Вчерашнего дня, того самого, когда Нэйтон Айрис объявил своей жене о том, что забрал себе всё оставленное ей родителями имущество, будто бы вовсе и не было. Его призрачная дымка растворилась в сознании Виктории, вызвав токсичное ощущение кошмарного сна. Но реальность была куда более жестока, чем Вик предполагала, куда более несправедлива, и ей пришлось это принять.

В поставленном вопросе любое промедление могло вызвать губительные последствия, а потому сразу же на следующий день после случившегося Виктория Айрис наведалась к своему юристу для консультации. Наверное, слишком наивно было надеяться, что он даст ей какие-то положительные прогнозы. Потому что всё, что ей сказал её адвокат, все его долгие разбирательства с бумагами и выяснения законной принадлежности завещанного девушке имущества, сводилось к одному простому выводу: все права теперь в руках Нэйтона.

– Вам не следовало откладывать вопрос об официальном оформлении прав на всё имущество, которое Вам оставили родители, миссис Айрис, – говорил юрист. – Теперь, к сожалению, одного лишь завещания будет мало, чтобы доказать в суде Ваше законное право владеть земельным участком и домом. Все правоустанавливающие документы, оформленные Вашим мужем, нотариально заверены и составлены верно, не подкопаешься. Над ними явно работал профессионал. Я верю Вам, верю в Ваше неоспоримое право владеть домом, в котором Вы выросли. Но Нэйтон Айрис Вас обыграл.

Эти слова ничуть не утешали, особенно когда Виктория начинала думать о том, что Нэйтон обыграл её не только здесь. Он обыграл её во всём: испортил ей жизнь, осквернил память её родителей, а теперь ещё и хочет отобрать у неё единственное родное место в этом удушливом городе. Как бы всё плохо не звучало, тем не менее, юрист пообещал Виктории плотно взяться за это дело, подключить свои связи, поднять архивы, чтобы, в конце концов, разобраться в этой тяжёлой для неё ситуации. Девушка услышала ещё много успокаивающих обещаний, прежде чем закрыла дверь конторы и вновь осталась один на один со своей тяжестью.

Воздух на улице сегодня был таким холодным, даже морозным. Вот-вот в Готэме наступит зима, уже скоро улицы будут укрыты белоснежными коврами, а пока что в воздухе парили лишь маленькие редкие снежинки, такие надоедливые, но такие завораживающие. Виктория с детства любила это волшебное время года: пора рождественских подарков и новогодних сказок. Жаль, что сейчас она не чувствовала никакой радости от ощущения приближающейся зимы. Единственные тревожащие её ощущения – бессилие и сожаление.

Крепко сжимая двумя руками бумажный стакан, наполненный горячим кофе, Виктория сидела на скамье в парке, буравила отстранённым взглядом медленно поднимающийся с поверхности напитка пар и давила себя размышлениями. Она прекрасно догадывалась, что у неё нет никаких шансов против Нэйтона Айриса – влиятельного, богатого помощника мэра, одного из первых лиц городской администрации. Он повернёт всё так, как нужно именно ему. Он превратит это в спектакль, где главную драматическую роль исполнит его дорогая жена. И все будут плясать под аккомпанемент оркестра, которым дирижирует он. Разве могла она думать иначе, если уже не раз проходила через это? Где будет её голос, когда у Нэйтона их десятки или даже сотни? Кто встанет на защиту девушки, которая даже честь фамилии Кейн сохранить не смогла? Никто, кроме неё самой.

Несколько мелких снежинок опустились на поверхность горячего кофе и моментально растворились в нём. Виктория смотрела на них и думала, как велико её желание последовать их примеру: просто взять и раствориться. Но что будет дальше – покажет только зима.

– Мисс? Мисс! – из-за спины её звал какой-то посторонний голос. 

Виктория обернулась и столкнулась взглядом с обеспокоенно смотрящим на неё мужчиной довольно не молодых лет. Он был одет в кожаную куртку поверх элегантной рубашки и жилетки и выглядел как далеко не бедный человек. Несмотря на изрядно тронутые сединой волосы и морщины, покрывающие лицо, этот мужчина выглядел подтянуто и свежо. Возможно, подумала Вик, он какой-нибудь спортсмен или военный в прошлом.

– Я могу Вам чем-то помочь, мисс? – спросил он, ненавязчиво осматривая девушку с ног до головы. – У Вас такие грустные глаза. Всё в порядке?

– Нет, – улыбнулась ему Виктория, старательно сдерживая вот-вот бы навернувшиеся слёзы. – Но мне никто не сможет помочь. Извините.

– Подождите, но ведь Вы...

Однако он уже говорил с её отдаляющейся спиной. Девушка испарилась, точно её здесь и не было, и единственным доказательством разговора с ней для этого мужчины был лишь стакан с недопитым кофе, оставленный ею на скамье.

* * *

Почему руки вдруг стали такими тяжёлыми? Почему ноги не могут двигаться? Почему мертвецкий холод гонит по спине и рукам орды мурашек, заставляя дрожь пронизывать всё тело? Виктория не могла понять, где она находится, и почему здесь везде так темно? В этом леденящем душу мраке было тихо и одновременно шумно. Отовсюду раздавились тяжёлые искажённые бестелесные голоса, твердящие наперебой друг другу: «Вколите ей аминозин и наблюдайте», «Приступы агрессии участились, нужно больше успокоительного», «Готовьте комнату интенсивной терапии», «Пациент в состоянии психоза, принимаем крайние меры», «Нет, стойте, она убьёт Вас! Никому не подходить!», «Тише, девочка, больно не будет». Давление подскакивало, и подступала тошнота. От всего этого безумия вновь кружилась голова. Очередной неприятный сон?

Вдруг раздался щелчок, и резко зажёгшийся ярким пятном среди темноты ядовитый жёлтый свет ослепил её глаза. Она сидела за столом в одной из комнат психиатрических сеансов Аркхема, прикованная за руки наручниками к кольцу на столе и за ноги – к ножкам стула. Одежда на ней была соответствующая – форменное платье в горизонтальную чёрно-белую полоску, которое носили заключённые в лечебнице женщины. Голос, который вдруг раздался напротив неё, играл уже слишком хорошо знакомыми ей хриплыми нотками:

– Кто это тут у нас очнулся? Спящая красавица?

Джером взглянул на неё из-под очков, опуская перед собой папку с документами, в каких обычно хранят личные дела пациентов лечебницы. Как же непривычно было видеть его не в обычной униформе заключённого, а в медицинском халате поверх приличной белой рубашки с чёрным галстуком.

– Джером? – Виктория присмотрелась к нему, не смея верить увиденному.

– Ну-ну-ну, попрошу, здесь я доктор Валеска. А ты... – его шрамированные губы растянулись в ухмылку, – моя маленькая глупая пациентка, которая вот-вот собственноручно выдавит из себя жизнь.

Он бросил папку на стол, и в выпавших из неё бумагах Айрис увидела свою фотографию. «Личное дело пациента номер К-115 Виктории Мелани Кейн» – гласило название документа. Сложно было поверить в то, что ей пришлось поменяться местами с Джеромом, и теперь он – её психиатр, а она – его невменяемая пациентка. Вик попыталась вырваться из оков, но успехом это не увенчалось.

– Оу, нет, даже не думай, эти штуки очень надёжные, уж я-то знаю, – сказал Джером, сцепив руки в замок на уровне лица и довольно растянув губы в улыбке.

– Но ведь я всегда освобождала тебя от цепей на наших сеансах, помнишь? Почему бы тебе не снять их с меня? – её голос дрожал, и она не понимала, почему.

– Потому что ты уже убила одного человека. А я парень молодой, мне ещё жить да жить. Не хочу быть следующим, кого ты прикончишь.

– Что? Убила? Кого я убила?

– Викторию Кейн.

Одинокая лампа над столом начала медленно раскачиваться, и Виктории показалось, будто она упускает из виду какое-то движение в комнате, словно в этом болтающемся свете таится что-то страшное. Но это место родилось в её сознании, и самое страшное, что могло тут быть, – только её собственные демоны.

– Я никого не убивала, – отчеканила девушка, исподлобья глядя на своего якобы лечащего врача.

Джером сверлил её пытливым и в какой-то степени пренебрежительным взглядом, и тут уголок его губ дрогнул в усмешке. Он наклонился вперёд, упёршись руками в стол, и спросил:

– Почему тогда ты здесь? Почему сидишь, закованная в цепи, как какое-нибудь агрессивное животное, которое так и жаждет перекусить кому-нибудь глотку?

Ответ на этот вопрос Виктории и самой было интересно узнать. Её уже бросало в холодный пот, а кисти рук тряслись в судорожных попытках освободиться от цепей. Всё это было ни капли не смешно, потому что происходящее выглядело слишком реально, чтобы воспринимать всё это как сон. Но не успела Айрис ответить Джерому, как над её левым ухом раздался ещё один знакомый голос, рифмующий слова и превращающий речь в стихи:

– Ничего не понимает,
      Никого не принимает...
      Наша маленькая птичка
      Зря лишь голос свой срывает.

Обернувшись, она увидела Джервиса Тетча, тоже одетого совсем не как заключённый, а как работник медперсонала лечебницы. Он поставил на стол рядом с девушкой тяжёлый металлический поднос с медицинскими инструментами, взял в руки массивный шприц и начал вытягивать им какую-то неблаговидную зелёно-фиолетовую жидкость из склянки с изображённым на ней черепом.

– Что вы делаете? – Вик в нарастающей панике отодвинулась подальше от Тетча и нервно взглянула на Джерома, который переглянулся с другом и кивнул ему, одобряя его действия. – Нет! Я никого никогда не убивала, о чём вы вообще! Это какая-то ошибка! Я – доктор Виктория Айрис! Я помогаю психически нездоровым преступникам излечиться. И я же Виктория Кейн! Я не!..

Её надрывные попытки доказать свою честность и невиновность оказались оборваны протяжным хором десятков низких и слишком высоких голосов. Виктория осеклась по сторонам. Справа от неё заключённые Аркхема, одетые в медицинские халаты, выстроились рядками и уныло тянули ноты той самой песни, которую она пела им недавно на вечере. Только теперь эта песня была похожа на церковное отпевание. Это был... просто какой-то наводящий ужас кошмар!

– Нет, прошу вас, пожалуйста, – голос Виктории зазвучал в слезливых мольбах, когда она поняла, что Тетч полностью наполнил шприц, вставил иглу и теперь медленно приближается к ней. – Не надо. Не трогайте меня! Не трогайте! Умоляю, не надо!

Голос её сорвался в крик, когда Джервис оказался за её спиной. Наивность то была или же что-то ещё, но дёргающаяся в цепях Виктория старательно пыталась воззвать к Джерому. Она верила, он единственный, кто может спасти её здесь. Потому что всё, что сейчас происходит, – его игра, а он – кукловод. Но Валеска лишь скалился, глядя на её безрезультатные попытки увернуться из-под шприца. Всё это и вправду было бесполезно: в следующий миг девушка почувствовала вонзившуюся в шею тоненькую иглу и холод, расползающийся по венам.

Дальше – хуже. Сначала Вик не почувствовала особых изменений, но вскоре глаза стали щипать, а тело гореть так, словно вокруг пылали сотни пожаров. Она не знала, что вколол ей Тетч, но эта жидкость будто бы разъедала её тело изнутри. Голоса в хоре становились тяжелее и громче, давили на ощущения и вызывали головокружение. Вдруг под её ногами разлилась лужа багровой крови, уровень которой начал очень быстро подниматься и топить тело девушки в вязкой органической жидкости. Её будто держали в капсуле, которую медленно наполняли кровью.

Где у всего этого грань? Сколько можно продолжать эти издевательства над собственным разумом? Ответы были запечатлены в лицах смотрящих на Викторию Джерома и Джервиса и в завывающих похоронных голосах аркхемцев. Девушка не понимала, зачем кричит, зачем плачет, ведь всё это бесполезно. Но в руках страха мало кто думает о полезности своих нелепых потуг.

– Вот, что случается, когда пытаешься строить из себя жалкую несчастную жертву, полагая, будто от тебя отвернулся весь мир, – голос Джерома звучал осуждением и давлением. – Всем плевать. Городу наплевать. Твоим близким наплевать. Коллегам наплевать. Мне наплевать. Никто, кроме тебя самой, тебе не поможет. Взгляни на меня: мир ко мне никогда и не поворачивался. Я сам его к себе разворачиваю и впиваюсь зубами в лицо!

Кровь уже подступала к груди, и плачущую от ужаса Викторию начинала одолевать истерическая паника. Она отчаянно пыталась просить помощи, но её голос больше не звучал. Зато голос Джерома всё тяжелел и искрился:

– Закричи. Порви своё тело на куски изнутри! Пусти кровь всем, кто тебе не нравится, всем, кто держит у твоего горла нож. Сожги всё вокруг дотла и танцуй в этом диком огне на костях ублюдков, что уничтожали тебя! И смейся. Смейся до невозможности сделать вдох! Смейся до надрыва живота! Смейся, ведь это так прекрасно – наблюдать закат своей лживой жизни, что смывает позорное лицемерие кровью тех, кто был с тобой немил.

Его параноидальный смех покатился по всей комнате, отдаваясь в каждом, даже в самом дальнем, уголке её сознания. Он сливался с её немым криком, и Виктория вдруг услышала его смех внутри себя: он принадлежит ей, этот смех рвётся из её груди. Он так отчаянно пробивается через лёгкие в самое горло, он душит её, он берёт над ней власть. А кровь тем временем подступила к самому подбородку. Виктория знала, что сейчас захлебнётся в ней. Кровь поднималась к губам. Девушка задержала дыхание. И последнее, что пришлось увидеть обездвиженной немой Виктории, прежде чем захлебнуться алой вязкой жидкостью, – дьявольская улыбка и звонкий бесконтрольный смех Джерома Валески.

В следующую секунду Виктория проснулась под собственный стонущий вопль и резко подпрыгнула на кровати. С лица, покрытого испариной, никак не сходил отпечаток ужаса, а сердце колотилось с такой силой, что, казалось, вот-вот остановится. Девушка хватала ртом воздух, жадно глотала его и пыталась навести в голове порядок, вместе с тем убирая назад прилипшие к лицу волосы. Очередной кошмар – очередная попытка похоронить остатки своего здравого смысла. Что же с ней творит её собственный мозг?

В большой мягкой кровати, застеленной дорогим бельём, она была одна. Та половина, на которой обычно спал Нэйтон, пустовала, и девушку это обрадовало. Любое утро, когда ей не приходилось сразу же после пробуждения видеть его физиономию, по умолчанию становилось одним из самых счастливых. И каждый раз в голову закрадывался вопрос: а почему она вообще всё ещё спит с этим чудовищем в одной кровати? Испытывая тонны отвращения к себе, она всё же продолжала ложиться в эту постель.

Таблетки – первое, в чём она видела острую необходимость этим утром. Анти-галлюциногенные и успокоительные, которые ей прописал врач, были призваны облегчать её тяжёлые симптомы после пробуждения всякий раз, когда она видела свои столь реалистичные сны. Трясущимися руками девушка достала из ящика тумбочки упаковку таблеток, непослушными пальцами выдавила две капсулы и закинула их в рот. Непроизвольно дёргающейся рукой она опрокинула на пол стакан с водой, которой собиралась запить лекарства. Виктория отошла назад на пару шагов и завопила, с тревогой глядя на растекающуюся под осколками воду:

– Кто-нибудь, пожалуйста! Принесите мне воды! Пожалуйста!

Сию секунду в комнату залетела горничная, которая периодически приходила к Айрисам и наводила порядок в доме. Она принесла девушке стакан воды, и та с жадностью опустошила его, после извинившись и попросив ещё один. Она пила так, будто провела неделю в сухой пустыне без капли жидкости во рту, и это напугало горничную. Но на её обеспокоенный вопрос о самочувствии Виктория ответила просто, пытаясь непринуждённо улыбаться: «Всего лишь кошмар приснился. Ничего особенного».

Лекарства и впрямь действовали, Виктории стало значительно легче. По крайней мере, руки перестали трястись, а сердце больше не колотилось о грудную клетку, как обезумевшее. Девушка надела чёрные брюки-скинни с завышенной талией, заправила в них свободную блузку с широкими длинными рукавами, собрала волосы в хвост и покинула комнату, чтобы спуститься вниз и позавтракать, хоть кусок в горло и не лез.

Во всём доме было так тихо. Даже музыка, которую так любит слушать Нэйтон на своём дорогом патефоне, не звучала. На секунду Вик с радостью предположила, что Нэйтона вообще дома нет. Но, спускаясь вниз на первый этаж, на лестнице она услышала доносящиеся из гостиной мужские голоса, один из которых принадлежал её супругу. Кто же к ним пришёл с утра пораньше?

В гостиной на двух диванчиках, стоящих по обе стороны от журнального столика, расположились двое мужчин: Нэйтон Айрис и деловитый мужчина-блондин в строгом сером костюме, которого девушка видела впервые. Виктория украдкой вошла в комнату, прислушиваясь, о чём же они говорили. Нэйтон, который до этого момента слегка улыбался в разговоре с мужчиной, увидел вошедшую жену и поприветствовал:

– Доброе утро, дорогая, – а после обратился к сидящему напротив него мужчине: – Знакомься, Роберт, это моя прелестная супруга – Виктория.

От его притворно сладких речей привычно подступала тошнота. Девушка еле сдерживалась, чтобы не кривить губы. Незнакомец обернулся к Виктории и взглянул на неё своими пугающими большими чёрными глазами.

– Виктория, это Роберт Крэстон, один из самых влиятельных адвокатов в Готэме, мой личный юрист и хороший друг. Я тебе о нём говорил, – представил его Айрис.

Мужчина примерно того же возраста, что и Нэйтон, встал и протянул девушке руку в вежливом жесте. Та рассматривала его несколько секунд. Его светлая будто бы фарфоровая кожа в сочетании с бездонными чёрными глазами и тонкими заострёнными чертами лица делали этого не по годам смазливого парня похожим на куклу. Вик с прикрытой неохотой пожала ему руку, пока Роберт Крэстон не сводил с неё заинтересованного взгляда.

– Ты вовремя, – сказал Нэйтон, поднимаясь с дивана. – Я как раз хотел идти будить тебя. Требуется твоя маленькая помощь в делах, которые мы с Робертом обсуждаем.

Взяв растерянную Викторию под руки, он отвёл её и усадил на диван, опустившись рядом. Мистер Крэстон, поправив свой пиджак, тоже вернулся на своё место. Виктория не была настолько глупой, чтобы не понять, какие в свете последних событий Нэйтон может вести дела со своим юристом. Приготовившись к очень неприятному разговору, она сделала глубокий вдох и пообещала себе ни в коем случае не дать сегодня растоптать своё достоинство, что бы сейчас не произошло. Всё. Хватит.

– Итак, – начал Айрис. – От тебя не требуется ничего сверхсложного. Нам нужен лишь твой маленький автограф. Вот здесь.

Он положил перед ней лист бумаги и протянул ручку. Девушка не спешила её брать, а для начала опустила глаза и взглянула на документ. И в следующую секунду, когда она прочитала его название, её лицо сковало тревожное изумление. Нахмурившаяся Виктория взяла лист в руки и произнесла, едва ли понимая происходящее:

– Дарственная?

– Документ, который избавит тебя от обременяющих бизнес-проблем, – сказал Нэйтон, настойчиво протягивая девушке ручку и перекидываясь короткой улыбкой со своим юристом.

Из-за нарастающей тревоги, застилающей пеленой глаза, Виктория с трудом могла разобрать написанное. Бегая глазами между строк, она вовсе не читала текст документа, а билась в потоке захлестнувших её гневных эмоций.

– Мистер Айрис хотел сказать, – вдруг заговорил Крэстон, – что, согласно этой дарственной, Вы безвозмездно передадите в его руки учредительные права на предприятия, которые получили в наследство от Сары и Артура Кейнов, что в итоге снимет с Вас полномочия ведения родительского бизнеса.

– Видишь ли, – Нэйтон пододвинулся ближе к неотрывно смотрящей в бумагу Виктории, и его нарочито мягкий бас зазвучал почти возле её уха, – директора компаний, которыми владели твои родители, оказались куда более дальновидными, чем ты, и поторопились оформить все правоустанавливающие документы на человека с фамилией Кейн. Но они забыли кое о чём весьма важном: ты больше не носишь фамилию Кейн.

Искромётное давление, которое он оказывал на неё, сейчас нисколько не пугало Викторию. Впервые за два года её захлестнула ярость. Впервые за два года она еле сдерживала невыносимый порыв вцепиться пальцами в его горло и свернуть ему шею. Крэстон было заговорил с ней, с намерением вновь внушить праведность их с Нэйтоном дел, но Виктория, не обратив на него внимания, даже слушать не стала и выдавила с неестественным смешком:

– Вы что, смеётесь надо мной? Дарственная? Вы хотите, чтобы я просто так отказалась от того, что мои родители с таким трудом возводили многие годы?

– Миссис Айрис, – Крэстон всё-таки сказал то, что хотел, – насколько мне известно, делами фирм Вы не занимаетесь, и Ваши родители никогда не посвящали Вас в тонкости семейного бизнеса. Согласно завещанию, они оставили Вам право распоряжаться их акциями, но в документах нет никаких упоминаний о праве возглавлять компании.

– Завещанию? Тому самому, которое Вы основательно переписали? Это не завещание моих родителей, а плод Вашего личного творчества. Можете поставить его себе в рамочку и гордиться им всю свою жизнь, но я никогда не назову эту «бумагу» последней волей своих отца и матери, – её губы непроизвольно скривились при взгляде на блондина, а после Виктория обратилась к мужу: – Ты же чиновник. Ты не можешь заниматься бизнесом. Это поступление законом.

– Солнышко, неужели ты всё ещё не поняла: в этом городе нет ничего, что я не могу. А закон в Готэме – лишь образное понятие, создающее иллюзию правопорядка, – Нэйтон откинулся на спинку дивана, вальяжно раскинув на ней руки, и выдохнул с ожиданием: – Подписывай. Так или иначе, я всё равно стану владельцем этих фирм, хочешь ты этого или нет. От тебя мало что зависит. Просто оформление дарственной – самый быстрый и наименее проблемный способ приобрести акции Кейнов в доле их компаний.

Это была попытка заставить её предать память своих родителей, попытка призвать её отвернуться от семьи, отказаться от ценностей, чтобы в конечном итоге уронить достоинство. Кровь в жилах закипала, и Виктория медленно теряла контроль над собой. Перед глазами будто бы стоял туман, который не давал ей разглядеть границы вежливости и рамки сохранения самообладания. Эта злополучная дарственная стала последней каплей в чаше непробиваемого терпения. Девушка стремительно летела в пропасть своего накопившегося гнева.

– Нэйтон, ты можешь делать, что хочешь, – процедила она сквозь зубы.  – Можешь переоформлять документы на землю, где стоит мой особняк, можешь составлять дарственные и подделывать завещания. Но от меня ты никогда ничего не получишь.

Такое заявление Нэйтон не предвидел. Он удивился, но продемонстрировал это очень скупо и сдержанно, а затем вновь наклонился к девушке и протянул с нажимом:

– Повтори.

– Я сказала, – Виктория взялась двумя руками за грань листа дарственной и начала медленно, словно наслаждаясь каждым хрустом бумаги, его рвать, – что ты ничего от меня не получишь.

Обрывки документа упали на журнальный столик, а Виктория позволила себе дерзкий неотрывный взгляд прямо в лицо своему кошмару. Она смотрела на Нэйтона с вызовом, как будто вмиг избавилась от страха и от его довлеющего воздействия над ней. Его поступки вышли за любые рамки дозволенного. С этого дня, с этого момента она больше не позволит ему безгранично властвовать над ней. Но позволит ли ей это Нэйтон?

– Ничего страшного, – сказал он, после того как полминуты буравил супругу неоднозначным взглядом и хищно поджимал губы. – В конце концов, все мы совершаем ошибки.

– Единственной ошибкой, которую я совершила в своей жизни, было молчаливое согласие с родительским решением выдать меня за тебя замуж.

Сердце забилось так часто, и чувство обиды поглотило рациональный самоконтроль. Сколько можно было держать это в себе? Куда всё это приведёт, если не оборвать цепочку унижений? Теперь, когда Нэйтон зашёл так далеко, когда уже не осталось никаких сомнений, что чувств к жене у него нет, Виктория окончательно потеряла веру в его исправление. Такие монстры не меняются – они изменяют мир, причём в самую худшую сторону.

Но Нэйтон, как и всегда, не позволял своей тёмной стороне доминировать над его поведением в присутствии посторонних. Его реакцией на оскалившуюся жену была лишь лёгкая усмешка и слова:

– Видимо, ты всё ещё не пришла в себя. Работа в психиатрической больнице со свихнувшимися преступниками отнимает много сил и ни к чему хорошему не приведёт. Но ничего. Скоро ты одумаешься. Роберт, – он взглянул на мужчину с наигранной спокойной улыбкой. – Тебя не затруднит составить ещё одну копию документа? Как видишь, моя жена совершенно не видит ценность юридических бумаг.

– Непременно, сэр, – кивнул Крэстон и поднялся с дивана вслед за Нэйтоном.

Виктория заворожённо, точно в каком-то туманном трансе, смотрела на обрывки всученной ей дарственной, разбросанные по журнальному столику. Эти клочки бумаги внушали девушке уверенность в том, что она ещё может дать отпор злу и несправедливости. Они доказывали, что в ней всё ещё теплится вера в перемены собственной жизни.

К её счастью, Роберт Крэстон уже уходил. Терпеть его присутствие и их с Нэйтоном непринуждённые разговоры под сладкие дежурные усмешки было просто невыносимо. Этот мужчина был во всём солидарен со своим клиентом, а его фальшивое дружелюбие по отношению к дочери Кейнов мог заметить даже ребёнок. Они провожали юриста вдвоём, хоть Виктория толком в этом и не участвовала. Было бы здорово, подумала она, если бы Нэйтон сейчас ушёл вместе с ним и оставил её одну. От водоворота эмоций вновь кружилась голова, и Виктория чувствовала себя отвратительно.

– Встретимся завтра в моём офисе в мэрии, – Нэйтон на прощание пожал руку своему другу.

– Я заеду после обеда, – улыбнулся стоявший у выхода Роберт, а затем перевёл взгляд на стоящую в стороне Викторию и подошёл к ней. – Миссис Айрис, Ваш муж желает Вам лишь добра, пытаясь приобрести дело Ваших родителей. Он сможет позаботиться об их бизнесе и достойно продолжить его. Пожалуйста, подумайте над нашим предложением подписать дарственную. Это крайне облегчит мне задачу.

Его рука легла на её плечо и крепко вцепилась в него. Непозволительно крепко, словно еле сдерживаясь, чтобы не раздавить... Виктории это не понравилось. Она тут же ответила ему с пренебрежением:

– Я не собираюсь думать об этом. Моё решение окончательно, и я его не изменю.

– Очень зря, – произнёс Крэстон, глядя ей прямо в глаза и в этот самый момент раскрыв свою такую же омерзительную сторону, что имел и Айрис.

Больше Виктория никому не хотела позволять относиться к себе, как к тряпке. А какой-то шестёрке своего подлого мужа – и подавно! Она действовала на чистом адреналине, и в следующую секунду раздался мгновенный хлопок – девушка наградила Крэстона увесистой пощёчиной. Он почти что взвыл, схватившись за покрасневшую щёку, зато руку с её плеча тут же убрал.

Непривычно встревоженный Нэйтон побеспокоился о его ране, но Крэстон уверял, что в этом нет ничего страшного, и что он совсем не винит Викторию. Но та во всём этом не видела ничего, кроме профессиональной актёрской игры, за которой этот подозрительный мужчина скрывал тонны негатива к ней. Что она ему сделала? Чем вызвала столько антипатии к себе с самой же первой встречи? Ответы на эти вопросы она и не хотела знать.

Ещё раз попрощавшись с юристом, Нэйтон закрыл за ним дверь. Щелчок, и в доме повисла напряжённая тишина, нарушаемая лишь тяжёлым сопением девушки, которая никак не могла унять нервной дрожи в руках. Айрис медленно обернулся к ней и бросил свысока свой осуждающий презрительный взгляд. И пусть смелость Виктории сегодня переродилась, взглянуть ему в глаза она не осмелилась.

– За что ты его ударила? – спросил мужчина.

– Он позволил себе прикоснуться ко мне. А я ему не разрешала. Я не хотела, чтобы он меня трогал, – в её ровном голосе, как бы она ни старалась держаться суровости, звенели нотки обиды.

– Какая ты сегодня, гм... тревожная, – последнее слово подошедший к ней Нэйтон подобрал с особым трудом. Несколько секунд он молча изучал её лицо, а затем вдруг протянул ей раскрытую ладонь и сказал: – Дай мне руку.

Виктория подняла на него глаза и посмотрела с недоверием. Ничего хорошего в этой странной просьбе она увидеть не могла. Нэйтон настойчиво повторил, с особым акцентом произнося каждое слово:

– Дай мне свою руку, Виктория.

Что заставило её довериться ему, она так и не смогла объяснить даже самой себе. Вик с предосторожностью вложила свою правую руку в его раскрытую ладонь, но приготовилась в любой момент её одёрнуть, если заметит в муже вспыхнувшую ярость. Но он вёл себя куда более странно, чем обычно: смотрел на неё с надменным спокойствием, даже каким-то умиротворением, а левой рукой стал поглаживать её по доверенной руке. Вот, где Виктории нужно было почувствовать подкрадывающегося монстра. Но этот фальшивый свет ослепил её, а поняла она это, к сожалению, слишком поздно.

Нэйтон отпустил её руку и слегка приподнял губы в полуулыбке, а в следующую секунду его рука в мгновение ока взметнулась над девушкой и со всей силы ударила её по лицу. Отброшенная назад Виктория охнула от боли и схватилась за горящую от удара левую сторону лица.

– Знаешь, почему я это сделал? – высокая фигура Айриса медленно приближалась к ней. – Потому что я не хотел, чтобы ты ко мне прикасалась.

Он вновь настиг замешкавшуюся Викторию, и на этот раз всё такая же тяжёлая пощёчина пришлась ей по правой щеке. Девушка не удержалась на подкосившихся ногах, успела лишь сделать пару попятных шагов, споткнулась о нижние ступени лестницы и села на них. Конечно, его гнев был столь очевиден! Она просто не могла позволить себе наивные предположения о том, что сможет остаться безнаказанной. Её лицо почти онемело от боли. Нужно срочно приложить что-нибудь холодное, иначе останутся заметные синяки.

– С каждым днём ты разочаровываешь меня всё сильнее, Виктория, – монотонно произнёс Нэйтон, спустив с небольшого столика в углу прихожей расписную дорогую вазу и поставив её на пол. – Когда же ты наконец-то усвоишь, что со мной лучше не шутить? Интересно, к тому моменту... все ли твои кости останутся целыми?..

Ему достаточно было схватить столик одной рукой, чтобы поднять, и Нэйтон швырнул его в жену. Ей не хватило нескольких секунд, чтобы увернуться. Когда мебель влетела в неё, Виктория могла поклясться, что слышала хруст своих костей. Голову она успела прикрыть, но пришлось пожертвовать руками, на которые получилось опереться, чтобы встать, только сквозь тонны жгучей боли. Он не ударит её больше! Он не причинит ей боли! Она будет сопротивляться!

– Ты никогда не была сильной. И никогда не была смелой. Ты боялась перечить своим родителям и всегда подчинялась моей воле, – Айрис продолжал рассуждать, тем временем уже хватаясь за полновесную напольную вешалку. – А сегодня вдруг проснулась и решила, что тебе всё дозволено? Забавно... И где же ты этого нахваталась? Может, в своей любимой крысиной дыре, которую зовёшь работой?

Он развернулся и мгновенно запустил в супругу ещё один предмет интерьера, но на этот раз он её не задел. Девушка, беспомощно хватаясь за перила лестницы, спешила подняться наверх. Но её побег он не допустит. Нэйтон точно был уверен: сегодня эта девушка будет страдать болью, суммарно полученной за все два года их брака. Ей никуда не сбежать от него в его доме.

– Твоё место у моих ног! – заявил он, двинувшись за ней. – Твоя жалкая жизнь всё ещё продолжается только потому, что я так решил. Но я уверен, все твои попытки опозорить меня, оскорбить, обидеть – всё это неумолимо заставит меня в скором времени пересмотреть твою ценность для себя. Мне не нужна жена, которая меня не уважает, не уважает мои решения, моих друзей, мои чувства. Куда ты там ползёшь, дрянь? Вернись сюда живо!!!

Этот леденящий душу нечеловеческий крик заставил вновь испытывающую страх Викторию лишь двигаться быстрее. Колени дрожали, ноги не слушались, сердце в панике готово было выпрыгнуть из груди и разорваться. Оказавшись на втором этаже, она быстро добралась до спальни и заперлась в ней. Выхода не было. Бежать некуда. Виктория заставляла шокированный мозг работать на полную и думала, думала, думала... Если сейчас что-нибудь не придумать, ополоумевший Айрис не оставит от неё и мокрого места.

Первая пришедшая в голову идея казалась самой выигрышной. Виктория решила, что сумеет обмануть Нэйтона. Прыгать с балкона она не отважилась, но попыталась создать видимость, будто так она и сделала: раскрыла двери балкона, а сама притаилась под кроватью. Тяжёлые шаги за дверью опасливо приближались к спальне, заставляя девушку дрожать от страха. Виктория закусывала нижнюю губу и еле сдерживала наворачивающиеся на глаза слёзы.

– Ты думаешь, это меня остановит? Не будь такой тупой! – прокричав это, Нэйтон проломил дверь, буквально выбив её с петель.

Девушка задержала дыхание, зажав рот ладонью, и нервно наблюдала из-под кровати за блестящими двинувшимися в сторону балкона ботинками, в которых она увидела своё уродливо напуганное отражение. «Пусть он поверит. Пусть он поверит. Пусть он поверит. Пожалуйста, пусть поверит и уйдёт», – забилось учащённым пульсом в районе висков. Что же с ней такое? Почему пару минут назад она была готова в гневном порыве задушить Нэйтона, а теперь жалко дрожит под кроватью с молебным желанием остаться незамеченной? Неужели всё, на что способна её бравость, это дерзить мужу, пока тот сдерживается? Только сейчас она осознала ничтожную цену своей смелости.

Нэйтон вдруг остановился, замер, не проронив ни слова, а после медленно направился от балкона обратно в сторону выхода из спальни. Виктория прикрыла глаза, взывая ко всем святым, чтобы её предположения оказались верными: «Он поверил. Поверил. Да, пусть он уходит. Пусть уходит. Пускай бежит искать меня на улицу, а я пока соберу вещи и сбегу».

Следующий его выпад был слишком резкий, чтобы мгновенно осознать, что произошло: он круто развернулся и со всей силы стукнул ногой по ребру кровати, с грохотом отбросив её к стене. Больше у Виктории не было укрытия. Она не успела вскочить даже на четвереньки, как тут же угодила под ногу мужчины, который пнул Вик в живот, отшвырнув её немощное тело к отлетевшей кровати. Откашляв острую боль в районе рёбер, Вик взглянула на Айриса, который уже неторопливо направлялся к ней.

– Ты и твои игры меня сильно утомили, любимая, – произнёс он под тяжестью своего уставшего дыхания и сдул падающие на глаза выбившиеся из идеальной причёски пряди чёрных волос.

Виктория попыталась рвануть с места, обогнуть Нэйтона и выскочить из спальни – вера в собственные силы всё ещё была сильна. Но мужчина быстро пресёк эту попытку, отбросив её ногой обратно к кровати. Второй удар оказался куда больнее первого, так как пришёлся на уже пострадавшие рёбра. Виктория больно зажмурилась и тихо застонала, придерживая крик.

– Ты не хочешь играть по-хорошему. Значит, мы будем играть по-плохому, – произнося это, возвысившийся над Викторией Нэйтон снял с пояса брюк кожаный ремень и начал наматывать его на кулак, зафиксировав тяжёлую металлическую пряжку на костяшках.

Она наблюдала за этим и понимала: боль неотвратима. Боль... Та самая, что сопровождает её на протяжении двух лет. Еженедельно, ежедневно, ежечасно... не упуская возможности напомнить о слабости этой девушки.

– Надеюсь, – Нэйтон встал прямо над ней и поднял её лицо к себе за подбородок, – тебе нравится вкус крови. И крокодиловая кожа.

В последний миг, перед тем как ощутить немеющую боль в челюсти, Виктория всё-таки подняла на него глаза. Её впервые посетило желание увидеть его лицо, перед тем как он заносит над ней руку. Интересно, как он смотрит на неё в этот момент? Но ничего, кроме отвращения, звериной ярости и омерзительного превосходства она не увидела. Но посмотреть ему в глаза, перед тем как почувствовать вкус собственной крови во рту и услышать хруст своего же черепа, было на удивление... приятно.

Вкус металлической пряжки оставался на зубах. Кровь заполонила весь рот. Руки, грубо прижатые к полу ногами Айриса, лишь вяло вздрагивали от очередного нанесённого удара, а ноги и вовсе будто бы парализовало. Сегодня Виктория бросила вызов своим страхам. И поплатилась за это. Всё так, как и говорил ей нарисованный в её сознании Джером, – она собственноручно выдавливает из себя жизнь.