Окутанный морозной дымкой город просыпался и спешно открывал дверь очередному дню. Рёв стремительно пронёсшегося за окном автомобиля – одного из многих, что неустанно шныряли по улицам всполошённого раннего Готэма – выдернул Викторию из объятий сна. Потирая щиплющие глаза, она думала, как ненавидит каждое чёртово утро своей жизни, как хочет избавить себя от необходимости снова и снова просыпаться, открывать глаза и видеть вокруг себя мир, в котором её дни уже сочтены.

Девушка устало поднялась на локтях и села на диване, оглядев пустую гостиную. Виски трещали от боли, словно их неторопливо подпиливали наждачкой. Разве вчера вечером не произошло что-то важное?.. Ей снилось, будто репортёр из вечерних новостей с экрана телевизора рассказала ей о том, что Нэйтон Айрис разбился в аварии на Готэмском мосту Пионеров, а на экране мелькали кадры с покорёженным «Линкольном», который Айрис приобрёл всего лишь год назад. Виктория резко одёрнула себя: или это был вовсе не сон?

Подскочив с дивана, вмиг освободившаяся от оков усталости девушка вылетела из гостиной. Она просмотрела все комнаты на первом этаже и заглянула в помещения на втором – все они оказались пусты, а Нэйтона нигде не было, ни следа его ночного присутствия в этой квартире. Голова не переставала идти кругом, но сердце в груди вдруг забилось чаще. Неужели... он действительно мёртв?

Виктория стояла столбом посреди своей комнаты и не могла поверить собственным мыслям. Нэйтон Айрис – её самая большая проблема в жизни, её самая непростительная ошибка, её проклятие, её боль и страх – наконец-то больше никогда не встанет перед ней, не взглянет с пренебрежением, не поднимет руку, не оскорбит, не покусится на то, что ей дорого. Виктория почувствовала ликование и облегчение, словно тяжеловесная бетонная плита, два года вдавливающая её в холодную землю, только что упала с её груди. Из неё вырвался смешок, и девушка прикрыла рот ладошкой. Слёзы покатились по её щекам, слёзы небывалого счастья. Неужели этот момент настал? Неужели это и было утро, когда она наконец-то проснулась свободной от оков?

Эта новость растекалась внутри неё исцеляющим эликсиром. Кажется, сейчас был первый момент за последние два года, когда она наконец-то сделала вдох полной грудью. Окрылённая своим долгожданным спасением, Виктория вышла из комнаты и решила спуститься обратно в гостиную, включить телевизор и ещё раз услышать о трагично погибшем заместителе мэра. Ей так не терпелось скорее набрать номер Альберта, позвонить ему и сказать, что кошмар наконец-то закончился.

Входная дверь на первом этаже звучно хлопнула, и Виктория вздрогнула, не успев найти нужный контакт в своей телефонной книге. Вероятно, это пришла горничная. Девушка направилась прямо по коридору и вышла на лестницу, взглянув вниз. Мобильный телефон выскользнул из парализованных пальцев. Та радостная улыбка, которая ещё минуту назад растягивалась на губах, тот трепет, тот привкус счастья – всё это сию секунду обнулилось.

На пороге стоял Нэйтон Айрис, целый и невредимый. Разве что, более измотанный, чем обычно.

– Боже мой, ну и ночка! – устало вздыхал он, стягивая шарф и помещая его на напольную вешалку вместе с плащом. – Ещё и эти напыщенные полицейские и надоедливые журналисты. Вот ведь, угораздило же... Чтобы я ещё хоть раз в жизни доверил свою машину узколобому нерасторопному идиоту! Благо, машина была застрахована.

Его слова Виктория слышала расплывчато, словно в вакууме. Она будто бы забыла, как говорить, и просто поражённо глядела на утомлённо причитающего мужа, пока под её ногами медленно сменялись ступени лестницы. «Нет... – со звоном проносилось в её напряжённой голове. – Зачем он здесь? Он не должен был приходить. Он не должен быть жив. Почему? Почему он не умер? Он должен быть мёртв!»

Нэйтон снял верхнюю одежду и, развернувшись, запнулся о разбросанные Викторией вчера вечером вещи. Он обвёл недовольным взглядом её валяющуюся на полу шубу и сбросанные друг на друга сапоги, а после поднял на жену глаза и сказал:

– Виктория, что это такое? Я тоже, знаешь ли, прихожу уставший, но, как видишь, не позволяю себе такого безобразия. Можешь разбрасывать свои вещи у себя в психушке, а в этом доме тебе придётся соблюдать порядок. Ты ведь не хочешь, чтобы я разозлился, верно?

Что он говорит? Что так старательно пытается ей втолковать? Его губы двигались, но Виктория не могла расслышать ни единого слова. Только звенящий грохот разбивающихся на осколки ожиданий. Её будто бы пробурили насквозь, опустошили, и теперь все чувства и эмоции выливались через сквозную дыру в груди.

– Будь хорошей девочкой, – холодно сказал Айрис. – Убери свои вещи с пола. Сейчас же.

Без каких-либо чувств, пустая и обескураженная, она молча подошла и подняла из-под ног Нэйтона свою шубу, повесила её на крючок и отстранённо взглянула на мужа, который смотрел на неё в ответ. Её губы чуть дрожали то ли в попытках что-то сказать, то ли от шокового паралича. Нэйтон недоумённо нахмурился, пробежавшись взглядом по лицу жены, и спросил:

– Что с тобой, милая? Ты как будто приведение увидела, – едва касаясь кожи, он провёл рукой по её лицу, и Виктория почувствовала его на самом деле живое тепло. – О, ты, наверное, видела те новости про мою разбившуюся машину. Бедняжка, должно быть, испугалась, подумав, что я умер в той аварии, расстроилась, всю ночь не смыкала глаз. Ты ведь расстроилась, не так ли?

Его тон голоса и взгляд играли ядовитой иронией. Нэйтону так нравилось провоцировать Викторию. Прекрасно понимая, что в её лживых глазах сейчас застыл шок от нестерпимого разочарования, он вынуждал её произнести вслух то, что она так не хочет. Пускай она скажет, что переживала; пускай натянет больную улыбку и выдавит неестественно радостное: «Я так рада, что ты жив»; пускай она снова соврёт ему.

Но ничего этого не произошло. Ни фальшивой улыбки, ни лживых фраз – лишь её всё те же растерянные глаза с замершим, словно умершим, взглядом. Однако у Нэйтона сегодня не было ни сил, ни даже желания устраивать своей распустившейся супруге очередную встряску.

– Я принесу тебе воды. Выглядишь и вправду скверно, – сказав это, он похлопал её по щеке и удалился в сторону кухни.

Всё это было похоже на чью-то несмешную шутку, розыгрыш, который повеселил кого-то другого, но только не её. Виктория не знала, что делать. Наверное, подобрать свои небрежно скинутые вчера в спешке сапоги. Когда один из них оказался в её руках, Вик медленно выпрямилась, вертя сапог в руках и упрямо впившись взглядом в высокий каблук. Такой гладкий, такой длинный, крепкий и заострённый – он бы без труда вошёл в мягкую плоть достаточно глубоко, чтобы задеть артерии и пустить человеку кровь. «Он должен быть мёртв», – эта мысль била жаром в голову.

Следующий крик Нэйтона из коридора стал пощёчиной Виктории, и она очнулась, тряхнув головой. Его голос звучал уже не просто упрёком, а негодованием, а вместо воды он принёс ей очередную претензию.

– Виктория! Что, чёрт подери, произошло в нашей библиотеке?! Потрудись мне объяснить причину, по которой ты устроила из дома помойку, и, возможно, я не оставлю отпечаток твоего лица на этой стене, – он медленно приблизился к ней и сложил руки на груди в ожидающей позе.

– Я... – её голос наконец-то прорезался, и Виктории показалось, будто он вовсе ей не принадлежит. – Я искала книгу.

– Так, может, тебе стоит поискать получше, м? – Айрис наклонился ближе к лицу супруги и провокационно заглянул в него, но та не отвела взгляд и смотрела ровно. – Почему бы тебе не перевернуть полки в гостиной, ящики в моём кабинете и в других комнатах? Тебе ведь так нравится испытывать моё терпение, это даёт тебе прилив адреналина. Ты же у нас любительница острых ощущений, да, Виктория? – он усмехнулся, словно высмеивал её, и вдруг выпрямился. И всё-таки Нэйтон не был уверен, что хочет сегодня пачкать руки, поэтому сказал лишь: – Немедленно приберись в библиотеке или вызови для этого горничную. Я не собираюсь терпеть бардак в своём доме. Мне хватает и твоего дрянного характера, – развернулся и удалился вверх по лестнице.

Он ушёл, но от его присутствия в прихожей остался след гнетущего ужаса, который Виктория надеялась уже никогда больше не почувствовать. А сапог, крепко сжатый в её руке за спиной всё это время, всё же не превратился в орудие убийства, к счастью для Нэйтона и к огромному сожалению для Виктории. Если бы только у неё было больше смелости... Всё бы кончилось уже давным-давно, не успев даже начаться, и сейчас она бы не стояла в этой прихожей с грузом разочарований и сожалений на плечах.

Не набросив на плечи шубы и не обувшись в уличную обувь, Виктория открыла входную дверь и вышла на крыльцо. Мимо по тротуарам шли люди, женщины и мужчины, взрослые и дети, а по дорогам друг за другом тянулись длинные цепочки автомобилей. Ни до чего из этого девушке не было никакого дела. Она опустилась на каменную ступень и вслушалась в звуки своего сердца. Оно практически перестало биться, точно у трупа.

Всё это по ощущениям напоминало ситуацию, будто бы ей вдруг подарили шанс прожить лучшую жизнь, начать всё заново, стерев все совершённые ошибки, но тут же этот шанс отобрали, дав лишь слегка попробовать его сладкий вкус на язык. Хотя, думала Виктория, почему она вообще поверила в то, что Нэйтон Айрис может умереть так просто? Наивно до тошноты! Автоавария? Нет... Она верила, ему уготована участь куда более жестокая, чем быстрая смерть от лобового столкновения с грузовиком, и куда более изощрённая, чем всё, что он делает с ней.

Виктория опустила лицо к своим коленям, обхватила голову руками и закричала так сильно, как только могла. Этот крик разрывал её грудь, срывал горло, бил в и без того трещащие по швам виски, но она не переставала слёзно кричать. Как же она была раздосадована и зла на весь этот мир за сыгранную с ней шутку; за то, что Нэйтон всё ещё дышит; за свою отвратительную слабость. И пусть все прохожие смотрят на неё и пугаются. Пускай они знают, что где-то рядом рушится жизнь одной измученной девушки. Пускай хоть кто-нибудь наконец-то услышит её практически предсмертный вопль.

Утренние ощущения обманули Викторию: вчера не произошло ничего важного. Всё по-прежнему. Всё тот же старый добрый кошмар.

* * *

Ничего не было тяжелее для Виктории Айрис, чем попытка заставить себя отказаться от общения с человеком, к которому её тянуло столь сильно, сколько и в ужасе отталкивало от него же. С того момента, как она в страхе за своё психическое здоровье оборвала контакты с Джеромом Валеской, минуло три недели, которые показались ей нескончаемо длинными. И с тех самых пор в лечебнице для душевно больных преступников Аркхем каждый новый день ознаменовывался очередной случайной смертью, очередным новым авторским представлением.

Три недели нескончаемого стресса. Три недели напряжённой борьбы с всполошившимся безумцем, чьё буйство не так давно оказалось на время усмирено, но теперь вновь набирало обороты. Три недели бенефиса главной звезды психбольницы.

Джером не хотел и не собирался мириться с мыслью о том, что Айрис так просто взяла и отвернулась от него, а потому, думал он, из-за неё гореть будут не только их взаимоотношения, но и вся лечебница. У него просто в голове не укладывалось: это он всегда избавлялся от своих лечащих докторов, а не они от него! И больше всего его раздражала причина её предательства: обычный страх оказаться такой же, как он, – такой же «нормальной». Но Джерому было известно, что Виктория никогда не будет такой, как он, и, если она и впрямь вдруг начала бояться «заразиться» от него сумасшествием, то он намеревался показать этой наивной испуганной мышке, что такое настоящее безумие. И пусть для него самого это было чревато последствиями – Виктория Айрис должна раз и навсегда понять, с кем уж ей точно не стоит шутки шутить.

В первую неделю «демонстрационным материалом» стали два санитара, найденные задушенными ремнями от смирительных рубашек, и один охранник, которому Джером публично перерезал горло на потеху соскучившимся по кровавым шоу обитателям камер Аркхема. В конце недели он незамедлительно оказался в кабинете электрошоковой терапии. 

Следующая неделя стала роковой для четырёх заключённых, не угодивших настроению «короля Аркхема», а также для медсестры, «случайно» свалившейся в шахту лифта, и ещё одного охранника, которого нашли с отрезанным лицом. В этот раз к наказанию разрядом тока также прибавилась лошадиная доза тяжёлых психотропов, после которых Джером двое суток пробыл в состоянии овоща: он не мог ни есть, ни пить, ни говорить, ни мыслить, ни нормально передвигаться. Этим воспользовались некоторые обозлённые на него заключённые и хорошенько отыгрались на Клоуне за его жестокие шутки.

Но Джером пришёл в себя, и уже на третьей неделе их с Викторией разлуки он взял плату с этих горе-мстителей: облил бензином и поджёг камеру, в которой они все вместе праздновали долгожданную расправу над ненавистным рыжим шутом. Смех его в ту ночь достиг каждого уголка психиатрической лечебницы и вновь заставил это место вспомнить, что такое настоящий ужас. Когда не имеешь ни малейшего понятия, что завтра вытворит этот псих; когда осознание того, что ни одна решётка не остановит бушующее безумие, бежит по спине холодным потом; когда единственный способ сохранить себе жизнь – уволиться из этого смердящего жаждой крови дурдома. И смеяться Джером не переставал, даже когда после всего вытворенного его тело вновь разрывало высоковольтным электрическим разрядом. Ведь он знал: она сейчас его слышит.

И она действительно слышала. Все эти три недели Виктория слышала каждый его поступок: вопли горящих заживо заключённых, крики умирающих охранников, плач испуганных медсестёр, отравленный маниакальной эйфорией смех Джерома. Но ничего из этого не заставило её сломаться. Жмуря глаза и прогоняя горькие чувства, доктор Айрис оставалась хладнокровной. Больше никаких плясок под дудку этого эгоистичного парня!

Долгое время Виктории приходилось злиться на Джерома за то, что он не понимает её опасений, за его самовлюблённый максимализм. Каждое утро приезжая на работу и из раза в раз узнавая о новой выходке Валески, её обуревал гнев, уничтожающий её уверенность в правильности своего решения. Оставаться беспристрастной становилось всё тяжелее, когда она снова и снова видела тела людей, погибших от руки психопата, которого вывела из себя именно она. Ярость, обида, сожаление, вина – все эти чувства смешивались, кипели в одном котле и превращались в омерзительное осознание: ошибка, совершённая ею под воздействием шока и испуга, теперь разожгла пожар во всей лечебнице, и именно из-за неё – из-за мечущейся в панике за свою жизнь Виктории Айрис – за три недели умерло больше десяти ни в чём не повинных людей.

Но ведь она знала, что всё это – лишь искусная игра Джерома на её эмоциях! Она строго наказала себе больше не идти у него на поводу, но вот вновь ощущает, как её чувства танцуют, привязанные нитями к пальцам рыжеволосого кукловода. Виктории опротивело собственное жалкое существование. Каждая её мысль стала для неё удушливой, заведомо неверной. Кажется, она больше не могла доверять своему собственному понятию правильности. Неужели она и вправду настолько слаба, что не может дать отпор связанному по рукам и ногам пациенту психлечебницы? А может, где-то в глубине души она всё это время и не хотела отталкивать его?..

Их случайные встречи проходили для Виктории болезненно. Она могла пройти вдоль комнаты отдыха и ненарочно встретиться взглядом с Джеромом, и её сей миг бросало в нервную дрожь. Она могла столкнуться с ним и с сопровождающими его надзирателями в коридоре, и её сердце тут же начинало выплясывать чечётку в груди. И в то время как она старательно избегала зрительного контакта, Джером же при любом удобном случае буравил её упрямым и настойчивым взглядом. Он всего лишь желал видеть плоды своих трудов – её сокрушение и раскаяние – но сталкивался всё с той же неотступной твёрдостью, которая через какое-то время сменилась на осуждающий косой взгляд в его сторону.

Откровенная ярость поглощала Валеску с головой. Он старался держаться привычного для себя амплуа беззаботного сумасбродного паренька со слегка поехавшей крышей, но эта девушка из раза в раз подливала масла в и без того бушующий огонь. Каждый день Джерому казалось, что он подошёл к грани, и уже завтра сожжёт к чертям всю лечебницу. Одна его часть безумно желала сжечь на этом костре и твердолобую ослепшую от страха доктора Айрис, но другая часть намеревалась дождаться её прозрения. Он чувствовал, уже очень скоро к ней это придёт.

Когда однажды утром в кабинет к директору Аркхема пришла доктор Айрис и скрепя сердце сообщила о том, что оставляет должность личного психотерапевта Джерома Валески, Хьюго Стрейндж даже не попытался скрыть своего довольного ликования. Но Виктории было абсолютно безразлично, с чем он связал это её решение. Она держалась ровно и попросила начальника позволить ей теперь заниматься профилактическими беседами и групповой терапией с другими пациентами, на что тот дал ей добро. Стрейндж был в таком прекрасном настроении от её заявления, что готов был позволить Виктории хоть его кресло занять! Однако вскоре он нашёл её неожиданный поступок очень странным: она буквально зубами впивалась в своего драгоценного пациента, готова была драться за него с каждым, кто хоть пальцем его тронет, а потом вдруг приходит и с помрачневшим серьёзным видом заявляет об отказе от него. Что-то тут явно было нечисто.

Радостным от открывшейся возможности вновь спокойно применять на самом опасном заключённом Аркхема свои профилактические методы Хьюго Стрейндж пробыл недолго. Уже через пару недель, когда персонал его больницы сократился, а телесные наказания не производили на виновника этого сокращения ровным счётом никакого вразумительного эффекта, главврач запаниковал. Медперсонал был в ужасе, многие заявляли об увольнении, и Стрейнджу через силу пришлось признать, что для всей лечебницы – если не для всего города – было бы лучше, оставайся Виктория Айрис и дальше лечащим врачом этого безрассудного маньяка. Эти три кровавые недели наглядно продемонстрировали Стрейнджу, что может случиться со всей его обителью, если отобрать у Джерома возможность общения с Айрис. Но от этого осознания лучше ему не становилось. Жалобы сыпались шквалом, персонал боялся выходить на работу, охрана не справлялась с обеспечением безопасности, а Стрейндж был вынужден исправлять всю эту околесицу за её зачинщиков.

* * *

Пожилой водитель такси, внимательно следивший за дорогой сквозь ползающие по лобовому стеклу дворники, увлечённо насвистывал себе под нос какую-то забытую всеми старую мелодию, изредка вслух отчитывая ненастную зимнюю погоду за очередные проделки. Клиентка ему сегодня досталась неразговорчивая и хмурая, как нависшие над Готэмом тучи. Мужчина поглядывал на девушку в зеркало и думал: «Как такая красавица может быть такой грустной?» Он подсознательно искал способы хоть немного разговорить девушку, поднять ей настроение, ведь негоже такой, как она, хмурится и угрюмо молчать. Он сменил радиоволну и переключил на новостную передачу в надежде найти тему для разговора.

«...Творящийся хаос в лечебнице для душевно больных преступников Аркхем разрастается, как лесной пожар. На сегодняшний день известно, что за три недели жертв насчитывается около двенадцати человек, но точное количество пострадавших по-прежнему остаётся неизвестным...»

Вот что Виктории Айрис хотелось сейчас слышать меньше всего, так это очередное напоминание о том, что она едет не на работу, а в горящий вольер с гиенами.

На прошлой неделе репортёры в буквальном смысле слова дежурили у ворот Аркхема и не давали прохода Стрейнджу, пытаясь выудить из него подробности обстановки в лечебнице. Виктории тоже пришлось столкнуться с их навязчивыми расспросами, но они ни слова в ответ от неё не получили.

– Опасное место этот Аркхем, – прокомментировал мужчина за рулём, бросая на девушку короткие взгляды через зеркало. – Но только стены этого старого каменного замка и стоят между мирными жителями города и сумасшедшими преступниками. Дай бог этим стенам простоять ещё столько же, сколько они уже простояли.

Рыжеволосая девушка с печально устремлённым за окно взглядом ответила не сразу, но когда ответила, водитель отчего-то был рад услышать её голос.

– Стены простоят. Но стоять не будут те, кто в них заключён, – сказала она, не поднимая глаз.

– Эх, и что же у вас там произошло?.. Тишь да гладь ведь была.

– Один проблемный заключённый, – вздохнула Виктория, – вышел из-под контроля по вине врача, который должен был его лечить.

Жёлтый автомобиль пронёсся по автостраде и свернул на запад, въехав на Готэмский мост. Уверенный женский голос по радио продолжал посвящать слушателей в подробности «эпидемии безумия» в Аркхеме:

«...Главврач лечебницы, профессор психиатрии Хьюго Стрейндж, уверяет, что держит ситуацию под контролем, но на вопрос о причинах вспышки безумия в больнице комментарии давать отказывается. Однако, как нам стало известно из надёжных источников, главным виновником беспорядков выступает печально известный серийный убийца и террорист Джером Валеска...»

И Виктория вздрогнула от упоминания этого имени. Она всё ещё не могла избавить себя от чувств, связанных с этим взбалмошным парнем, да и вряд ли когда-нибудь сможет.

– А, Валеска... этот бес... – сказал водитель, и голос его отчего-то помрачнел.

– Знаете его? – спросила Вик.

– Нет. Но этот чёртов сукин сын убил мою дочь несколько лет назад. Она была хорошей девушкой, чуть постарше Вас, заботливой женой и дочерью, работала в полицейском участке. Пока на него не совершили набег маньяки. Помните тот случай? Весь город был в ужасе от той телетрансляции.

Отчего-то Виктории стало так стыдно, как будто она сама лично убила дочь этого человека. Даже в пальцах появилось неприятно щекочущее ощущение от только что спущенного курка пистолета. Откровение этого мужчины стало для Айрис очередным напоминанием того, что она испытывает трепетные чувства к психопату, для которого человеческая жизнь ничего не стоит.

– Помню, – ответила девушка и опустила глаза, глубоко внутри испытывая к себе тонны презрения. – Мне очень жаль...

– Ну что Вы, не Ваша ведь это вина, – успокаивающе улыбнулся ей мужчина, держащийся за руль. – Такому чудовищу, как Джером Валеска, самое место за решёткой. Надеюсь, он до конца своих дней останется в камере Аркхема, которая в конечном итоге и станет его могилой.

Никак комментировать это Виктория не стала, лишь смолкла и уткнулась взглядом в ручку двери. За этим молчанием, однако, скрылось глубокое раскаяние не только перед мужчиной, потерявшим дочь по вине безумного маньяка, но и перед всем Готэмом. Чувство стыда разливалось жаром по её лицу. Простит ли этот город её когда-нибудь за безрассудные игры в любимицу одного из самых опасных преступников, если она и сама не в силах простить себе это?

Скоро уже показались высокие готические башни и ворота замка Аркхем. Не торопясь заходить внутрь, Виктория ещё минуту постояла на улице, кутаясь в шубу и прячась от танцующего в воздухе снега. Где-то неподалёку санитары прогуливались по двору с несколькими пожилыми заключёнными, и Виктория, глядя на них, вспомнила, как три недели назад так же гуляла тут с Джеромом, как он бросался в неё снежками, как они катались по снегу, точно маленькие дети, и как ей в те минуты было по-настоящему отрадно. 

Воспоминания вновь навевали печальные сожаления. Как бы Виктории хотелось вернуть их с Джеромом встречи, снова следить за его непредсказуемой манерой поведения, слушать его снижающийся до рычания гнусавый голос, ощущать на себе его настойчивые игривые прикосновения. Ах, его руки, проказливые и неуправляемые! Айрис слишком хорошо представляла себе волнительные возбуждённые чувства, что когда-то дарили ей его руки, и вся покрывалась мурашками. Она знала, что должна выдворить из головы эти воспоминания, но как же ей не хватало тех острых ощущений, которые пропитывали каждую её секунду пребывания рядом с Валеской. Это было похоже на ломку наркомана, которого вдруг сняли с иглы и пытаются приучить к здоровому образу жизни.

Виктория запрокинула голову и обвела взглядом чёрный пятиэтажный замок в несколько корпусов. Лечебница Аркхем была такой огромной, но, несмотря на это, почти каждый день Виктории приходилось пересекаться с Джеромом. Оставаясь в этом месте, она обрекает себя на нескончаемые убивания по тому, кого так отчаянно старается забыть. Проблемой был не Джером и даже не её тяга к нему – проблемой был Аркхем.

Внутри сегодня было на удивление тихо для последних трёх недель. «Надеюсь, причиной этой подозрительной тишины не стала смерть остатков медперсонала», – с неестественной усмешкой подумала Виктория и двинулась прямо по коридору, на ходу скидывая с плеч шубу. В свете последних событий она предпочла отказаться от поездки на лифте и поднялась на третий этаж по лестнице. Охранники стояли на своих постах, только вот ни одного врача по дороге Вик так и не встретила. Это начинало толкать к дурным мыслям.

– Доктор Айрис, доктор Айрис! – вдруг её окликнула молодая женщина в белом халате – первый доктор, которого Виктории пришлось встретить сегодня. Её появление немного успокоило Айрис. – Хорошо, что я Вас встретила. Профессор Стрейндж срочно собирает консилиум докторов в конференц-зале. Идёмте скорее. Говорят, он просто рвёт и мечет. Лучше не злить его ещё больше своим опозданием.

– Но что случилось? – торопливо спросила Виктория.

– Вы не слышали? – женщина нагнулась к ней ближе и снизила голос до полушёпота. – Валеска... – Виктории достаточно было лишь услышать эту фамилию, чтобы устало закатить глаза и издать тяжкий вздох. – Он взорвал кабинет электрошоковой терапии.

Виктория поёжилась, почувствовав, как по спине пробежал холодок. Хотя эта новость имела один очень весомый «плюс»: злополучного кабинета «интенсивной терапии» больше нет, а значит, Айрис теперь не будет переживать о том, что начальник всё-таки поджарит одного неуёмного рыжего парня в своей электрической установке. Да, она всё ещё беспокоилась об этом.

Пообещав коллеге скинуть вещи, переодеться и явиться в конференц-зал, доктор Айрис прибавила шагу в направлении своего кабинета. Она прошла несколько поворотов, нервно размышляя о повестке дня и о том, как же сильно не хочет идти на это собрание, и свернула. И вдруг она застыла, точно вкопанная, в ужасе уставившись на дверь своего кабинета. «Трусиха» – гласила криво нацарапанная надпись в хаотично расположенных по всей высоте двери буквах. Виктория неспешно подошла и убедилась, что это выведено кровью, причём свежей: тёмно-алая вязкая жидкость стекала под дверь тяжёлыми каплями. До чего же отвратительно.

Это была уже не просто попытка оскорбить её – это был новый этап демонстрации Джеромом своей обиды, новый шаг на пути к привлечению внимания отдалившейся от него девушки. Какой же он был до тошноты упрямый, и лишь одна эта мысль доводила Викторию до нервной трясучки. Он так привык побеждать, но в этот раз, думала она, Валеска скорее сравняет с землёй всю лечебницу, чем заставит её прогнуться под его напором. Теперь Викторию от него удерживал вовсе не страх за свою психику – теперь это стало делом принципа: она просто не хотела позволять ему упиваться очередной победой. «Обойдётся», – буркнула про себя Айрис, взялась за ручку окровавленной двери, повернула её и вошла в свой кабинет.

Быстро бросив шубу на вешалку, а сумку – в кресло, Виктория сняла с крючка свой белый халат и просунула в него руки. Как вдруг за спиной она услышала резко забасивший из ничего не предвещающей тишины неизвестный голос и перепрыгнула через себя, чуть не получив разрыв сердца.

– Наша доктор тихо плачет
   И лицо в ладонях прячет,
   Поселившись в её снах,
   Её в объятьях держит страх.

Перед девушкой за входной дверью стоял крупный одетый в форму заключённого лысый парень, бывший даже выше входной двери, с отсутствующим выражением лица и пустыми зрачками. Если Виктории не изменяла память, то это был один из самых физически сильных заключённых по имени Тони Дойер, которого Джером и Джервис часто использовали в качестве своего бешенного ручного пса. Только вот складывать свои мысли в стихи для необразованного Дойера было не по силам. Виктории не пришлось долго гадать, чьи слова сейчас срываются с его уст.

– Что за?.. – нахмурилась девушка, обведя заключённого растерянным взглядом. – Как Вы сюда?.. – но договорить ей не дал новый куплет.

– Хоть сколько пробуй ты забыть,
   Глаза на правду не закрыть.
   Пусть станет всем же в этом месте
   Твоё предательство известно!
   Идти против безумца тщетно –
   Джером засыплет Аркхем пеплом.
   Но эту яростную прыть
   Лишь ты способна усмирить.

Однажды Виктории уже доводилось иметь дело с работой Джервиса Тетча. Неужели он по просьбе Джерома загипнотизировал Дойера и прислал его к ней в кабинет читать нелепые стишки с призывами остановить безумства в лечебнице? Вместе с этой догадкой Викторию также посетило немедленное раздражение, ведь, получается, Джером не только устраивает собственные представления, но ещё и искусно использует таланты своих подельников, пытаясь довести своего уже бывшего лечащего врача до белого коленья. Что ж, уже очень скоро, полагала злящаяся Виктория, у него это получится. Только вот ничем хорошим ни для кого это не обернётся.

Вытолкать загипнотизированного громилу из своего кабинета она сейчас вряд ли сможет, поэтому Виктория оставила мысли об этом и собралась бежать на собрание. Однако, как только она вышла из кабинета и прошла пару шагов, она поняла, что Тони идёт за ней следом. Она прошла ещё несколько шагов вперёд – громила сделал столько же шагов по пятам за ней и всё не переставал сыпать неприятными четверостишиями, как заведённая марионетка. «Ну это уже ни в какие ворота!» – кипела Виктория.

Попытка заманить заключённого обратно в кабинет и закрыть там успехом у неё не увенчалась: Дойер выломал преграду и догнал девушку. Мало того, что её ждёт тягостное собрание, а за ней увязался загипнотизированный бугай с нескончаемой стихотворной программой в голове, так ещё и кабинет остался без двери. Хотя... Лучше, наверное, пусть будет так, чем светящая всем на обозрение позорная кровавая надпись.

* * *

Конференц-зал, недавно переживший небольшой освежающий ремонт, уже полнился множеством мужчин и женщин в белых халатах. Доктора заняли места за длинным столом и, пока собрание ещё не началось, перешёптывались о наболевшем. Ни для кого из них не было секретом, что происшествие, сотрясшее стены больницы прошлой ночью, стало для главврача последней каплей в переполненном чане его терпения. Но все как один были согласны с необходимостью сегодняшней встречи: в конце концов, с непрошибаемым безумцем и его жаждой сеять хаос в кой-то веки нужно было что-то сделать.

– Коллеги, спасибо, что пришли, – Хьюго Стрейндж быстро прошагал за спинами докторов и встал над своим креслом, обведя всех приветственным взглядом, скрывающим нервозную усталость. – Нас здесь уже собралось большинство, поэтому не вижу причин более оттягивать начало собрания. Итак...

Но начало собрания было оттянуто ещё ненадолго, когда речь директора прервал скрип приоткрывшейся двери и сконфуженный голос вошедшей в помещение Виктории Айрис.

– Прошу прощения за опоздание. Разрешите войти?

Всё взгляды в комнате сей миг обратились на неё в замершей гробовой тишине, и Виктория почувствовала себя сюрреалистичной живописной картиной среди графических портретов. «Она пришла», – прокатился едва уловимый шёпот коллег, утопивших её в своих удивлённых взглядах. Виктории стоило догадаться, что вся больница считает её единственной хранительницей секретов о причинах резко ухудшившейся ситуации в Аркхеме.

– Доктор Айрис, – проговорил Стрейндж. – Вас-то нам тут как раз и не хватало. Прошу, проходите, присаживайтесь, не задерживайте собрание. – Но как только увидел ввалившегося за ней в помещение громилу в полосатой униформе, недоумённо сморщил лоб и воскликнул под испуганный гомон сотрудников: – Боже мой, а это ещё зачем?!

– Ах, за это я тоже прошу прощения. Мистер Дойер ни на шаг не может от меня отойти, – беспристрастно говорила Виктория, усаживаясь на крайний свободный стул за столом. – Он загипнотизирован Джервисом Тетчем, и я намерена разобраться с этим сразу же по окончании собрания. Но пока что, увы, мне приходится терпеть за собой хвост.

– Вы понимаете, что заключённым не разрешается присутствовать на подобного рода собраниях?

– Понимаю. А Вы понимаете, что он под гипнозом, и все мои попытки избавиться от него могут закончиться плачевно не только для больницы, но и для самого пациента, вероятно? Он уже вынес дверь в моём кабинете, когда я попыталась закрыть его там, – твёрдо говорила Виктория, начиная глубоко внутри кипеть, как лава в жерле вулкана. – У Вас лишь два варианта, профессор: либо мне придётся покинуть зал, либо Вам придётся немного потерпеть нашего милого друга. В таком состоянии он безобиден.

– Показательные шоу были лишь аперитивом,
   Но скоро нас всех без разбора накроет настоящим взрывом, – причитал здоровяк механическим голосом.

– Разве что надоедливо разговорчив, – без радости добавила док.

Деваться Хьюго было некуда. В конце концов, присутствие Виктории на этом собрании было важно для всего коллектива, пусть она этого ещё и не знала, а потому профессору пришлось смириться со стоящим за её спиной и тихо мычащим себе под нос какие-то странные стишки Тони Дойером. 

Доктора с подозрением косились на заключённого и оторопевши переглядывались друг с другом, о чём-то шепчась. Виктория, определённо, сегодня чувствовала себя среди них какой-то «белой вороной» и даже не хотела думать о причинах этого – и так догадывалась.

– Что ж, – сказал Стрейндж, усаживаясь во главе стола, – как бы странно это не звучало, но мистер Дойер очень метко определил и озвучил тему нашего собрания. Думаю, вы все и сами прекрасно понимаете, для чего мы сегодня собрались: порядок в лечебнице нарушен, и более мы не можем пускать всё на самотёк, уповая на удачу. Взрыв кабинета электрошоковой терапии стал точкой отсчёта до нового, ещё более изощрённого па нашего с вами любимого больного артиста.

– Позвольте, профессор, но как ему вообще удалось провернуть такое под носом у охраны? И самое странное – откуда заключённый достал взрывчатку? – один из докторов недоумённо взглянул на главврача, и его вопросы кивком поддержали коллеги. Виктории, однако, тоже было это интересно.

– Вряд ли для вас станет новостью то, что Валеска весьма и весьма хитёр в вопросах обхода нашей системы безопасности. Сколько бы я её не совершенствовал, – Стрейндж вздохнул, сняв очки и сдув с линз соринки, – этот находчивый молодой человек всегда находит лазейки. Кроме того, некоторая часть нашей охраны предпочитает время от времени потакать ненормальным прихотям Валески, давайте не будем об этом забывать. А что касается взрывчатки... Полагаю, наш «мастер на все руки» соорудил её сам, опять же – искусно обманув нашу систему видеонаблюдения.

– Вас послушать, так мы все под колпаком у этого Валески и совсем ничего не можем против него предпринять, – буркнул один пожилой доктор с густыми седыми усами под носом.

– А разве это не так? Мы ведь далеко не первый год имеем с ним дело, – подчеркнула женщина, которую Вик встретила в коридоре. – Я нисколько не удивлюсь, если выяснится, что даже это наше собрание входит в какой-то его очередной безумный план, и, пока мы тут с вами решаем, как загнать зверя обратно в клетку, хищник уже устроил засаду в кустах. Этот человек никогда не перестанет представлять угрозу, даже сидя взаперти.

– Ну что Вы, доктор Дэвис, спокойно, – мягко сказал главврач. – Не будем поддаваться панике. В конце концов, среди нас есть специалист, которому по силам справиться с так называемым хищником. Она неплохо его на это надрессировала, – и с этими словами все врачи разом взглянули на рыжеволосую девушку, а Стрейндж произнёс с нарочитой расстановкой: – Доктор Айрис, Вам слово.

В этот момент все её тошнотворные догадки подтвердились – всё это собрание было организовано только ради неё, ради той, что «может остановить безумца». У Виктории от раздражения аж челюсть свело: почему она должна брать всю ответственность на себя? Только из-за того, что была личным психотерапевтом Валески? Никто из всех этих с пытливостью смотрящих на неё людей даже понятия не имеет, как тяжело ей приходится путаться в паутине последних событий, стараясь не угодить в лапы сплетшего её паука. Для медперсонала и администрации лечебницы это была вспышка долго сдерживаемой жажды убийства, но для Виктории – испытание стойкости.

Девушка откашлялась и, прогоняя нервное смятение, ответила на десяток ожидающих взглядов:

– Я понимаю, вы все уже связали агрессивное поведение Валески с моим отказом от его личного врачевания три недели назад. Но с чего Вы решили, профессор, что он теперь станет слушать ту, что его, как он наверняка считает, предала?

– Не прибедняйтесь, Виктория. Мы с Вами хорошо знаем, что Вы для его безумия точно затычка в ванной, не позволяющая воде хлынуть в трубу. Так почему бы Вам не использовать это во благо себе и всей больнице?

– Вы все здесь заблуждаетесь, – уверяла Виктория, больно нахмурив лоб. – Вы считаете его взбеленившимся хищником, который наслаждается наконец-то развязанными руками и желает прикончить всех вас, но на самом деле он просто обиженный избалованный ребёнок, жаждущий привлечь к себе как можно больше внимания.

– Да, и у этого ребёнка отобрали его любимую игрушку, – настойчиво оборвал её пламенную речь Стрейндж.

– Вот, значит, кем Вы меня считаете, профессор? – сощурилась Айрис, поддавшись чуть вперёд. От горькой обиды на её глазах чуть было не выступили слёзы. – Игрушкой для усмирения монстра? Знаете, я сыта по горло этой ролью.

– Вы не игрушка, доктор Айрис, – заметив возмущение девушки, Стрейндж быстро смягчил тон голоса. – Вы – наше спасение. И в данной ситуации только Вы можете исправить плачевное положение лечебницы. Вас никто не заставляет снова браться за лечение клинически невменяемого пациента – признайтесь, Вы потеряли уверенность в том, что способны раз и навсегда заставить Валеску отказаться от его пристрастия к причинению боли, – но Вы можете попробовать поговорить с ним, убедить его сбавить обороты. Вы можете уберечь всех нас от грядущего кризиса.

Доктора стали подхватывать мысль Стрейнджа и поддерживать его. Виктория слушала их взывающие к её благоразумию упрашивающие голоса, но слышала лишь неустанно сыплющиеся обвинения. Перед собой она видела вовсе не таких же докторов, как она, боящихся за свои жизни и за репутацию лечебницы, – она видела перепуганных людей, желающих взвалить на неё ответственность за творящийся здесь бардак.

Внутри у Виктории всё взлетело на воздух, и она почувствовала, как снова медленно опускает вожжи. Контроль в последнее время стал для неё точно смоченное водой мыло в нерасторопных руках. Настойчивые просьбы поговорить со своим бывшим пациентом и уберечь тем самым лечебницу от разгорающегося пожара давили на неё со всех сторон, разрывали страдающее от противоречивых чувств сердце, и вскоре Айрис не выдержала, подпрыгнула на стуле и повысила голос:

– Скажите ещё, что это по моей вине погибли работники медперсонала и заключённые! Скажите!.. А то я уже целый час об этом не думала.

– Джером Валеска был Вашим пациентом, так сделайте же что-нибудь! – сказал один доктор, а за ним и другие налетели на девушку.

– Он больше не моя забота, – отстранённо протараторила Виктория, старательно удерживая контроль над собой.

– Как Вы можете бездействовать, когда мы находимся в таком положении! В Ваших руках все карты, но Вы не хотите делать ход.

– Доктор Айрис, как профессионал Вы обязаны...

– Я никому ничем не обязана!!!

Её разрывной вопль эхом прокатился по стенам конференц-зала и потряс каждого, кто его услышал. В наступившей гробовой тишине раздавалось лишь грузное дыхание вдруг осознавшей свою ярость девушки. Виктория замерла, упёршись руками в стол, потом выпрямилась и начала пятиться спиной из-за стола, всматриваясь в шокированные лица коллег. Они смотрели на неё с приоткрытыми ртами, как на умалишённую, с тревогой и опаской.

– Извините... Извините меня... Я не... Я не хотела, – молвила она будто бы парализованными губами, отходя всё дальше от коллег.

– Спокойно, доктор Айрис, – Стрейндж заговорил с ней очень осторожно и услужливо, стараясь не навредить, как обычно доктора здесь разговаривали с нестабильными пациентами. – Мы все на нервах. Присядьте, выдохните. Давайте спокойно обсудим наши и Ваши дальнейшие действия.

Но она не могла больше здесь находиться; не могла позволить докторам довести её до своего самого ужасного состояния. Они не должны увидеть, что с ней происходит.

Пятясь назад, Виктория столкнулась с Тони Дойером, который, точно сломанная игрушка, нуждающаяся в толчке, тут же заговорил, усугубляя положение:

– Поглядите! Полюбуйтесь, до чего же зла судьба!
   Пред безумством психиатр оказалась так слаба.
   Удивляется охранник, удивится медсестра –
   Доктор Айрис ненароком беду в Аркхем принесла.

– Простите, профессор, – едва сумев привести свои нервы в некоторое подобие стабильности, сказала Виктория в ответ на просьбу главврача присесть, – но, кажется, я должна немедленно найти того, кто вложил в голову этого парня столько отвратительных стихов, и избавить себя от этого. Так что, разрешите откланяться.

Она желала отвернуться и скрыться как можно скорее, потому что та жгучая смесь ярости, обиды и сожалений, разъедающая её грудь, уже отпечатывалась на её лице, выдавливая из глаз слёзы. Разрываемая стыдом и злобой, Виктория резво убежала из конференц-зала. Тони Дойер увесистыми шагами, сотрясая стены и мебель, двинулся за ней, согнулся, чтобы влезть в дверной проход, и также покинул зал.

Тишину никто не решался нарушать ещё примерно с минуту. Доктора непонимающе переглядывались, пожимали плечами и морщили лбы в недоумении. И не мудрено, ведь Викторию Айрис, пришедшую к ним работать совсем недавно, они знали исключительно как милую, добрую, отзывчивую и самое главное – сильную и уверенную в себе девушку. Но последний месяц слишком сильно изменил её.

– Странная она стала, – сказала одна из докторов с промелькнувшей в голосе жалостью. – Нервная... и выглядит измученной.

– Посмотрел бы я на Вас, поработай Вы с этим психом, – поёжился другой доктор.

Медленно опустившийся в кресло Хьюго Стрейндж, не менее шокированный поведением своей подчинённой, слушал, как его коллеги обсуждают Викторию Айрис. «Нервозность», «рассеянное внимание», «стрессовое поведение», «бесконтрольная смена настроений» – такие термины срывались с их уст и невольно толкали профессора к размышлениям. В таком ключе он и остальные врачи обычно говорили только о пациентах, описывая их патологии. «А это может оказаться любопытно...» – подумал Стрейндж, а губы его чуть дрогнули в полуулыбке, и глаза заблестели азартом.

* * *

Комната отдыха – излюбленное место не только заключённых, но и работников медперсонала. Ведь когда пациенты находились здесь под присмотром охраны, они вели себя чуть менее агрессивно, и это успокаивало врачей и санитаров. Однако сегодня и каждый день последних трёх недель надзиратели ни на секунду не ослабляли бдительность.

Джервис Тетч сидел у окошка в кресле, закинув ногу на ногу, и боролся со скукой чтением свежей газеты и мимолётным наблюдением за тем, как две какие-то девушки увлечённо раскрашивают себе лица фломастерами. Ах, как он скучал по своему дорогому взбалмошному другу, которого вот уже который день держат взаперти под десятью замками; скучал по их горячим дискуссиям за чашечкой чая, по маленьким шалостям, которыми они тешили своё эго; скучал по занятным перепалкам Валески и Крейна, по их беззаботному времяпровождению. Но, тяжело вздыхая, Джервис всё же соглашался с тем, что Джерома сейчас нельзя было лишний раз выпускать в коридоры лечебницы. Он совсем озверел, и Джервиса это очень беспокоило. Ему бы не хотелось, чтобы их старательно вынашиваемый план по сокрушению Аркхема рухнул из-за сорванной крыши собственно инициатора этого плана.

Вдруг газета оказалась вырвана из его рук, не успел Джервис дочитать увлекательную колонку о «волне безумия в лечебнице Аркхем». Перед ним воздвиглась весьма и весьма взвинченная Виктория Айрис, и парень подумал, что сейчас будет что-то поинтересней скучного текста в газете.

– Добрый день, мистер Тетч, – проговорила девушка.

– Доктор Айрис! – Шляпник приветствовал её широкой довольной улыбкой. – Рад Вас видеть в добром здравии, моя дорогая.

– Ну да, ещё бы, – с утрированной ироничностью улыбнулась ему доктор. – Не желаете забрать кое-что, что Вы забыли в моём кабинете?

Виктория отошла чуть в сторону, и Джервис увидел притопавшего за ней Тони Дойера, который не переставал уже устало бубнить внушённые ему слова.

Признаться, Джервис знал о причинах появления здесь Виктории Айрис ещё с того момента, когда она отобрала у него газету и окатила его своим наэлектризованным взглядом. Это сей миг вернуло ему веру в эту девушку: пусть её реакция оказалась малость запоздалой, но она хотя бы не проигнорировала его «открытку», как все ужасные события последних трёх недель.

– А выполнил ли малыш Дойер свою почётную миссию? – лукаво улыбаясь, спросил Тетч, откинувшись на спинку кресла.

– О, да. С блеском, – ядовито отвечала Виктория. – С блеском раздражал меня и позорил на рабочем собрании. Очень умно придумано, мистер Тетч. С огоньком, знаете, с творческим подходом к делу.

– Ваша правда, конечно, док, но я имел в виду немного другое...

Невпечатлённо вздохнув и упустив заготовленную для победного ликования улыбку, Тетч поднялся из кресла и прогулочным шагом направился между столами. Скрипящая зубами Виктория и всё ещё таскающийся за ней «хвост» двинулись за ним.

– Что это ещё за попытка сыграть на моих нервах? – продолжала тихо возмущаться Виктория, разговаривая с затылком Шляпника. – Мне как будто Джерома с его театром не хватает, так ещё и Вы!

– Что Вы сказали? – Джервис резко обернулся к ней, и Виктория чуть было не столкнулась с ним. – Вам не хватает Джерома? В таком случае, не хотите ли заглянуть к нему на огонёк и поболтать за чашечкой чая? Всё необходимое обещаю предоставить.

Джервис развернулся, дошёл до столика со стоящей на ней корзинкой с фруктами и сцапал себе большое красное яблоко. Виктория не переставала идти за ним по пятам, минуя мешавшихся под ногами заключённых, и трястись от негодования.

– Да что вы все ко мне прицепились со своим Джеромом?! – едва сдерживая накалившееся раздражение, процедила она сквозь зубы.

– С нашим Джеромом? – Тетч звучно откусил кусок от яблока и с удивлением взглянул на Викторию. – А разве не с Вашим, доктор?

– Нет, – отчеканила она, нахмурив брови. – Он больше не мой пациент.

– Так разве о «докторах» и «пациентах» речь?..

Виктория вздрогнула, боясь даже подумать о том, что он имел в виду под этим странным риторическим вопросом. И всё же она подумала. Неужели её отношения с Джеромом стали настолько прозрачными, настолько очевидными, настолько открытыми? Её бросало в дрожь, только лишь она начинала представлять, что всё это время её старательная маскировка своих чувств к пациенту была лишь неумелой игрой на потеху наблюдающей публике. Быть может, стоить прекратить этот дешёвый спектакль и перестать беспокоиться о том, что говорят другие?..

Её лицо обрамлялось тяжёлой задумчивостью, и Джервис, заметивший это, с жалостью вздохнул, положил руку на плечо девушки и произнёс в вполголоса так, чтобы его слышала лишь Айрис:

– Джерому, поверь мне, совсем стало худо
   Без человека, что он считал другом.
   Всё вокруг перестало его волновать,
   Лишь то, как бы Птичку скорее достать.

Эпифоричные слова Джервиса наконец-то начали достигать замёрзшего сердца Виктории и обдали его приятным тёплым пламенем. Если то, что произносил над её ухом загипнотизированный Дойер, всё это время лишь злило её, то голос Тетча, к которому она даже успела притерпеться, произносящий абсолютно те же слова, почему-то вдруг успокоил её пылающий уже которую неделю рассудок.

– Но он горделивый – тебе ли не знать? –
   Нужду свою в ком-то не сможет признать.
   Ему проще миру войну объявить,
   Чем позволить себе кого-то любить.

Последнее буквально столкнуло Викторию с взятого на принцип курса, и она почувствовала, как к её лицу приливает жар. Она подняла глаза и испуганно глянула на Тетча, после быстро их спрятав и нервно задёргавшись.

– Вы бредите, мистер Тетч, – её попытка переубедить его выглядела, как глупая детская отмазка.

– Я хотя бы делаю это не с таким размахом, как наш с Вами общий знакомый, – совершенно серьёзно ответил ей Джервис, вновь взявшись за оставленное на столе яблоко. – Будьте умнее, доктор Айрис, будьте благоразумнее и решительнее. Только эти качества дадут шанс Вам и всей лечебнице наконец-то вздохнуть с облегчением. Упрямство же, столкнувшись с другим упрямством, неминуемо приведёт нас всех к катастрофе.

Наконец-то Виктория услышала его, услышала задушенный шёпот своего разума, и что-то внутри неё с треском раскололось. Но почему лишь сейчас? Почему именно от слов Джервиса Тетча, а не от упрашиваний своих коллег, ей вдруг захотелось поступиться нелепыми принципами? Быть может, он использовал свои искусные навыки гипноза? Хотя... Какая разница, если сердце Виктории дрогнуло, стоило лишь ей представить, во что за эти три недели себя превратил человек, которого она так оберегала всё это время. Что он сейчас чувствует? Что делает? Что собирается сделать? Ответы на эти вопросы захотелось получить немедленно.

– Ладно, – выдохнула она, расправив плечи и спрятавшись под маской невозмутимости. – Ваша взяла. Я поговорю с Джеромом, – и спустя несколько секунд она добавила, чтобы улыбка Джервиса не расползалась слишком широко по его лицу: – Но если он не пойдёт мне навстречу, то и я не стану.

Сразу после этого, во избежание лишних нравоучений и новой порции осточертевших уговоров, Виктория лихо развернулась и быстро зашагала к выходу из комнаты отдыха. Тетч лишь недовольно покачал головой и пробурчал что-то про двух упрямых баранов.

И ах да, он чуть было не забыл! Как только Виктория начала исчезать за спинами других заключённых, Тони Дойер тут же ринулся за ней, и Тетчу пришлось его догонять, чтобы пробудить от своего гипноза. Дальше ему случилось искромётно врать, на ходу придумывая для громилы историю о том, почему два последних часа жизни отсутствуют в его памяти. К большому счастью Шляпника, Дойер был наивным и доверчивым, как пятилетний ребёнок, а потому беспрекословно поверил байкам Тетча и пошёл своей дорогой.

И как теперь Джервис мог спокойно сесть дочитывать газету и доедать яблоко, зная, что где-то за парой-другой каменных стен скоро начнётся такая увлекательная драматичная постановка с участием главных виновников ошеломительных событий крайних недель! Такое зрелище придётся пропустить.