Мерный шум волн бьющихся о брег концентрировал на себе чужое внимание, из-за чего сидящий на песке мальчик совсем забыл, о чём думал. А думал он о многом. Его мысли прежде были заняты образами отца, уходящего из дома и оставшегося в памяти лишь повёрнутой к нему спиной, но вскоре эта картина сменилась ещё менее приятной в виде безжизненного тела матери на кровати подле него. Наконец эта череда завершилась на дяде, повисшем в петле. Все эти картины всплывали перед глазами чётко, словно свежая только нарисованная карандашом картина, и несли в себе один и тот же смысл – как сдаются люди. 

     Его отец сдался и оставил семью, мать сдалась в битве с болезнью, и дядя так же сдался, предпочитая короткий бурный роман борьбе за жизнь. Маленький Гамильтон сделал умозаключение, что слабость в его семье наследственное, а потому ждал, когда его настигнет та трудность, перед которой он опустит голову. 

     Тем смерть ни одного из близких людей не стала таким событием, и сейчас он спокойно продолжал ждать, наблюдая, как волны бьются о брег, оставляя на мгновение на песке сырой след, который подобно тем ужасным чувствам быстро исчезал. Сонный взгляд мальчишки был устремлён на этот пейзаж так долго, что порой он казался частью небезызвестного царства Морфея. Таким же нереальным казался и мужчина рядом, читающий ему что-то. Он уже так давно начал, что не слушавший Александр уже позабыл название сказки. 

     —И знаешь, что потом с ней произошло? — на мгновение голос незнакомца всё же затронул сознание сироты, привлекая внимание к книге и чтецу. Мужчина даже не подозревает, что ожидает его и этого бедолагу в следующей жизни и, вероятно, удивится, узнав, что когда-то читал книгу одному из отцов основателей. Тем не менее, об уготовленной судьбе поговорим позже. 

     —Она стала морской пеной... — ожидаемой интонации законченности не последовало, зато вместо неё из уст мужчины вырвался ещё один вопрос: 

     —А знаешь что такое морская пена? — и вновь, как и на изредка звучавшие вопросы паренёк качает головой, вызывая у старика усмешку, — Это остаток моря на суше. Водоём – наша уже отстроенная нынешняя жизнь, а суша – будущая уготовленная, в которую переходят лишь память и сознание. Эти крупицы сегодня и являются морской пеной нашей жизни. — и закончив столь заумными словами, мужчина покинул берег, растворяясь вместе с книгой в толпе горожан. 

     За этим странным воспоминанием последовал ураган, как стихийный, так и эмоциональный. Он уничтожил всё: город, жизни и прежнего Гамильтона. Прежде спокойная гладь воды принесла в этот мир столько хаоса, что это походило на кошмар или галлюцинации при температуре. Когда сирота рассматривал окружающее подобным образом он позволял себе думать, что мать может выздоровела и сейчас молится, склонившись над бредящим сыном, ну или что он скоро тоже окончит своё существование так же. 

     Но холодная вода отрезвила мысли на мгновение, предлагая сознанию смириться с судьбой утопленника. Так простояв полчаса по колено в воде среди разрухи и смерти ожидая свой конец в виде обращения в пену. Однако когда ожидание стало надоедать, в сознании что-то переклинило. Словно было скучно не только стоять неподвижно, ожидая трагический финал, но и мириться с генетической пассивностью. Он не хотел больше сдаваться, принимая тем самым стремление внутри себя. 

     Он изложил все свои чувства чернилами на бумаге, подобно урагану поражая чужие умы содержанием текста. Люди поражённо смотрели на него за работой, тихо шептали, что парень не по годам гениален. Серая масса наблюдала, не имея возможности действовать, соизмерено испытываемым эмоциям. Как же люди были рады успеху отличившегося юноши, который был скоропостижно отправлен обучаться за деньги плантаторов. 

     Впервые полноценно ощутил ту бурю Александр стоя не в воде, а на краю корабля. С этой высоты он считал себя ещё более гениальным, нежели прежде и это его ослепило. Он чувствовал власть похлеще той, что была дана Георгу третьему. Он знал, что с его ораторским талантом следовало лишь открыть - рот все последуют за ним. Гамильтон осознавал свою гениальность, и это лишь больше будоражило его юный ум. 

     Потому сознание было возмущено попыткой Аарона усмирить его пыл. Он не хотел угасать, хотел лишь полыхать подобно факелу, проводящему группку необразованных людей через тёмные времена. Как же он удивился, узнав, что есть люди желающие разделить с ним эту роль! 

     Недовольство ещё не до конца отступило, когда в паб ворвалась компания молодых революционеров. Во главе троицы был яркий, неугомонный мальчишка, предположительно младше своих друзей. Тем не менее эта незрелость помогала веснушчатому зажечь толпу, эмоции которой Алекс разделил. И даже когда слово было передано французу, выпускник не смог оторвать взгляда от стоявшего в стороне Джона Лоуренса. 

     И вот речь у плохо изъяснявшегося на английском солдата перехватил третий, Аарон пытался уйти из здания незамеченным, а взгляды Гамильтона и упомянутого выше парнишки пересеклись уже раз тридцать, когда он резко выделил фразу из общего мотива, перебивая друга: —Нежели это гордость Принстонского колледжа? — после этого последовали весьма насмешливые по отношению к позиции компании слова, вызвавшие в глубине души Александра новую штормовую волну, которая захлестнула всё вокруг, доносясь до людей в конце комнаты словами: —Если ничего вам не дорого, то ради чего вы умрёте? — и осознание собственных действий пришло так поздно, что сам парень неловко пошатнулся, когда трио обступило его, требуя представиться. 

     Но в этот момент он напомнил себе о том, как закончили его отец, мать и дядя, когда отступили и что если он сам не хочет сгинуть, то должен бороться. И исходя из такой мотивации, молодой человек тут же исполнил просьбу новых друзей и присоединился к их компании. Всё произошло за полчаса, пронёсшихся секундой перед глазами. И эта стремительность жизни пьянила незрелый разум Гамильтона, но не больше чем взгляд зелёных глаз парня напротив. 

     Тост за тостом, они провели вечер в уже опустевшем пабе и разошлись под звонкий смех Маллигана, предложившего новичку ночлег, и англо-французскую брань Мари. Джон же, занимавший большую часть мыслей мигранта, просто спокойно шёл рядом, тихо посмеиваясь с друзей. Эта улыбка, однако, пусть и была мимолётной, но будоражила сознание вновь и вновь, пугая выпускника. Столь искренние чувства, горевшие в душе, вызывали подозрение, но убеждая себя, что это временно, Александр заснул. 

     Обычные будни революционеров то ползли черепахой, то пролетали пулей, лишь изредка меняя своё содержимое. Так же неизменны были и чувства Гамильтона, которые всё больше и больше подходили под слово «любовь». Одним секретом больше в копилку, которую и так он заполнил собственными размышлениями о смерти. 

     Но вместе с войной мысли о погибели вернулись, пусть и в иной форме. Они были наполнены патриотизмом и стремлением к военной славе. Такая формулировка для сознания сироты была абсолютной противоположностью стремлению сдаться. Кроме того она в обществе приветствовалась больше, нежели желание от горя оборвать своё существование, так что об этом можно было и поговорить. 

     Первым человеком, осудившим стремление Алекса к такой славе, был Джордж Вашингтон, так что возразить не удалось. Зато удалось оказаться у него по правую руку в должности адъютанта и вытянуть из простоты и безызвестности друзей. 

     Но каково же было удивление Гамильтона, когда он оказался в одной палате и кровати с Джоном в независимости от их достатка. На секунду в голове мелькнула мысль, что президент и новоиспечённый отец своих адъютантов знал о их чувствах, однако эта мысль исчезла вместе с остальными когда Джон осторожно притянул к себе соседа, утыкаясь в его шею. 

     Начался роман. Горячий, безумный, вечно прерываемый военным конфликтом, но всё ещё прекрасный. Ощущение прикосновений тонких пальцев Лоуренса не покидало Лекса и вне спальни, пусть и носило несколько иной характер. Тем не менее в голове не оставалось ни единой приличной мысли, когда они оставались наедине. 

     Далее произошла величайшая ошибка в жизни Гамильтона – свадьба. Этот хренов статус и подозрения окружающих вынудили адъютанта жениться на Элайзе, которая, как и её сестра, была без ума от него. Конечно в тот момент на свадьбе когда огонёк свечи поблёскивал в слезах Лоуренса произносившего торжественную речь, Александр ненавидел себя. Он знал что это кольцо не положит конец его чувствам и их роману, но так же знал, что разбивает кудрявому сердце. 

     Тем не менее пусть и не до конца, но по возвращению в лагерь Гамильтон искупил свою вину и ещё долго лежал в объятиях слушая, какой он придурок. Он был абсолютно согласен с каждым словом своего любовника и лишь кивал, чувствуя, как слёзы стекают с веснушчатого подбородка и капают на его волосы. 

     Но со временем всё вернулось в свою колею, ибо новоиспечённой жены солдата здесь не было, что позволяло им продолжать свой роман как прежде. Так было до момента, когда из пистолета Лоуренса была выпущена пуля, пронзившая генерала в отставке. Будучи секундантом, Алекс был обречён вернуться домой, а не видевший смысла в своей роли Джон уехал на Южную Каролину исполнять свой план темнокожего батальона. 

     Прошло время, и правую руку возвратил Лафайетт, настаивавший на необходимости его участия в битве при Йорктауне. Узнав об этом кудрявый обрадовался и решил после победы прибыть в город, чтобы поскорее увидеть друга. 

     Однако всё решилось иначе. Температура под сорок не давала сосредоточиться и путала всё в голове. А Джон всё так же рвался в бой, словно не догадываясь о своей участи при таком расположении дел. Однако он знал и даже не удивился, когда пятая за карьеру пуля пронзила его в области рёбер. 

     Дальше жизнь Александра пошла наперекосяк. Вместе с Лоуренсом умерли его инициативность и горячность, оставляя жене хладную оболочку, некогда напоминавшую мужа. Он сосредоточил все свои силы на писанине и не стремился к той военной славе. Мысли сдаться и примириться с смертью вернулись и от их исполнения удерживала лишь семья. 

     Не то чтобы он не любил всех этих людей. Они без сомнения были ему важны, но лишь как нечто обыденное и свойственное реальности. Таким образом, если бы дьявол решил выползти с абсолютно невыгодным контрактом обмена семьи на Джона, мужчина бы тут же подписал бумагу, игнорируя мелкий шрифт. 

     Однако судьба не предлагает даже такие афёры, забирая семью безвозвратно, уводя за собой на ту сторону Филиппа и чувства Элайзы, а позже и рассудок старшей дочери. Ничего не остаётся кроме как пытаться жить дальше, находя утешение в политических разборках. 

     Но как смешна жизнь, раз то, что его удерживало, решило поставить точку в письме Бёрра, в котором тот вызывал бывшего секунданта дуэли Джона на место мёртвого друга. Отсчёт в голове звучал по-другому, а мир стал мрачнее в сотню раз, нагоняя на Гамильтона лишь одну мысль. 

     «ОН НАПРАВИЛ ПИСТОЛЕТ ВВЕРХ!» 

     И вот он конец. Когда ты ждёшь темноты и одиночества до последней секунды жизни Элайзы ты резко открываешь глаза в роддоме в центре Нью-Йорка и громко кричишь не имея возможности выразить свои мысли. 

     В голове всплывает воспоминание о старике и его заумные выражения, которые объясняют всё, заставляя маленького Александра замолчать. В конце концов его жена не была его соулмейтом.