Ты последнюю ставишь точку,

Выткав сказку при лунном свете.

Ты счастливо ее окончил,

Чтоб не плакали ночью дети.

Только кто-то свечу уронит

И десяток страниц забелит.

Есть такие, кто точно помнит,

Как все было на самом деле.

(Канцлер Ги — «Страшная сказка»)

После нескольких бессонных дней, бурного пиршества и отнюдь не спокойной ночи, Кили понял, что вымотался окончательно. Возвращение в Эребор для молодого гнома прошло как во сне. Всю оставшуюся, немыслимо долгую дорогу он прошагал исключительно на инстинктах и в каком-то забытье. Но как только нога ступила в знакомую комнату, глаза увидели широкую кровать… Тело буквально требовало отдыха и вот теперь, получив желаемое, наслаждалось им вволю.

Когда Кили открыл глаза, с балкона струился слабый дневной свет. Голова изнемогала от усталости, руки и ноги затекли, а взгляд еще долгое время не мог уловить привычные очертания комнаты. Они плыли, растекались, двоились.

— Будто с похмелья… — тряхнув головой, протянул юноша.

Осмотрев комнату уже более осмысленным взором, он потянулся, чуть не упав при этом с постели. Только сейчас он осознал, что рядом нет ни Тауриэль, ни двоих сорванцов, и услужливая память подкинула то самое воспоминание, когда он вернулся в Эребор после решения вопроса с Эотеод и не обнаружил дома свою семью. Нехорошее сравнение тут же заставило его встать на ноги, поспешно одеться, умыться и пойти самостоятельно убедиться, что все невзгоды в прошлом, а дурные воспоминания — это всего лишь прошлое, не имеющее с настоящим ничего общего. Не имеющее, так ведь?

Плутая по всевозможным коридорам Эребора, Кили пытался найти хоть кого-нибудь, но гора словно вымерла. Продолжив свой путь, он наконец услышал за поворотом приглушенные голоса и поспешил вперед. Завернув за угол, он хотел было сразу обозначить так интересовавший его вопрос, но открывшаяся картина тут же сократила готовую фразу до всего нескольких слов:

— А-а-а… Я, кажется, помешал…

Фили с Ирэйн уж больно резко отпрыгнули друг от друга, хотя когда это держание за руки возбранялось? Хотя, как невольно предположил Кили из едва расслышанных слов, этот интимный жест сопровождался еще более интригующим диалогом и, возможно, не только им.

— Ты наконец-то очнулся! — Фили попытался сгладить неловкий момент.

— Наконец-то? Неужели я так долго проминал подушки? — запустив пятерню в волосы, усмехнулся Кили.

— Да мы уж подумали, что ты заснул беспробудным сном, как наши далекие предки в своих усыпальницах!

— Очень смешно, — Кили недовольно фыркнул, а потом перевел взгляд на Ирэйн и тут же вспомнил, за чем, собственно, шел: — Я вот хотел узнать, не видел ли кто Тауриэль с мелкими? А то она снова пропала и…

— Я видел ее, — ответил Фили. — Они с Тили и Элиабель были в сокровищнице.

— В сокровищнице? — эта новость немало удивила Кили, ведь, насколько он знал, золото Одинокой горы вообще не интересовало его эльфийскую супругу. Так что же теперь могло понадобиться ей в тех местах?

Фили утвердительно кивнул, в то же время косясь на свою спутницу. Ирэйн, однако, почти не проявляла интереса к мужскому разговору и продолжала хранить молчание. Надо отдать ей должное: держалась она почти спокойно, учитывая неловкость ситуации.

— Ладно, я тебя понял, — Кили рассеянно пожал плечами, а потом развернулся, пряча в щетине хитрую улыбку, и напоследок бросил: — Спасибо, что сообщил. В благодарность я никому ничего не расскажу!

Слабые протесты Фили уже остались позади, пока Кили спешил в чертоги огромной сокровищницы Эребора. Свет драгоценного металла, как и прежде, сиял удивительно маняще и чарующе, но, как и прежде, сердце храброго гнома горело иной страстью. Он увидел их почти сразу: Тауриэль сидела на ступенях одной из каменных лестниц, а двое малышей копались в куче золота. Причем копались не просто так: их возня напоминала строительство замков, какие в детстве Кили с братом строили из камушков. Только в этот раз сырьем для игрушечных стен и башен служили желтые монетки. В маленьких любопытных ручках эти кусочки золота мелодично звенели и напевали свою волшебную песню.

— Папа! Отец! — почти хором воскликнули малыши, завидев медленно приближавшегося к ним Кили.

— Похоже, вы скоро переплюнете Торина! Он владеет домом, полным золота, а у вас будет дом целиком из золота!

Тили с Элиабель довольно заулыбались и продолжили свои королевские игры. Сидевшая до этого молча, Тауриэль теперь пристально взирала на своего возлюбленного. Впервые за долгое время они остались почти наедине. В Минас Тирите и на протяжении всего пути от Гондора до Одинокой горы вокруг было очень много друзей, товарищей, соратников, но все же посторонних. Они так и не смогли поговорить обо всем, что случилось за последние месяцы.

— Знаешь, когда я смотрю на них, — Тауриэль перевела взор на резвившуюся детвору, — я вспоминаю ту опушку Лориэна, где я чуть не потеряла их навсегда. Мне показалось, что я умерла тогда.

Тауриэль наконец сказала то, что так давно тяготило ее, но не получало выхода. Кили не ответил — лишь прислонился к каменной ограде и, сложив руки на груди, внимательно слушал. В конце концов, этому разговору уже очень давно пора было состояться. Ореол торжества и радости отступил, растворился дурман беззаботности, и прошлые события вновь всплыли в памяти, будто это произошло только вчера. Вот сейчас гном видел их — свою семью, — мог ощутить их прикосновения, желая еще раз убедиться, что это все явь. Но ведь могло быть иначе… Могло же! В этот момент, стоя в полный рост, он возвышался над своей бессмертной девой, что бывало далеко не часто, но каждый раз это что-то да означало. Нечто вроде своеобразного ритуала, но каков будет его итог — иной раз предсказать трудно.

— Все то время, что я была в плену, я могла только молиться, чтобы ты их нашел. Я так виновата… — Тауриэль вновь посмотрела в глаза Кили. В ее собственных очах блестели слезы, уже бежавшие по щекам горячими дорожками. — Виновата перед тобой, перед ними… Как же я была глупа!..

С тех пор, как Кили узнал, что его семья пропала, и вплоть до того момента, как понял, что беда наконец миновала, он испытал множество сильных эмоций, начиная от леденящего ужаса, пожирающего душу гнева, бесконечного отчаяния и заканчивая обессиливающим счастьем. Были моменты, когда он готов был уничтожить весь мир, лишь бы отыскать Тауриэль и сказать ей, что она почти лишила его всей жизни! Но иной раз он готов был продать душу Саурону, лишь бы сохранить жизнь ей. И любовь, и ненависть, и страсть, и непонимание — столько сильных чувств бурлило в его сердце по отношению к этой необычной девушке, что порой он захлебывался ими, не понимая до конца — кто же она для него?

— Тили, ты опять все испортил! Из-за тебя замок рухнул! Ты слишком нерасторопен — дай я!

До слуха Кили долетели детский смех и недовольное сопение, и тут он все понял.

Все порой совершают ошибки, иногда очень серьезные, а порой — непоправимые. Но на то всегда есть семья, есть родные и близкие, чтобы в нужный момент буквально вытянуть из пучины тьмы. Чтобы защитить, чтобы спасти, чтобы помочь, чтобы любить и простить. И он простил. Он простил, понимая, что по-другому просто не может, ведь Тауриэль для него и есть вся жизнь.

— Да! Виновата! — Кили недовольно нахмурился, упирая руки в бока. — И я не знаю, как ты теперь будешь вымаливать прощение!

Тауриэль стушевалась, будучи не готовой к такому ответу супруга. Она бы поняла, если бы он отвернулся, замкнулся в себе — в конце концов, она это заслужила. Но тут…

— А вообще ты просто не понимаешь, как тебе повезло с мужем! Другой на моем месте уже давно бы показал, кто в семье главный! И думаю, пора вводить такую практику.

Тауриэль все еще с непониманием смотрела на хмурое лицо Кили, но в какой-то момент с трудом сдерживаемая улыбка выдала себя, и эльфийка облегченно выдохнула. Как камень с плеч! Невыносимо тяжелый камень.

— Ну и какую же награду ты желаешь, самый лучший из мужей? — Тауриэль опустила взгляд, чтобы мгновением позже заигрывающе поднять его. Теперь она с любопытством поддерживала эту коварную игру.

— Вот об этом я еще подумаю, а пока… — Кили глянул на занятых построением золотого замка детей и, хитро улыбнувшись, прошептал: — Мне в голову пришла одна идея.

Заинтригованная Тауриэль медленно поднялась на ноги, ведомая супругом, звавшим ее за собой неизвестно куда. Крепкая ладонь тянула ее вперед, пока сумрачные коридоры Эребора нависали сверху и закручивали в своем лабиринте. Постепенно становилось все темнее и темнее.

— Кили… Знаешь, я должна сказать тебе кое-что… — на ходу заговорила Тауриэль, но закончить свою фразу она уже не успела.

Тоннель закончился, и широкое пространство, буквально ошеломившее эльфийку, резко раскинулось над ней. Они с Кили оказались в самом сердце Одинокой горы, напоминавшем жерло вулкана, где подгорный народ добывал свои драгоценные камни и золотые руды. Где в свое время был найден Аркенстоун. Редкие факелы слабо потрескивали в тишине подземелья, но именно в их таинственном свете мерцали магическим блеском самоцветы. Словно стеснительные создания, они подмигивали своими короткими бликами, будто приглашая подойти поближе, прикоснуться, полюбоваться.

— Какая красота… — выдохнула Тауриэль, с трепетом понимая, что эти подземные светила до боли напоминают ей ее родные небесные.

— Ты, помнится, сказала мне, что Рунный камень был уничтожен… Я бы подарил тебе Аркенстоун, но, боюсь, Торин немного воспротивится. Знаешь, вообще тот меч у Галдора я делал в качестве замены Рунного камня, ну или чего-то типа того. Но как-то так получилось, что Фили забрал его себе, и… — Кили усмехнулся, разводя руками, а потом пристально посмотрел на Тауриэль. — Я хочу, чтобы у тебя всегда было что-то такое, что служило бы тем давним обещанием. Чтобы ты всегда знала и никогда не сомневалась, что просто так я не покину тебя, что найду тебя везде, что вернусь, несмотря ни на что. Если хочешь, выбери здесь любой самоцвет, и я что-нибудь сделаю из него.

Тауриэль еще ничего не успела ответить, как вдруг из-за спины послышались шепот и тихие шорохи. Вскоре в проход высунулись две головки и с видом пойманных нашкодивших сорванцов воззрились на родителей.

— Кстати, — Кили все еще не заметил детей и продолжал, — мне бы тоже хотелось, чтобы ты мне дала что-нибудь в качестве похожего обещания. А то в этот раз слабым звеном в цепи была именно ты, и именно за тебя мне пришлось тревожиться!

Тут молодой отец увидел наконец малышей, которые с уже посветлевшим выражением лиц подбежали к матери и трепетно приникли к ней.

— Знаешь, я думаю, я уже получила от тебя такой подарок. И дала ответный. Вот наше обещание, — Тауриэль положила руки на две небольшие макушки. — Именно потому что у нас есть эти два чуда, я, невзирая ни на что, всегда вернусь к тебе. И ты сделаешь то же самое, я знаю это. Это наше обещание, это наш Рунный камень.

— Да… Это, пожалуй, покрепче любого камня будет. Думаешь, чем больше у нас таких вот «чудес», тем прочнее обещание? — Кили хитро улыбнулся, складывая руки на груди. — Что ж, значит, будут еще!

— Что?.. Откуда ты узнал?..

Ночью Эребор обычно спал, и потому тишина его темных коридоров всецело властвовала в своей обители. Ночью не слышны ни шорох шагов, ни звук голосов — все чинно и спокойно. Но не в этот раз.

Темнота помещений едва заметно вздрогнула от слабого пламени свечи, а шершавый камень полов откликнулся прикосновением чужих ног. Кому-то явно не спалось. Огонек свечи несмело плясал, выдавая своего хозяина, направляясь куда-то вглубь королевства гномов. Поравнявшись со входом в библиотеку, он вдруг исчез, безошибочно указывая на то, куда направился нарушитель спокойствия Одинокой горы.

Руки стремительно перелистывали желтые страницы, пока слабый огонек освещал корешки фолиантов, древние рукописи, листы пергамента, баночки с чернилами и длинные вороньи перья.

— Не то… Все не то… Это не подходит… — страницы шуршали, играя черными витыми строчками. — Надо переделать…

Затрещала вырываемая бумага и, смятая, тут же тихо приземлилась на пол. Неудачно повернувшись, ночной гость случайно столкнул свечу, и та упала на пол — но не погасла, отбросив длинные страшные тени на деревянные полки, старые столы, придавая мрачности и так царившей атмосфере таинственности.

Утро для жителей гор приходило практически незаметно. Сидя в своих подземельях, они порой даже не замечали смены светил на небосклоне. Так бы и не знал ночной гость, что настал новый день, если бы не загоревшийся свет в подсвечниках да тихий стук по столу.

— Ты тут всю ночь провел? — Дори недоверчиво смотрел на только что проснувшегося и теперь продиравшего глаза Ори.

Летописец невидящим взглядом взирал на старшего брата, стараясь понять, что тому нужно и почему так нестерпимо хочется спать.

— Ты тут все в своих книгах копаешься, а в Эреборе Махал побери что творится.

— А что происходит? — неохотно ворочая языком, откликнулся Ори. Бессонная ночь притупляла попытки разума проясниться, а тела — сколько-нибудь ожить.

— Торин рвет и мечет. Фили пришел к нему с намерением жениться, а тот сказал, что напишет письмо своей сестре Дис с гневной тирадой о недостойном воспитании будущих наследников. Кажется, уже даже написал.

— Ну, по сравнению с тем, что учудил наш Кили, выбор Фили можно назвать идеальным.

— Ну она хотя бы не эльфийка. Правда, тоже какая-то странная, — Дори поправил серебряные эглеты на косах бороды. — Хотя… Торин прав — Дис явно что-то упустила в воспитании сыновей.

Он ненадолго задумался, а потом снова продолжил:

— Однако сражаться с эльфами в этот раз было вполне себе сносно. Если бы не наш любимый сосед Трандуил, туго бы пришлось всем нам. Знаешь, ту крепость назгулов проверили, но пленных эльфов не нашли. Всех превратили в слуг зла. Ужас…

Ори согласно кивнул, но по его отстраненному виду было понятно, что думает летописец совсем о другом. Заметив это, брат потрепал Ори по плечу и произнес:

— Так, а ты зачем тут всю ночь провел?

— Я переписывал ее, — глаза молодого гнома загорелись, когда тема перешла на важные для него вещи, и Ори указал рукой на толстенькую книжку перед собой.

— Это ведь твоя история, которую ты так старался написать, да? Почему решил переделать? Кстати, о чем она?

— Ну, я долго не знал, о чем писать, но произошедшие события буквально приковали меня к перу и бумаге. То, что случилось с нашим Кили, его семьей, Фили, — это ведь настоящая легенда! Ты даже не представляешь, каких усилий мне стоило собрать по крупицам эту историю… Наши герои, да и вообще все, оказались немногословными и не жаждущими увидеть свои имена в летописях Средиземья! Я буквально отчаялся, когда пытался их разговорить!

— Так ты написал про них? И как книга называется?

Ори любовно погладил зеленую кожаную обложку и провел пальцами по маленькой фигурке, нарисованной золотыми чернилами.

— Феникс.

— Что это значит? — Дори впервые слышал это странное слово и потому с удивлением посмотрел на брата.

— Я прочел о нем в старых легендах. Это волшебное существо, которое, умирая, возрождается в огне.

Взгляд Дори все еще выражал непонимание, и потому Ори поспешил пояснить, при этом активно жестикулируя руками:

— Ну ведь герои этой истории тоже как этот самый феникс. Они столько раз почти что попадали в объятья самой смерти, но восставали буквально из пепла! Они падали, но поднимались, помогая встать друг другу. Я почему и переписал свою историю… Сначала она была более светлая и напоминала сказку, но вчера я понял, что так не должно быть. Эта история была темная с самого начала, но именно ее темнота позволила понять ценность света, воссиявшего в конце! Как феникс! Все началось почти что со смерти и в итоге закончилось будто новой жизнью! Именно этого вдохновения я и искал столько времени! Вот о чем стоит рассказывать!

Дори настороженно взглянул на сияющего брата. Нет, ему всегда были неведомы взгляды, стремления и порывы того. Да и что может быть интересного в исписывании бумаги чернилами? Тяжело вздохнув, Дори махнул рукой, приглашая Ори следовать за ним.

— Ладно, идем. Скоро будут подавать завтрак. Сегодня нас ждут горячие бараньи ребрышки с ромашковым чаем. Обожаю ромашковый чай — говорят, укрепляет здоровье.