по спине.

Чимин не хочет отпускать — он хочет лишь зарыться в объятия друга глубже и плакать громче, и это желание усиливается, когда Хосок спрашивает:

— Ты и правда любишь его, да?

Чимин отвечать, честно говоря, не хочет. Не хочет слышать снова свои безрассудные слова, не хочет слышать о своей глупости. Однако врать он никогда не умел, да так и не научился.

Люблю.

(Даже не в прошедшем времени)