– Пожалуйста, Нэйтон, не будь таким... таким... Прояви хоть каплю милосердия. Хотя бы для наглядности сделай вид, будто тебе не всё равно!

– Это жест доброй воли. Ни больше, ни меньше.

– Ты не можешь так поступить! Альберт очень много лет служил моей семье и присматривал за поместьем, оберегал его, был предан ему. Это место – его дом. Неужели тебе просто нравится отбирать у людей всё самое ценное!

– Закрой свой рот. Шибко разговорилась, погляжу. Все что-то теряют, и каждому приходится расставаться с чем-то ценным. Это неизменная жизненная истина. Тебе ли не знать, моя милая Виктория.

Шло время. Часы, дни, недели уходили, словно просачивающийся сквозь пальцы песок. Наступила зима. Снег укрыл улицы Готэма, одел дома в снежные шубы, а дороги припорошил белым ковром. А Нэйтон Айрис продолжал рушить жизнь девушке, которую клялся любить, оберегать и уважать. Больше он не пытался скрыть своих намерений втоптать её имя в грязь, сжечь всё, что ей дорого, и развеять по ветру.

В самый канун Рождества Айрис приехал в празднично украшенный особняк Кейнов, где Викторию в тёплой рождественской обстановке ждал Альберт Блумфайлд, и как владелец этой собственности сообщил дворецкому о его увольнении. Он долго спорил с упрямым дворецким, который заявлял, что уволить его может лишь госпожа Виктория, так как он служит не Айрисам, а Кейнам. Старыми добрыми способами – деликатным запугиванием и угрозами – Нэйтон всё-таки добился своего: Альберту пришлось собрать свои вещи и, как бы тяжело ему это ни далось, покинуть особняк, в котором он провёл большую часть своей жизни.

С этого дня Нэйтон имел право полностью распоряжаться особняком в своих целях. И это пока что всё ещё оставалось единственным, что он смог присвоить себе из всей завещанной Виктории собственности семьи. Но он не переставал плотно заниматься вопросом переоформления бизнеса Кейнов на своё имя. Нэйтон привык вести дела агрессивно, пытливо, буквально с ювелирной осторожностью, поэтому процесс растягивался. Когда дело касалось фальсификации документов и незаконных юридических операций, он не мог допустить ускользания ни единой компрометирующей детали.

Конечно, руководства предприятий, которыми владели Кейны, были возмущены слухами о возможной смене владельца, а потому скоро на телефон Виктории обрушился шквал звонков. Но она не могла ничего им сказать. Руководители предприятий негодовали, просили принять меры и предлагали нерасторопной в бизнес-вопросах миссис Айрис свою компетентную помощь. Но от девушки слышали лишь бессильное и равнодушное «извините», которое ставило в тупик весь совет директоров.

Её в последнее время было трудно узнать. Виктория стала рассеянной, потеряла интерес к борьбе за собственную справедливость. Но она не хотела опускать руки, и она не собиралась сдаваться. Она всего лишь... влюбилась. Теперь, когда она ни минуты не могла провести, не думая о Джероме, когда все её желания сводились лишь к скорейшей встрече с ним, Вик наконец-то призналась сама себе в том, что так боялась раскрыть: она действительно испытывает очень нежные романтические чувства к преступнику.

Кроме того, её отстранённость и нередкая заторможенность объяснялись участившимися ночными кошмарами и принятием определённых препаратов, чтобы избавиться от ужасающих видений. Виктория продолжала принимать таблетки для нормализации сна, но они были абсолютно бесполезны. Рассудок понемногу покидал её, она перестала слушать указания лечащего врача и начала принимать анти-галлюциногенные, думая, что её реалистичные ужасные сны – это галлюцинации, вызванные сильным стрессом. Она больше не полагалась на свои рациональные медицинские знания и не пользовалась «холодной головой». Страхи взяли контроль над ней. Но Виктория этого уже не понимала. Она была убеждена: с ней всё в порядке, скоро это пройдёт, и она сможет жить, как прежде. Но вот как прежде, она и сама не знала.

Время шло. Нэйтон уверенно двигался к своей победе. Виктория сходила с ума.

* * *

Сегодняшний пасмурный день ничем не отличался от предыдущих. Казалось, даже тучи над Готэмом висели всё те же, что и вчера, и позавчера, и неделю назад. Проснувшись под собственный крик, Виктория нервно дрожащими руками приняла таблетки и выскользнула из дома пораньше. Всё потому, что по дороге в лечебницу она планировала визит к другу.

По дорогам, покрытым неприятной слякотью вперемешку с уже привычной грязью, Виктория доехала на такси до ничем не примечательного многоквартирного дома не в самом лучшем, но и не в самом безнадёжном квартале Готэма. Самая обычная «коробка», коих в городе сотни, около пролегающей над дорогой магистрали, которая отбрасывала километровую тень на этот маленький жилой закуток, не давая жителям дома наслаждаться естественным освещением через окна. Здесь и пришлось поселиться Альберту, после того как вход в поместье Кейнов для него оказался закрыт. Как только Виктория узнала, что Нэйтон выгнал её дворецкого из особняка родителей, она не могла найти себе место, сразу же начала поиски недорогого жилья для него, но Альберт обнадёжил госпожу, заверив, что у него имеется резервная квартира в городе. Как он утверждал, совсем не плохая и сносная.

– Ну как ты, Альберт?

Виктория прошла в небольшую по габаритам комнату, даже в это утреннее время суток освещённую несколькими торшерами, и не на словах Альберта, а на деле убедилась, что он живёт в достойных условиях. Пусть тут и было весьма мрачно, но живая обстановка комнаты с её утончённым интерьером – всё, как любит привыкший к порядку мужчина – создавали уют и чувство безопасности.

– Я вернул своей старой квартирке более-менее презентабельный вид, вытравил нелегальных жильцов – к сожалению, мыши и тараканы ещё не научились платить аренду – и вот у меня снова есть крыша над головой. Вам не стоит переживать за меня, госпожа Вик, – ответил ей входящий следом Альберт. – Присаживайтесь. Я сейчас принесу нам чай и Ваш любимый лимонный зефир.

Виктория улыбнулась ему, но Альберт уже исчез в дверях маленькой кухоньки. Так непривычно было видеть его не в строгом чёрном фраке дворецкого, а в простом сером свитере и потёртых видавших свои лучшие дни брюках. Именно сейчас она всё больше думала о нём не как о дворецком, а как о друге – простом человеке, которому она по-настоящему дорога.

Что Виктория знала об Альберте? Недостаточно, чтобы написать о нём биографический роман, но достаточно, чтобы считать его мудрым и смелым человеком, готовым ради дорогих ему людей на всё. В молодости Альберт участвовал в военных действиях, после чего получил нетяжёлую форму контузии и отошёл от дел. Он посвятил свою дальнейшую жизнь заботе о людях: сначала он некоторое время работал воспитателем в детских приютах, а позже нашёл себя как дворецкого. Он переехал в Готэм и влюбился в Сару Кейн, а уже ранее она наняла его как своего дворецкого по очень хорошей дружбе. Но эти детали Виктории были недоступны. Всё, что ей нужно было знать об Альберте, так это то, что тот слишком сильно любил чету Кейнов и их чудесную маленькую девочку, которая с детства, так же как и он сам, стремилась помогать людям.

Усевшись в одно из двух больших кресел, Виктория осмотрелась вокруг. В углу на тумбочке негромко разговаривало радио. Говорили о городских новостях. Речь зашла о политике, и ведущий упомянул имя Нэйтона Айриса. У Виктории словно бы щёлкнул тумблер: будто ошпаренная кипятком, она мигом подскочила, подлетела к тумбочке и выключила приёмник, после ещё с минуту пытаясь унять дрожь в руках и привести в норму сердечный ритм.

– Госпожа? – забыть о неприятностях её заставил голос Альберта, который вернулся с кухни. – Всё в порядке?

– Да, да, – улыбнулась та, возвращаясь к креслу. – Меня просто стало раздражать радио, и я его выключила.

Мужчина поставил на журнальный столик поднос с двумя чашками чая и тарелкой, наполненной кусочками жёлтого зефира. Чай Альберта всегда был похож на исцеление в чистом виде: он успокаивал нервы, приводил в порядок мысли, невольно заставлял расслабиться. Возможно, мужчина, обеспокоенный видом Виктории и догадывающийся о её нездоровом состоянии, разбавил чай какими-нибудь седативными добавками. Лимонный зефир Виктория уже давно не ела, да и к сладкому она в последнее время остыла, но говорить об этом Альберту не стала и просто насладилась его угощением.

За чашкой чая они всё никак не могли начать разговор. Тема была очевидной, но каждый из них знал, что говорить об этом будет тяжело обоим. Вдруг Виктория вспомнила, для чего приехала, взяла сумочку и начала выискивать в ней что-то.

– Ох, Альберт, послушай, я хочу, чтобы ты кое-что взял, – сказала она, когда достала свой кошелёк и вынула оттуда несколько купюр, протянув их дворецкому.

– Нет-нет-нет, госпожа, ни за что, уберите, – Альберт тут же оттолкнул руку девушки.

– Это мои личные сбережения, не волнуйся, не деньги Айриса. На первое время тебе хватит. Я настаиваю, Альберт, пожалуйста.

– Я не возьму их у Вас, госпожа. Точка.

– Альберт!

– Нет! – всё упрямился дворецкий.

Виктория тяжело вздохнула. Как же ей не хотелось, чтобы Альберт отказывался, ведь она, как и всегда, во всей этой ситуации, что с ним произошла, видела свою вину. И её нужно было срочно загладить. Она сбавила напор и сказала мягко и жалобно:

– Я прошу тебя. Пожалуйста, Альберт, возьми эти деньги. Я так хочу помочь тебе, но не знаю как. Хоть как-нибудь. Эта сумма – меньшее, что я могу тебе предложить, и тем не менее... Я хочу, чтобы ты взял их. Считай это компенсационным жалованием за увольнение.

Альберт смотрел на неё с сочувствием, ведь он прекрасно видел в этих болезненных глазах тревогу и такое огромное чувство вины. Чувство вины ни за что. Он тяжело выдохнул, покачал головой, глядя под ноги, хорошо обдумал всё и всё-таки потянулся и взял деньги из рук девушки. Альберт знал: она будет упрямиться, и рано или поздно он сдастся.

– Я придержу их у себя. Буду Вашим банком. Вы в любой момент сможете забрать их назад, госпожа, и не вздумайте спорить, – строго сказал он, на что Вик отреагировала дрогнувшими в улыбке губами. – И ещё, меня не уволили, пока мне об этом не сказали лично Вы. Нэйтон Айрис всего лишь выдворил меня из поместья Кейнов, но я всё ещё служу Вам. Служил, служу и буду служить. И не важно, где я при этом буду жить, в особняке или же в захолустной комнате. Даже если я буду в другой точке земного шара! Моё сердце всегда будет с Вами.

Виктория поначалу смущённо заулыбалась, убирая прядь волос за ухо, ведь так приятно было из раза в раз получать от Альберта подтверждение того, что он действительно её любит. И любовь эта была сродни отческой, которой у неё не было. Но девушка очень скоро помрачнела лицом и опустила взгляд в свою чашку.

– Альберт, ты... – неуверенно начала она, нервно помешивая ложкой чай, – можешь больше не служить мне. Ты всегда был предан Кейнам. Но Кейны, которым ты служил, умерли. А скоро от этой фамилии и вовсе ничего не останется. Я отношусь к тебе, прежде всего, как к другу, а не как к дворецкому. Просто хочу, чтобы ты это знал.

– Да, я знаю. Но, когда Вы вернёте своё поместье обратно и заставите Айриса за всё поплатиться, Вы ведь не наймёте нового дворецкого? Я буду очень сильно расстроен этим.

Виктория натянуто улыбнулась и выдавила:

– Если верну...

Она выглядела такой измученной, такой подавленной, такой больной. У Альберта глаза были на мокром месте при взгляде на некогда улыбчивую, цветущую девушку, которой предрекали стать первой красавицей готэмского светского общества. Но что теперь? Тяжёлые побои от мужа, работа среди безумных лиц криминального мира, смерть родителей... Все эти навалившиеся на неё тяготы сделали из молодой солнечной девушки параноика и убили в ней всякую веру.

 – Ох, бедная... Бедная моя маленькая девочка, – вздохнул Альберт, поднимаясь из кресла и распахивая руки для объятий. – Идите сюда.

Отставив чашку и поднявшись из кресла, Вик угодила в объятия его больших тёплых рук. Она крепко обнимала Альберта в ответ, прижавшись щекой к его груди, и внутри у неё вновь всё рушилось. Эмоций было столько, что и не описать. Но единственное, что имело вес, – любовь. Она так сильно любила Альберта, и так сильно хотела поделиться с ним абсолютно всем, что с ней происходит. Но она знала, он не одобрит. Она и сама-то не одобряла.

– Никак не могу понять, за что же Вам столько горестей, – голос Альберта дрожал и ломался. – Девочке, которая всю свою жизнь стремилась лишь помогать, верила в добро и его справедливость... За что же Бог послал Вам такие ужасные испытания?

Своей большой тёплой рукой он гладил её по макушке головы, а Виктория думала лишь об одном: как сильно она не хочет, чтобы из-за неё страдал ещё и Альберт. Она просто не имеет право втягивать его во весь этот кошмар ещё глубже.

 – Мы уедем отсюда, Альберт... – уверенно говорила Вик, не повышая голоса, – очень скоро... Ты, я и...

Оборвав себя на полуслове, она удивилась сама себе: она и впрямь подумала о Джероме? Ей так хотелось убежать из этого города куда-нибудь на край земли лишь с самыми дорогими ей людьми. И вот неадекватный маньяк уже в числе тех, кого Вик и вправду может называть «дорогими» ей людьми. Она отстранилась и увидела, как Альберт смотрит на неё в замешательстве, заинтригованный её недосказанной фразой.

– И... кто? – спросил он.

Нужно было срочно что-то придумать, потому что рассказывать дворецкому про своё увлечение психопатом она была не готова.

– Ах, да там... – она замешкалась, опуская глаза и думая о том, что уйти от ответа не сможет, ведь Альберт очень проницателен и всегда распознаёт её попытки обмануть его. – В общем-то... никто, просто... один друг.

– Если под словом «друг» скрывается надёжный молодой человек, в котором Вы не сомневаетесь и который готов встать на Вашу защиту, то я более чем спокоен.

Альберт улыбнулся, обрамив лицо девушки своими ладонями и заглянув в её глаза. Услышав нечто настолько обнадёживающее, он стал едва ли чуть меньше переживать за Вик. Даже в её недомолвках, которые на самом деле умалчивали лишь личность её «друга», а вовсе не сам факт его наличия, Альберт понял, что его дорогая госпожа не пропадёт. Он хотел верить в то, что она нашла достойного человека, ведь именно этого он всегда ей и желал.

– Знаете, госпожа, наши жизни очень сильно зависят от присутствующих в них людей. Порой случается так, что один единственный человек способен основательно изменить жизнь другого, просто однажды появившись и показав направление, в котором он сам двигается. Но лишь Вам одной решать, менять курс или оставаться на своей орбите. Как Вы сами захотите, так и будет строиться Ваша жизнь. И люди, которым Вы не безразличны, не отвернутся от Вас, что бы Вы ни выбрали.

Слова Альберта заставляли Викторию задуматься о многом, но прежде всего о том, что появившийся в её жизни Джером Валеска и вправду изменяет направление её жизни. Но куда же в итоге он её приведёт?

Чай уже почти остыл и пился куда быстрее. Альберт всё-таки полюбопытствовал у Виктории об упомянутом ею «друге», как бы сильно он не сдерживал себя от вмешательства в её личную жизнь. Но Виктория ничего толком и не говорила, лишь подтверждала догадки Альберта. Она знала, так будет проще: пусть он думает о лучшем, пусть будет уверен, что её сломанная жизнь ещё может рассчитывать на спасение. А так ли это на самом деле, Виктория не знала.

– Ладно, мне уже пора, – когда её чашка оказалась пуста, Виктория встала из кресла. – Ещё на работу ехать, а до Нерроуз путь неблизкий. После работы ещё к юристу. Денёк будет тот ещё.

Она уже двигалась к входной двери и хотела было попросить Альберта не провожать её, но он не мог отпустить её просто так. Она ведь пришла к нему, не просто чтобы дать денег и даже не просто чтобы повидаться, – её привёл сюда поиск утешения и помощи.

– Постойте, госпожа, – он окликнул её, и Виктория остановилась. – Я просто хотел сказать, что Вы не одна. И дело тут вовсе не во мне. Вы ведёте нелёгкую борьбу, которую Вам не выиграть в одиночку. Но у Вас есть союзники. Обратитесь за помощью к фамилии, с которой Кейны установили прочные дружеские узы, – к фамилии Уэйн.

Виктория обернулась и взглянула на Альберта с задумчивостью, спросив:

– Ты имеешь в виду Брюса Уэйна?

– Слышал, у юноши большое сердце. Он Вам не откажет.

– Он ведь ещё совсем мальчишка, – Виктория бросила неосторожную усмешку.

– С огромным состоянием и связями по всему городу. Мистер Уэйн хорошо осведомлён об истории своей семьи и знает, что Уэйны и Кейны никогда не враждовали. Он Вас выслушает, я уверен. К тому же, на Ваших с ним сердцах есть одинаковые раны. Вы поймёте друг друга лучше, чем кто-либо.

Почему-то Виктория никогда не задумывалась о том, что может попросить у кого-то помощи со своими проблемами. Она привыкла решать всё самостоятельно, да и к тому же, её дело было покрыто большим количеством тайн, которые не раскрываются первому встречному. Чтобы не тревожить Альберта, она ответила:

– Да... Должно быть, ты прав. Одной мне не справиться. Мне нужны сильные союзники. И возможно, восемнадцатилетний парнишка действительно лучше, чем кто-либо, поможет мне раз и навсегда покончить с тиранией Нэйтона.

Звучало не слишком обнадёживающе, но Виктория не позволяла себе судить так скоро. В конце концов, имя Брюса Уэйна и впрямь было одним из самых громких в городе. По крайней мере, уж точно громче имени Нэйтона Айриса.

– Пока, Альберт. Я заеду ещё раз на днях, чтобы ты тут совсем не заскучал.

– До встречи, госпожа. Пожалуйста, берегите себя.

* * *

Бескрайнее тёмное небо, отходившее от сумерек в ночную мглу, раскинулось над ровным зелёным холмом, полого уходящим куда-то в неизвестность. Пробивающийся сквозь облака свет вот-вот взошедшей луны, которая лишь ждала своего часа, ещё позволял спокойно осматриваться вокруг. Одинокая пустая местность, на которой резвился ночной холодный ветер, вызывала лишь чувство смятения и небольшую тревогу. Виктория не знала это место, она тут ни разу не была. Но ей предстояло это выяснить и узнать, какие ещё сюрпризы подготовило ей её сознание. Очередное ночное приключение, но на этот раз начинающееся куда более приятно.

Виктория не знала, что должна делать, и просто пошла вперёд. Невысокая трава щекотала оголённые щиколотки её босых ног, но земля отчего-то не казалась такой холодной, какой должна быть. Встречный ветер развивал её распущенные рыжие волосы и играл с подолами её ночной сорочки. Девушку будто бы только что вытащили из постели и привезли в это глухое место, чтобы она в очередной раз встретилась со своими демонами.

Реалистичность этого места вскоре заставила Викторию усомниться в том, что всё это действительно лишь плод её воображения: её стопы болели от колючей травы и сточенных камней, а от нарастающей прохлады в воздухе она покрывалась «гусиной кожей».

Чистое сапфировое небо скоро затянулось угрюмыми тучами, и бледное блюдце луны спряталось за одной из них. Бесконечно долгое одинокое продвижение по пустынной степи вывело девушку на вершину холма. Отсюда открывался вид на какое-то маленькое поселение, больше напоминавшее кочующий лагерь. Виктория вгляделась получше и, помимо ярких огней фонарей и костров и звонко поющих и смеющихся людей, рассмотрела узорчатые красно-жёлтые шатры, палатки и вагоны-прицепы. В голову лезла лишь одна догадка о сущности этого места – цирк.

И что будет на этот раз? Что случится в этом месте, наполненном жарким гомоном музыки и смеха? Её снова заставят захлебнуться кровью и обвинят в убийстве? Чего сегодня Виктории следует опасаться в своём собственном сознании?..

Ветер, кажется, переменился, на долю секунды взбунтовался, переполошив не только длинные рыжие локоны Виктории, но и всю растительность в округе, и вмиг сошёл на нет. Тогда-то она и услышала шаги за спиной. Неторопливые, тяжёлые, будто бы даже неохотные. Оборачиваться не было смысла – Айрис и так знала, кто к ней приближается.

– Мне вот что интересно, – зазвучал за её спиной искажённый сиплостью голос, – почему ты здесь, док? – Джером поравнялся с ней и так же, как и она, устремил взгляд на разбитый лагерь цирковой труппы у подножия холма. – Я имею в виду, какие теперь у тебя цели? Теперь, когда ты и сама не в силах отличить реальность от извращённых мультфильмов, которые показывает тебе твой мозг... Зачем ты приходишь в Аркхем? Ты мазохистка, да? Просто признайся, что ты мазохистка, и я отстану, обещаю.

Едва усмехнувшись, Вик взглянула на стоявшего справа от неё Джерома. Его одежда вновь отличалась от той, в какой она привыкла видеть его в лечебнице: сегодня это были тёмные клетчатые брюки, держащиеся на подтяжках, и жёлтая рубашка, а кисти рук, которые он держал скрещенными на груди, скрывали излюбленные им привычные белые перчатки.

– Я приезжаю в Аркхем, чтобы делать свою работу, – ответила на его вопрос Виктория, вновь ухватившись взглядом за танцующие языки пламени разведённого вдалеке костра, – чтобы лечить.

– Кого?

– Одного проблемного парня, которого мне доверили два месяца назад. Тебя, разумеется.

– Но меня лечить не нужно. Я здоров, и ты давно это поняла.

Девушка нахмурила лоб. Даже в собственной голове она не могла скрывать от этого пугающе проницательного парня свои настоящие чувства. Всё это было похоже на попытки зарыть глубоко в землю нечто очень важное для неё самой, после чего каждый раз появлялся Джером, откапывал старательно спрятанную правду и нёс её обратно Виктории.

– Я прихожу в Аркхем, чтобы... – на этот раз она не собиралась увиливать, – видеться с тобой. Потому что я считаю, что тебе нужно общение, внимание и... тепло родственной души.

– Ну вот, уже лучше! – оскалился Валеска, похрустев шеей. – Легче же говорить правду, не так ли? Кругом и без того одно сплошное притворство и ложь. Куда ни плюнь, везде одни театры и актёры! Только вот представления дешёвые и бездарные, аж блевать тянет. Но знаешь что... Ты и впрямь считаешь себя моей родственной душой?

Сомнения, звучащие в его голосе, удивили Викторию, и она уставилась на парня ничего не понимающим взглядом. Скоро эти сомнения одолели и её саму: может ли она быть абсолютно уверенной в том, что её хрупкая связь с Джеромом на самом деле соединяет их души? Считает ли так сам Джером? Может, всё это время она знала о нём лишь то, что он сам позволял ей разглядеть в себе?

С того момента, как появился на этом холме, Джером так ни разу и не взглянул на Викторию. Лишь сейчас, когда она в мрачной задумчивости опустила голову и нахмурила лоб, он покосился на неё и ухмыльнулся. Сколько же упоения ему из раза в раз доставляло её озадаченное, скованное глубоким самокопанием лицо. Это тешило его чувство собственной важности. В следующий миг он резво нагнулся к ней, заглянув прямо в лицо и неожиданно спросил:

– Цирк любишь?

Когда-то на их первом психотерапевтическом сеансе Джером уже спрашивал у неё об этом, и Виктория не забыла. Раз так, скрывает ли этот вопрос какой-то подвох? Но она не хотела думать, она хотела лишь говорить ему правду.

– Нет, – ответила Виктория, отчего-то широко улыбнувшись.

Его зашитые уголки губ растянулись в довольную улыбку, а зелёные глаза, жадно пробегающие по каждой черте её лица, азартно заблестели. И он ответил, словно предвкушая какую-то потеху:

– Я тоже.

Схватив Викторию за руку и потянув за собой, Валеска, точно обезумев, бросился вниз с холма. Туда, откуда доносилась музыка, которая становилась всё громче и громче по мере их спуска.

Это волшебное место закружило Викторию и Джерома в своём сумасшедшем танце. Под периодично нарастающие звуки циркового марша, доносящиеся из огромного главного шатра, они гуляли по увешанным гирляндами улочкам между трейлерами, заглядывали под каждый навес и просто дурачились, точно маленькие дети. Виктория и не заметила, как скоро утратила интерес к таким вопросам как «где я нахожусь?» и «зачем я здесь?», а единственным, что обрело важность для неё, стал оживший блеск в глазах Джерома и его звучащий наперебой самому себе голос.

Он тянул её за собой от палатки с едой к палатке тира, от клетки со львом до клетки с маленькими пушистыми собачками, вперебивку рассказывал ей об акробатах, дрессировщиках и клоунах и не переставал смеяться. Виктория, точно губка, впитывала этот заразительный смех, и вскоре ей уже не нужны были причины, чтобы звонко хохотать с ним в унисон. Джером бесцеремонно хватал с прилавков огромные мотки сахарной ваты и вёдра с попкорном и кормил всем этим девушку, даже если она отказывалась. Потом он брал её за обе руки и кружил в танце, громко и увлечённо подпевая доносящимся отовсюду песням. Виктория не успевала приходить в себя, как он уже тянул её за руку к разливающимся духовыми мелодиями шарманкам, бил её руками по клавишам ксилофона и буквально заматывал её в вытянутые из старых сундуков блестящие яркие ткани, пахнущие диковинными сладостями.

В последний раз Виктория чувствовала себя так легко и непринуждённо лишь в детстве, когда Альберт водил её в парки развлечений, и сейчас она вновь буквально теряла не только голову, но и землю под ногами. Всё это было похоже на сказку. Разноцветные огни гирлянд, оркестровая музыка, пряные запахи и безудержное кружение в танце уже бросали её в жар, но она не могла остановиться: Джером просто не позволял ей этого.

– Смейся, док! – призывал он, прыгая вокруг неё, хватая за плечи и подталкивая вперёд сквозь толпящихся людей. – Танцуй, пробуй всё, что видишь, бери всё, что хочешь! Поверь в то, что это всё принадлежит тебе! Представь, что здесь нет никого, кроме нас с тобой, закрой глаза и отдай своё тело и душу этому месту. Растворись в этом безумии!

И она действительно податливо растворялась в этом головокружительном вихре цирковой эйфории. Потому что её сердце не хотело слушать ничей другой голос, кроме звонкого голоса этого чокнутого неугомонно смеющегося парня. Ничей, даже свой собственный.

Толпа густела, шумных людей вокруг становилось всё больше, и в какой-то момент Виктория поняла, что они с Джеромом утонули в этом человеческом море. Куда несли их эти бушующие волны, она не понимала, и, когда голос Джерома начал становиться едва слышимым, девушка забеспокоилась. Звуки ритмичных песен разгорались с новой силой, а рука идущего впереди Джерома вдруг ослабела и начала выскальзывать из руки Виктории. Попытка ухватиться за него успехом не увенчалась. Его спина начала отдаляться за преграждающими путь циркачами, а Виктория, как бы не старалась, не могла дотянуться до него.

– Стой, подожди меня, Джером! Не бросай меня!

Ещё одно мгновение, и его рыжеволосый затылок скрылся в толпе за смеющимися лицами танцовщиц и музыкантов, а голос Виктории его так и не достиг.

Без него мелодичные напевы сладкоголосых певцов и певиц уже становились ей не милы. Без него вся эта дикая суета, сравнимая разве что с разгорающимся от ветра пламенем костра, начинала пугать Викторию. Но толпа подхватывала её и уносила куда-то далеко, казалось, в самую глубь циркового городка. Туда, откуда она точно не выберется самостоятельно.

Вскоре Виктории всё-таки удалось вынырнуть из-под кружащихся в танцах цирковых артистов. Шумная толпа даже не заметила пропажу, и продолжила своё увеселительное шествие дальше, а Айрис укрылась под навесом и отдышалась. Скоро она поняла, что яркие улицы с цветастыми шатрами, тонущие в оранжевом свете гирлянд, остались далеко позади. Место, куда она теперь попала, тоже было частью цирка, но куда более мрачное и непривычно тихое. Казалось, будто бы звонкий людской смех и музыка с окраин нарочно не достигали этих тёмных закоулков.

Викторию одолел лёгкий приступ тошноты: перед глазами до сих пор всё кружилось и вертелось, словно на карусели, а ноги вот-вот норовили подкоситься. Опираясь на стены трейлеров, тем самым удерживая себя от потери сознания, глубоко дышащая Виктория двигалась куда-то в кромешную темноту в поисках Джерома. Её глаза уже перестали различать дорожки и домики на колёсах – свет остался где-то совсем далеко позади, а всё пространство вокруг окутала густая тьма. Девушка видела лишь небольшой освещённый клочок земли под ногами и ориентировалась по нему.

– Джером?.. – позвала она, страшась в этой чёрной неизвестности даже эха своего собственного голоса. – Где ты? Давай вернёмся к большому шатру? Ты ещё не всё мне здесь показал. Я... – её голос дрогнул, когда откуда-то из темноты послышались посторонние шорохи, и Вик стала двигаться ещё осторожнее, осекаясь и старательно всматриваясь в непроглядную пустоту. – Я хочу увидеть тигра. Ты ведь сказал, тут где-то держат тигра. Давай посмотрим? Прошу тебя, только не вздумай меня напугать, выпрыгнув из темноты! Я ведь тогда проснусь, а мне не хочется уходить из этого цирка.

Где-то совсем рядом раздался топот маленьких ножек и зовущие друг друга наперебой гулкие детские голоса. Мимо Виктории, чуть не сбив её с ног, пробежали двое мальчишек, но из-за темноты она смогла разглядеть лишь их силуэты. Один из них плакал и настоятельно кричал второму, догоняя его:

– Отдай! Это моя курточка! Моя, моя, моя!

– Заткнись! – небрежно бросил в ответ второй мальчик, когда развернулся и оттолкнул плаксу, пнув его ногой в живот. – У тебя уже есть новые сапоги, так что эта куртка будет моей!

– Но мама купила её мне!

– А мне она не купила ничего! Это нечестно, нечестно, нечестно! – мальчик разразился гневной обидой и начал нещадно бить, судя по всему, своего брата той самой неразделённой курткой. – Почему всё покупают только тебе? Почему мама улыбается только тебе? Почему только с тобой играют и занимаются? – его удары становились всё быстрее и агрессивнее, а голос срывался в истерический вопль. – Почему? Что я сделал такого? Что со мной не так? Почему всё только для тебя?!

– Тебя никто не любит, потому что ты чудовище! – плакал мальчик, прикрывая голову руками.

– Ненавижу тебя, Джеремайя, сдохни!

– Ненавижу тебя, Джером!

Имя, произнесённое зарёванным мальчишечьим голосом, Виктория услышала достаточно чётко, чтобы её успело бросить в дрожь. Неужели этим маленьким озлобленным мальчиком был её пациент? А может, это просто совпадение? Но, прежде чем Виктория задумалась об этом, мальчик, со всей силы поколотивший брата ногами, кинулся бежать прочь. Не желая упускать его, Виктория бросилась за ним в темноту. Все её попытки воззвать к нему и просьбы остановиться были тщетными: под тихие сдержанные всхлипы ребёнок нёсся вперёд без оглядки.

Он скрылся за углом, за которым было гораздо светлее, и Вик нырнула за ним следом. Но в следующий миг она упустила мальчика, так как врезалась в прохожего и потеряла время. Обронив торопливые извинения, она выпрямилась и потёрла ушибленный нос, а когда подняла глаза, вмиг обомлела и застыла, точно вкопанный в землю столб. Она смотрела в очень милое усыпанное чуть заметными веснушками лицо рыжеволосого юноши, который обеспокоенно глядел на неё своими большими зелёными глазами.

– Простите меня, мисс, я не заметил Вас, – сбивчиво произнёс он, скованный неловкостью, придерживая девушку за плечо и спешно осматривая её. – Вы в порядке? Не ушиблись?

Его мягкий голос, играющий ребячьими нотками, она слышала впервые в жизни, но эти глаза... Она не спутает их ни с чьими другими.

– Джером?.. – в замешательстве произнесла Виктория, точно под гипнозом, не мигая уставившись в лицо этого парня.

Она не могла быть уверена наверняка, что смотрит на восемнадцатилетнего Джерома Валеску, но сердце подсказывало ей истину. Его волосы были уложены по-другому, но переливались всё тем же тёплым медовым оттенком. Его лицо имело те же черты, но пока ещё не было тронуто ужасными шрамами. Не преступник, не маньяк, не террорист, не психопат – обычный парнишка из цирка.

Он смотрел на незнакомку в недоумении, ведь не понимал, откуда она знает его имя и почему в её глазах столько удивлённого трепета. Но вдруг он отвёл взгляд, когда откуда-то из темноты за спиной Виктории раздался отдалённый женский голос, раздражённо зовущий:

– Джером! Джером! Где тебя носит, чёрт возьми! Сколько я ещё должна тебя ждать?!

Лицо парня отяготилось мрачностью. Он спешно извинился ещё раз, обошёл Викторию и побежал на кликающий его голос. Виктория снова не смогла его удержать: окликнув Джерома, она обернулась, но перед глазами снова была лишь чернеющая одинокая пустота.

Не было даже времени, чтобы дать себе отчёт о происходящем: все эти видения целиком и полностью завладели интересом Виктории, и она, позабыв о предосторожности, просто мчалась в этой темноте туда, где загорался завлекающий её крохотный луч света. Теперь она слышала женские разгневанные крики и звуки глухих ударов. Сомневаться в том, что это снова было избиение, не пришлось: Виктория скоро настигла небольшого скудно освещённого уголка и стала свидетельницей того, как изрядно пьяная взрослая женщина с размазанной на губах помадой и спутанной бижутерией в длинных волосах колотила стоящего на коленях парня, в которого Айрис влетела несколько секунд назад.

– Я что, эти сигареты просила купить? Эти?! – женщина со всей силы бросила смятую пачку сигарет в голову парня, а затем пнула его ногой в плечо. – Бесполезное ничтожество, даже простую просьбу выполнить не можешь!

– Мам, не бей, прошу тебя, – раздался умоляющий сдавленный голос мальчика, пытающегося взглянуть на мать, в то время как та, помимо рук и ног, уже пустила в ход любые подручные средства.

– Не показывай мне своего лица! Видеть его не могу!

– Пожалуйста, прекрати!

– Лучше бы ты вообще никогда не рождался! Чудовище! Это тебя нужно было увезти! Увезти и оставить где-нибудь в лесу!

Женщина не останавливалась, как бы Джером её не упрашивал. И сколько бы жалкой мольбы не было в его голосе, она оставалась к нему равнодушной. Она не жалела сил, нанося резвые удары руками и ногами по его голове, лицу, рукам, плечам. С её глаз катились слёзы, из глотки рвался отчаянный крик, но она ни на секунду не опустила рук.

Пара-другая жестоких ударов, и её силы иссякли. Рыдающая женщина, утирающая мокрое лицо рукавом, взяла с тумбочки бутылку виски и начала заливать в себя её содержимое, скуля что-то невнятное про единственного любимого сына. Джером остался сидеть без движения, беспомощно согнувшись над полом и роняя с лица тяжелые алые капли.

С ужасом наблюдающая за всем этим Виктория вдруг вспомнила, как Джером на их первом сеансе вскользь упомянул о своей матери. «Она была шлюхой и ненавидела меня», – так он описал её тогда, и эту ненависть теперь девушка узрела воочию. Её вмиг прошиб холодный пот, так как больше она не была уверена, что видит обычный сон. Нет, это был не сон, не видение, не фантазия. Это было даже не её сознание! Так где же она?!

Но прежде чем отдаться в объятия паники и страха, Виктории предстояло увидеть ещё кое-что...

Из-под выбившихся на лоб прядей рыжих волос вдруг поднялся тёмный взгляд, наполнившийся неистовой злобой и обидой, что копились долгие годы унижений. От хныкающего Джерома, утыкающегося носом в пол и молившего о пощаде, не осталось ничего. Виктория успела заметить лишь то, как его лицо сковала звериная жажда убийства, а дальше один лишь миг, и пол вокруг окрасился тёмными пятнами крови. В руках резко подскочившего на ноги Джерома оказался топор, который он без тени сомнения занёс над матерью и вогнал ей в спину. Далее он уже не мог остановить мгновения своей сладостной мести: Джером наносил удар за ударом, вынимал топор и вновь вонзал его в спину ненавистной женщине, пока не раздробил её насквозь. Его выпачканное собственной кровью и кровью матери лицо застыло без эмоций, а спустя секунду Джером разразился заливистым неконтролируемым смехом. Смехом, который дал Виктории окончательно убедиться: перед ней именно тот Джером Валеска, которого она знает.

Слёзы отчего-то сами собой наворачивались на глаза. Под этот звенящий, пусть ещё и не столь раскованный, но уже такой маниакальный хохот Виктория глотала солёные слёзы, поджимала губы и чувствовала по всему телу холодные прикосновения страха. И страшно ей было за себя. Смешанные чувства норовили разорвать её грудь: необъяснимая жалость к Джерому и его судьбе, разделённая с ним ненависть к тем, кто пытался уничтожить его, и замешательство, притупляющее действие холодной логики. Закусывая дрожащую нижнюю губу и закрывая глаза, она думала, как хочет поскорее проснуться.

– Это был мой коронный номер, – вдруг со стороны раздался уже знакомый ей голос Джерома, того, кто привёл её в это место, и Виктория обернулась. Он сидел рядом с ней на полу, подперев спиной стену, и без лишних эмоций, лишь слегка вскинув бровями, глядел на восемнадцатилетнего себя, слизывающего кровь с топора. – Оценила?

В ответ Айрис не сумела выдать ничего, кроме скривившегося от сдержанного плача лица. В груди что-то так больно сжималось и придавливало рёбра, словно стягивало свинцовой цепью. Она столько хотела сказать ему, столько хотела спросить, но слова отчего-то застревали в горле.

– Эй, что за кислое лицо, док? – усмехнулся Валеска, взглянув на расстроенную девушку. Он поднялся и подошёл к ней, взяв за голову и развернув к себе лицом. – Тебе что, восемь лет, чтобы кошмаров бояться? Это ведь просто твой страшный сон.

– Нет, – та помотала головой, – это не может быть сном.

– Правда? – Джером сыграл задумчивость, обхватил Вик рукой за шею и повис на её плече. – А я вот считаю, что это всего лишь ночной кошмар, от которого мне удалось избавиться. Он больше не беспокоит меня. Посмотри на этого счастливого парня, – он кивнул в сторону Джерома с топором, который уже утирал слёзы, прорезающиеся от смеха. – Он теперь свободен, ему всё нипочём! А что насчёт тебя, доктор Виктория Айрис? Что мешает тебе избавиться от своих кошмаров?

Виктория чувствовала, как по спине бегут мурашки. Она словно говорила с дьяволом на своём левом плече, а когда оборачивалась к правому, слышала всё тот же голос, от которого не убежать, не скрыться. Кошмаром для неё сейчас была не только её беспомощная жалкая жизнь, но и само пребывание в этом чёрном месте без единого намёка на выход.

– Эта женщина должна была быть моей матерью, а Нэйтон Айрис должен был стать тебе любящим мужем. Но что-то вдруг пошло не так. Сценарии кто-то основательно переписал. Скажи мне, док, это с нами что-то не так? Это мы виноваты в том, как с нами обошлись? Разве мы сделали нечто такое, чем заслужили побои и унижения? Это они должны гореть на костре нашей ненависти, их крики должны стать нашей сладостной колыбелью, – Джером импульсивно шептал ей это на ухо, крепко вцепившись пальцами в её шею. – Слушай меня. Слушай, Виктория! Твоё проклятье это не Нэйтон Айрис. Твоё проклятье даже не я. Твоё проклятье – это твой собственный страх перед освобождением. Ты держишь пистолет у виска и ждёшь, пока страх спустит курок. Сделай это сама, но стреляй не себе в голову, а в лицо страху. Дай себе уже наконец почувствовать себя живой.

Уже не осталось сил выносить давление всего, что Виктория здесь увидела и услышала. Головокружение и тошнота, вызванная разнёсшимся повсюду запахом крови, вновь дали о себе знать. Виктория чуть пошатнулась, почувствовав слабость во всём теле, но Джером подхватил её под руку, ни на секунду не отведя упорного взгляда.

– Это и есть... твоя душа? – спросила она исчезающим голосом, и голова её сама по себе обессиленно опустилась на его плечо.

– Моя душа живёт на грязных улицах этого города и заключена в таких, как ты, – промурчал Джером ей на ухо, зарывшись носом в волосы на её виске. – Ты ничего не изменишь, размениваясь тут со мной пустой болтовнёй. Понимаю, что я тот ещё обаяшка, со мной так тяжело прекратить разговор, но что поделать! В конце концов, Готэм ещё не увидел твой выход на сцену.

Он оказался прямо перед ней, и последним, что Виктория почувствовала, стал толчок его рукой в её грудь. Силуэт машущего ей на прощание Джерома стал стремительно отдаляться. Ей всё это время казалось, что под её ногами был пол, но вот она падала в свободном полёте, совсем не ведая, где и когда приземлится. Она падала, и перед глазами проносился образ бьющего её мужа. Она падала, и всё её тело ныло от боли. Она падала и слышала голоса родителей, Альберта и Нэйтона, когда-то пророчившие ей счастливое будущее. Ведь её заставили поверить в любящего обеспеченного мужа, в жизнь в достатке, в выбор без сожалений. Но теперь она просто бессильно падала в темноте.

Свет моментально ударил в глаза, когда Виктория распахнула их. Сегодня она проснулась без стонов, криков и резких подъёмов на кровати. И пусть сегодняшнее пробуждение было тихим, но, определённо, худшим, нежели в тот раз, когда она захлёбывалась кровью во сне. Вдох делался с большим трудом, а на всём её лице выступила испарина. Нет, не только на лице... Девушка чувствовала, как вся покрылась дорожками пота и промокла насквозь. И всё же теперь, когда Виктория видела вокруг гостиную своей квартиры, а не цирковые шатры, не приходилось сомневаться, что мир вокруг неё реален.

Нужно было срочно принять душ и сменить одежду, но перед этим девушка забросила в рот три таблетки и с жадностью опустошила графин с водой, словно не держала во рту ни капли жидкости уже несколько недель. Её одолела необузданная жажда. Но даже это чувство было не сравнимо с тем ужасом, который до сих пор бежал по её рукам будоражащим холодом и впивался когтями в сердце.

Плохо отрегулированная горячая вода понемногу смывала прилипший к телу страх. Витающие в ванной запахи ароматного мыла хоть и немного, но всё же успокаивали вновь воспалившийся рассудок Виктории. Опустив голову под бьющими на неё струями воды, Айрис не переставала думать о том, что видела в бессознательном состоянии. Что же с ней такое происходит? Неужели те печальные картины действительно были не плодом её фантазии, а самыми настоящими событиями из прошлого? Воспоминаниями... Причём воспоминаниями не её. Это было просто немыслимо: как она могла видеть воспоминания Джерома?!

Отсутствие рационального объяснения вкупе с сильной психологической нестабильностью снова вызывали накатывающие на глаза слёзы и конвульсивную дрожь в конечностях. Виктория подошла к своей грани. Но, прежде чем отчаяться и ступить за неё, она должна была сделать ещё одну попытку, взять себя в руки и попробовать последний оставшийся у неё вариант – она должна была незамедлительно воспользоваться советом Альберта.

Скоро вода перестала шуметь, а пар, успевший заполонить всю ванную комнату, постепенно стал опускаться. Девушка вытерлась, вышла в комнату и открыла дверцы гардероба, осматривая свою одежду. Больше она ничего не станет откладывать на потом. Её ждала поездка за город и волнующая встреча с Брюсом Уэйном.