Последняя вспышка ярости Нэйтона Айриса отправила его жену в больницу с тяжёлыми последствиями. Сразу же после того, как разбил ей половину лица, он отвёз её к своим врачам, чтобы они вновь замели за ним следы. Конечно, и на этот раз не обошлось без фальсифицированной «официальной» версии произошедшего, ведь, если бы Нэйтон не заботился об этом, его репутация уже давно бы балансировала на грани краха. Лучшие хирурги, а затем и косметологи Готэма вернули все прелестные черты лица девушки на место, избавили её от уродливых шрамов, восстановили кости и зубы. Жаль только, что искалеченную душу никто ей восстановить не мог.

Как только движение губами перестало быть для Виктории невыносимо болезненным, первым, что она попросила у врачей, был вызов полиции. Но они игнорировали эту её просьбу и продолжали твердить все как один: «Вы скоро поправитесь, миссис Айрис, не переживайте». Здесь у Виктории, которая в немом крике проглатывала слёзы, рождалась ещё одна просьба к ним: никогда больше не называть её этой проклятой фамилией.

О том, что госпожа «попала в аварию», узнал и Альберт, который сразу же примчался в больницу и просидел там всё время, пока девушка не пришла в сознание и не заговорила. Она знала, что он единственный человек во всём городе, который станет её слушать, поэтому наконец-то рассказала дворецкому истинную причину, по которой она оказалась на операционном столе. Но, как только Альберт хотел забить тревогу, Виктории пришлось объяснить ему все ужасные последствия необдуманной атаки на Айриса. Меньше всего она хотела, чтобы этот монстр причинил боль ещё и её другу, поэтому слёзно умоляла Альберта держать всё это пока в секрете. Тот с большим трудом заставил себя согласиться и взял с Виктории обещание как можно скорее убраться от этого гнилого человека. «Если бы всё было так просто, Альберт, ах, если бы...» – больно дрожало в её осипшем голосе под напряжённое пиканье кардиостимулятора.

Спустя неделю, Виктория полностью восстановилась и вернулась в Нерроуз, в психиатрическую лечебницу для душевно больных преступников, где собиралась с головой уйти в работу, как и прежде, трусливо прячась в этом богом забытом месте от невменяемого мужа. Она не могла позволить себе думать о своих личных проблемах на работе, где должна быть сильной, исполнять свой медицинский долг и помогать своему подопечному. Тем не менее, за работой над бумагами, в обеденное время, на собрании докторов – ни на минуту она не переставала размышлять о том, как вывести Нэйтона на чистую воду, как осветить общественности его демоническую сторону и как наконец-то вырваться из этого ада. Правда, однажды у неё уже был подобный настрой, о котором она вскоре, попав в больницу с травмой головы, очень пожалела.

Как она теперь может помогать пациенту, если даже сама себе помочь не в силах? Может ли она вообще теперь оставаться психиатром? Задумавшись об этом, Вик вдруг поняла, что стоит перед сложным выбором: пожалеть своё здоровье, уволиться из Аркхема и сосредоточиться на решении проблемы с Айрисом, или же забыть о своей растоптанной жизни и продолжить работу над реабилитацией своего бесценного пациента.

* * *

В буфете для рабочего персонала Аркхема в обеденное время было довольно людно. Это место разительно отличалось от непрезентабельной столовой, в которой кормили заключённых, с её ледяными скамейками, мрачными каменными стенами, минимальным освещением и скудной едой, по вкусу напоминавшей переработанную газетную бумагу. В буфете же для рабочего персонала было довольно светло, уютно, а мебель была куда удобнее, чем то непотребство, предоставляемое пациентам. Врачи, медсёстры, надсмотрщики – все приходили сюда за чашечкой ароматного напитка и кусочком чего-нибудь вкусненького, чтобы ненадолго отвлечься от своей нервной работы.

Здесь же сейчас оказалась и доктор Айрис. Стоя в очереди и рассматривая предложенную еду под стеклом, она не могла прогнать из головы навязчивое желание поскорее встретиться с Джеромом. Ей потребовалась неделя, чтобы осознать, как сильно она зависит от их психотерапевтических бесед, которые в последнее время стали такими редкими. Ей нужно было увидеть его растягивающуюся улыбку, и чувство это становилось сродни нужде в кислороде. Но... почему?

– Мне, пожалуйста, латте и кекс с малиной, – сказала она темнокожей пухлой буфетчице, мило улыбаясь и указывая пальцем на сладость за стеклом.

И правда... почему же?.. Неужели то, от чего она так старательно отнекивалась, то, что она пыталась поместить в самый дальний угол своей души и задушить, всё-таки так сильно? Видеть его, слышать, чувствовать его нужду в ней, ощущать свою важность для него... Так как же всё-таки называется это чувство, которое она питает к Джерому Валеске?

Думать об этом и дальше ей не позволил вдруг отозвавший её голос начальника:

– Надо же, я тоже люблю малиновые кексы. В нашем буфете их делают просто волшебными.

Виктория осеклась. Хьюго Стрейндж, кажется, подошёл к ней буквально только что, тоже собравшись подкрепиться. Под неизменными круглыми очками, линзы которых чуть отливали красным, блестели всё такие же нарочито добродушные глаза, которые в последнее время казались девушке больше подозрительными, чем неоспоримо добрыми. После того, как она узнала о его непозволительных методах обращения с пациентами, её доверие к главврачу значительно упало, и что-то в нём начало пугать и отталкивать Викторию.

– Профессор Стрейндж, – приветствовала она, стараясь улыбаться.

– Доктор Айрис, – тот тоже двинул уголками рта. – Рад снова видеть Вас в наших рядах. Как Ваши раны? Слышал, хирурги почти основательно восстанавливали Ваше лицо после той аварии.

– Всего лишь слухи, профессор. Пара царапин, небольшие повреждения. Больше времени ушло на моральное восстановление, – врала Виктория, пока ждала свой заказ. Скорее бы его уже принесли, чтобы она могла убраться и не разговаривать с заведующим.

– А по Вам и не скажешь, – Хьюго заглянул ей в лицо, внимательно разглядывая его, точно картину в музее. – Даже намёка на шрамы не видно.

– Точно, – с омерзительной обидой внутри протянула девушка, переступая через тонны своего отвращения ко всей этой ситуации. – Хирурги, которых мой муж нанимает из раза в раз, чтобы вылечить меня, просто настоящие мастера своего дела.

Приятная буфетчица подала Виктории её горячий кофе-латте и блюдце с кексом. С улыбкой поблагодарив её, Айрис взяла заказ и отошла от раздачи, заняв свободный столик в углу. Она полагала, что отвязалась от профессора и от его не в меру любопытных расспросов, но очень скоро он, взяв себе чай и такой же кекс с малиной, с её неохотного позволения присел к ней за столик. Отказывать начальнику и иметь от этого проблемы ей бы не хотелось – и без того хватает. И Стрейндж продолжил разговор, сказав:

– Полагаю, Ваш муж очень любит Вас, раз так заботится и нанимает для Вас лучших врачей.

В ответ на это Виктория начала закатисто смеяться. Она не могла это остановить, смех просто рвался из неё, словно какая-то зараза, превращаясь чуть ли не в истерический припадок. Она бы хотела остановиться, но не могла, пыталась, но не получалось. Как же это было смешно – Нэйтон и любовь! Ничего смешнее в своей жизни она не слышала! Её необычное поведение привлекло внимание посетителей буфета. Многие охранники и работники медперсонала глядели на Викторию Айрис с удивлением, пока та поднимала на смех слова главврача.

– Простите, – сказала она, прикрыв рот ладошкой и всё ещё прогоняя смех. – Простите, пожалуйста. Простите. Да, да, муж у меня такой любящий, вот и заботится о моём состоянии. Мне так повезло, Вы не представляете.

Это звучало настолько же лживо, насколько и абсурдно. Но Виктории было неизменно смешно. Не грустно, не больно, не обидно... смешно. Она на секунду задумалась, почему она смеётся, если внутри так сильно хочется плакать. Но ответить так и не смогла.

– Интересно, – вдруг протянул едва хихикающий с ней в унисон Стрейндж, только вот смеялся он совсем по другому поводу, – а как Ваш любящий муж относится к тому, что Вам больше по душе умалишённые преступники, нежели обеспеченные чиновники?

После такого заявления смех отступил сам собой. Виктория опустила чашку с кофе, взглянула на Стрейнджа и с непониманием наморщила лоб. Что он такое несёт и что имеет в виду? Её пугали его недобро заблестевшие глаза и поджимающиеся в сдержанной ехидной ухмылке губы.

– Что, простите? – переспросила девушка.

– Я о Ваших психотерапевтических сеансах с заключённым «И-146». Можно ли их назвать чисто психотерапевтическими? Ох, меня одолевает такое профессиональное любопытство! – Стрейндж нетерпеливо потёр руки и заулыбался, как одержимый учёный. – Уж простите за шквал не совсем пристойных вопросов, но как давно Вас с Валеской связывают интимные отношения? Как Вы поняли, что испытываете сексуальное влечение к маньяку-убийце?

Викторию бросило в холодный пот от этих вопросов. Она прекрасно знала, что подобные предположения таятся в головах почти всех сотрудников лечебницы после того случая, когда она при всех танцевала с Джеромом. Но отсутствие в голосе заведующего какого-либо сомнения, давало ей понять: он ни секунды не сомневается в праведности своих гипотез.

– Профессор, – произнесла она в замешательстве, – Вы в чём-то меня подозреваете?

– Нет, дорогая. Я кое-что о Вас знаю.

Стрейндж снизил голос до тона, слышимого только им двоим, и отхлебнул свой чай, после начав непринуждённо помешивать его ложечкой, приговаривая что-то о недостатке сахара. Виктория старалась держаться едва ли озадаченного выражения лица, хотя на деле всем нутром била тревогу. Голоса вокруг неё становились едва слышимыми, и существенным становился лишь неестественно дружелюбный голос Хьюго Стрейнджа.

– В стенах моей лечебницы от меня ничего не скроется.

– Да о чём Вы?! – взвинчивалась Вик.

– Я говорил с Джеромом незадолго до того, что с Вами случилось, и узнал очень много интересных подробностей Ваших взаимоотношений. Он рассказал мне о весьма интимной стороне ваших сеансов и упомянул, что Вы доверяете ему, как же он там сказал... «Ваше тело». Знаете, ещё ни один из докторов не практиковал подобный подход к пациенту. Должно быть, в этом и кроется успех Вашей, хм, терапии, доктор Айрис.

Сдерживаться становилось всё труднее и труднее. У Виктории задрожали руки и предательски сбилось дыхание. Конечно, половина из того, что он утверждает, – полная чушь, но другая половина имеет все основания называться правдой. Та половина, которая утверждает об интимности взаимоотношений Джерома и Виктории. Как бы она сейчас не отвергала брошенных ей провокаций, отрицать свою особенную связь с Валеской она не могла.

– Я не понимаю, о чём Вы... – но договорить ей не дал главврач, который не терпел вранья.

– Миссис Айрис, нам с Вами хорошо известно, что психическое расстройство – это, прежде всего, эмоциональная неудовлетворённость. Человеку не хватает взаимопонимания, тепла, и мы, психотерапевты, стремимся восполнить эти пробелы. И знаете... мне нравится, что Вы даёте Джерому слишком много. Собственно, за этим Вы и здесь.

– Нас с Джеромом связывают близкие отношения, да, – девушка сделала свой голос чуть твёрже, – но лишь как друзей. Между нами не было ничего больше. А то, что он Вам сказал... Он лишь играет. Уж Вам-то не составило бы труда это понять.

– Скорее всего, я бы так и подумал, не будь у меня значительного багажа подозрений на Ваш счёт. Кроме тех, что обсуждаются во всей больнице, разумеется. Пока Вы были на больничном и восстанавливали здоровье, я проверил терапевтические журналы, которые Вы ведёте. Которые Вы должны вести. Вы делали пометки лишь в самом начале своей работы с Джеромом. А дальше... Видимо, Вы потеряли профессиональный интерес и заимели личный. Я не прав?

Это было поражение. Все оправдания и отрицания звучали бы глупо, а попытки уйти от разговора или сменить тему – ещё глупее. Айрис остолбенела. Она даже не пыталась понять, почему Джером всё рассказал Стрейнджу, да ещё и приукрасил такой непристойной мишурой, потому что причина его поступка была ясна ей, как день, – развлечение. Она знала его уже достаточно хорошо, чтобы догадаться, что Джером просто хотел повеселиться, а вовсе не подставить её. Именно это умасливало её злость на него.

– Не здесь нам с Вами говорить об этом, профессор, – девушка попыталась свернуть разговор, чтобы хотя бы не выставлять всё это напоказ.

– Значит, говорить всё-таки есть, о чём, – гаденько самодовольно улыбнулся Хьюго, откинувшись на спинку стула. – Пройдёмте в мой кабинет? Там и обсудим Вашу «нестандартную» терапию и её неоценимый вклад в наше дело.

– Я ещё не доела свой кекс, – процедила Вик и постаралась проглотить кусочек кекса, который застревал в горле после неприятного разговора.

Однако продолжению этого разговора не суждено было состояться прямо сейчас. Мимо буфета вдруг промчалась парочка-другая переполошённых охранников, один из которых позвал обедающих коллег срочно оставить дела и выдвигаться за группой. Это привлекло внимание и профессора Стрейнджа, который после нескольких секунд наблюдения за взвинченным охранником спросил у него, в чём дело.

– У нас заложник на пятом этаже третьего корпуса, – сообщил охранник. – Этому рыжему клоуну и его дружкам снова спокойно в камере не сидится.

Услышанное заставило Викторию отвлечься от принуждённого поедания кекса и обеспокоенно взглянуть на охранника. Прекрасно понимая, о ком идёт речь, девушка вскочила со стула, и в следующий миг вылетела из буфета вперёд пришедшего охранника. Любое дело, касающееся Джерома, было её делом. Позабыв обо всём на свете – об информации, которой владеет главврач, о своём недоеденном ланче, о любых своих проблемах – Айрис со всех ног бежала в названное место, лишь бы скорее предотвратить очередную «потеху» Валески. И чтобы... увидеть его.

* * *

Коридоры пятого этажа не отличались большим количеством персонала, даже совсем наоборот. Верхние этажи лечебницы почему-то скудно охранялись, и сегодня трое далеко не безызвестных заключённых Аркхема – по совместительству одни из самых опасных преступников в Готэме – воспользовались этим в своих целях. Об этом многих оповестил крик испуганной медсестры, которая гуляла во дворе с пациентом, когда на неё вдруг откуда-то сверху упала чёрная форменная фуражка охранника, и она увидела свисавшего из окна, подвешенного на верёвках мужчину. Реагируя на её визг, из того же окна высунулся рыжеволосый парень с заштопанным лицом и прокричал:

– Ну и чего орём, дорогуша! Заткнись, пока мы не сбросили на тебя этого здоровяка!

Медсестра, не переставая бить тревогу, убежала к входным дверям, забыв о своём подопечном и оставив его под окнами. Жестом приказав этому накаченному тирозином бедолаге сгинуть в сторону, Джером Валеска выпрямился и довольно оскалился.

Охранник сидел, привязанный к поставленному на подоконник стулу, который балансировал на двух передних ножках и уже, честно говоря, дышал на ладан. Вся эта конструкция была хитро привязана проведённой через крюки на потолке верёвкой к решётке вентиляции в противоположной стене. Одно неправильное, неверно рассчитанное движение могло привести мужчину в форме охранника к неминуемой смерти или в лучшем случае – к перелому конечностей.

– Мистер Крейн, как продвигается сбор урожая? – облокотившись на подоконник, спросил Джером своего компаньона.

Человек в такой же полосатой чёрно-белой форме и с грязным мешком на голове, в котором были прорези лишь для глаз, с помощью иглы шприца, воткнутой в шею их заложника, с медицинской осторожностью извлекал из него образцы крови. «Пугало» – так Джонатан Крейн нарёк себя перед тем, как его упрятали в Аркхем за совершённые им безумные преступления.

– Непродуктивно, мистер Валеска, – неторопливо ответил он искажённым жутким голосом из-под своего мешка, впившись в охранника нездоровым пытливым взглядом широко распахнутых глаз. – Признаков страха у подопытного слишком мало, чтобы быть уверенным, что адреналин и окситоцин в его крови вырабатываются в нужном нам количестве.

– Намёк понят! – воодушевлённый Джером отскочил к стене, где крепилась верёвка, и чуть ослабил узел.

Стул наклонился ещё ниже, и несчастный охранник уже находился практически в горизонтальном положении над землёй. Но этот мужчина был так силён духом и неустрашим, что, даже глядя в глаза неминуемой гибели, не кричал и не молил о пощаде.

– Делайте, что хотите! – заявлял бравый охранник. – Я ни за что не дам вам, фрикам, почувствовать вкус удовлетворения своих гадких садистских наклонностей.

– «Гадких»? – Джером наигранно охнул, прикрыв рот ладошкой.

– «Садистских»? – прохрипел Крейн и чуть наклонил голову вправо. – Мои интересы исключительно научные. Под воздействием страха в крови человека вырабатывается гормон, который нужен мне для завершения работы над новым токсином. Так что, возрадуйся – ты принимаешь участие в одном из моих уникальных проектов!

– Наших проектов, – настойчиво поправил его Джером, который слегка покачивал стул на подоконнике, взявшись за одну из его задних ножек. – Давайте не будем забывать, дорогой друг, про мой ни с чем не сравнимый пытливый ум, в котором родилась идея, давшая Вам повод для работы.

– Без меня тебе не добиться того, что ты задумал, Клоун, – подчёркивая свою важность, сказал Крейн, введя иглу в руку уже слегка постанывающему мужчине.

– Как и тебе без меня светит лишь пожизненно гнить в этой помойке, – Джером подобрался к нему очень близко, не изменяя своей привычке нарушать личное пространство, и ухмыльнулся. – Позволь напомнить, придёт день, и, благодаря моей непревзойдённой светлой головушке, мы все свалим из этого «санатория». Для этого мы и работаем в сотрудничестве, Пугало.

Крейну, хоть и неохотно, но пришлось согласиться. В конце концов, он, как и все обитатели Аркхема, не мог отрицать, что Валеска – каким бы отбитым психопатом он не был – мало кому тут уступает в сообразительности и хитрости. Пугалу приходилось довольно трудно мириться с лидерскими позициями Джерома в Аркхеме, и всё же он даже умудрился стать одним из самых приближённых к нему. Что, в основном, было заслугой самого Джерома, ведь он ни за что не упустит возможность прибрать к рукам парня с высокими познаниями в химии, которые при благоприятных обстоятельствах можно использовать к себе в угоду.

Накалённый разговор между Валеской и Крейном, грозивший вот-вот перерасти в перепалку, был прерван внезапно раздавшимся где-то из другого конца коридора криком их общего друга Джервиса Тетча:

– Нет, вы не сможете туда пройти!
   Я встану стеной на вашем пути!

Заключённые быстро догадались, что к ним пожаловали нежеланные гости, которых следовало ожидать, после того как та медсестра во дворе подняла панику. Предпринять ничего они не успели, так как уже через полминуты группа вооружённых охранников направлялась к ним, ведя впереди скрученного Шляпника.

– Джентльмены, простите, но, полагаю, у нас проблемы, – прокряхтел он своим сокамерникам, виновато улыбаясь.

С одной стороны коридора к нарушителям порядка подступали угрожающие оружием охранники, а с другой – группа санитаров и докторов, вооружённые шприцами и смирительными рубашками. Джером и Джонатан заняли оборонительную позицию, ведь сдаваться просто так было не в их принципах, да и не по плану. Джером мигом понял, как надо действовать, и кинулся к узлу, который не позволял охраннику упасть.

– Нет-нет-нет-нет-нет, даже не думайте так глупить, – протянул он, почти пропев слова. – Дамы и господа, всех прошу оставаться на своих местах. Актёры ещё не закончили постановку и не готовы раздавать автографы.

Он развязал узел и теперь самостоятельно держал верёвку, на другом конце которой их заложник начал опасливо подаваться вперёд. Теперь Джером буквально держал в руках жизнь несчастного охранника.

– Предлагаю сыграть в несложную игру: вы все стоите и не рыпаетесь, а мистер охранник живёт и продолжает изо дня в день радовать вас своей постной рожей. Но если условия вам не нравятся, готовьтесь всем коллективом скидываться на погребальный венок, – говорил рыжеволосый, опасливо размахивая в руке концом верёвки и растягивая губы в угрожающей улыбке.

Доктора и охранники застыли на своих местах, пытаясь придумать, как предотвратить самое худшее и не дать этим двоим сумасшедшим и дальше издеваться над их коллегой. Тем временем Джером попросил Крейна продолжать работу, пока развлекался болтовнёй с персоналом и их запугиванием. Все понимали: этот псих не шутит. Если он заметит нарушения своих требований, то без раздумий выпустит верёвку из рук. А беспомощность персонала лечебницы, что окружил их с Пугалом, не могла не веселить Джерома.

Сквозь толпу охранников вдруг прорвался Хьюго Стрейндж, отдышался немного, поправил покосившиеся очки и попытался воззвать к заключённым:

– Молодые люди, что это вы тут устроили? Вы ведь оба прекрасно знаете – особенно ты, мой дорогой Джером – что бывает с теми, кто непослушен и нарушает установленный мною порядок в лечебнице.

– Вы сейчас тоже нарушаете наш порядок, профессор, – подметил парень. – Мы тут работаем, понимаете ли, трудимся на благо науки, а Вы врываетесь и портите нам всю малину. Ещё и друга нашего скрутили, что за невежество! Так что, – Джером улыбался, но в этот миг в его лице проскочила едва уловимая звериная энергия, – не Вам говорить о нарушениях порядка. И, ах да, шаг назад, мистер главврач, а не то придётся тратить своё драгоценное время на очистку газона от мозгов этого недоумка.

Террорист слегка дёрнул верёвкой на себя и развернулся к Крейну, намереваясь поторопить его. Но следом он получил оклик такого мягкого нежного голоса, который не слышал уже, казалось, целую вечность:

– Джером...

Валеска застыл и медленно обернулся, взглянув на обладательницу этого чарующего голоса через левое плечо. Он сверлил взглядом Викторию Айрис, которая жадно хватала ртом воздух после своего забега на пятый этаж, и в его голову закрадывалась неприятная мысль: ситуация начала пахнуть провалом.

– О, поглядите, кто заглянул на огонёк – моя обожаемая миссис доктор! – он вновь развернулся к напряжённой толпе и театрально взмахнул руками. – Что, прибежала вправить мне мозги?

– Прекрати всё это, прошу тебя, – в умоляющем тоне девушки почти проскальзывало разочарование.

– Соскучилась по мне наконец-то? Как же мало нужно, чтобы заставить тебя вспомнить о своих обязанностях – всего-то одна верёвка, один охранник, одно окно без решётки и один обаятельный, поехавший кукухой парень.

Он абсолютно игнорировал её попытки достучаться до него и воззвать к остаткам разума. Виктория слышала в его словах лишь упрёки, но сейчас с трудом сосредотачивалась на их смысле. Ей важно было спасти Джерома от своих собственных демонов, не позволить ему наделать глупостей, не дать ему оказаться в комнате «интенсивной терапии». Но между ними будто бы выросла стена, и Айрис никак не могла пробиться через неё.

– Пожалуйста, Джером, – всё силилась она, медленно и осторожно подступаясь к своему пациенту, – ты ведь не хочешь убивать этого человека, я знаю.

– Да, но если ты сделаешь ещё хоть шаг, док, ему придётся умереть, не обессудь.

– Ты очень расстроишь меня, если позволишь охраннику выпасть из окна, Джером. Не делай этого.

Лицо Валески исказила гримаса наигранного замешательства, показалось даже, что он разозлился, но виду не подал.

– То есть, – произнёс он, вскидывая левой бровью, – тебе меня расстраивать можно, а мне тебя – нельзя? Это так не работает, милая.

Если бы хоть что-нибудь из его слов ей было понятно, Виктория бы смогла убедить Джерома отдать ей конец верёвки и спасла охранника. Но она не понимала ровным счётом ничего.

В следующий миг их взгляды соприкоснулись, и доктор увидела в глазах Джерома настоящий укор, который никогда от него не получала. Это был взгляд озлобленного на свою мать ребёнка за то, что та не купила ему в магазине какую-то игрушку. Что это? Куда делось их хрупкое, но такое сокровенное доверие? Неужели Виктория за долгие дни своего отстранения от пациента потеряла эту тоненькую нить, которая совсем недавно связала их вместе?

Воспользовавшись отвлечением Джерома на сообщение Джонатана Крейна, Виктория юрко подобралась к нему и взяла за руки, которыми он вцепился в верёвку. Она могла поклясться, что почувствовала, как Джером вздрогнул всем телом от её внезапного прикосновения. Однако он ещё крепче ухватился за верёвку и взглянул на девушку, что стояла в довольно интересной близости к нему, с толикой уже едва контролируемой злости.

– Ты нарушаешь правила моей игры, док, – расставляя акцент на каждом слове, процедил Джером, не спуская с неё глаз. – Я не советую продолжать...

– Нет никакой игры, Джером. Есть только твоя скука, – попыталась убедить его Вик. – Я знаю, как тебе скучно, и, возможно, в этом есть и моя вина. Совсем не обязательно мучить этого мужчину, совсем не обязательно угрожать его жизни. Вы с мистером Крейном уже достаточно сделали, чтобы переполошить всю лечебницу, – она посмотрела ему в глаза и улыбнулась всем лицом. – Посмотри... Все смотрят на тебя, и все трепещут. Потому что ты единственный, кто контролирует это место. Ты главный, Джером. Но шоу пора заканчивать, – её пальцы ласково гладили его по костяшкам пальцев. –  Отпусти ни в чём не повинного охранника и поговори со мной о том, что сегодня движет тобой.

В её искренне заботливых блестящих глазах, смотрящих на него с такой теплотой и любовью, Джером едва не потерял себя. Для него она была не девушкой, не психиатром, не другом, а наркотиком, который притуплял все его привычные чувства. Но этот парень больше не мог потерять голову – он лишился её слишком давно.

– Да, ты права, – едва повышая свой скрипучий голос, задумчиво произнёс Валеска, – это шоу пора заканчивать. Потому что твоё появление на сцене его испортило.

Виктория кивнула и широко улыбнулась ему, обрадовавшись своему успеху. Джером улыбнулся ей в ответ, но не так, как улыбается обычно – с маниакальной жаждой затопить всё вокруг своим безумным смехом – а как-то мягко и будто бы неохотно. И сказал:

– И я отпускаю ни в чём не повинного охранника, как ты и просила.

Его хватка под её руками вмиг ослабла. Виктория слишком поздно осознала, что её поступок стал вовсе не успехом, а самым настоящим фиаско... катастрофой... трагедией. Натянутая верёвка выскользнула из рук Джерома, просвистела под потолком через кольцо и, едва Крейн успел вынуть из их подопытного иглу, стул, на котором сидел привязанный охранник, перевалился через подоконник вперёд. По всей округе прокатился истошный крик, который скоро оборвался тяжёлым ударом о землю.

Присутствующие в коридоре работники лечебницы, ужаснувшись, охнули. Виктория подбежала к окну и глянула вниз на лежащего под окнами в неестественной позе мужчину. Её руки дрожали, дыхание обрывалось на попытках сделать глубокий вдох. И всё это усиливалось, когда она начинала думать, что он лежит там из-за неё.

Вокруг началась суета. Медперсонал и половина охраны кинулись во двор, чтобы убедиться, жив ли охранник, и помочь ему.

– Мистер Крейн, мы хоть что-нибудь выиграли от этой нелепой ситуации? – опираясь на подоконник и глядя вниз, спросил Джером своего напарника.

– Хоть что-нибудь – да, но этого всё ещё недостаточно, – ответил Джонатан, пряча в карманы пузырьки с кровью.

– Плюс у меня бонусная незапланированная награда – долгожданный разговор с одной очень неосторожной в своих просьбах особой, – Джером наклонился чуть ближе к выпрямившейся девушке и заглянул в её лицо с пытливым ожиданием реакции.

На Виктории не было лица. Она ничего ему на это не ответила, лишь одарила рассерженным взглядом, на что Джером неизменно улыбался. Они не сводили друг с друга горящих взглядов, и казалось, даже воздух между ними наэлектризовался. Чистой воды провокация... Виктория понимала это и всё равно поддавалась.

– Уведите их, – бросила она оставшимся здесь охранникам, а сама быстро развернулась и удалилась вон.

Джером не переставал глядеть ей вслед, даже когда его скрутили и заковали в наручники. Его определённо сбило с толку её вмиг помрачневшее лицо. Он был убеждён, что всё сделал правильно, так почему же она снова уходит?

– Глядите-ка, обиделась, – удивился Джером, не выпуская из виду её развивающийся в другом конце коридора белый халат.

Взяв под стражу Валеску, Крейна и Тетча, охрана развела их по камерам.

* * *

Высота пятого этажа оказалась вовсе не смертельной для выпавшего из окна охранника. Смелый мужчина отделался – если можно это так назвать – лишь переломами и сумел сохранить себе жизнь, но теперь ему грозил паралич нижних конечностей. Так врачи Аркхема рапортовали переживающей за жизнь этого мужчины Виктории Айрис, перед тем как госпитализировать его.

– Доктор Айрис, – он болезненно улыбнулся ей, когда его везли из лазарета к карете скорой помощи на каталке, – спасибо, что пытались спасти меня. Вы очень храбрая девушка.

Провожая взглядами спины спешащих санитаров, под звуки разрывающейся сирены девушка едва сдерживала предательски наворачивающиеся на глаза слёзы. Ей было мерзко от самой себя, от собственных мыслей и поступков. Ведь спасти она пыталась вовсе не этого мужчину, и храбрость её уже давно изжила себя. Всё, чем её видят окружающие, – лишь обман, маска, которая уже буквально приросла к её лицу. Неужели она и вправду всего лишь фальшивка? Держа эту душную мысль в голове, Виктория проглотила слёзы и зашагала к выходу из медицинского корпуса.

Через полчаса, побродив по коридорам лечебницы и слегка остудив голову, Виктория поняла, что должна делать, – свою работу. Её присутствие в стенах Аркхема этим и определялось. Доктор Айрис попросила охрану привести заключённого «И-146» в комнату для психиатрических бесед, где обычно встречалась с ним. Вскоре она и сама пришла туда. Встала напротив двери и долго не могла заставить себя войти. Она словно бы чего-то боялась, или кого-то... Кого-то внутри себя, кто после последних событий в её жизни стал стучаться наружу, требуя освободить кресло пилота. Она испытывала страх, боялась потерять себя, лишиться рассудка. Потому что всё, что происходит в её жизни, к этому и вело.

Об этом она будет думать потом. Выдохнув и приготовившись к непредсказуемым диалогам и выпадам, она повернула ручку скрипучей двери и вошла в полупустое холодное помещение, уже привычное как для неё, так и для её пациента.

– А я уж думал, так и будешь стоять и тяжело дышать на дверь с той стороны, обидчивая ты моя, – протянул вальяжно распластавшийся за столом Джером. Услышав щелчок закрывшейся двери и медленный цокот каблуков, он начал выпрямляться и не брезгал кидаться колкостями: – Что, пыталась придумать, что сказать в своё оправдание? Или просто слёзки вытирала, потому что перед этим вдоволь нарыдалась по летающему из окна бедолаге? Или стойте... А может, ты пускала слезу по своему непослушному пациенту, который...

Договорить ему не дал резкий удар кулаками по столу. Джером подскочил и даже на минуту предположил, что это вошла вовсе не его док. А подняв на неё глаза, он в этом убедился. Это была не та мягкая, добрая, податливая Виктория Айрис, которую она знал несколько месяцев. Это была девушка, скрывающаяся под маской. Девушка, с которой он давно жаждал познакомиться.

– Зачем ты это сделал?! – спросила она на повышенном тоне, сердито сводя брови к переносице, нависая над столом. – Зачем ты выпустил верёвку? Я же видела, ты не собирался этого делать. Так объясни мне, зачем?!

– «Зачем»? Ты спрашиваешь меня, зачем? Хм, а действительно, дайте-ка подумать, – Валеска наигранно задумался, отведя взгляд к потолку и поджав губы, как будто и впрямь старательно выискивал ответы в своей голове. – Может быть, за тем, что ты меня об этом попросила?

Виктория закипала и чувствовала, что очень скоро не сможет это контролировать. Джером не только искалечил жизнь тому мужчине, но ещё и подставил её. Груз вины, который она сама взвалила на свои плечи, придавил настолько, что не позволял здравому смыслу рационально управлять её действиями. И она падала... в бездну своих самых страшных эмоций.

– Я думала, ты достаточно умный, чтобы понять, что я вовсе не просила выпускать из рук верёвку. Ты всего лишь истолковал мои слова так, как тебе было нужно. Ты подставил меня, Джером.

– Ты сама себя подставила, когда высунулась из толпы охранников и попыталась сорвать мне мои планы, – его губы кривились под действием медленно завладевающей им злости. Наблюдать за тем, как эта девушка впервые теряет контроль над собой, было весьма и весьма занятно, но позволить ей заблуждаться он тоже не мог.

– Ты должен был понять...

– Понять?! – Джером резко соскочил со стула и кинулся на доктора, словно одичавший зверь. Викторию, отлетевшую к стене, спасли лишь наручники, которыми он был прикован к столу. – О, да-а-а... Теперь-то ты поняла, док, насколько важно понимание. Его день со днём не сыскать, но порой кажется, будто ты встретил кого-то, столь близкого, кто тебя понимает, с кем ты буквально душу на двоих разделяешь. А потом эту твою так называемую душу выкидывают в помойное ведро. Про тебя забывают. Вычёркивают из жизни, как неудачную строчку из песни. Уж ты-то должна понимать.

Снова он пытается намекнуть ей на какую-то её оплошность, о которой Виктория совсем ничего не подозревает. В голове такой сумбур из чувств и мыслей, что невольно подступает тошнота. А налитые кровью глаза Джерома впились в неё с такой озлобленностью, что Виктории казалось, если бы не цепи, он бы прямо сейчас прикончил её. Почему от этого становилось так больно?..

– Ты уже второй раз за последний час пытаешься упрекнуть меня в чём-то. Я ничего не понимаю! В чём дело? – наконец-то задала Виктория терзающий её вопрос, но подойти к Джерому не решилась. – Что я сделала не так? Где я допустила ошибку?

– В яблочко, дорогуша. Ошибки совершают все, и ты, как выяснилось, не исключение. С какого перепугу ты вообще притащила меня сюда, если больше не собираешься «лечить» меня? Это типа что, прощальное свидание?

– Что? Что значит «прощальное»? – она всё-таки подступилась к Джерому, больше не в силах отвечать за свои действия. Поток эмоций буквально захлестнул её, хотелось перевернуть в этой комнате всё вверх дном. – Да я лучше сама пойду и выброшусь из того окна, чем откажусь от такого идиота! Никто, кроме меня, не способен тебя вынести, никто даже пытаться не будет. А я буду! Буду, и с превеликим удовольствием! Даже если ты отвернёшься... Даже если ты будешь упираться руками и ногами... Даже если покусишься на мою жизнь... я никогда не перестану думать о тебе. Никогда.

Даже в полумраке Джером увидел, как блеснули её глаза, что смотрели на него с немой просьбой прекратить всё это. Но самое главное – он увидел в этих глазах озадаченность и растерянность, которые и навели его на мысль об её неосведомлённости. Теперь вся эта ситуация запутала и его самого.

– То есть... – разбираясь в собственных теориях, протянул Джером, – получается, что мы как мышки в клетке у Стрейнджа: он проводит эксперимент и наблюдает, как мы себя поведём. Интересненько... – и плотоядно оскалился, отводя взгляд куда-то в сторону.

– Стрейндж? – переспросила девушка, ничего не разумея. Она уже не пылала яростью, теперь её одолело лишь желание выяснить причину заблуждений своего пациента насчёт неё.

– Это он сказал мне, что больше ты не горишь желанием работать с «неуправляемым конченым психом, уродом, фриком, отбитым негодяем, который лишь портит тебе жизнь» – это всё твои цитаты, кстати. Он пришёл ко мне с этим неделю назад. С тех пор наши с тобой свиданки сделали мне ручкой, – Джером опустился на свой стул и начал сверлить отсутствующим взглядом стол. – Похоже, этот лысый коротышка затеял с нами игрули. Со мной... Ха! А я этого даже не понял.

Между Джеромом и Викторией больше не искрились молнии и не было никаких недомолвок. Обстановка наконец-то смягчилась, из воздуха пропала напряжённость, и от этого девушке стало куда спокойнее. Она выдохнула, подошла к Джерому и сняла с него наручники – то, что она делала всегда на их совместных сеансах.

– Что ж, – вздохнула она, а затем едва заметно улыбнулась, – ошибки совершают все, и ты – не исключение.

– Раз уж я ошибаюсь, – парень прищурился, и Виктории показалось, что он всё ещё ей не верит, – тогда почему после того танца ты так ни разу и не встретилась со мной? Знаешь, слова заведующего слишком хорошо вплетались в происходящее. Наверное, потому я так быстро и поверил. Ему удалось убедить меня, что после того случая и после расползшихся слухов о нас с тобой ты испугалась испорченной репутации и сбежала, поджав хвост.

– Вот, значит, какого ты обо мне мнения, – с оттенком обиды улыбнулась Вик, когда прошла к стулу и села за стол напротив своего пациента. – Он просто подобрал удачное время для своего эксперимента, потому что знал, что в ближайшее время мы с тобой не увидимся. Я целую неделю пролежала в больнице. И до этого тоже... были проблемы, – замявшись, она опустила взгляд и поджала губы.

– Больница?.. Если ты хотела заставить меня переживать, то у тебя это почти получилось. В какую передрягу ты попала на этот раз?

– В очередную. Мне полностью восстанавливали разбитое лицо.

Джером наклонился вперёд над столом и внимательно присмотрелся к лицу Виктории, пытаясь выискать в нём хоть одно отличие от того лица, с которым она ходила всё это время. А потом оценивающе сказал:

– Ну, знаешь, ты должна радоваться результату. Твои врачи явно поработали лучше, чем мои когда-то в своё время.

– Твоё лицо ничто не испортит, Джером. Даже эти заштопанные края когда-то срезанной кожи, – смущённо усмехнулась Айрис и почувствовала, как её уши начали гореть. Она бы предпочла умолчать об этом, но какие-то рамки общения с Джеромом, которых она придерживалась ещё в самом начале их отношений, уже совсем теряли вес.

– Да ладно! Это сейчас был мне комплимент? – откинувшись на спинку стула, Джером расплылся в польщённой улыбке. – Не могу поверить, что ты это сказала. Хотя, понимаю, перед таким кошмарным обаянием вряд ли можно устоять.

Виктория тихо рассмеялась. Ей так не хватало Джерома всё это время. Его и разговоров с ним, таких накалённых, сдержанных, но в то же время неосторожных, откровенных и настоящих. Бросая на него робкие взгляды, она всё боялась, что он раскусит её чувства, ведь от него мало что можно было утаить. И всё же она не могла перестать смотреть на него, а он – на неё. Эта нерешительность, выдаваемая за бдительность и осторожность, делала их взаимно уязвимыми.

– Так что случилось с твоим лицом? – спросил Джером, откинувшись назад ещё сильнее и заставив стул балансировать на двух ножках. – Как ты вообще могла быть такой неосторожной со столь прекрасной вещью, как твоё лицо?

– Я попала в ав... – Вик споткнулась на полуслове, и почувствовала ледяные руки страха на своём горле. Снова... От бесстрашной Виктории не оставалось ничего, когда речь заходила об её собственных кошмарах, и она опять и опять поддавалась своим фобиям. – Попала в ава... вари...

Слова застревали в горле, не желая складываться в фальшь. Она пыталась сказать, но словно бы онемела и лишь беспомощно открывала рот в попытках в очередной раз скрыть от Джерома свою боль. Может ли она теперь себе это позволить? Теперь, когда его чувства к ней стали столь очевидными, что сердце трепетало в опасной близости к его пылающей душе. Стоит ли ему наконец-то узнать, чем живёт Виктория, чем страдает и чего боится? Её сердце решило – стоит, а с губ само по себе сорвалось абсолютно внезапное:

– Лицо мне разбил муж.

Эти слова заставили Джерома невольно опуститься на все четыре ножки стула и потуплённо уставиться на доктора. В повисшей паузе он ещё долго пытался распознать в её словах шутку. Но её резко помрачневшее под обманной улыбкой лицо склоняло его верить в услышанное. А Виктория, начав стирать все границы между ними, продолжила:

– Он натянул на кулак кожаный ремень с металлической пряжкой и начал наносить удар за ударом. Сейчас и не скажешь, я знаю, а всё потому, что сразу же после того, как закончил уродовать моё лицо, он отвёз меня в больницу к своим докторам. К тем самым, кто уже долгие два года собирают меня по кусочкам после его тяжёлых приступов агрессии.

Виктория говорила всё это и сама в то же время не могла поверить, что произносит всё это здесь вслух, совсем не задумываясь о мерах предосторожности. Все эти незначительные детали отошли на второй план, и важность обретала лишь её нужда обнажить кому-нибудь свою душу. Как будто кто-то открыл кран, откуда лавиной хлынули её одиночество и доводящая до ломоты в теле потребность в понимании.

– Мне никуда не убежать от этого чудовища. Он монстр. Монстр с большим количеством денег и сфер влияния в городе. За все два года мне так и не удалось ничего сделать. Он сломал мне... всю жизнь, – её голос дрогнул, а после с опущенного над столом лица упала тяжёлая долго сдерживаемая слеза. – Хотя, знаешь, я всё-таки благодарна ему кое за что... Та травма головы, из-за которой я потеряла свою первую работу, привела меня работать в Аркхем. Привела меня... к тебе. Это единственное, о чём я не жалею.

Возможность выговориться, сбросить груз с сердца, хоть немного облегчить свои страдания – вероятно, это именно то, из-за чего Виктории и не хватало её сеансов с Джеромом, на которых она в последнее время перестала представать в роли психиатра.

Внимательно слушающий её Джером вдруг протянул к ней руку через стол и подхватил указательным пальцем скатывающуюся по её щеке новую слезу. Он слышал, как задрожало её дыхание, как всё её тело начинало биться в полупаралитической конвульсии. Словно её всю мокрую вывели на мороз.

– Вот, теперь ты знаешь, – она заставила себя улыбнуться и выдавила из себя смешок. – Прости, если тебе это всё неприятно, мои слёзы и эти жалобы на жизнь... Я никогда так не делала, знаю. Но, раз уж ты всё-таки спросил, я подумала... что... может, с сегодняшнего дня уже хватит врать. Пока я не перестану лгать окружающим, что у меня всё хорошо, я не перестану лгать об этом самой себе.

Наконец-то подняв глаза на своего слушателя, Виктория совершенно не узнала Джерома. Он не мог подобрать нормальных слов, ведь он так давно не проявлял обычных человеческих чувств, и оттого его сложное лицо показалось девушке слегка опечаленным. Кажется, он... невольно испытал сочувствие к ней, и это шокировало его самого. Шокировало настолько, что в следующую секунду вся комната наполнилась его параноидальным смехом.

Джером смеялся, откидывался назад, держался за живот, утирал слёзы. Но Викторию, чьи чувства сейчас находились словно бы под высоким напряжением, такая его реакция сначала напугала и даже обидела. Смех для Джерома был естественной реакцией на любой внешний раздражитель. Доктор Айрис всегда держала это в голове, но Виктория сейчас это упускала.

– Ха-ха-ха, подожди... Ха-ха-ха-ха, прости, прости мне это, я не специально, оно... аха-ха, само по себе, я не контролирую... Ха-ха-ха-ха-ха-ха! – смех буквально разрывал его изнутри, как какая-то зараза, от которой никак не избавиться. И всё же через какое-то время он сумел немного успокоиться. – Чёрт... Да я же... Я же сочувствую тебе, мне тебя жаль. Действительно жаль. Это безумие какое-то, ха-ха-ха! – его ненормальный смех вдруг оборвался, когда Джером резко наклонился над столом, чуть не уткнувшись в него лбом, глубоко выдохнул и простонал: – Меня всего сжигает от ненависти к человеку, который причиняет тебе боль. Что это за... героизм?.. Фантастика просто!

Послушав его, Виктория наконец-то поняла, что Джерома рассмешили собственные переживания. Это немного отвлекло её от своих рваных ран в сердце. Но скоро Джером совсем поборол свою заразительную смешинку и сам вернул разговор в прежнее русло, ведь ему всё ещё было интересно то, что девушка ему рассказала.

– То есть он отрывается на тебе уже два года, но ты с этим даже сделать ничего не можешь? – переспросил Валеска, который всё ещё пытался переварить услышанное. – Просто продолжаешь... захлёбываться собственной кровью?

В её горле встал ком, а на глаза навернулись новые слёзы, грозившие на этот раз перерасти в плач. Он произнёс это вслух – то, что она и сама знала, но что так боялась услышать от кого-либо. До обидного смешно, ведь всё это была лишь злая шутка судьбы.

– Я жалкая, я знаю... – выдавила Виктория, и дальше слёзы покатились друг за другом сами собой, а голос преломился и осип. – Ты уже говорил мне это: я должна быть сильнее, потому что всем вокруг наплевать. Но я не могу... Это так тяжело, я не справляюсь. Пытаюсь казаться сильной, но... я...

Джером встал и как-то незаметно быстро оказался возле неё. Он не знал, что им двигало. Но он и не пытался сейчас понять себя, так как давно прознал: в присутствии этой странной девушки им начинало двигать что-то, с чем ему впервые довелось столкнуться лишь с её появлением в его жизни.

– Эй, тут и без того холодрыга, так ты ещё и сырость разводишь, док, ну давай, прекращай, – он попытался подбодрить её.

Виктория почувствовала его руки на своих руках. Джером взял её за запястья и поднял со стула, притянул к себе и встал к ней очень близко. Настолько, что её волосы стали касаться его лица. Виктория всхлипывала и старалась прогнать обуявшую её вдруг печаль. Руки Джерома всё ещё держали её запястья и легонько поглаживали большими пальцами в области сухожилий. Эта близость уже не была для них чем-то необычным, но такой долгожданной, почти утерянной, хрупкой и... запретной.

– Поверь мне, я знаю, каково это, – Джером снизил свой голос до едва слышимой бархатной сиплости, – терпеть побои от человека, который должен тебя любить, но причиняет лишь боль. Для тебя, как и для меня, ещё не всё потеряно. Ты можешь плакать лишь для того, чтобы потом вдоволь посмеяться над этим.

Его дыхание опаляло её лоб. Отказавшись от сковывающих её предрассудков, Виктория позволила себе опустить голову и коснуться лбом его груди. Эта необходимость сейчас была сопоставима для неё разве что с потребностью в солнечном свете. Рассудок отступал, оставались лишь голые чувства. Пусть хоть вся лечебница узнает об её непозволительных отношениях со своим пациентом! Пусть хоть весь мир узнает!

– Мне жаль... – шептала Виктория, не позволяя горечи полностью захлестнуть её. – Мне так жаль, что я совсем бесполезна как психиатр. У меня не получается тебя вылечить... и не получится. Моя терапия была бесполезна.

Её руки выскользнули из рук Джерома, и она стянула с него белые перчатки, в которых он всё время ходил. Под ними были невероятно красивые руки с опутывающими их нитями жил и соблазнительно выступающими костяшками. Руки, к которым она так хотела прикоснуться.

– Верно, – согласился с ней парень, – вылечить меня у тебя не получится. Потому что каждое твоё появление, каждое твоё слово, каждый твой неосторожный взгляд лишь сильнее сводит меня с ума. Запах... голос... очертания тела... Ты вся словно сладкий кусок торта, который испекли ко дню рождения и никому не позволяют трогать до праздника.

Их пальцы переплелись, и Джером почувствовал дрожь в её руках. Он знал, что она сейчас сама себя боится, но совершенно не хочет прислушиваться к этому чувству. И его это радовало. Она жадно хваталась за каждое его прикосновение, как будто это был её первый и такой долгожданный тактильный контакт. Джером и думать не мог, что можно терять голову не от наслаждения убийством и не от смеха, а от дикого желания кем-то завладеть. Такого, что охватило его в этот момент.

– Если честно, – произнесла Вик, скользнув пальцами по шее Джерома, закрыв глаза и прижавшись лбом к его подбородку, – я подумывала отказаться от должности твоего личного психиатра. Я не справляюсь с этим... и со всем, что на меня сейчас навалилось. Но после всего, что сегодня произошло, я поняла, что не готова расстаться с тобой. Я хочу... хотя бы ещё немного... то самое время, что мне отведено, побыть твоим врачом. Иметь возможность видеться с тобой, разговаривать... касаться, при возможности.

– Тебе так просто от меня не отделаться, – промурчал Валеска, даже не пытаясь сдерживать улыбку.

– Как и тебе от меня.

Эту фразу она произнесла уже возле его уха, когда при помощи рук, оказавшихся на затылке его головы, притянула парня к себе и прижалась щекой к его щеке. Спустя мгновение, потребовавшееся ей, чтобы помутнеть рассудком, доктор уже прижималась к нему всем телом, крепко обнимая за шею. Это было так странно, но именно в тот момент, когда она почувствовала грудью биение его сердца, Виктория подумала: этот парень такой живой и тёплый.

Джером просто не мог поверить, что это происходит с ним. Кто-то по собственному желанию сам обнимает его, касается его с таким трепетом и нежностью, не отворачивается в отвращении, не кричит от ужаса. Он считал эту девушку абсолютно чокнутой. И потому думал, что должен ответить ей.

Его руки проникли под её белый халат, взялись за талию и проскользнули к пояснице. Затем – ниже, сладостно впиваясь пальцами в ягодичную мышцу. Глубоко вдохнувшая Виктория вздрогнула и чуть отстранилась от Джерома, не ожидая от него настолько интимных прикосновений. Не успела она и слова вымолвить, как его губы оказались на её губах. Такое уже было однажды, и по её спине, как и в тот раз, вновь бежали мурашки. Сердце, готовое вот-вот разорваться на части, стучало у самого горла. Джером проводил языком по её зубам, развязно играл с её языком, время от времени ненасытно кусал её губы, прижимался к ним. Он упивался ею, точно выдержанным дорогим алкоголем, который хочется пить ещё и ещё, даже не думая останавливаться. Порой она не успевала отвечать ему, а просто подчинялась каждому его движению, любой его прихоти. Целовать его было самым настоящим безумием!

Два года получая от человека, что зовёт себя её мужем, лишь страдания и боль вместо обещанной любви и тепла, Виктории Айрис важно было узнать, что кто-то ещё способен подарить ей хотя бы маленькие ощущение этих чувств. Безумный маньяк-террорист, покалечивший сегодня ни в чём не провинившегося перед ним человека, держал её в объятиях и целовал. И ничего в её жизни не было лучше этого мига.