Через полчаса чёрный «Кадиллак» оказался у ворот Аркхема, где Джима Гордона ждали его коллеги, откликнувшиеся на вызов перепуганной медсестры из лазарета лечебницы. Молоденькая девушка работала в пресловутой психбольнице всего вторую неделю (а уже получила удар в виде свалившегося на голову трупа!), а потому ещё не знала, что с внутренними проблемами администрация больницы привыкла разбираться самостоятельно, не прибегая к помощи блюстителей закона. Главврач ещё отчитает её за необдуманный вызов полиции, а пока что он должен был незамедлительно напомнить об автономии лечебницы самому проблемному копу из всех, с кем ему приходилось иметь дело. Тому самому копу, который проскользнул через выстроившуюся перед ним охрану, словно вода сквозь пальцы, и оказался на месте преступления незваным гостем. Собственно, Джима не волновали приглашения.

Окровавленное тело Роберта Крэстона лежало на самом дне шахты лифта, когда Джим смотрел на него из дверей шахты на первом этаже. Там, внизу, вязкий мрак разбавлялся слабым красно-жёлтым светом двух настенных светильников, которые подсвечивали улыбку на окаменевшем лице Крэстона. Конечно, Джим понимал, что это была не его улыбка, люди (особенно мёртвые) так широко улыбаться не умеют. Тем не менее, Джим почти ясно видел протянувшуюся от уха до уха красную улыбку, нарисованную либо помадой, либо, куда вероятнее, учитывая местный контингент, – кровью. И в этот момент Гордон подумал, глядя сверху вниз на распластавшегося в неестественной позе Крэстона: пускай «лысая очкастая крыса» только попробует назвать этот костюмированный маскарад несчастным случаем и замять явное убийство. Тогда она сам лично нарисует ему кровавую улыбку на лице и подвесит за ноги в этой грёбанной шахте!

Хьюго Стрейндж появился подле ворвавшегося в его лечебницу детектива с минуты на минуту, не заставив долго ждать.

– Детектив Гордон, мне доложили о Вашем... визите, – слово «вторжение» Стрейндж посчитал здесь куда более уместным, но так и не произнёс его. Дежурная наигранная улыбочка по обыкновению стала первым приветственным жестом профессора. – Могу заверить, что Ваше присутствие здесь не требуется. Расследование ни к чему. Нам уже известно, кто виновен в гибели пациента «Т-131».

Джим посмотрел на Стрейнджа с неохотой, будто один взгляд на него стоил ему уйму усилий. Джеймс думал, что едва сдерживается, чтобы не строить скептические гримасы, но оказалось, что сдерживаться он и не пытался.

– Ещё бы, – сказал он, выпрямившись и отойдя от обрыва, ведущего вниз по шахте. – Его убийца не из тех, кто предпочитает скрываться. Автограф на лице Крэстона весьма и весьма узнаваем. А впрочем, профессор, – Джим вдруг перешёл на более дружелюбный и спокойный тон, – Вы можете не беспокоиться: я приехал не убийство расследовать. Я направлялся в Аркхем, чтобы допросить свидетеля по делу об убийстве Нэйтона Айриса. И я думал, что свидетель теперь мёртв. Но я ошибся.

По дороге к лечебнице, когда Гордон проехал несколько кварталов, пересёк центральное шоссе и свернул к Мосту Пионеров, ему вдруг подумалось, что он допросил ещё далеко не всех людей, которые могут что-то знать о Виктории Айрис. Он совсем забыл взять во внимание её бывшее место работы. Допускать даже мысль о том, что может полагаться на показания такого скользкого типа, как Хьюго Стрейндж, Джиму хотелось в последнюю очередь, но он ничего не мог поделать с реальным раскладом дел, а раскладывались они ровно так: Стрейндж был её начальником на протяжении полугода, и может чем-нибудь да помочь следствию. Джиму нужно лишь сладить со своим откровенным презрением к директору психлечебницы, на какое-то время стать любезным детективом, нуждающимся в помощи, и показания Стрейнджа окажутся у него в кармане.

– Могу я задать Вам пару вопросов, касающихся Виктории Кейн?

– Вы, никак, подозреваете её в убийстве мужа, детектив? – Стрейндж сыграл удивление. Гордон оставил этот вопрос без ответа, посчитав его риторическим. – Что ж, если хотите знать моё мнение по поводу этой догадки, то... Я бы присвоил ей правдивость с вероятностью в девяносто восемь процентов.

За манерно плавными движениями профессора притаилось едва уловимое ядовитое злорадство, которое он сдерживал с особым трудом. Джим не мог понять, рад он был услышать его прогноз или же нет. Но в любом случае обрадовался открытости Стрейнджа для диалога.

– Я выделю Вам несколько минут своего времени, детектив. Мне есть, чем поделиться со следствием. Пройдёмте в мой кабинет.

Миновав зловещие коридоры старой психбольницы, в которой Джеймсу доводилось иногда бывать (а пару лет назад – работать), но от которой он всегда очень быстро отмывался, детектив вошёл в любезно раскрытую перед ним дверь кабинета главврача. Чай ему не предложили, но Джим не был удивлён. Он и не думал о чае. Единственным, что его беспокоило, стали те цифры, о которых высказался профессор Стрейндж. Девяносто восемь процентов... Такая откровенная уверенность должна быть подкреплена очень весомыми фактическими доказательствами. Джим приготовился услышать нечто любопытное. Однако он не собирался безоговорочно поверить тому, что может сейчас услышать.

– Итак, детектив Гордон, – Стрейндж уселся в просторное кресло за свой стол и сцепил пальцы рук на уровне губ, словно философ за работой, – что именно Вы хотите от меня услышать?

– Всё, что Вы можете рассказать мне о Кейн, – сказал Джим, усевшись в кресло напротив рабочего стола директора. Он чувствовал себя здесь неуютно, словно пленник в темнице, даже пуговицу пиджака расстёгивать не стал, словно ждал, что в любой момент ему придётся выпрыгивать из этой крысиной норы, заваленной книгами, бумагами и странными склянками с сомнительным содержимым. – Какой сотрудницей была мисс Кейн? Какие у вас были отношения? Замечали ли Вы в её поведении что-нибудь... странное?

– Сотрудницей она была, скажем так, незадачливой. Не сразу, нет. Поначалу она подавала большие надежды, блистала талантом, рвением, даже немалым профессионализмом, что редко встретишь среди молодых докторов. Но со временем в её характере начали проявляться черты недопустимой дерзости, оттенки завышенного самомнения, а также... – Стрейндж сделал паузу, чтобы поправить круглые очки с красными линзами, словно это было настолько важное дело, что требовало приостановить рассказ и сосредоточиться лишь на очках, – вкрапления психологических патологий.

– Объясните поподробнее.

– Я заметил у миссис Айрис, ох, прошу прощения, мисс Кейн, конечно же... – Гордон подумал, что Стрейндж нарочно сделал эту оговорку. – Я заметил у мисс Кейн некоторые симптомы расстройства личности: раздражительность, иногда перетекающую в агрессивное поведение, рассеянность, несвойственное ей высокомерие, частую смену настроений, склонность к самоистязанию, и, что меня напугало больше всего, приступы параноидального бреда. Это заметил и её муж. Мистер Айрис попросил меня за ней понаблюдать, выяснить, насколько плохо состояние его супруги и что мы можем предпринять. И я, – Стрейндж потянулся к ящику стола и, открыв один из них маленьким ключиком, извлёк бумагу, которую протянул Гордону, – позволил себе провести некоторые исследования.

Джим взял документ, на котором стояла личная подпись Хьюго Стрейнджа, пробежался глазами по напечатанным строкам. В его руках было медицинское заключение главврача лечебницы Аркхем о состоянии психического здоровья пациентки Виктории Айрис. Всего лишь одна бумага, один чёртов желтеющий лист бумаги, но одна из самых важных, практически бесценных деталей паззла, которые Виктория постоянно крала у Джима из-под носа.

– «Трепанация черепа»? – ужаснулся Гордон, изучив изложенное в документе.

– Стандартная процедура наблюдения заняла бы месяцы или даже годы. Я ускорил процесс.

– А Ваша пациентка давала согласие на эту операцию? – полюбопытствовал Джим, хотя и без того знал ответ. Стрейндж, отвечая на уличающий взгляд детектива, невинно улыбнулся сжатыми губами, но его взгляд так и кричал: «Не лезь в мою работу, вонючий коп, я же в твою не лезу».

– Мисс Кейн была убеждена, и, я думаю, до сих пор продолжает верить, что она абсолютно здорова. Мало кто из того бесчисленного множества пациентов, прошедших через мои руки, признавали, что им нужна медицинская помощь. Люди с воспалившемся рассудком, детектив, склонны верить, что это не они ненормальные, а те люди, что пытаются убедить их самих в ненормальности. Знаете, Эйнштейн задавался вопросом: «Сумасшедший я или все вокруг меня?» Так вот, в глазах людей с психологическими отклонениями мы с Вами безумцы, а не они.

– Значит, я верно понимаю, профессор, Ваша уверенность в том, что убийцей, которого мы ищем, является именно Виктория Кейн, строится лишь на её невменяемости?

– И на ней – в том числе, – кивнул Хьюго. – Видите ли, Виктория, как я думаю, была за что-то озлоблена на своего мужа. Быть может, именно за то, что мистер Айрис считал, что ей нужна медицинская помощь, и пытался помочь, но супруга видела в этом лишь попытки навредить ей. У меня нет прямых доказательств, лишь наблюдения и теории. Однажды, незадолго до своей кончины, Нэйтон Айрис нанёс деловой визит в лечебницу в рамках своей предвыборной кампании, а заодно проведал жену. В тот день пациент мисс Кейн сильно ранил её, чуть не сломав рёбра, но она отчаянно защищала его, на грани истерики утверждая, что удар ей нанёс собственный муж. При этом имелись свидетели, которые могли подтвердить, что это не так.

– Кто был тем пациентом?

– Джером Валеска.

Это имя прозвучало в стенах кабинета, словно приговор, и точно так же, как приговор, ещё несколько секунд звенело в ушах Гордона, пока он невольно прогонял в памяти увлекательную историю своих встреч с одним из самых опасных преступников Готэма – со стихийным бедствием, не раз пытающимся утопить город в хаосе. Ещё одна потерянная деталь картинки, деталь, что должна занять место почти в самом центре изображения, попала в его руки. Джиму сегодня везёт!

– Она... лечила Джерома Валеску? – Джим произнёс это так, словно такое допущение был чем-то необычным. – Как долго?

– Все полгода, что здесь работала. Он был её единственным и, не побоюсь сказать, самым любимым пациентом. Иногда она работала с парочкой других наших подопечных, в основном, с Джервисом Тетчем и Джонатаном Крейном, но её одержимостью был лишь мистер Валеска.

– Одержимостью? Что Вы хотите этим сказать?

– Больница полнилась слухами, что отношения Виктории и Джерома шагнули куда дальше, чем доктор-пациент. Если верить этим слухам, они были любовниками. Они очень сблизились, возможно, даже доверились друг другу, хоть это и звучит абсурдно в случае с таким закоренелым садистом и психопатом, как Валеска. Эта девушка стала его первым личным психиатром, от которого тот не спешил избавляться. Думаю, наш гениальный юноша планировал использовать её. Знаете, в какой-то момент я испугался, что она поддастся своим чувствам и поможет Джерому сбежать из заключения. Поэтому я был вынужден настоятельно рекомендовать ей отпуск по состоянию здоровья. И вот сегодня мои подозрения возросли до уровня уверенности: пару дней назад мисс Кейн нанесла Джерому визит.

– Зачем же Вы её впустили? – Джим произнёс это с осуждающей усмешкой.

– Она не оставила мне выбора, – с жалостливым видом рассказал Стрейндж, рассчитывая на понимание. – Те самые крохи надменности, зачатки раздувающегося чувства собственной важности, которые я наблюдал несколько месяцев назад, теперь стали одной большой расцветшей патологией, которую в психиатрии принято называть нарциссизмом. Мисс Кейн угрожала мне разрушенной карьерой, если я не пропущу её к Джерому, и мне кажется, то были вовсе не пустые угрозы. Она стала совершенно другой девушкой. Совершенно другой Викторией. И произошло это как раз после того, как она похоронила своего мужа.

Все эти занимательные истории, думал Джим, безусловно, уже на сто процентов сделали Викторию Кейн главной подозреваемой. Но ни одно из сказанных Стрейнджем слов не вело к утверждению её виновности. Ничего, кроме этой сомнительной бумаги, полученной незаконным путём, не представляло собой весомого доказательства. И тут Джим дал сам себе ментальную пощёчину: неужели он неосознанно пытается огородить Кейн от обвинений? Неужели он на самом деле так усердно трудится все последние дни ни для того, чтобы доказать виновность подозреваемой, а чтобы доказать всем и самому себе, что она ни в чём не виновата?

– Я должен поговорить с Валеской, – решительно заявил Гордон, поднимаясь из кресла. Он собирался действовать незамедлительно, даже если Стрейндж не даст своего одобрения. В таком случае он сию минуту поедет в участок, выбьет необходимый ордер и непременно вернётся. Но Стрейндж избавил его от хлопот своим слегка настораживающим движением навстречу расследованию.

– Как Вам угодно. Только сомневаюсь, что Вы получите от него достоверные сведения, детектив. Никто из нас не знает, что задумал Джером, что задумала Виктория, и что они задумали вместе. И, даже если мисс Кейн ни о чём и не осведомлена, а лишь дёргается на верёвочках своего кукловода, то будьте уверены: Джером будет водить Вас за нос.

– Я прекрасно знаю, с кем собираюсь говорить, профессор. Спасибо за беспокойство. Это я забираю, – Джим взял с собой медицинское заключение и, позабыв о том, что должен быть благодарен директору лечебницы, развернулся и хлопнул дверью кабинета.

Однако Стрейндж не спешил обижаться на детектива за грубость, куда ярче в нём сейчас пылало чувство, похожее на ликование. Разумеется, он о многом умолчал перед детективом, но Гордону и не нужно было знать все детали. Тех фактов, что Стрейндж великодушно ему преподнёс, к слову, не требуя взамен абсолютно ничего, должно было с лихвой хватить, чтобы доставить мисс Кейн немало проблем, с которыми не справятся ни её мнимое влияние, ни толстый кошелёк.

Полгода назад, в то ноябрьское утро, когда в подчинении Хьюго Стрейнджа оказалась молодая доктор Виктория Айрис, он принял её с распростёртыми объятиями и учтиво зашвырнул девушку прямиком в вольер к зверю. Тогда Стрейндж питал надежды на то, что смелая и решительная Айрис сделает то, что от неё требуется: подчинит себе Джерома Валеску, и профессору будет легко им управлять. Наконец-то, думал он тогда, самый буйный разум Аркхема, самый ядовитый цветок этого смердящего безумием сада окажется под его контролем. Но теперь, когда все эти планы давно уже приняли провальный оборот, Стрейндж понимал: они с Джеромом были соперниками, оба пытались сделать из Виктории своего солдата. И Джером его переиграл.

Через несколько секунд на пост охраны поступил звонок с распоряжением проводить детектива Гордона и заключённого «И-146» в комнату свиданий. Профессор Хьюго Стрейндж в зудящем нетерпении потирал ладоши.

* * *

«Да, это Виктория Кейн убила Нэйтона Айриса. Это она попросила меня прикончить Крэстона, потому что он знал слишком много. А ещё она приложила руку к исчезновению родителей Айриса. Да она злодейка ещё хлеще, чем я!» – вот какие слова Джерома Гордон воображал себе, пока направлялся на встречу с ним. Но это были слова, которые он сегодня точно не услышит. Нет, всё не может оказаться так просто.

Джиму не давала покоя версия Стрейнджа: Джером играет с Викторией, чтобы та помогла ему сбежать. Если это на самом деле так, тогда Валеска попытается сделать всё, чтобы приставучий детектив отцепился от Кейн, обратил своё внимание на что-то ещё, и дал им с ней ускользнуть из-под его ястребиного взгляда. Но пускай попробует. Ведь этому плану уже, в любом случае, никогда не воплотиться в жизнь.

В последний раз Гордону доводилось видеть Джерома в ту кровавую ночь, после его триумфального воскрешения, когда Готэм погрузился во тьму и огонь беспорядков, когда этот рыжий маньяк устроил целое представление в парке с аттракционами, чтобы убить Брюса Уэйна. Джером Валеска был и по-прежнему остаётся, несмотря на заключение в стенах Аркхема, настоящим ночным кошмаром, самым разрушительным катаклизмом, самым смертельным вирусом Готэма, от которого город никак не может исцелиться. И Гордон был рад, что человек с подобными характеристиками сидит перед ним, скованный наручниками и смирительной рубашкой.

– Ничего себе честь! Ко мне пожаловал сам великий детектив Гордон, а у меня при себе даже нет блокнотика для автографа, – протянул Джером, когда охранник усадил его за стол перед гостем, а сам встал у двери, не покидая комнаты. Уголок губ Джеймса несуразно дёрнулся: он хотел саркастично улыбнуться колкому комментарию, но и этого не сумел. Парень, сидящий перед ним, не вызывал никакой улыбки, даже притворной. – Я знал, что ты придёшь. Как-никак у нас тут трупец в шахте лифта болтается.

– Ага. С твоей улыбкой на лице.

– Пф, брось, дружочек. Что ты мне сделаешь? Арестуешь? Ха-ха-ха-ха!

О, этот смех... Чертовски раздражающий и пугающий одновременно. Навязчивый, сумасшедший, забирающийся под кожу и ползущий по костям смех. Смех, от которого у Джима до сих пор кровь стынет в жилах, когда он начинает думать о том, что может случиться с его любимым городом, если этот смех вырвется за шаткие стены Аркхема.

– Помнишь нашу последнюю встречу? Тогда в парке, верно? Я ведь так и не сказал тебе, что твой удар был чер-р-ртовски хорош. Ты прям лица на мне не оставил.

– Я пришёл по делу, Джером.

– Ты пришёл по делу. Правда? А я думал так, соскучился, заглянул потрещать, – вскинул бровями Джером. Связанный ремнями по рукам и ногам, он нелепо гнездился на стуле в своей смирительной рубашке, как гусеница в коконе. А потом состроил расстроенную гримасу и сказал: – Ну, давай, выкладывай своё дело. Я человек занятой, знаешь ли, не трать моё драгоценное время понапрасну.

– Какие у тебя были отношения с твоим последним лечащим врачом, доктором Викторией Айрис? – немедля Джим приступил к допросу.

– Ровно такие, какими их тебе расписал владелец этого зверинца, – ответил Джером после тяжёлого разочарованного вздоха.

Гордона сбивала с ног его поразительная интуиция, заставляла на мгновение поддаваться какой-то странной смеси восторга и страха. Нет! Обманывать себя этому выродку он ни за что не даст! Никакая это не волшебная интуиция. Джером просто-напросто узнал об их разговоре со Стрейнджем от охраны, а о природе их беседы всего лишь догадался. Случайность. Простое стечение обстоятельств.

– Брось, Джимбо, – проскрипел Джером, откинувшись на спинку стула. – Зачем задавать вопросы, на которые и сам знаешь ответы. Это что, какая-то игра? Если ты находишь её забавной, то мне она наскучила, едва успев начаться. Тебя ведь гложет всего один вопрос. И я знаю ответ на него, – губы заключённого растянулись, и разрезы уголков потянулись по скулам. – Да, я знаю, приятель. Я знаю то, чего ты так желаешь. Тебе нужно лишь спросить меня.

Джим почувствовал себя вставшим на тонкий скользкий канат, как те крылатые канатоходцы из цирка, куда в детстве его водил отец. Любой неосторожный шаг на этом канате – дорога вниз, но не на жёлтый песок ярко освещённой арены, а в разбросанные по асфальту осколки стекла, гвозди, ножи и иглы. И Гордон рискнул – сделал шаг вперёд по канату.

– Тебе известно, кто убил Нэйтона Айриса?

– Мне известно, кто убил Нэйтона Айриса.

– Это сделала... – Джима прошиб пот. – Виктория Кейн?

– Это сделала Виктория Кейн.

Всё? Проблема решена? Теперь Джим может со всех ног бежать в участок и выпрашивать у капитана ордер на обыск поместья Кейнов, хватать Харви Буллока, нескольких крепких ребят и выезжать на задержание злостной негодяйки? Эге-гей, дело наконец-то в шляпе!

Если бы на самом деле можно было так поступить, Джим Гордон не звал бы себя полицейским, а дело об убийстве можно было бы и вовсе не заводить.

– С чего я должен тебе верить? – прищурился Гордон. На его лбу залегла глубокая хмурая впадина.

– Ну, разумеется, не должен, – Джером усмехнулся странным гортанным кваканьем. – Как и я, к слову, не должен тебе что-либо доказывать. Всё просто: ты можешь прямо сейчас хлопнуть этой дверью, уйти, продолжить усиленно собирать доказательства против неплохо устроившейся в своём денежном гнездышке Птички, и, возможно, когда-нибудь до трясучки осточертевшее тебе дело об убийстве Айриса наконец-то магическим образом свернётся, а ты будешь спать спокойно. А можешь проявить свои доблестные решимость и щепотку слабоумной отваги и попросить нашего секретаря ослабить мои ремешки, чтобы я достал из кармана нечто такое, что поможет тебе уже завтра упрятать плохую девочку за решётку и спасти наш распрекрасный город от очередного злодея. Решай, Джимми. Всё в твоих руках.

Сердце Гордона колотилось с неудержимой скоростью, словно заведённый механический маятник. Правый висок слегка сдавило от напряжённых раздумий. Ему ничего не осталось, кроме как довериться Джерому, тому, кому он никогда в жизни не доверился бы даже под страхом смерти. Джим был уверен, ему не составит труда справиться с одним заключённым в случае беды, а к тому же, с ним был весьма увесистый охранник. Вдвоём они точно уложат Валеску на лопатки, если прижмёт.

Короткий, не слишком решительный кивок от детектива дал внимательно следящему за разговором охраннику сигнал к действию. Мужчина в чёрной униформе подошёл к Джерому со спины и расстегнул пару ремней сверху, начиная от шеи. Он ещё не закончил расстёгивать все нужные ремни, но руки Джерома уже могли спокойно дотянуться до любой части его тела. И этими руками в следующий миг он, точно искусный фокусник, достал из-под рукава своей рубашки длинный заточенный скальпель, который через долю секунды уже торчал в шее охранника, пронзая сонную артерию.

Джим, сам себя не помня, вскочил, отпрыгнул назад. В руках его сам собою оказался пистолет из наплечной кобуры, который у него забыли конфисковать при входе, и дуло этого пистолета стремглав взглянуло на Джерома одним единственным чёрным глазом в девять калибровых миллиметров. Охранник, на которого он рассчитывал, к этому времени уже захлебнулся своей кровью и упал замертво. Теперь он остался один на один с освободившимся психом.

– Спокойно, голубчик, пушка тебе не нужна, – произнёс Джером, после того как полностью избавился от смирительной рубашки и поднял руки, демонстрируя Гордону мирные намерения. К детективу, по крайней мере. – Я всего лишь отключил камеры. Доктор Айрис всегда так делала на наших с ней сеансиках. Ну, чтобы, знаешь там... посекретничать, – Джером пошло ухмыльнулся.

Дыхание сбилось, и, чтобы восстановить его, Гордону потребовалось несколько секунд. Затем он медленно двинулся обратно к столу, что слегка перекосился из-за резкого выпада Джерома, и с опаской присел на свой стул, осторожно, словно его должны были из-под него выдернуть.

– Ты псих, Джером, – высказался Гордон, не торопясь прятать оружие. – Ты конченный псих без единой капли человечности.

– Но-но-но, Джимбо, я бы на твоём месте не грубил, – покачал пальцем Джером, состроив обиженную гримасу.

Джером сунул руку в карман штанов, и Джеймс сей миг вновь наставил на него пистолет с уверенно лежащим на курке указательным пальцем. Он совсем не моргал в оцепенении, и Валеску это веселило. Выдохнув усмешку себе в нос, Джером мигом переключился на раздражение и закатил глаза, однако никакой язвительной реплики не обронил.

– Знаешь, я люблю слушать музыку. Да, я тот ещё меломан, представь себе, – сказал Джером, рыская в своём бездонном кармане. – В моём плеере есть только одна композиция, но с ней ничего не сравнится. О, это моя самая любимая запись. Слушаю её пару дней без остановки, как сумасшедший. И я хочу, чтобы ты тоже её послушал.

На стол перед собой Джером выложил маленький карманный диктофон, который пару недель назад «одолжил» у одного доктора, которого Стрейндж к нему приставил после ухода Айрис из лечебницы. Доктору, следует полагать, этот диктофон уже был ни к чему, а вот Джерому совсем недавно пригодился. Он пододвинул его к полицейскому и загадочно улыбнулся, словно предлагал раскрыть коробку с сюрпризом:

– Нажми на кнопку, детектив, и услышишь лучшую мелодию на свете.

Руки Джерома лежали перед ним на столе ладонями вниз, потому Гордону стало чуть спокойнее. Видимо, второго скальпеля, чтобы воткнуть и ему в горло, у Валески при себе не было. Что ж, уже неплохо.

Джим сунул пистолет обратно в кобуру и взял в руки диктофон, покрутил, осмотрел со всех сторон. В те несколько секунд, что были отведены ему на раздумья, Джим спрашивал себя: хочет ли он услышать то, что записано на этом устройстве? Ответ... Он должен поймать убийцу. Кем бы он ни был. И Джим нажал большую кнопку на диктофоне.

«Значит, смерть Крэстона в обмен на пару минут удовольствия? – из маленьких динамиков раздался грязный, едва воспринимающийся ухом звук. Звучал голос Джерома. А затем раздался голос, который уже месяц без устали умолял детектива Гордона найти убийцу, защитить несчастную девушку от возможной нависшей над ней угрозы – голос Виктории Кейн. – Я не обмениваюсь с тобой, Джером, не пытаюсь подкупить тебя. Даже если ты ещё раз прямо сейчас повторишь свой отказ, ещё раз подтвердишь, что не станешь выполнять мою просьбу, я не остановлюсь».

Джим опустил взгляд под ноги, слушая запись до конца, почувствовал накативший волною стыд. Почему? Быть может, из-за осознания, что он и впрямь хотел спасти убийцу, но не понял этого. Девушку, что всегда была прямо у него под носом, ту, что за этот нос его больно водила, хотел отмыть от грязных подозрений, которые сам и породил.

– Она знала, что я буду допрашивать Крэстона. Знала, что зацеплюсь за какое-нибудь его показание и выйду на её след. Она знала... Она всегда была рядом, чтобы знать, как я поступлю.

Джером что-то говорил, кажется, язвил и злорадствовал, но Гордон слышал его голос отдалённо, размыто, скомканно, точно он доносился из изолированной комнаты. Голова детектива переполнилась токсичным звоном, от которого страдало лишь одно его чувство – чувство собственного достоинства. Ведь он не смог рассмотреть преступницу прямо у себя перед глазами и всё это время смотрел на Викторию Кейн, как беспросветный слепец.

– Почему ты сдал её? – не понимал Джим, всё ещё пытаясь найти подвох в действиях Джерома. – Зачем тебе это делать? Какой смысл? Она могла помочь тебе.

– Нет, Джимбо. Мне она уже помогла, как ни странно, и на этом её полномочия всё, – вдруг Джером вытащил из кармана и поставил на стол перед собой стик помады. Он сам не знал, почему, или же просто не хотел знать, но теперь эта вещица всегда была с ним. Просто лежала в кармане и ждала своего часа. – Да, знаешь... Она была отличным доком. Куда лучше, чем вся та шваль, что здесь ошивалась, ошивается и будет ошиваться ещё сотню лет. С ней мне было весело коротать время на этой помойке. Так что, теперь моя очередь ей помогать. А то мало ли, что эта маленькая хулиганка ещё учудит, если мы не вмешаемся, так ведь, мистер везучий детектив? – и Джером подмигнул своему гостю.

Понять, почему Валеска называет банальный заклад «помощью», Джеймс так и не смог, ни пока удалялся по коридорам к выходу из лечебницы, ни когда преодолевал расстояние от Нерроуз до полицейского участка. Он так и не поймёт этого, спустя недели, месяцы, годы. Но этот вопрос всегда будет мучить его, всегда будет стучать по голове тяжёлым молотком, когда Джим будет вспоминать девушку, от которой все отвернулись, и которой пришлось силой поворачивать их всех к себе лицом.

Джером назвал её «Птичкой», да?.. Что ж, пришло время посадить эту птичку в клетку.

* * *

Маленький коричневый щегол юрко пропрыгал на жёрдочке, настойчиво протиснулся под большущей рукой, вторгнувшейся в пространство его скромных владений, и сунул красную мордочку в миску, которую эта гигантская рука только что наполнила зёрнышками. Виктория совсем недавно завела этого голосистого красавчика, но всё ещё не могла оторваться от него, словно, забудь она об этом малыше хоть на минуту, и с ним сей час же приключиться что-нибудь дурное. Вик купила ему просторную куполообразную клетку и поселила на подоконнике в гостиной, где Джей мог греться на солнышке и иногда переговариваться с чирикающими за окном собратьями. Раньше Виктория и не задумывалась, как сильно ей нравятся птицы, но теперь, когда у неё появился Джей, ей казалось, она готова жизнь отдать за это маленькое стрекочущее пернатое чудо, которое ни разу не упускало возможности клюнуть её в руку, когда Вик просовывала её в клетку, чтобы покормить питомца.

С тресками щегла в гостиной сталкивался женский голос с экрана включённого телевизора. Вик почти не обращала на него внимания, но, будто повинуясь каким-то сверхъестественным силам, прислушалась к новостям именно в тот момент, когда корреспондентка произнесла своим звонким хорошо поставленным голосом следующее:

«Лечебница Аркхем вновь терпит череду ужасающих происшествий. По официальным данным, за прошедшие две недели при странных обстоятельствах погибло пять сотрудников медперсонала, а сегодня утром новой жертвой зловещих сил Аркхема стал недавно осуждённый за вооружённое нападение и заключённый в лечебницу Роберт Крэстон. По сообщениям очевидцев, тело Крэстона нашли в шахте лифта с изуродованным лицом».

Виктория обернулась, взглянула на ящик с голубым экраном широко распахнутыми удивлёнными глазами, на мгновение разучившись дышать. Она застыла на месте, забыв даже запереть дверцу клетки своего любимца, и почувствовала, как в груди после услышанной новости разливается что-то тёплое и густое, что-то такое искрящееся и яркое, как первое детское впечатление от похода в цирк или парк аттракционов. С губ сорвался одухотворённый смешок, глаза заслонили набежавшие слёзы. Так значит, думала счастливо улыбающаяся Виктория, Джером всё-таки верен ей. Значит, она всё же ему небезразлична, он вновь простил её, и теперь пришло время последнего, самого главного акта представления; того, к чему она неосознанно шла все полгода, и того, в чём, как думала Вик, заключалась её миссия, – побег.

Корреспондентка из телевизора освещала другие новости, когда Виктория нервно закружила по гостиной, обдумывая будущие шаги. Всё было прописано уже давно, ещё на казавшихся такими далёкими сеансах с её единственным пациентом, где они в шутку обсуждали, как можно обойти систему безопасности лечебницы, как подстроить аварийное срабатывание пожарной сигнализации, как спровоцировать эвакуацию, во время которой никто не сумеет заметить неожиданное исчезновение доктора и заключённого. Теперь все эти идеи Виктории нужно было лишь разложить перед собой и упорядочить, выстроить из них целостный план действий и воплотить его в жизнь... сегодня же. Да, она прямо сейчас сядет, продумает всё до мелочей, а вечером они с Джеромом упорхнут. И никто их не найдёт, никто и никогда их не поймает.

«Сегодня всё изменится, – думала Виктория, нетерпеливо улыбаясь самой себе, и внутри неё всё дрожало в предвкушении. – Мы с Джеромом станет свободными. Мы наконец-то всегда будем вместе».

Только он и она. Только Король и Королева Готэм-Сити. И эта сырая промозглая чёрная дорога без конца и края, на которой они сломают счётчик спидометра... на которой они разобьются однажды... вместе...

Разум Виктории закружился в водовороте мечтаний, в которых она летала вместе со своим любимым. И из объятий этого дурманного сна её вырвал голос Альберта, который ворвался в гостиную так, словно до этого несколько миль бежал от стаи волков.

– Вот Вы где, госпожа, слава богу! – дворецкий отдышался, вытер испарину со лба тыльной стороной ладони.

– Боже мой, Альберт, что случилось? Что тебя так потрепало? – спросила Виктория, слегка улыбаясь. И тут она заметила, что Альберт приволок с собой чемодан на колёсиках. Вик взглянула на мужчину с непониманием. – Ты куда-то уезжаешь?

– Нет, госпожа, Вы. Вы уезжаете, и немедленно.

Когда лицо Альберта становилось таким бледным и блестящим от пота, а голос менял свой спокойный бархатный тембр на паническую дрожь, это всегда означало лишь одно – неминуемую беду. В эту секунду Джей начал метаться по клетке, прыгать от стены к стене, словно в него вселился злой дух, и громко чирикать, словно изо всех сил пытался что-то сказать. Виктория нахмурилась, ничего не понимая.

– О чём ты говоришь, Альберт?

– Я собрал все необходимые Вам на первое время вещи, купил билеты, позволил себе достать из сейфа некоторые сбережения, – торопливо говорил мужчина, вложив в руку девушки документы и деньги. – Ваш поезд отбывает через два часа с вокзала Юнион Стейшн. Езжайте до Метрополиса, а оттуда летите первым доступным рейсом, летите так далеко, как только можете. Не возвращайтесь в Готэм. Я найду Вас, как только смогу, я обещаю.

– Да что на тебя нашло! – Вик одёрнула руки. Странная одержимость Альберта её отъездом испугала девушку, даже немного разозлила. – Почему я должна куда-то уезжать?

Слова едва проходили сквозь горло Альберта. В нём встал ком, закрыл проход даже воздуху, и мужчине хотелось лишь кричать от досады. Ну почему эта маленькая глупышка просто не может его послушать! И, когда тяжёлый взгляд Альберта обрушился на неё, Виктория почувствовала через него всю боль своего друга, весь тот ужас, что сковал его колючим морозом. Он смотрел на неё так, как смотрят на обречённых.

– Кажется, я знаю, кто убил Нэйтона Айриса, – произнёс Альберт, и голос его продрог под удушьем слёзной горечи. – Но я не хочу, чтобы об этом узнал кто-то ещё. – Он подступился к своей девочке, взял её за руки и заглянул в её напуганные глаза. – Прошу Вас, госпожа, бегите. Бегите, пока ещё можете.

Наконец-то сквозь толщу шока к Виктории пробилось осознание: Альберт всё знает. И теперь уже не на неё он смотрит с этой сердечной жалостью, сдавив лицо от боли и накатывающих слёз, – он смотрит на убийцу Нэйтона Айриса. И теперь он, как и Селина, гонит её прочь из этого города, думая, что она всем здесь навредит. Всем и самой себе.

– Альберт, что бы тебе кто ни наговорил, я...

– Простите меня, моя милая! – слёзы наконец сорвались со стариковских глаз, и Альберт уткнулся лбом в руки Виктории, которые так крепко держал, не отпускал, противореча собственным наставлениям. Он так хотел ещё немного подержать эти тёплые ладошки в своих руках, ещё раз попробовать убедить себя, что эти руки не могут никому навредить. – Простите за то, что без спроса залез в ваши вещи и увидел то, что мне не следовало. Почему же Вы не избавились от этого ножа? Почему Вы подвергли себя такой опасности? – он поднял глаза на девушку, в них всё блестело слезами и краснело усталостью.

– У меня не получилось, – Виктория услышала треск внутри себя, услышала так отчётливо и почувствовала этот треск так близко к коже, словно это ломались её кости. – Этот нож дал мне один очень важный для меня человек. Я не смогла выбросить его. Прости меня, Альберт, – эти слова она выдохнула вместе с тяжестью. Вдруг стало чуть легче, ведь Альберт не бросался на неё с осуждениями, которых она так боялась. – Прости, что не сказала тебе... правду о том дне. Правду о том, почему мы с тобой на самом деле остались в Готэме.

Неожиданный стук, раздавшийся из холла, оголтелый стук, обрушившийся на парадную дверь дома, заставил сердца Виктории и Альберта метнуться. Джей окончательно обезумел: бросался на стены клетки так сильно, что перевернул её на бок, рассыпал все свои лакомые зёрна и свежую воду.

– Откройте, это полиция! – ревел знакомый им голос, следующий за градом ударов по двери. Голос принадлежал Харви Буллоку.

Тело на какой-то миг перестало подчиняться Виктории и просто окаменело, словно все её мышцы атрофировались, и лишь одна единственная мышца готова была разорвать всё тело на части своей бешенной работой. Сердце выскочило из груди, оказалось в горле. Холод и жар набросились одновременно, подступили мурашки, дрожь, тошнота. Виктория испытывала такой раздирающий страх лишь один единственный раз в жизни – в то самое утро, когда они с Нэйтоном танцевали свой последний танец.

Альберт знал, что он был единственным, кто может спасти свою любимую госпожу. Он должен быть сильным до самого конца. Даже если это означало покрывать убийцу. Он поборол свой испуг, громко оповестил полицейских о том, что уже спешит открыть дверь, а сам поставил перед Викторией чемодан и сказал:

– Скорее, госпожа, уходите через гараж. Я отвлеку их, скажу, что Вас нет дома.

– Прежде, чем я уйду, скажи мне кое-что, – Виктория остановила его, крепко вцепившись в его большую морщинистую руку. – Скажи, что я поступила правильно, избавив город от монстра. Скажи, что мой поступок не был злом.

Альберт посмотрел ей в глаза и с ужасом понял: боже правый, она не шутит, она действительно верит в свою правоту! Он долго собирался с силами, чтобы заставить себя сказать то, в чём на самом деле не уверен. И он так и не смог. Альберт одёрнул руку и спешно зашагал к двери, ещё раз напомнив Виктории, что она должна немедленно уходить.

Взявшись за ручку чемодана, Виктория потащила его за собой по коридору, ведущему к спуску в подвал, и попутно думала: а как же Джером? Громыхание маленьких колёсиков ещё никогда не казалось ей таким оглушительным, как сейчас. Чтобы не создавать шум, грохоча чемоданом по лестнице, она на руках спустила его вниз, задаваясь вопросом: а как же их совместный побег и та дорога, что им уготована? Почему она должна бежать одна? В этот бешенный миг, когда она пересекала подвал, наощупь выискивая дверь гаража, и слышала сверху над своей головой топот тяжёлых ботинок и приглушённые голоса Альберта и Харви Буллока, Виктория могла поклясться, что у неё вовсе не одно сердце: их бесконечное множество, такие маленькие и энергичные, и каждое из них бьётся по всему телу, в любой его части, как сотня маленьких взволнованных Джеев, только внутри неё самой.

Нет, она никуда не уедет без Джерома! Не в этот раз, ни в какой-либо другой! Больше она никогда его не оставит, никогда не предаст. Довольно необдуманных поступков, достаточно полоумных побегов от собственной судьбы! Всё одно и то же по кругу, повторяющаяся карусель событий крутится слишком долго. Но теперь всё будет по-другому. Сейчас она выскользнет из гаража, скроется в лесу, вызовет такси до старой квартирки Альберта, укроется там до вечера, продумает стратегию похищения Джерома из Аркхема,  а затем... дорога.

Навалившись на тяжёлую металлическую дверь, Виктория повернула ручку и буквально вывалилась на улицу. Её искупали мягкие солнечные лучи, ослепившие глаза неприятным белым светом после непроглядной темноты. Но одно девушка разглядела слишком хорошо, а потому не посмела более сдвинуться с места. Её здесь уже ждали. Дверь гаража окружали пятеро вооружённых копов, а прямо перед Викторией вышел, направляя на неё дуло пистолета, Джеймс Гордон.

– Виктория Кейн, Вы арестованы, – объявил он, доставая свободной рукой наручники из кармана.

Виктория попятилась, как испуганное загнанное в угол животное, и подняла дрожащие руки. Широко распахнутые карие глаза застелили слёзы.

Солнце сегодня и впрямь было аномально приветливым и ярким, какого никогда не бывало в Готэме. Казалось, оно могло спалить дотла. Всё живое.