— А особенный у тебя там кто-нибудь есть? — любопытствует бабушка коварным тоном. Чимин без труда может представить цветущую сейчас на её лице фирменную улыбку, демонстрирующую отсутствие передних зубов.

— Что ты имеешь в виду под особенным, бабуля? — уточняет он, зажимая и удерживая телефон между щекой и плечом, пока достаёт из шкафчика пакетик чая. Звонки бабушке во время чаепития стали уже своеобразным ритуалом, особенно учитывая, что старушка Пак по-любому тоже сидит на кухне с чашкой свежезаваренного женьшеня.

— Ты прекрасно меня понял, Чимин. Парень, может, появился какой, — усмехается она. — Я бы очень хотела погулять на свадьбе своего внука перед тем, как умру.

Чимин не сдерживается — хихикает в ответ. Последние пару недель бабушка вечно расспрашивает о личной жизни во время их еженедельных звонков, а внук только и делает, что уклоняется от ответов и смущённо повторяет, что он «в данный момент одинок, и вообще сильно занят учёбой».

— Ну, свадьбу обещать не могу. Мне кажется, большинство жителей Южной Кореи не слишком будут рады видеть, как два парня обмениваются клятвами.

— Ой, цыц, Чимин. Им же хуже. Я бы вот с радостью подобное мероприятие посетила.

— И была бы там единственной гостьей, бабуль, — шутит Чимин, поворачиваясь к плите и снимая с огня вскипевший чайник.

Они смеются вместе, после чего он вздыхает грустно:

— Хотел бы я, чтобы ты была здесь.

В последний раз бабушка приезжала в Сеул весной, много месяцев назад.

— А я бы хотела, чтобы ты навестил меня в Йоранмёне, — отвечает она.

Да, со времён Йоранмёна они с бабушкой невероятно сблизились: она несколько раз приезжала к внуку в Сеул, и разговаривают они обо всём на свете. Лишь одну тему не затрагивают.

— Может, когда-нибудь, бабуля, — отвечает Чимин тихо.

Ведь у него есть причина, по которой он ни разу — даже ненадолго — не приезжал в этот маленький городок. То, из-за чего он не может вернуться, хотя добираться туда всего пару часов поездом. В некотором смысле несправедливо заставлять бабушку путешествовать аж до самого Сеула, но она тоже понимает внука — и почему он живёт в квартире без окон.

— Так абсолютно ничего нового? — снова спрашивает она.

Есть новое, на самом деле. Это новое где-то на уровне подсознания тревожит Чимина последние несколько недель. Он поворачивается к кухонному окну, вздыхая. Хорошо, что висят жалюзи.

— Ну, если честно, кое-что есть. Не поверишь, но я встретил недавно Чон Хосока на танцах, — признаётся он.

— Чон Хосок? Это тот мальчик, который вечно громко кричал? Он же твой друг с баскетбольной команды, да? — вспоминает бабушка.

Чимин смеётся:

— Да, точно. Он и когда меня увидел, тоже громко заорал, — рассказывает. — У тебя чертовски хорошая память, бабуль.

По телефону слышно, как старушка фыркает:

— Не недооценивай меня, внук. Я за свою долгую жизнь какого только грязного белья жителей Йоранмёна не повидала. Не зря же меня прозвали когда-то королевой сплетен.

Чимин смеётся совершенно искренне, без труда представляя старушку Пак в молодости. Наверняка она была тогда настолько же красивой, как Минджу.

— И как у Хосока дела? У Чонов здесь, вроде как, всё в порядке, хотя молодёжь сейчас почти поголовно уезжает из города, — замечает она.

— Мы случайно пересеклись. Он оказался со мной в одной танцевальной группе, даже не зная, что я тоже там. Поболтали немного на практике, но я сейчас слишком с универом загружен, так что шанса особо пообщаться пока не выпало.

Скорее, кое-кто намеренно не оставляет себе никакого свободного времени, ведь Хосок не отстаёт несколько последних недель, а на все предложения друга Чимин в ответ лишь повторяет, что сильно занят. Да, это ложь, на самом-то деле, и Чимин с радостью бы провёл время с весёлым Хосоком, по которому очень скучал. Встреча с ним — настоящее благословение, ведь Хосок не знает ничего о том, что произошло, однако именно по этой причине Чимин страшится разговора, который у них завяжется, воспоминаний, которые всплывут, и имён, которые будут упомянуты.

— Мне он кажется хорошим пареньком. Во всяком случае, таким был его дед. Верещит так же громко, как и его внук, но тебе бы он понравился, — говорит бабушка.

Чимин хихикает при упоминании предка Хосока, прекрасно зная, что бабуля пытается его подбодрить. С Тэхёном и бабушкой всегда легко, ведь они всегда знают, что сказать, а каких тем стоит избегать. Но вот Хосок…

— Что тебя беспокоит? — мягко спрашивает бабушка.

Даже просто по телефону, не находясь рядом, она всегда замечает, если Чимина что-то тревожит. Парень улыбается тепло, присаживается за кухонный стол и задирает голову, радуясь, что есть потолок, что скрывает собой небо.

— Хосок сказал, что Юнги здесь, — шепчет он. — Юнги здесь, в Сеуле.

Очень давно он не произносил в разговоре с бабушкой имя Юнги, да и это не особо волновало, пока он был заточён тут — под бетонным потолком внутри стен без окон. Однако теперь, после простого заявления Хосока, Чимин задумывается о том, что жить в подвале не так уж и плохо.

— Собираешься искать его?

Честно говоря, Чимин вообще не представляет, что делать.

— Нет, конечно, — отвечает.

Это словно вторжение на свою территорию. Юнги никогда не находился в его Сеуле, а теперь угрожает всему, что Чимин так медленно строил, чтобы избавиться от вида звёзд. Йоранмён должен быть связан с Юнги, не Сеул. Он изо всех сил старался убежать, а этот призрак прошлого лишь нагоняет.

— Ну, неважно, — говорит он. — Сеул всё же большой, — и усмехается.

Опять тишина.

— Я просто хочу, чтобы ты был счастлив. Ты же это знаешь, Чиминни? — нарушает её, наконец, бабушка.

Тот в ответ хмыкает. Естественно, знает.

— Но, честно говоря, Чимин, если позволишь мне всего на секунду побыть эгоисткой, — продолжает она шёпотом, — то я признаюсь, что очень хочу снова поужинать втроём — вместе с тобой и Юнги, как тогда, в последний раз.

Только они втроём с улыбками на лицах на небольшой кухне, где ребята слушают истории из воспоминаний старушки о её давних кавалерах и о любимом ими всеми городке.

— Знаю, бабуля.

Я тоже.

+.-.+

Чимин прощается с каждым из компании лично — просто потому что не выдержит, если придётся стоять в окружении людей, которых он любит, и смотреть на них, вспоминая каждый прекрасный момент, проведённый вместе, который будет прокручиваться в мыслях, словно на видеокассете. Ведь всё напоминало бы об одном конкретном человеке, который на их встрече точно бы не присутствовал, и ещё одной паре глаз, отказывающихся на Чимина смотреть.

Хосок реагирует довольно привычным воплем и кидается обнимать, когда понимает, что всё серьёзно, никто не шутит. Бо́льшая часть друзей удивлена внезапной новостью о том, что Чимин под новый год уезжает.

— Но ты же на выпускной вернёшься, да? Сюда от Сеула всего пару часов добираться, — спрашивает Хосок.

Чимин не предполагал раньше, что прощаться так сложно. Частичка его сожалеет о принятом решении — даже о том, что он пытается. Не покидает мысль о том, что после простого исчезновения без объяснений жить, возможно, было бы легче, чем после болезненного прощания и сотни вопросов, на которые Чимин предпочёл бы не отвечать.

— Вряд ли смогу, — шепчет он.

На все «почему» Чимин просто спихивает вину на родителей и собственную неспособность противиться их указу, и в конце концов — слыша его подавленные ответы и видя опущенную вниз голову — ребята понимают, что объяснять он не в настроении, а сам Чимин лишь надеется, что друзья осознают, насколько трудно ему с ними прощаться.

Хосок обнимает его, не переставая кричать, что навестит в Сеуле, если представится возможность. Сокджин предлагает собраться всем вместе у него за ужином, но Чимин отказывается под предлогом того, что нужно паковать вещи. Расстроенное лицо Сокджина разбивает сердце.

Тэхён узнаёт о его решении самый первый из всех. Чимин рад тому, как быстро родители всё организовали, когда он сообщил им по телефону, так что вскоре его отсюда заберут. Да, бабушка и Тэхён хотели бы, чтобы он остался, но никто из них не протестует против финального выбора — они тоже видят, что для него отъезд будет действительно к лучшему.

Уже после Хосока и Сокджина Чимин вспоминает про Чонгука — первого человека из этой компании, с которым он сдружился. Однако именно сейчас это первый, кого хочется избегать сильнее всего — ну, после Юнги. Зная, что это наверняка последняя их встреча, Чимин сжимает кулаки крепче и думает, что попытка — не пытка.

Когда мальчишка выходит к дверям на зов мамы, которая крикнула, что к нему друг пришёл, Чимин задерживает дыхание в надежде, что не совершает сейчас ошибку. Однако в ответ на острый взгляд и сдвинутые брови на лице Чонгука, осознавшего, кто же его гость, Чимин может лишь опустить глаза. У младшего челюсть напряжена, губы плотно сжаты, и смотрит он на Чимина, словно на незнакомца — без всякого намёка на дружелюбие и улыбку, которая была на его лице впервые, когда они заговорили. Почему-то вспоминается об этом внезапно.

— Что тебе надо? — спрашивает Чонгук, стоя в дверях.

И Чимин дар речи теряет, потому что не видит больше того мальчишку, что поднял голову и извинился после того, как налетел на него. Доброта в глазах исчезла без следа, осталась лишь осторожность и желание отдалиться.

— Я просто…

Он сбивчиво пытается объяснить, что уезжает, насчёт родителей врёт, но во время своего монолога понимает: это ошибка, потому что Чонгук ни слова не произносит — просто смотрит холодно. Чимин даже не представлял, что добрый и дружелюбный Чонгук, которого он знал, способен на такой взгляд.

Хотя после Юнги и всего случившегося надо бы запомнить: люди действительно способны на всё.

Так что когда он, наконец, заканчивает, их накрывает плотной тишиной. Чимин поднимает голову в ожидании реакции — хоть какой-нибудь, лишь бы увидеть что-то помимо этого леденящего душу взгляда.

— Делай, что хочешь, хён, — бормочет Чонгук низким голосом.

И это все произнесённые слова перед тем, как младший разворачивается и закрывает дверь, оставляя безмолвного и ошарашенного Чимина в одиночестве. Голова гудит несколько секунд — парень пытается найти скрытый смысл в сказанном, гадает, спрятано ли там больше, чем кажется на первый взгляд.

Но, естественно, нет там ничего, и Чимин понимает, что действительно потерял Чон Чонгука — задолго до того, как потерял Мин Юнги тем снежным днём на мосту.

К Намджуну он отправляется последнему. Лидер сначала удивляется — как и остальные — задаёт те же самые вопросы, выслушивает до конца объяснение Чимина. Кажется, что всё, вот на этом и конец. Пока Намджун не задаёт следующий вопрос, который не ожидающего ничего подобного Чимина застаёт врасплох:

— Что Юнги натворил?

Охота закусить губу, потому что снова накатывает тошнота.

— Это же из-за него? — не отступает лидер. Молчание Чимина только убеждает его в своей правоте.

Можно соврать снова, повторить легенду — мол, это всё родители, и противостоять их эгоистичному решению нельзя — но Чимин просто стоит с опущенной головой, понимая, что сил обманывать больше нет.

— Не знаю, что между вами двумя произошло, но, может, получится всё наладить, Чимин? Никто из нас не будет рад, если ты уедешь.

Неправда. Чонгук порадуется, как и Юнги.

— Нет, хён. Поверь, так будет лучше, — шепчет он.

— В смысле так лучше? — не понимает Намджун, пытаясь докопаться до правды, выяснить, что Чимин скрывает, но тот только мотает головой. — Мы можем чем-то помочь? — спрашивает лидер.

Отмотать время назад было бы здорово. Если бы Чимин только мог вернуться в тот день, когда они всемером отдыхали вместе, безо всяких тревог и забот, а его любовь к Юнги выражалась лишь взглядами. Тогда, как бы больно ни было от этой любви, которую он не мог никак заполучить, схватить за хвост, всё равно всё было бы в тысячу раз лучше, чем беззвёздное небо сейчас.

— Можешь, пожалуйста, не рассказывать об этом Юнги? — шёпотом просит Чимин.

— Что?

Младший закрывает глаза, вздыхает глубоко:

— Не говори ничего про то, что я уезжаю. Просто… оставь всё, как есть.

— Не понимаю.

Чимин тоже не понимает, не знает, почему попросил такое у Намджуна. Может, просто не хочется, чтобы всё стало хуже, чем сейчас. Раньше, когда он думал, что самое плохое с ним произошло, и ужаснее уже некуда, вселенная переубеждала — находила новый способ швырнуть с силой о землю, давить бесчисленное количество раз, несмотря на уже переломанные кости и разбитое сердце.

— Я просто устал, хён. Правда. Хочу, чтобы всё закончилось, — говорит он. — Так что, пожалуйста, не останавливай меня. Это всё, о чём я прошу.

Может, он сумел, наконец, донести до Намджуна свою точку зрения, потому что лидер смотрит на него сначала несколько озадачено, после чего позволяет Чимину уйти с тяжёлым сердцем.

Тэхён с тех пор приходит к нему домой почти каждый день, составляя компанию и развлекая своими привычными выходками и шутками, пусть даже максимум, на что Чимин способен в ответ — это улыбнуться печально в благодарность за попытки. Когда ни одна из шуток Тэхёна больше не поднимает настроение, когда все сумки запакованы, а комната, в которой мальчишка провёл почти год, пустеет, и в шкафу остаётся лишь одна сложенная в углу баскетбольная форма, Чимин просто ложится на кровать, полностью вымотанный.

Всё словно повторяется. Сейчас будто самое начало — когда он только приехал в чужой город, пустой внутри и полностью разбитый. Забавно: покидает он Йоранмён в точно таком же состоянии, в каком сюда и прибыл. Тэхён остаётся рядом, когда Чимину хуже всего, обнимает и спит рядышком на кровати до самого утра — даже просить об этом не приходится.

Уже тридцать первое. Утром Чимин просыпается и решает пройтись по городу в последний раз. Родители приедут позже, вечером — говорили, что когда все люди соберутся в центре праздновать новый год, пробок будет меньше.

Солнце только-только поднимается, Чимин выскальзывает из комнаты, незамеченный бабушкой, и шагает неторопливо сквозь мёрзлый зимний воздух. Он идёт вниз по дороге из Сончонгыль, через мост Аураджи в центр города, где люди постепенно просыпаются, оживают, начиная делать свои дела в последний день года. Йоранмён — прекрасный маленький городок, нельзя не признать, и Чимин знает, что какой-то частью души действительно влюбился в его незатейливую красоту и добрых жителей.

Этим утром — тридцать первого декабря — Чимин просыпается с окаменелым каким-то сердцем, отчего в состоянии вспомнить каждый шажок, сделанный за последние месяцы вместе с дорогими ему людьми, и каким-то образом ноги сами приносят его к школе, занятий в которой сегодня нет. Он проходит через главные ворота, пустой стадион и попадает в пустые коридоры.

Останавливается перед своим старым классом. Возможно, в это помещение зазывает прежняя его версия — тот Пак Чимин, который заливался здесь слезами после уроков. Он садится на своё место в пустом классе, как раньше, и ждёт, когда же захлестнёт волной эмоций, как раньше, когда же он потеряется в потоке слёз и неприятных всхлипов. Только слёзы почему-то не идут — словно стоит какой-то блок на сердце, который не позволяет ощущать эмоции. Может, он, наконец-то, устал от всего этого.

Чимин уже собирается уйти, окидывает внимательным взглядом класс — и замечает кое-что, лежащее на столе прямо перед ним. Словно это нечто и тянуло его сюда, будто именно поэтому он бессознательно пришёл в школу.

Прямо как и когда-то, любопытство берёт своё, и рука тянется к забытому блокноту в чёрной обложке с погнутым корешком и потрёпанными страницами. Чимин прекрасно знает, что это, и всё равно открывает.

Странный он. Я наткнулся на него, плачущего в классе в одиночестве.

Чимин помнит это. В тот день он как-то не посчитал существенным тот факт, что Юнги застал его плачущим. Ещё он помнит, как вытащил блокнот Юнги из шкафчика лишь потому, что не хотел, чтобы его снова прервали. Оказалось, не он один помнит все эти мелочи — ведь потом выяснилось, что Юнги все их записывает.

Даже после абзацев, заполненных ругательствами и жалобами на общество и свою ограниченную в этом городе жизнь, Юнги всегда находил минутку упомянуть в самом конце чуть-чуть о Чимине — будь то его смех, или день, который они провели в Канныне. Всё это выведено здесь жирными буквами, чтобы Чимин прочитал.

И внезапно оцепенения больше нет. Эмоции словно ждали этого момента, собирались именно сейчас вылиться водопадом — и теперь пальцы подёргиваются, губы тоже дрожат. Чимин просто не понимает. Он снова сбит с толку, мир кружится вокруг, словно он сидит на карусели, а все эти мимолётные воспоминания мелькают перед глазами.

Ведь прямо здесь, в этом блокноте тот самый Юнги, которого Чимин когда-то знал. Тот самый Юнги, который заботился о нём, хотя и утверждал обратное; тот самый Юнги, который говорил не плакать, который каждый день ходил с ним домой, разговаривая о мечтах и звёздах. Это тот Юнги, в которого Чимин влюбился. Юнги  упоминал о нём с того самого дня, когда они впервые встретились, и всё равно закончилось всё именно так: они разорвали сердца друг друга на кусочки.

Почему-то, несмотря на прекрасные слова и обещания, всё пошло наперекосяк, и Чимин даже осознать не может, в какой момент их история обратилась в кошмар. Он не понимает, как кто-то, заботящийся о нём столь сильно, как Юнги, мог так жестоко разбить сердце. Он не представляет, как человек, написавший это всё, стал тем Юнги, которого он встретил в тот заснеженный день на мосту Аураджи.

Но непонятнее всего: чем он заслужил такое? Несмотря на всё, что произошло с ним в жизни, одно он знает точно: Пак Чимин не заслуживает счастливой концовки.